Пространство и время 3 страница

– Эй, вообще‑то, я пошутила.

Я постарался расслабиться, успокоить себя мыслью о том, что Голубка пока еще рядом. Не помогло. Ничто не помогало. Наконец я устал тратить время впустую. Мне нужно было только одно – обнять Эбби.

– Голубка, ты мне доверяешь? – немного нервно спросил я.

– Да. А что?

– Иди ко мне. – Я прижал ее к себе.

К моему удивлению, она не стала сопротивляться: просто застыла на несколько секунд, а потом обмякла у меня в руках, прислонившись щекой к моей щеке. В тот же момент веки у меня отяжелели. Утром я должен был придумать, как отсрочить ее отъезд, но сейчас хотелось только спать с ней в обнимку и больше ничего.

ГЛАВА 15

Осталось всего две недели. Это время можно было потратить либо на то, чтобы просто наслаждаться жизнью рядом с Эбби, либо на попытку доказать ей, что, вероятно, я как раз тот, кто ей нужен.

Я подключил к делу все свое обаяние и выкладывался по полной, не жалея ни денег, ни сил. Мы ходили в боулинг и кино, обедали и ужинали в ресторанах. Дома я тоже старался как можно больше быть с ней наедине: брал напрокат диски с фильмами, заказывал еду – что угодно, лишь бы побыть с Голубкой вдвоем. За все это время мы ни разу не поссорились.

Пару раз звонил Адам. Я выигрывал бои, но делал это быстро, не заботясь о зрелищности, и он оставался недоволен. А мне было плевать: деньги деньгами, но надолго разлучаться с Эбби совершенно не хотелось.

Голубка пребывала в прекрасном расположении духа: никогда раньше я не видел ее такой веселой. Сам я впервые за долгое время стал похож на нормального человека, а не на издерганный комок нервов.

Ночью мы с Эбби уютно укладывались рядышком, как какая‑нибудь пожилая супружеская пара. Чем ближе был день Голубкиного отъезда, тем больших усилий мне стоило сохранять спокойствие и не подавать виду, что я изо всех сил пытаюсь ее задержать.

В наш предпоследний вечер из нескольких предложенных мною вариантов Эбби выбрала поездку в пиццерию. Крошки на красном полу плюс запах жира и специй минус треклятые футболисты – ужин вполне удался.

И все‑таки мне было грустно, ведь именно здесь прошло наше первое свидание. В этот раз Голубка много смеялась, но так и не поделилась со мной своими чувствами, не сказала, что думает о том времени, которое провела у меня. Она по‑прежнему сидела в своем пузырьке. По‑прежнему не желала ничего помнить. Все мои старания казались совершенно напрасными, и иногда это меня злило, но, чтобы не лишить себя последнего шанса на успех, я все терпел и продолжал как мог развлекать Эбби.

Ночью Голубка очень быстро уснула. Она лежала в каких‑нибудь нескольких дюймах от меня, а я смотрел на нее и старался навсегда выжечь в своей памяти ее образ: сомкнутые ресницы, мокрые волосы, упавшие мне на руку, свежий фруктовый запах увлажненного кремом тела, еле слышный звук, который издавал ее носик при выдохе. В моей постели ей так удобно, так спокойно спалось.

На стенах висели наши совместные фотографии. Было темно, но я и без света отчетливо представлял каждый снимок. Теперь, когда моя комната наконец‑то приобрела жилой вид, Голубка собиралась уезжать.

В последний день, утром, казалось, что тоска вот‑вот накроет меня с головой. Через сутки нам с Эбби предстояло собирать ее вещи для возвращения в «Морган‑холл». Потом мы, наверное, еще много раз увидимся, иногда она, может, заедет, скорее всего вместе с Америкой. Но встречаться Голубка будет с Паркером, и я ее потеряю.

Я пошевелился в кресле, оно скрипнуло. Эбби еще не проснулась. В квартире было тихо. Даже чересчур тихо. Эта тишина давила на меня.

Дверь комнаты Шепли издала жалобный стон, после чего босые ноги моего родственника зашлепали по полу. Волосы у него торчали в разные стороны, глаза были осоловелые со сна. Он уселся на диванчик и несколько секунд смотрел на меня из‑под капюшона олимпийки. Наверное, было холодно. Я не заметил.

– Трэв, вы с ней еще увидитесь.

– Знаю.

– А по лицу не скажешь.

– Все уже не то, Шеп. Мы разделимся: я буду жить своей жизнью, а она – своей, с Паркером.

– Не факт. Может, Хейс повернется к ней задом, и она одумается.

– Ну, если не он, так найдется кто‑нибудь другой вроде него.

Шепли вздохнул и, подтянув коленку к подбородку, взялся рукой за лодыжку.

– Чем я могу тебе помочь?

– Я не чувствовал себя так с тех пор, как умерла мама. Не знаю, что мне делать, – выдохнул я. – Похоже, я потеряю Эбби.

Шепли нахмурился:

– И ты решил сдаться без боя?

– Я уже все перепробовал. До нее не достучаться. Видимо, она просто не чувствует ко мне того же, что я к ней.

– Или старается не чувствовать. Слушай, мы с Америкой куда‑нибудь слиняем. Сегодняшний вечер будет еще в твоем распоряжении. Сделай что‑нибудь особенное. Купи бутылку вина, приготовь пасту. У тебя это здорово получается.

Я усмехнулся:

– Вряд ли паста способна изменить ее чувства ко мне.

Шепли улыбнулся:

– Как знать… Я, например, решил наплевать на то, что ты псих, и поселиться с тобой в одной квартире именно благодаря твоим кулинарным навыкам.

Я кивнул:

– Попробую. Я стараюсь хвататься за любую возможность.

– Просто сделай так, чтобы вечер получился запоминающимся, – сказал Шеп, пожимая плечами. – Может, удастся ее расшевелить.

Шепли с Америкой вызвались съездить в магазин и привезти все, что требовалось для моего ужина. Шеп даже предложил купить новые столовые приборы, а то в ящиках наших кухонных шкафов валялась всякая разномастная фигня. В общем, к своему последнему вечеру с Голубкой я был подготовлен основательно.

Как только я накрыл на стол, Эбби появилась на пороге гостиной в дырявых джинсах и свободной белой блузе.

– У меня уже слюнки текут. Не знаю, что ты приготовил, но пахнет вкусно.

Я положил в ее тарелку пасту с соусом «Альфредо» и поджаристого цыпленка по‑каджунски, а сверху – помидор, нарезанный кубиками, и немного зеленого лука.

– Вот что я приготовил, – сказал я, ставя Голубкину порцию перед ее стулом.

Эбби села, широко раскрытыми глазами оглядела содержимое своей тарелки, а потом стала смотреть, как я накладываю еду себе. Я подал ей кусочек чесночного хлеба, она улыбнулась:

– Ты все предусмотрел!

– Да, – сказал я, вынимая пробку из бутылки.

Несколько капель выплеснулось, когда я наливал вино в Голубкин бокал. Она хихикнула:

– Совсем не обязательно было все это делать.

– Нет, обязательно. – Я сжал губы.

Эбби отправляла в рот кусок за куском, едва успевая глотать.

– Мм… – протянула она. – Все очень вкусно, Трэв. И почему ты от меня скрывал такой талант?

– Если бы я тебе раньше сказал, ты бы требовала, чтобы я готовил каждый вечер. – Я вымученно улыбнулся, но улыбка тут же испарилась.

– Мне тоже будет тебя не хватать, Трэв, – сказала она, не переставая жевать.

– Ты ведь будешь заходить к нам?

– Ну конечно, я же говорила. А ты заглядывай в «Морган», помогай мне с занятиями, как раньше.

– Это будет уже не то, – вздохнул я. – Ты начнешь встречаться с Паркером, мы займемся каждый своими делами и разойдемся в разные стороны.

– Перестань. Все изменится не так уж сильно.

Я усмехнулся:

– Когда мы с тобой только встретились, никто бы не подумал, что мы будем сидеть здесь вот так, вдвоем. Три месяца назад я и предположить не мог, до какого жалкого состояния меня может довести прощание с девушкой.

Эбби посерьезнела:

– Мне совсем не хочется, чтобы ты был в жалком состоянии.

– Тогда не уходи.

Она сглотнула, едва заметно пошевелив бровями:

– Я не могу переехать сюда насовсем, Трэвис. Это безумие.

– Почему? Прошлые две недели были лучшими в моей жизни.

– В моей тоже.

– Тогда с чего же я чувствую себя так, будто больше никогда тебя не увижу?

Эбби посмотрела на меня, но ничего не ответила. Просто встала, обошла стол и села ко мне на колени. Мне нестерпимо хотелось взглянуть ей в глаза, но я боялся, что если сделаю это, то не удержусь и попытаюсь ее поцеловать. Тогда весь вечер пойдет насмарку. Голубка приобняла меня и прижалась мягкой щекой к моему лицу.

– Скоро ты поймешь, какая я заноза в заднице, и перестанешь по мне скучать, – прошептала она в мое ухо.

Я несколькими круговыми движениями погладил ее между лопатками и, пытаясь подавить грусть, сказал:

– Обещаешь?

Эбби посмотрела мне в глаза и приложила обе ладони к моему лицу, потом провела большим пальцем по челюсти. Захотелось умолять Голубку остаться, но даже если бы я на это решился, она, сидя в своем пузырьке, все равно бы меня не услышала.

Эбби закрыла глаза и подалась ко мне. Я знал, что она собирается чмокнуть меня в уголок рта, но повернул голову так, чтобы поцелуй пришелся прямо в губы. Это был мой последний шанс – поцеловать Голубку на прощание.

На мгновение Эбби застыла, но потом ее тело расслабилось. Она позволила себе несколько секунд помедлить, прежде чем с улыбкой отстранилась от моего лица.

– Завтра у меня трудный день. Приберусь на кухне и пойду спать.

– Я тебе помогу.

Мы молча убрали посуду. Тотошка спал рядом на полу. Вытерев последнюю тарелку и поставив ее в сушилку, я взял Эбби за руку и повел по коридору. Каждый шаг был для меня мучением.

Голубка стащила с себя джинсы, сняла через голову блузку и, выхватив из шкафа мою поношенную серую футболку, напялила ее. Я разделся до трусов, что уже множество раз делал в присутствии Эбби, но сегодня в воздухе витала какая‑то торжественность.

Мы легли в постель. Я, как только потушил лампу, обнял Голубку обеими руками и вздохнул, а она уткнулась лицом мне в шею.

Деревья за окном бросали тени на стену. Я постарался сосредоточиться на этих силуэтах, непрерывно менявшихся из‑за легкого ветра, шевелившего ветви. Хотелось чем‑нибудь занять воображение, чтобы не смотреть на циферблат будильника и не думать о том, сколько еще осталось до утра.

Утро. Всего через несколько часов моя жизнь изменится к худшему. О господи! Как я это перенесу? Я крепко зажмурился, пытаясь направить мысль в другое русло.

– Трэв, с тобой все хорошо?

Несколько секунд я молчал, подбирая слова.

– Еще никогда в жизни мне не было менее хорошо.

Эбби снова прижалась лбом к моей щеке. Я обнял ее крепче.

– Глупости, – сказала она. – Мы же будем видеться каждый день.

– Не будем, и ты прекрасно это знаешь.

Голубка слегка приподняла голову. Я не был уверен, смотрит ли она на меня просто так или собирается что‑то сказать. Я ждал в темноте и тишине, чувствуя, что мир вокруг меня может в любую секунду обрушиться.

Вдруг Эбби дотронулась губами до моей шеи. Как бы пробуя мою кожу на вкус, она приоткрыла рот. Ощутив это теплое, влажное прикосновение, я растерянно посмотрел на Голубку. За окнами ее глаз вспыхнула знакомая искорка. Я все‑таки расшевелил Эбби, хотя и не вполне осознавал, как мне это удалось. Наконец‑то она поняла, что я к ней чувствую, и внутри у нее как будто зажегся огонек.

Я наклонился, медленно и мягко прижимая рот к ее лицу. Чем дольше мы не разнимали губ, тем полнее я ощущал происшедшую перемену.

Эбби привлекла меня к себе. Каждое ее движение говорило: она чувствует то же, что и я. Я ей небезразличен. Она испытывает ко мне влечение. Захотелось выскочить на улицу и пробежать целый квартал, крича от радости, но я не мог оторваться от Голубки. Она приоткрыла губы, и я осторожно провел языком по ее нёбу.

– Хочу тебя, – сказала Эбби.

Как только я понял смысл ее слов, одна половина меня приготовилась сорвать каждый разделявший нас кусок ткани, а вторая – включила мигалки и сирены. Наконец‑то наши с Голубкой желания совпали. Теперь не стоило гнать.

Я слегка отстранился, но решимость Эбби только росла. Я поднялся на колени, но Эбби меня не отпускала. Тогда я взял ее за плечи и посмотрел в глаза.

– Погоди секунду, – прошептал я, тяжело дыша. – Тебе не обязательно это делать, если ты пока не готова.

Мне хотелось поступить правильно, но Голубка была так настойчива, что мое тело, уставшее от рекордного воздержания, не соглашалось с разумом. Эбби снова потянулась ко мне, и на этот раз я не остановил ее. Она коснулась губами моих губ.

– Не заставляй упрашивать, – прошептала она, поглядев на меня серьезно и решительно.

Я собирался проявить благородство, но эти слова разрушили все мои намерения. Положив руку на Голубкин затылок, я крепко ее поцеловал. Пальцы Эбби пробежали по моему позвоночнику и остановились на резинке трусов, как бы обдумывая следующее движение. Энергия, копившаяся во мне шесть недель, захлестнула меня, и мы повалились на матрас. Я оказался между раскрытыми коленями Голубки. Как только наши губы опять соприкоснулись, я запустил руку ей в волосы, а она провела ладонью вниз по моему животу. Когда ее мягкие пальчики дотронулись до меня, я невольно застонал. Черт! Это было самое потрясающее чувство, какое я только мог себе вообразить!

Первой полетела в сторону старая серая футболка. К счастью, луна освещала комнату достаточно ярко, чтобы я мог разглядеть оголенную грудь Голубки, прежде чем нетерпение заставило меня двинуться дальше. Я уцепился за ее трусики, стянул их и, целуя Эбби, повел рукой по внутренней стороне бедра. В тот момент, когда мои пальцы коснулись Голубкиной нежной и влажной кожи, она сделала медленный прерывистый выдох. Тут мне вспомнился наш недавний разговор: Эбби девственница. Если она действительно хочет близости, я должен действовать очень осторожно. Меньше всего я желаю причинить ей боль.

Колени Голубки сгибались и подергивались при каждом движении моей руки. Я ждал, когда она примет окончательное решение, и продолжал целовать ее в шею. Бедра Эбби покачивались из стороны в сторону. Я вспомнил наш с нею танец в «Ред доре». Она прикусила нижнюю губу, одновременно вцепившись пальцами в мою спину.

Я приподнялся над ней. Трусы еще оставались на мне, но я и сквозь них чувствовал ее кожу. Она была такая теплая – мне пришлось сделать невероятное усилие, чтобы сдержаться. Я ощущал под собой обнаженное тело Эбби и готов был проникнуть внутрь даже через ткань.

– Голубка, – пробормотал я, – не обязательно делать это сегодня. Я подожду сколько нужно.

Эбби потянулась к верхнему ящику моей прикроватной тумбочки, достала оттуда шуршащий полиэтиленовый пакетик и разорвала его зубами. Можно было не сомневаться: это зеленый свет.

Высвободив руку, я стащил свои боксеры и резко отбросил их в сторону. Мое терпение кончилось. Теперь я мог думать только об одном. Натянув на себя кусочек латекса, я прикоснулся бедрами к бедрам Эбби.

– Посмотри на меня, Голубка, – выдохнул я.

Взгляд ее больших круглых серых глаз устремился на мое лицо. Все это казалось невероятным. Сбывалось то, о чем я мечтал чуть ли не с тех пор, как впервые увидел Эбби. Я нежно поцеловал Голубку, наклонив голову набок, а потом напрягся и, подавшись вперед, вжался в нее так бережно, как только мог. Немного отстранившись, я взглянул ей в глаза. Ее колени сжимали мои бедра мертвой хваткой, и она сильнее, чем раньше, прикусила губу, но рук с моей спины не убрала, даже, наоборот, обняла крепче. Я вошел в нее еще раз, она зажмурилась.

– Смотри на меня, – прошептал я, целуя Эбби терпеливо и мягко.

Она тихо застонала, потом вскрикнула. С каждым звуком, который она издавала, мне было все труднее сдерживать свое тело. Наконец Голубка расслабилась, и я задвигался более ритмично. Чем быстрее становились мои движения, тем меньше я себя контролировал. Я трогал ее кожу, целовал и облизывал шею, щеки, губы. Она прижимала меня к себе, и с каждым разом я проникал в нее немного глубже.

– Я так долго этого хотел, Эбби! Мне нужна только ты, больше ничего… – выдохнул я ей в рот и, одной рукой схватив ее за бедро, приподнялся на локте.

Мой живот легко скользнул по Голубкиной коже, уже увлажненной нашим смешавшимся потом. В какой‑то момент захотелось перевернуть Эбби, чтобы оказаться под ней, но возможность видеть ее глаза сейчас была для меня важнее оригинальности. Когда я уже подумал, что это может продолжаться всю ночь, Голубка вдруг вздохнула:

– Трэвис…

Услышав, как она произнесла мое имя, я окончательно потерял контроль над собой и задвигался быстрее, напрягшись каждой мышцей. Наконец я застонал, несколько раз вздрогнул и остановился.

Поднеся нос к Голубкиной шее, я сделал вдох: она пахла потом, кремом для тела… и мной. Черт, как же это было здорово!

– Ничего себе первый поцелуй! – сказала Эбби.

Я оглядел ее усталое, довольное лицо и улыбнулся:

– Твой последний первый поцелуй.

Она моргнула, а я упал рядом с ней на матрас и положил руку на ее обнаженную талию. Теперь я уже не содрогался при мысли о наступающем утре: завтра мы, вместо того чтобы, с трудом скрывая горечь, упаковывать Голубкины вещи, сможем вволю выспаться, поваляться в постели, а потом вместе прожить день – первый день наших новых отношений. Все это казалось мне райским блаженством, и больше я ни о чем не мечтал. А каких‑нибудь три месяца назад я бы не поверил, что буду так радоваться подобной перспективе.

Перед тем как уснуть, я облегченно, с наслаждением, вздохнул. Рядом со мной лежала Эбби – вторая женщина в моей жизни, которую я полюбил.

ГЛАВА 16

Паника охватила меня не сразу. Прежде чем рассеялась сонная дымка, дававшая мне ощущение ложного покоя, я вытянул руку, провел ею по простыне и, не найдя Эбби, почувствовал лишь легкое разочарование, которое сменилось любопытством.

Я подумал: она в ванной или ест свою овсянку на диване. Только что она отдала мне свою невинность, а до того потратила кучу времени и сил, пытаясь внушить себе, будто испытывает ко мне исключительно платонические чувства. Все это чего‑нибудь да стоило.

– Голубка? – позвал я, приподняв голову, но не вставая с кровати, в надежде на то, что Эбби придет и снова ляжет ко мне.

Но прошло несколько минут, а она не появлялась. Тогда я сел. Ничего не подозревая, надел трусы, которые вчера отшвырнул в сторону, нырнул в футболку, прошлепал по коридору в ванную и постучал. Потом приоткрыл дверь. Там было тихо, но я все равно позвал:

– Голубка?

Заглянув внутрь, я, как и следовало ожидать, обнаружил только темноту и пустоту. Пошел в гостиную, все еще не сомневаясь, что Эбби сидит на диване или завтракает на кухне. Но ее нигде не было.

– Голубка? – опять крикнул я, ожидая ответа.

Беспокойство росло, но я пока отказывался поддаваться ему, не зная, что произошло. Протопав к спальне Шепли, я без стука вошел.

Америка лежала рядом с Шепом, а он обнимал ее, как я сейчас должен был обнимать Голубку, если бы она не исчезла.

– Ребята, вы Эбби не видали? Не могу ее найти.

Шепли приподнялся на локте и потер глаз кулаком:

– А?

– Эбби, – повторил я, нетерпеливо щелкнув выключателем. Америка с Шепом вздрогнули. – Вы ее видели?

В моем мозгу закрутились разнообразные сценарии происшедшего, и все они в большей или меньшей степени внушали тревогу. Может, Голубка повела Тотошку гулять и кто‑то на нее набросился и похитил или она упала с лестницы? Но Тотошка, постукивая коготками, бегал по коридору, так что этот вариант отпадал. Может, она спустилась вниз, чтобы взять что‑нибудь в машине Америки?

Я бросился к двери и огляделся. Потом сбежал по ступенькам, осмотрев каждый дюйм пути от квартиры до парковки. Ничего. Голубка как будто испарилась.

Шепли вышел на порог, щурясь на свету и ежась от холода:

– Она рано проснулась и захотела поехать домой.

Я в два прыжка поднялся по лестнице, схватил Шепа за голые плечи и, заставив его попятиться, припер к стене. Он вцепился в мою футболку, сердито и удивленно посмотрел мне в лицо.

– Какого… – начал он.

– Ты отвез ее домой? В «Морган»? Среди ночи? На хрена?

– Она меня об этом попросила.

Я опять толкнул Шепли на стену. Закипавшая во мне ярость начинала брать верх над разумом. Америка, с растекшейся тушью на лице и всклокоченными волосами, вышла из спальни, на ходу завязывая поясок халата.

– Какого черта у вас тут творится? – спросила она, застыв при виде меня.

Шепли высвободил руку и сделал предостерегающий жест:

– Мерик, не подходи!

– Она была расстроена? Плакала? Почему уехала? – проговорил я сквозь зубы.

Америка сделала шаг вперед:

– Эбби просто не любит прощаться. Поэтому, Трэвис, я нисколько не удивилась, что она решила уехать, пока ты спишь.

Не отпуская Шепли, я посмотрел на Мерик:

– Она… плакала?

Сначала мне представилось, как Голубка содрогается от отвращения, жалея о том, что позволила засранцу, на которого ей наплевать, лишить ее невинности. Потом я подумал, что, наверное, случайно причинил ей боль.

На лице Америки страх сменился замешательством, а замешательство – злостью.

– Чего ради, Трэвис? – выпалила она. Судя по интонации, это был вызов, а не вопрос. – Чего ради ей расстраиваться и тем более плакать?

– Мерик, – проговорил Шепли, пытаясь ее остановить.

Но она продолжала наступать:

– Что ты с ней сделал?

Я отпустил Шепа и повернулся к его девушке, но теперь он схватил меня за грудки.

– Она плакала? – не унимался я.

Америка покачала головой и сказала, переходя на крик:

– Она была в порядке! Просто захотела домой! Что ты с ней сделал?

– У вас что‑нибудь случилось? – спросил Шепли.

Я, не думая, развернулся и ударил кулаком по стене в нескольких сантиметрах от головы Шепа. Мерик вскрикнула, прикрыв рот рукой:

– Трэвис, прекрати!

Шепли схватил меня за локти и приблизил ко мне лицо.

– Позвони ей! – рявкнул он. – Успокойся, черт тебя подери, и позвони Эбби!

Америка легко пробежала в другой конец коридора и вернулась с телефоном в протянутой руке:

– На, звони!

Я выхватил трубку и набрал Голубкин номер. Раздались гудки, потом включилась голосовая почта. Я сбросил звонок и снова набрал. Потом еще и еще. Она не отвечала. Она меня возненавидела.

Я уронил телефон на пол. Грудь ходила ходуном. Почувствовав, как слезы обожгли лицо, я схватил первую вещь, которая попалась под руку, и швырнул в стену. Что бы это ни было, оно разлетелось на куски.

Повернувшись, я увидел стулья, которые стояли друг против друга перед стойкой для завтрака, точно так же как и накануне вечером. Я взял один из них за ножку и стал лупить по холодильнику. Стул сломался, дверца холодильника открылась, я пнул ее. Она опять открылась, я опять ее пнул, и так несколько раз. Наконец прибежал Шепли и закрыл холодильник.

Я протопал в свою комнату. Измятое белье на кровати показалось мне насмешкой над моей бедой. Я содрал с матраса простыню, сгреб в охапку одеяло, отнес все это на кухню и бросил в мусор. Потом проделал то же самое с подушками. Совсем обалдев от ярости, я стоял посреди своей спальни и пытался успокоиться, но не мог найти для этого повода. Утешать себя было нечем, – казалось, я все потерял.

Я принялся шагать по комнате и, дойдя до прикроватной тумбочки, остановился. Мне представилась Эбби, тянущаяся к верхнему ящику, чтобы его открыть. Я заглянул внутрь и увидел стеклянную банку с презервативами, к которым почти не притрагивался с тех самых пор, как встретил Голубку. Теперь, когда она сделала выбор, я и думать не хотел о близости с другой женщиной.

Схватив холодную стекляшку, я швырнул ее через всю комнату. Она ударилась о стену возле двери и разлетелась вдребезги. Полиэтиленовые пакетики рассыпались во все стороны.

Из зеркала над комодом на меня уставилось собственное отражение, и я, разинув рот, посмотрел себе в глаза. Моя грудь вздымалась, я весь трясся. По виду меня можно было назвать сумасшедшим, да я и правда не контролировал себя. В очередном порыве бешенства шарахнул по зеркалу кулаком. Осколки врезались мне в костяшки. На поверхности зеркала осталось кровавое пятно.

– Трэвис, перестань! – крикнул Шепли из холла. – Прекрати, чтоб тебя!..

Я бросился к нему, толкнул, потом вернулся в свою комнату, захлопнул за собой дверь и, упершись в нее руками, пинал, пока не сделал вмятину. Потом сорвал с петель и бросил в сторону. Тут Шеп снова меня схватил.

– Прекрати, я сказал! – прокричал он. – Ты пугаешь Америку!

На лбу у него надулась жила, которая проступала, только когда он бывал в ярости. Я толкнул его, он – меня. Я махнул кулаком, но он увернулся.

– Я съезжу, – умоляюще проговорила Мерик. – Увижу, что с ней все в порядке, и позвоню тебе!

Я опустил руки. Из открытой входной двери тянуло холодом, но с висков капал пот. Дышал я так, будто пробежал марафон.

Америка бросилась в комнату Шепли. Через пять минут вышла оттуда одетая и причесанная. Шеп подал ей пальто и, поцеловав на прощание, ободряюще кивнул. Она взяла ключи и ушла, хлопнув дверью.

– Сядь, черт возьми. И успокойся! – скомандовал Шепли, указывая на кресло.

Я закрыл глаза и сел, поднеся трясущиеся руки к лицу.

– Тебе повезло. Еще две секунды, и я позвонил бы Джиму. И твоим многочисленным братьям.

Я покачал головой:

– Не говори ничего папе.

Глаза защипало от соленых слез.

– Рассказывай, что произошло.

– Я трахнул ее. То есть нет, не я ее… а мы…

Шепли кивнул:

– И от этого вам обоим снесло крышу. Чья была идея?

– Эбби, – ответил я, моргнув. – Я пытался ее отговорить, предлагал подождать, но она меня разве что не умоляла. – На лице Шепа изобразилось почти такое же замешательство, какое чувствовал я сам. Я взмахнул руками и уронил их на колени. – Может, я сделал ей больно. Не знаю.

– Как она после этого себя вела? Сказала что‑нибудь?

Я на секунду задумался.

– Сказала: «Ничего себе первый поцелуй!»

– А?

– Несколько недель назад она проболталась, что всегда нервничает из‑за первого поцелуя с парнем. Меня это рассмешило.

Шепли нахмурился:

– В любом случае не похоже на то, чтобы она была огорчена.

– Я сказал, это ее последний первый поцелуй, – усмехнулся я, вытирая нос футболкой. – Шеп, я думал, все хорошо. Она наконец‑то подпустила меня к себе. Но зачем было просить меня… перед тем как просто взять и уехать?

Шепли медленно покачал головой. Мое признание его озадачило.

– Не знаю, старик. Америка выяснит. Скоро мы поймем, в чем дело.

Я уставился в пол, прокручивая возможные варианты развития событий. Потом поднял на Шепа глаза и спросил:

– Что мне делать?

Он взял меня за плечо:

– Для начала приберись. До их звонка тебе точно хватит работы.

Я вернулся к себе в спальню. Выбитая дверь валялась на голом матрасе. По полу были разбросаны осколки зеркала и банки. Можно было подумать, в комнату попала бомба.

Шепли появился на пороге с совком, веником и отверткой:

– Я займусь стекляшками, а ты – дверью.

Я кивнул и принялся за работу. Едва успел ввинтить последний шуруп, зазвонил телефон. Я вскочил с пола и, подбежав к тумбочке, схватил трубку. На ней высветился номер Америки.

– Мерик? – проговорил я, задыхаясь.

– Это я, – тихо ответила Эбби.

Она явно нервничала. Я хотел уговаривать ее вернуться и собирался просить прощения, но спохватился, что не знаю, в чем я виноват. Тогда я рассердился:

– Как это понимать, Эбби? Я просыпаюсь – тебя нет! Выясняется, что ты взяла и смотала удочки, даже не попрощавшись? Какого хрена?

– Извини, я…

– «Извини»? Да я чуть с ума не сошел! Ты сбегаешь среди ночи, не отвечаешь на звонки… Почему?! Я думал, между нами наконец‑то все наладилось!

– Мне просто нужно было время, чтобы подумать.

– Над чем подумать? – Я замолчал, испугавшись возможного ответа на вопрос, который собирался задать: – Я… сделал тебе больно?

– Нет! Дело совсем не в этом! Мне правда, правда жаль, если я тебя расстроила. Но наверное, Америка сказала тебе, что я не люблю прощаться.

– Мне нужно тебя увидеть, – сказал я с отчаянием.

Эбби вздохнула:

– Сегодня у меня много дел. Надо распаковать вещи и перестирать гору белья.

– Ты жалеешь о том, что произошло.

– Не то чтобы… Мы друзья. Все останется по‑прежнему.

– Друзья?! Какие мы, на хрен, друзья после прошлой ночи?

У Эбби перехватило дыхание.

– Я знаю, чего ты хочешь. Но пока к этому не готова.

– Тебе нужно время? Могла бы сказать прямо. Не обязательно было от меня убегать.

– Я подумала, так будет проще.

– Проще для кого?

– Я не могла заснуть. Представляла себе утро: то, как мы грузим мои вещи в машину Америки… Мне всего этого не хотелось, Трэв.

– С меня достаточно того, что ты больше не живешь со мной. Ты не можешь выпасть из моей жизни насовсем.

– Увидимся завтра. – Эбби старалась говорить непринужденно. – Это не чудачество. Мне просто нужно время, чтобы в голове все улеглось.

– Хорошо, – сказал я. – Буду ждать.

Эбби нажала отбой. Шепли осторожно на меня посмотрел:

– Трэвис… ты только что навесил дверь. Хватит на сегодня истерик, ладно?

Я уныло кивнул. В этот момент мне хотелось разозлиться: гнев было легче контролировать, чем сильную физическую боль в груди. Но разозлиться не получалось. Только грусть накатывала волнами. И я слишком устал, чтобы с ней бороться.

Дата добавления: 2015-05-06