Проявление кризиса 10

Играизация сегодня является следствием кризиса традиционной системы управления, основанной на жестком контроле поведения людей. Игра же даёт человеку свободу действий и самореализации. Здесь ценность действия важнее ценности результата. Беда в том, что площадки для такой самореализации не являются продуктом самодеятельности. Они продукт деятельности игротехников – манипуляторов. Кризис сегодня – это кризис ресурсов манипуляции: манипуляторы исчерпали свои ресурсы, а «пиплз» требует «продолжения банкета».

Играизация знаменует собой зарождение нового, особого стиля жизни, предполагающего парадоксальное сочетание рационального и иррационального, прежде всего в потребительском поведении. Играизация становится отчётливым проявлением нового отчуждения, когда эффективная самореализация личности не возможна в реальных практиках.[29]

Общество играизационной культуры начинает восприниматься как поле символических практик: тот, кто успешно манипулирует образами или просто оказывается вовлечен в данный процесс, чаще приобретает относительно высокий социальный статус. Тот же, чьи практики ориентированы на представления о реальности общества, игнорирует роль практик игры с образами, и с большей вероятностью оказывается на нижних слоях стратификационной пирамиды.

Простота, с которой знаки и образы могут быть оторваны от своих источников и реорганизованы для представления в современных средствах массовой информации в соответствии с идеологиями господствующих институтов, составляет техническую основу не только для манипуляции подобными обособленными образами, но для создания видимости действительности.

Одновременно с этим экономика общества потребления начинает опираться на новый тип личности, ключевой особенностью которого становится склонность к потреблению как способу конструирования собственной идентичности. Идентичность требует ежедневного воспроизводства, а значит, полное удовлетворение даже основных потребностей становится невозможным. Приобретает массовые масштабы парадокс человека, который уже сыт, обладает крышей над головой, имеет все необходимые ему блага, однако продолжает трудиться, истязая себя стремлением к дальнейшему обогащению.

Следствием трансформации общественных отношений становится появление образа ненасытного потребителя, для которого потребление выступает основным содержанием его жизни. Пространство человеческих отношений ненасытного потребителя глобализируется. При этом даже универсальные формы человеческих отношений, такие как любовь и секс приобретают образы рыночных услуг, превращаясь в формы бодрийярдовских симулякров.

Ненасытный потребитель является центром любой политики общества потребления, управляемого не дюркгеймовскими ценностями социальных политических идеалов, а системой виртуальных знаков и символов социальной идентичности с властью и успеха. Такая система называется сегодня гламуром – страстным желанием к чему – нибудь (или кому – нибудь) принадлежать. Как ироничен здесь Пелевин: «Российский сторожил давно заприметил вострую особенность нашего бытования: каким бы мерзотным не казался текущий режим, следующий за ним будет таким, что заставит вспоминать предыдущий с томительной ностальгией. А ностальгии хорошо предаваться под водочку, закусочку и всё, что отыщется промеж».[30]

Можно констатировать неприглядность современной российской действительности, которая начинает выдавливать людей в виртуальные миры облегчённой мифической гламурной жизни. Эти новые тенденции осмысливаются и отечественными социологами. Так, Д. Иванов опубликовал книгу[31], в которой он обозначает основной результат рыночного развития постиндустриального информационного общества с ориентацией на безудержное и абсолютное потребление как гламур – ориентация на очарование. Квинтэссенция гламура – блондинистость, бессмысленность, пустота – становятся, по его мнению, основой функционирования общества в пространстве главных признаков: яркая легкость, бескомпромиссный оптимизм и утонченная стервозность[32]. Татьяна Толстая в статье «Я планов наших люблю гламурье» пишет: «Гламур — высшее, разреженное, лучистое, эфирное, запредельное состояние бытия. В гламуре гражданин — а тем более гражданка — уж не сеет, не жнет, не собирает в житницы. Все в ней гармония, все диво. В гламуре нет ни прыщей, ни вросших ногтей, ни кишечных колик, ни заусениц, ни храпа: все это преодолено на более ранней стадии развития, на полпути превращения из свиньи в серафима, в малом глянце, в журналах «для секретарш». В гламуре нет заплаканных глаз, хлюпающего носа, уныния, отчаяния, наплевательства, ответственности, тревоги за родственников. Наконец, нет смерти, в лучшем случае — «неумирающая легенда». Гламурное существо — молодое, худое, извилистое, как правило, женского пола. Рожденное без родителей, оно мерцает на фоне безликих, но многочисленных «друзей», изредка имеет изящное гламурное дитя возрастом не более трех лет, которое неизвестно кто воспитывает. Оно не нуждается в деньгах, не берет и не дает в долг; источник его богатства неясен, но, очевидно, неистощим»[33].

Гламур как иррациональная модель мировоззрения нуждается в осмыслении своих фундаментальных основ. Эти основы определяются мозаичностью культуры. Французский социолог Абрахам Моль обнаружил, что средства массовой коммуникации стали тотальны по своему воздействию на человека. Последствием этого массированного воздействия стала мозаичная культура, в которой «...знания складываются из разрозненных обрывков, связанных простыми, чисто случайными отношениями близости по времени усвоения, по созвучию или ассоциации идей. Эти обрывки не образуют структуры, но они обладают силой сцепления, которая не хуже старых логических связей придаёт «экрану знаний» определённую плотность, компактность[34]. Моделью мозаичной культуры («экраном знаний») является комок войлока (вата), в котором масса разнообразных волокон (знаний) сцеплена совершенно случайным образом.

Противоположным типом культуры, по-мнению А. Моля, является гуманистическая культура. Назовём этот тип культуры системным. Системная культура — это культура не столько образованного человека, сколько понимающего. Это означает, способного оперировать известными моделями, или создавать свои объясняющие реальность модели. Очевидно, что это означает построение логических цепей, связывающих наблюдаемые явления в сеть причинно-следственных связей.

Мозаичная культура, как следует из её «войлочного» образа — это бесполезная смесь случайных элементов, фактов. Эта смесь не системна, не целостна. В ней нет точки отсчёта, нет причины, как нет и следствия. Это смесь, составленная из обрывков различных знаний, взятых из различных областей, в разное время и из различных источников (обрывки из школьных учебников, газет, телевидения, слухов, советов авторитетных людей). Мозаичная культура основана на мнениях о знаниях, но не на самих знаниях. В ней нет и не может быть обобщений, синтеза. Она продуцирует только артефакты, мифы, слухи, нелепости и бессмыслицу. Вообще, мозаичная культура — это культура разрушения и усиление энтропии. Вот такой вершиной мозаичной культуры и стал гламур.

Важнейшими свойствами мозаичной культуры являются следующие обстоятельства.

1. Она усиливает амбивалентность, поскольку в ней невозможна постановка проблемы выбора. В самом деле, выбор предполагает основание выбора, которого в мозаичной культуре нет. Он может быть только в системной культуре (или естественнонаучный принцип рационального выбора, или выбор по совести, по вере в религиозной культуре). В гламуре выбор состоит только в приверженности гламуру. Передача «Поле чудес» не истребима уже потому, что даёт своим зрителям возможность прикоснуться к счастливому облаку телевизионного счастья. Цена этого счастья не имеет значения. В передаче «Детектор лжи» эта цена связана с откровенными демонстрациями человеческой подлости, похотливости и прочей мерзости. Но пипла довольна. Довольны и телевизионщики, получая вполне коммерческие рейтинги своих передач, привлекательные для рекламодателей.

2. Мозаичная культура — это массокульт, это культура попсы. В ней слухи важнее и эффективнее достоверных сведений. Контекст важнее текста. Интерпретации, комментарии, объяснения своих людей, своих источников информации важнее и авторитетнее первоисточников, которыми в мозаичной культуре никто не интересуется. Референтными героями современной культуры попсового гламура являются и Собчак, и Волочкова, и Робски и много ещё кто. В бизнесе гламурность состоит в стремлении быть в центре информационного поля. Всё как у Дж. Траута: «Если вас нет в информационных новостях, то вас нет на рынке. Не надо при этом быть лучше. Надо быть другим». Другим, то есть и более стервозным, гадким и развратным.

Лидером мозаической попсы может быть только человек, способный стать для неё «своим». Дело в том, что мозаичная культура — это культура толпы, которая «ничего не знает и ничего не хочет, она лишена содержания и служит орудием того, кто льстит её... влечениям и страстям»[35]. Вот откровения одного из вождей современной попсы (речь идет о В. Жириновском): «Я способен говорить на их языке, потому что я вырос в такой же среде... Я не составляю речей и никто не составляет их для меня. Людям нравится, когда с ними разговаривают... Я ничего не читал... Я говорю открыто об их проблемах... Я называю виновников их несчастий... Их нужно обманывать, говорить им не то, что ты хочешь сказать, а то, что они хотят услышать. Я перенёс этот подход в политику и достиг огромного успеха... Враждебность увеличивает нашу силу. Мои обращения к людям были гораздо лучше, когда они были враждебны... Нам нужны совершенно особые действия, чтобы управлять страной. Если вы оторвёте лидера от этой страны, то на Западе он будет выглядеть ненормальным. Но верните его в эту больную, ненормальную страну — и будет гармония»[36].

3. Мозаичная культура — это культура «современного человека». Современным назовём такого человека, который всегда придерживается «правильной» точки зрения. Таковой же является точка зрения вождя и, что очевидно в охлосах, точка зрения большинства. Особенно ярко это свойство прослеживается при изучении поведения современной элиты. За короткое время она удивительным образом пережила целый цикл трансформаций:

комсомольцы сталинского призыва ® шестидесятники хрущёвской оттепели ® авангард строительства развитого социализма брежневской эпохи ® прорабы горбачёвской перестройки ® демократы ® либералы антикоммунисты Ельцинских реформ®путинские государственники®медведевские модернизаторы...

Для таких трансформаций нужно обладать поистине незаурядными свойствами:

а) не иметь собственных убеждений (они, собственные, опасны...);

б) уметь быстро поменять прежние убеждения на новые (это всегда происходит с выгодой для себя), заявив: «Мы живём в новой стране!» Да и сегодня происходит изменение политики и происходит на удивление легко: уже «новые песни о главном» поют, увы, старые певцы... Главное быть всегда на первых рубежах и не так важно, что это за рубежи. Главное – быть в обойме и не выпадать из информационного поля;

в) быть мистификатором, что, по простому, означает умение врать и при этом, желательно, не краснеть (все сегодняшние политические лидеры — от членов Политбюро и сотрудников редакции элитарного «Коммуниста» до доцентов кафедр научного коммунизма и певцов коммунистических шлягеров, оказывается, как они сегодня заявляют, всё время боролись в Советском Союзе с коммунистической идеологией).

Эти качества российской элиты («образованщины» — по А. Солженицыну) выпестованы были десятилетиями «двоемыслия», ставшего «устойчивым жизненным приёмом...». «Образованщина повседневно добросовестно, а иногда талантливо трудится для укрепления общей тюрьмы. И этого она не разрешит поставить себе в вину... Даже предположения о какой бы то ни было вине перед народом за прошлое или за нынешнее... не возникает ни у кого из певцов образованщины... Тут они все едины...: «Народу самому неплохо было бы ощутить свою вину»[37].

Люди же на ложь своих духовных пастырей отвечают нелюбовью к ним. В исследовании поведения отечественной интеллигенции[38] выявлено три группы населения: группа «антиинтеллигентов» с выраженной враждебностью к её деятельности (18%), группа «неинтеллигентов» с выраженной позицией безразличия и роли интеллигенции (65%) и группа «интеллигентов», являющаяся её почитателями (17%).

Мудрый А. Солженицын, ещё в 1974 году, вывел правило общественного спасения: «Не лгать!... Не участвовать во лжи! Не поддерживать ложь!... Если они <молодёжь>... не построят честного общества, то не увидят его никогда».

4. Мозаичная культура — это идеальная среда для манипуляций. В самом деле, если мозаичная культура принципиально несистемна и представлена неустойчивым набором несвязных между собой знаний, слухов, верований, мифов, то здесь любой новый элемент свободно и безболезненно входит в бессистемный набор культурогем, как, впрочем, и любой старый может быть или забыт, или вычеркнут вовсе, или странным образом присоединён к новым «современным» элементам. В мозаичной культуре напрочь отсутствует проблема Вовенарга о том, что «легче сказать новое слово, чем примерить меж собой слова, уже сказанные»[39]. Человеку мозаичной культуры, размышляет Зомбарт, «его полуобразование облегчает... веру в летучее слово, горячую фразу... Его точка зрения в политике будет радикальной... К этому ведёт его беспочвенность. Доктринаризм представляет арену для всяких фантазёров,... демагогов...»[40].

В современном мире, формируемом во многом средствами массовых коммуникаций, которые являются производительной силой нового мира бодрийяровских симулякров, гламурных мифологий, стали доминировать люди, владеющие методами работы с людьми, а не с товарами. Это одновременно означает, что товарами, как мы уже знаем, становятся люди. Они всё больше становятся зависимы от социального технолога и всё больше нуждаются в нём. Люди стали не только объектами манипуляций, но и их продуктами. Манипуляции на рынках (в том числе и политических) связаны с особыми технологиями иррационального брендинга (воздействие на подсознание людей), сенсорного маркетинга (воздействие на чувства людей) и откровенного обмана.

Такова политическая цена мозаичной культуры, культуры непонимания и искреннего желания быть обманутым...

5. Мозаичная культура — это культура распада, энтропии, деградации. Носители такой культуры были всегда. Есть они и сегодня не только в России. Однако заметными и массовыми они стали в последнее время, когда системы образования стали не справляться со своими социальными функциями. Как писал Х. Ортега-и-Гассет, на арене истории главным действующем лицо стал средний, заурядный человек. Герои исчезли, остался хор[41]. Системы образования являются своеобразными системами социальной иммунной защиты общества от культурной энтропии. Если системы образования ослаблены, то общества гибнут от разгула бескультурья, от социального синдрома иммунодефицита, от социального СПИДа... Это — не фантастика. В России произошли серьёзные трансформации в системе образования: она теряет свои системные свойства. Качественное образование в России уже недоступна широким слоям населения. Сегодня в школу не ходят по оценкам экспертов ЮНЕСКО 2 млн. детей школьного возраста. Почти в 2 раза (с 9млн. до 5,6 млн.) сократилось с 1990 года число детей, посещающих дошкольные учреждения. Взрыв возмущения в России вызвали проекты по новым школьным стандартам образования. Общественность считает их стандартами дебилизации населения. Если сегодня образование серое, завтра чёрным станет всё общество — не так ли?

Одна из основополагающих идей реформирования советской системы образования, закладываемая еще с начала 2000-х, заключается в том, что детям не нужны излишки знаний, поскольку жить они будут в постиндустриальном обществе – обществе услуг. Эту идею еще в 2007 году внятно транслировал нынешний министр образования Андрей Фурсенко: «Недостатком советской системы образования была попытка формировать человека-творца, а сейчас задача заключается в том, чтобы взрастить квалифицированного потребителя»[42]. Взращивание квалифицированного протребителя и есть культивирование деградации и гламура.

В России мозаичная культура проявляется в распространении образцов поведения лагерей, в культуре зоны. Когда А. Солженицын написал «Архипелаг ГУЛАГ», мы думали, это роман о прошлом... Оказалось — о будущем: «Всё, что рождается самого заразного в Архипелаге — в людских отношениях, нравах, взглядах и языке... расходится по всей стране... И когда лагерные выражения звенят в коридорах... МГУ или столичная... женщина выносит вполне лагерное суждение о сути жизни — не удивляйтесь... Лагерная хватка, жёсткость людских отношений, броня бесчувствия на сердце, враждебность всякой добросовестной работе...»[43].

Мат в России стал лексической нормой. Уже есть статьи, авторы которых призывают к его легализации. Можно назвать уже обширный список «литераторов», пишущих матом. Можно восхититься деятелями нашей культуры, не стесняющихся публично выразить свои мысли разнузданным матом (Германик, Михалков, Киркоров и т.д.). Вот, к примеру, результат оценки студенческого поведения (как ранее говорили — передового отряда молодёжи): если в 1989 году 46% студентов сами допускали употребления мата, то в 2007 — уже не считают зазорным употреблять крепкое словцо 71% студентов[44]. Да что там студенты: мат звучит на сценах театров, в телерадиопередачах, в политических выступлениях нынешних вождей, в рекламных продуктах...

Мозаичная культура является культурой охлоса. В толпе можно всё. Язык только фиксирует эту разнузданность и слабость социальных и нравственных вериг. Сегодня матом не ругаются, матом разговаривают. Пришли времена, о которых говорят: «Сегодня стыдно не быть бесстыдным». Мат — это язык охлоса, представленного социальными маргиналами: опустившимися интеллигентами, спившимися пролетариями, торгующим жлобьём, эпотирующими политиками, приблатнёнными журналистами, циничным ворьём. Лагерная феня, блатные песни, мат свидетельствуют об эррозии культуры вообще, примитивизации социальных связей: здесь «так же, как у первобытного человека, с трудом подавляются импульсы, задерживающие центры работают крайне слабо...»[45]. С такой оценкой нравственного проповедника современной России Д.С. Лихачёва придётся согласится. Когда-то зона была вокруг нас, сегодня она уже в нас и мы сами являемся одновременно её заключёнными и охранниками...

6. Мозаичная культура — это примитивизация и разрушение национальной культуры. Национальное является естественной чертой любого народа. Естественность определяется в системе традиции, культуры, верований, выражающих глубинное основание природы того или иного народа. Таковым основанием является система инстинктов и интенсивностей их проявления. Она приводит к разным результатам их социализации, выраженными разными национальными культурами. Получается, что национальная самобытность естественна: естественно чувство гордости за свою нацию, естественно признание таких же чувств за представителями других наций, естественно стремление жить среди людей своей национальности, естественно не унижать другие нации и не допускать унижения своей. Национальная самобытность — это результат естественной социализации и мифологизации в культуре системы ценностей, верований, общего прошлого и надежд на будущее. Эта общность и порождает национальную идентичность. Национальная самобытность социальна[46]. Разрушение или ослабевание национальных уз опасно для общества. Как только крепь национальной культуры ослабевает, подтачиваются узы социальных и нравственных норм, слабеет демос. Тут же вырываются на поверхность несоциализированные силы инстинктивного толпотворения: они всегда принимают форму примитивных правил различения своих и чужих, друзей и врагов, тех кто против нас и тех кто за. Самыми сильными такими правилами являются правила этнической идентичности.

До сих пор перед глазами стоят страшные картины Кондопоги и Манежной площади. Неужели это наше будущее?

Можно обнаружить две формы реакции на разрушение национальной культуры.

Первая — это интернационализм [47]. Этот способ поведения связан с отрицанием национальных культур вообще, в том числе и своей родной культуры. Более того, культура «родных палестин» в доктринах интернационализма всегда представляется ущербной, презираемой, недостойной современного человека. Это позиция самоуничижения, стыда от национальной принадлежности. Поэтому-то интернационализм тотально внекультурен, внесоциален.

Вторая — это нацизм. Нацизм является внекультурной, внесоциальной формой поведения охлоса. Он есть реакция на разрушение социализирующей национальной самобытности. Нацизм примитивен как примитивен охлос и обеспечивающая его мозаичная культура. Он основывается на мозаике простых (поэтому-то и принимаемых охлосом) клише: этническая самоиденфикация, мы — лучшие, мы — жертвы происка этнических врагов, их надо или приструнить, или уничтожить... Нацизм, что очевидно, является реакцией разрушения социальных форм организации жизни. Следовательно, он является реакцией на разрушение национальной самобытности, на уничтожение национального достоинства, национальной гордости. Нацизм — это следствие тотальной маргинализации общества. В самом деле, «маргинал — как считает французский социолог А. Фарж, — он калека среди себе подобных — человек с отсеченными корнями, рассечённый на куски в самом сердце родной культуры, родной среды»[48].

В России русским неуютно. Неуютно и другим нациям, проживающим в стране. Безответны действия российских властей, равнодушных к русофобским акциям в бывших республиках СССР. Невнятны и их действия по проявлению ксенофобии и в самой России. Главнее другое: народ безмолвствует…

Премьер-министр Израиля с гордостью заявляет, что он сионист. И это правильно — какой же еврей не гордится своей национальностью? На этом фоне заявления российского Президента, что он россиянин, вызывают недоумение... Ф. Достоевский однажды обронил: "Вот где начало зла: в... вековом национальном подавлении в себе всякой независимости мысли, в понятии о сане европейца под непременным условием неуважения к самому себе как к русскому человеку"[49].

Русская культура переживает тяжёлые времена. Вестернизация стала тотальной. Уже и язык не понятен, уже и литература, и кино, и телевидение всё больше «про то, как у них», демонстрируя низкопробные образцы мозаичности: насилие, секс, жестокость... Нацизм — это реакция на вестернизацию культуры, разрушающую национальную культуру[50].

Пропагандистская кампания вокруг русского фашизма спекулятивна. В 1990—1992 годах была проведена серия исследований по проблеме положения русских[51]. Установлено, что семидесятилетний эксперимент по сотворению «советского человека» лишённого национальности, удался: в России русскими можно считать не более 30% этнических русских (они знают, историю, культуру, традиции и верования русского народа). Остальные русские — и не русские вовсе... Они уже денационализированы и, следовательно, асоциализированы. Замечание Гоголя о том, что велико не знание России посреди России, сегодня приобретает зловещий характер. Последнее десятилетие (90-е годы) только усилило процессы денационализации русских. В этом факте — трагедия русского народа, оторванного от своих истоков, национальных корней. Помните, у Ю. Лапшина:

Страж у крыльца,

И на дверях приманка:

«Последний русский,

Вход — четыре франка...»

Русские националисты не приемлют идеологию нацизма. Как, впрочем, и любые другие националисты. Так, в 1992 году среди москвичей-русских националистов испытывали неприязнь к евреям 6%, к «лицам кавказских национальностей» — 18%. В то время как среди денационализированных этнических русских антисемитов уже 27%, а антикавказские настроения характерны для 41% людей. Нацизм в России не русский вовсе. Нацизм вообще вненационален. Нацизм — это культура биологизированного охлоса, демонстрирующего асоциальные образцы мозаичной культуры. Чем меньше в народе национализма, тем больше нацизма. Нацизм лечится развитием национальной культуры. Нет в мире народов с патологической неприязнью к другим народам. Если эта неприязнь прорывается, то только как результат денационализации, охлократического взрыва, разрушающего демос и его культуру.

Дата добавления: 2015-05-06