Декабря 1992 года 3 страница

– Странно, – сказал доктор Уайт. – Если западня была запланирована, то они должны были бы быть вооружены и позаботиться о том, чтобы вы не могли сбежать.

– У меня кружится голова, – сказал Ксемериус, лежа на диване. – Я ненавижу эти сложные глаголы в прошедшем и будущем времени, да еще перемешанные с сослагательным наклонением.

Я нетерпеливо смотрела на Гидеона. Сейчас ему придется что‑нибудь придумать, если он не хочет менять свою без‑пистолета ‑версию.

– Я думаю, мы их просто застали врасплох, – сказал Гидеон.

– Хм, – произнес Фальк.

Судя по лицам остальных, они тоже не были до конца убеждены. Неудивительно! Гидеон всё испортил! Если уж лгать, то нужно приплести детали, которые никого не интересуют.

– Мы и правда все сделали очень быстро! – сказала я торопливо. – Лестница для прислуги была очевидно только‑только натерта мастикой, я почти поскользнулась, собственно, я больше съезжала по лестнице, чем спускалась. Если бы я не удержалась за перила, лежала бы сейчас со сломанной шеей в 1912 году. А что, кстати, произойдет, если кто‑то умрет в прошлом? Вернется тело назад? Во всяком случае, нам повезло, что дверь внизу была открыта – какая‑то служанка как раз возвращалась с покупками. Толстая блондинка. Я думала, Гидеон собьет ее с ног, а в корзинке были яйца – вот уж получилось бы полное свинство. Но мы выбежали мимо нее и помчались изо всех сил по улице. Я даже натерла себе ногу.

Гидеон откинулся на стуле и скрестил на груди руки. Я не могла истолковать его взгляд, но он точно не выглядел одобрительным или благодарным.

– В следующий раз я надену кроссовки, – сказала я.

Вокруг было полное молчание. Я взяла еще один кекс. Кроме меня, похоже, никто не испытывал голода.

– У меня есть теория, – сказал мистер Уитмен, покручивая перстень‑печатку на правой руке. – И чем дольше я об этом думаю, тем больше уверен, что это правильно. Если…

– Я чувствую себя полным дураком, повторяя снова и снова одно и то же. Она не должна присутствовать при этом разговоре, – сказал Гидеон.

Я почувствовала, как покалывание в сердце превратилось во что‑то более серьезное. Я уже не была обижена, я была разозлена.

– Он прав, – согласился доктор Уайт. – Разрешить ей присутствовать при наших размышлениях – безрассудство.

– Но нам нужны и воспоминания Гвендолин тоже, – сказал мистер Джордж. – Любая деталь об одежде, словах или внешнем виде может оказаться решающей подсказкой о том, в каком времени находятся Люси и Пол.

– Она не забудет об этом и завтра, и послезавтра, – сказал Фальк де Вилльер. – Я думаю, что действительно лучше всего будет, если ты отведешь ее сейчас на элапсирование, Томас.

Мистер Джордж скрестил руки на своем большом животе и молчал.

– Я отведу Гвендоли в… к хронографу и понаблюдаю за прыжком, – сказал мистер Уитмен и отодвинул стул.

– Хорошо, – кивнул Фальк. – Два часа будет более чем достаточно. По возвращении ее должен ожидать кто‑нибудь из адептов, ты нам нужен здесь.

Я вопросительно посмотрела на мистера Джорджа. Он, сдавшись, только пожал плечами.

– Идем, Гвендолин. – Мистер Уитмен был уже на ногах. – Чем раньше ты с этим покончишь, тем раньше ты окажешься в постели, тогда завтра в школе у тебя не будет проблем. Между прочим, я с нетерпением жду твое сочинение о Шекспире.

Ну и ну! Вот у него нервы железные! В такой момент говорить о Шекспире!

Я коротко подумала, не должна ли я протестовать, но решила промолчать. Я, собственно, вообще не хотела продолжения этой глупой болтовни. Я хотела только домой и забыть поскорее обо всем, включая Гидеона. Пусть пережевывают свои тайны в этом дурацком зале, пока не свалятся от усталости. Особенно я желала это Гидеону. А потом пусть ему приснится кошмар, который он не сразу забудет.

Ксемериус прав, они тут все фрики.

Глупо было только, что я все равно смотрела на Гидеона, думая при этом о чем‑то совершенно сумасбродном типа «Если он сейчас мне улыбнется, я ему всё прощу».

Что он, конечно, не сделал. Вместо этого он мазнул по мне безразличным взглядом, и было совершенно непонятно, что происходит у него в голове. В какой‑то момент мысль о том, что мы целовались, исчезла, и по какой‑то причине я вспомнила стишки, которые Синтия Дейл, наш школьный гуру в любви, постоянно декламировала: «В глаза зеленые смотри – у лягушки нет любви».

– Спокойной ночи, – произнесла я с достоинством.

– Спокойной ночи, – ответили все. То есть, все, кроме Гидеона. Он сказал:

– Не забудьте завязать ей глаза, мистер Уитмен.

Мистер Джордж возмущенно фыркнул. Пока мистер Уитмен открывал дверь и выпроваживал меня в коридор, я успела еще услышать слова мистера Джорджа:

– А вы не думаете, что именно такое неприязненное отношение может стать причиной тому, что еще может случиться?

Ответил ли ему кто‑нибудь, я не знаю. Тяжелая дверь закрылась и отсекла все шумы.

Ксемериус чесал голову острым кончиком хвоста.

– Это самый неприятный клуб, который я когда‑либо видел.

– Не принимай близко к сердцу, Гвендолин, – сказал мистер Уитмен. Он вынул черный шарф из кармана и держал его перед моим лицом. – Просто ты новенькая в этой игре. Великое неизвестное в уравнение.

Что я должна была ответить? Для меня всё было вновь! Три дня назад я понятия не имела о Хранителях. Три дня назад моя жизнь была абсолютно нормальной. Ну, во всяком случае, более‑менее..

– Мистер Уитмен, перед тем как вы мне завяжете глаза, не могли бы мы зайти в ателье к мадам Россини и забрать мои вещи? Тут лежат уже два набора моей школьной формы, а завтра мне же нужно что‑то надеть. Кроме того, там остался мой портфель.

– Разумеется. – Идя по коридору, мистер Уитмен размахивал шарфом, явно находясь в хорошем настроении. – Ты можешь уже переодеться, все равно во время прыжка ты ни с кем встречаться не будешь. В какой год ты хотела бы прыгнуть?

– Какое это имеет значение, если я все равно буду заперта в подвале? – спросила я.

– Ну, вообще‑то, это должен быть год, в котором ты беспрепятственно можешь оказаться в этом… э‑э‑э… подвальном помещении. Начиная с 1945 года не должно возникнуть никаких помех, а раньше эти помещения использовались как бомбоубежища. Что ты скажешь насчет 1974 года? В этом году я родился, хороший год. – Он улыбался. – Или мы можем выбрать 30 июля 1966 года. Англия тогда выиграла у Германии в финале мирового чемпионата по футболу. Но ты вряд ли интересуешься футболом, я прав?

– Конечно, не интересуюсь, особенно сидя двадцать метров под землей в подвале без окон, – сказала я устало.

– Это только для твоей же пользы, – вздохнул мистер Уитмен.

– Минуточку! – вскричал Ксемериус, летевший над нами. – Я опять ничего не понял. Это что, ты сейчас залезешь в машину времени и отправишься в прошлое?

– Ну да, – ответила я.

– Ну давай тогда выберем 1948 год, – обрадовался мистер Уитмен. – Летние Олимпийские игры в Лондоне.

Он шел впереди и поэтому не мог видеть, что я закатила глаза.

– Путешествия во времени! Ничего себе я выбрал подругу! – произнес Ксемериус и впервые я услышала что‑то похожее на уважение в его голосе.

Помещение, в котором хранился хронограф, находилось глубоко под землей, и хотя меня приводили и уводили с закрытыми глазами, мне казалось, что я уже знаю дорогу туда. Хотя бы потому, что и в 1912, и в 1782 году я, к счастью, выходила из подвала без повязки на глазах. Когда мистер Уитмен вел меня от ателье мадам Россини по коридорам и лестницам, я уже узнавала дорогу, только на последнем куске мне показалось, что мистер Уитмен специально делает дополнительный круг, чтобы запутать меня.

– Он умеет нагнать драматизма, – сказал Ксемериус. – Почему это машину времени спрятали в самом мрачном подземелье?

Я услышала, как мистер Уитмен с кем‑то перебросился парой слов, тяжелая дверь открылась и снова закрылась, и мистер Уитмен снял с моих глаз шарф.

Я поморгала, привыкая к свету. Возле мистера Уитмена стоял молодой рыжеволосый человек в черном костюме, он явно нервничал и потел от волнения. Я огляделась в поисках Ксемериуса, который шутки ради просунул голову сквозь закрытую дверь, тогда как все остальное осталось в комнате.

– Это самые толстые стены, которые я когда‑либо видел, – сказал он, вернувшись в помещение. – Они такие толстые, что в них можно замуровать слона, и не вдоль, а поперек, если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Гвендолин, это мистер Марли, адепт первого уровня. – Он будет здесь ждать, пока ты не вернешься, и отведет тебя наверх. Мистер Марли, это Гвендолин Шеферд, рубин.

– Для меня это большая честь, мисс. – Рыжеволосый учтиво поклонился.

Я неловко улыбнулась в ответ:

– Э‑э‑э… мне тоже очень приятно.

Мистер Уитмен возился с ультрасовременным сейфом с мигающим дисплеем, который я в прошлые два раза не заметила. Он был спрятан за настенным ковром с изящной вышивкой на мотивы средневековых сказок. Рыцари на лошадях и с перьями на шлемах и девушки в заостренных шляпах с вуалью любовались полуобнаженным юношей, победившим дракона. Пока мистер Уитмен вводил код, рыжеволосый мистер Марли подчеркнуто смотрел в пол, хотя вообще ничего нельзя было увидеть, так как мистер Уитмен закрыл дисплей спиной.

Дверца сейфа мягко открылась, мистер Уитмен вынул хронограф, завернутый в красный бархат, и положил на стол.

Мистер Марли задержал дыхание в восхищении.

– Мистер Марли впервые присутствует сегодня при применении хронографа, – сказал мистер Уитмен и подмигнул мне. Он указал подбородком на фонарик, лежащий на столе. – Возьми с собой, на тот случай, если возникнут проблемы с электричеством. Чтобы не сидеть целое время в темноте.

– Спасибо. – Я задумалась, не попросить ли еще и баллончик с репеллентом: такой старый подвал наверняка кишит пауками… и крысами? Было нечестно, отправлять меня туда одну. – А можно мне еще дубинку?

– Дубинку? Гвендолин, ты там ни с кем не встретишься.

– Но там могут быть крысы…

– Крысы тебя боятся больше, чем ты их, поверь мне. – Мистер Уитмен развернул хронограф. – Впечатляюще, не правда ли, мистер Марли?

– Да, сэр. Очень впечатляюще, сэр. – Мистер Марли смотрел на аппарат с благоговением.

– Подлиза! – сказал Ксемериус. – Рыжие всегда подлизы, ты согласна?

– Я думала, он больше, – сказала я. – И я не могла себе представить, что машина времени так похожа на каминные часы.

Ксемериус свистнул сквозь зубы.

– Неплохие камешки… если они настоящие, я бы тоже хранил эту штуку в сейфе.

Действительно, хронограф был украшен огромными драгоценными камнями, которые сверкали, как королевские драгоценности, между расписными поверхностями странного аппарата.

– Гвендолин выбрала 1948 год, – сказал мистер Уитмен, открывая клапаны и приводя в движение крохотные шестеренки. – Что в это время происходило в Лондоне, мистер Уитмен?

– Летние Олимпийские игры, сэр, – ответил мистер Марли.

– Зубрилка, – сказал Ксемериус. – Рыжеволосые всегда зубрилы.

– Очень хорошо. – Мистер Уитмен выпрямился. – Гвендолин отправляется в 12 августа, полдень, и проведет там ровно сто двадцать минут. Ты готова, Гвендолин?

Я сглотнула.

– Я бы хотела узнать… Вы точно знаете, что я там никого не встречу? – Не считая крыс и пауков. – Мистер Джордж давал мне свой перстень, чтобы меня там не приняли за…

– В прошлый раз ты прыгнула в архив, которым в прежние времена часто пользовались. Эта комната пустует. Если ты будешь спокойно себя вести и не выходить из комнаты – она в любом случае будет заперта – ты совершенно точно никого не встретишь. В послевоенные годы в этой комнате практически не бывали, так как в Лондоне наверху нужно было многое отстроить. – Мистер Уитмен вздохнул. – Увлекательные времена.

– Но если кто‑то случайно зайдет в эту комнату как раз в это время и увидит там меня? Скажите мне хотя бы пароль на тот день.

Мистер Уитмен слегка раздраженно поднял бровь.

– Никто не зайдет, Гвендолин. Еще раз: ты окажешься в запертой комнате, просидишь там сто двадцать минут и вернешься назад, при этом никто в 1948 году ничего не заметит. Если бы кто‑то заметил, об этом было бы упомянуто в Хрониках. Кроме того, у нас сейчас просто нет времени, чтобы искать, какой был пароль в этот день.

– Главное – это участие, – сказал робко мистер Марли.

– Что?

– Пароль во время Олимпиады был «Главное – это участие». – Мистер Марли смущенно смотрел в пол. – Я запомнил, потому что обычно пароли бывают на латыни.

Ксемериус закатил глаза, и мистер Уитмен выглядел так, как будто сейчас сделает то же самое.

– Да? Ну, видишь, Гвендолин? Вряд ли он тебе понадобится, но если тебе так будет спокойнее… Подойди, пожалуйста.

Я подошла к хронографу и протянула мистеру Уитмену руку. Ксемериус опустился рядом со мной на пол.

– И что теперь? – нетерпеливо спросил он.

Теперь была малоприятная часть. Мистер Уитмен открыл клапан в хронографе и засунул мой указательный палец в отверстие.

– Я думаю, что мне стоит крепко за тебя держаться, – сказал Ксемериус и ухватился за мою шею сзади, как обезьянка. Вообще‑то я не должна была ничего почувствовать, но на самом деле у меня было ощущение, как будто кто‑то обернул меня влажным шарфом.

Глаза мистера Марли были широко раскрыты от напряженного внимания.

– Спасибо за пароль, – сказала я ему и скривилась, почувствовав, как острая игла глубоко впилась в палец.

Помещение озарилось красным светом. Я стиснула фонарик, краски и люди закрутились в вихре, тело почувствовало толчок.

~~~

Из инквизиционных протоколов доминиканского патера Жан‑Петро Бариба

Библиотека университета в Падуе

(расшифровал, перевел и обработал доктор М. Джордано)

23 июня 1542 года. Флоренция.

Глава Конгрегации поручил мне весьма странное задание, которое требует высшей степени деликатности и секретности. Элизабетта, младшая дочь М., которая вот уже десять лет живет в монастыре, отгороженная от всего мира, якобы понесла от дьявола и носит в себе суккуба.

Действительно, при личной встрече я убедился, что девушка беременна и находится в смятенном душевном состоянии. Аббатиса монастыря, пользующаяся моим полным доверием, разумная женщина, не исключает естественное объяснение феномена; подозрения же в ведьмовстве высказал отец девушки. Он уверяет, что видел собственными глазами, как дьявол в виде юноши обнимал девушку в саду, после чего растворился в облаке дыма и оставил после себя слабый запах серы. Монахини подтверждают, что многократно видели дьявола в обществе Элизабетты и что он делал ей множество подарков в виде драгоценных камней.

Как бы ни невероятно звучала история: учитывая особые отношения М. и Р. М., а также множество друзей в Ватикане, для меня абсолютно невозможно официально усомниться в разуме М. и обвинить его дочь лишь в развратных деяниях. Поэтому с завтрашнего дня я начну дознание, опрашивая всех причастных.

Глава третья

– Ксемериус?

Влажное ощущение вокруг шеи исчезло. Я быстро включила фонарик. Но в помещении уже горел свет. Оно освещалось маломощной лампочкой, свисавшей с потолка.

– Алло? – произнес кто‑то.

Я подскочила на месте. Комната была заставлена ящиками и мебелью, а возле двери стоял, прижавшись к стене, бледный молодой человек.

– Г‑г‑г‑главное – это участие, – выдавила я из себя.

– Гвендолин Шеферд? – заикнувшись, спросил он.

Я кивнула.

– А откуда вы знаете?

Молодой человек вытащил из кармана брюк мятый листок и протянул его мне. Казалось, он был так же напуган, как и я. Его брюки держались на подтяжках, а на носу были маленькие круглые очки, светлые волосы были с помощью большого количества бриллиантина зачесаны назад и разделены на пробор. Он мог бы сыграть в одном из старых гангстерских фильмов роль не по возрасту умного, но бесхитростного ассистента непрерывно курящего сигары комиссара, который влюбился в гангстерскую милашку с пышным боа на шее и который обязательно в конце погибает от пули.

Я немного успокоилась и огляделась. Больше никого в комнате не было, в том числе и Ксемериуса. Очевидно, он не мог путешествовать во времени, хоть и отлично передвигался сквозь стены.

Я поколебалась, но взяла протянутый мне листок. Это был пожелтевший лист, который неаккуратно вырвали из спирального блокнота. На нем были неровные строки, написанные удивительно знакомым почерком:

Для лорда Монтроуза – важно!!!

12 августа 1948 года, в полдень. Алхимическая лаборатория. Приходи один.

Гвендолин Шеферд

У меня опять сильно забилось сердце. Лорд Лукас Монтроуз был моим дедушкой! Он умер, когда мне было десять лет. Озадаченно я рассматривала завиток у «Г». Не было никаких сомнений: эти каракули были написаны почерком, выглядевшим точь‑в‑точь, как мой. Но как это может быть?

Я взглянула на молодого человека.

– Откуда это у вас? И кто вы такой?

– Это ты писала?

– Может быть, – ответила я, и мои мысли лихорадочно побежали по кругу. Если я это написала, то почему ничего об этом не помню? – Откуда у вас это?

– Я получил этот листок пять лет тому назад. Кто‑то положил его вместе с письмом в карман моего пальто. Это было в тот день, когда происходила церемония посвящения во второй уровень. В письме стояло: Кто хранит тайну, должен знать Тайну Тайн. Докажи, что ты умеешь не только молчать, но и думать. Без подписи. Почерк был другой – не тот, что на записке, он был… элегантным, немного старомодным.

Я кусала нижнюю губу.

– Не понимаю.

– Я тоже. Все эти годы я считал, что это какое‑то испытание, – сказал молодой человек. – Еще одна проба, так сказать. Я никому ничего не сказал, но всегда ждал, что кто‑то заговорит со мной по этому поводу или что я получу дальнейшие указания. Но ничего никогда не произошло. А сегодня я пробрался сюда и стал ждать. Вообще‑то, я уже не рассчитывал, что что‑нибудь произойдет. Но тут появилась ты, материализовалась из ничего. Ровно в двенадцать часов. Почему ты мне написала эту записку? Почему мы должны встречаться в этом дальнем подвале? Из какого ты года?

– 2011, – сказала я. – Мне очень жаль, но на остальные вопросы у меня нет ответов. – Я откашлялась. – А вы кто?

– О, прошу прощения. Меня зовут Лукас Монтроуз. Без «лорд». Я – адепт второго уровня.

Внезапно у меня пересохло во рту.

– Лукас Монтроуз. Бурдон‑плейс, 81.

Молодой человек кивнул.

– Да, там живут мои родители.

– Но тогда… – Я уставилась на него и поглубже набрала воздуха: – Тогда вы – мой дедушка.

– О нет, опять?!

Молодой человек вздохнул глубоко. Потом встряхнулся, отошел от стены, стер пыль с одного из стульев, которые стояли горкой в углу помещения, и поставил его передо мной.

– Не лучше ли нам присесть? У меня ощущение, что меня не держат ноги.

– У меня тоже, – призналась я и села.

Лукас взял себе другой стул и сел напротив меня.

– Так ты – моя внучка? – Он слабо улыбнулся. – Мне трудно это представить. Я даже еще не женат. Точнее говоря, даже не помолвлен.

– А сколько тебе лет? О, извини, я могу посчитать: ты родился в 1924, значит, в 1948 тебе двадцать четыре года.

– Да, – сказал он. – Через три месяца мне исполнится двадцать четыре. А сколько тебе лет?

– Шестнадцать.

– Как Люси.

Люси. Я вспомнила, что она мне крикнула вслед, когда мы убегали от леди Тилни.

Я все еще не могла поверить, что передо мной мой родной дедушка. Я искала сходство с тем мужчиной, на коленях которого я слушала интереснейшие истории. Который взял меня под свою защиту, когда Шарлотта утверждала, что своими историями о призраках я только хочу привлечь к себе внимание. Но гладкое лицо передо мной не имело ничего общего с лицом в морщинах и складках старого дедушки, которого я знала. Зато я находила сходство с моей мамой: голубые глаза, изогнутая линия подбородка, улыбка. На какой‑то момент я бессильно закрыла глаза – это было слишком… слишком много для меня.

– Значит, вот как, – сказал Лукас тихонько. – И что, я… э‑э‑э… хороший дедушка?

У меня защипало в носу, и мне с трудом удавалось сдержать слезы. Так что я просто кивнула.

– Другие путешественники во времени прибывают всегда официально и удобно в Зал Дракона к хронографу или в архив, – сказал Лукас. – Почему ты выбрала эту мрачную лабораторию?

– Это не я выбрала. – Я вытерла нос. – Я даже не знала, что это лаборатория. В моем времени это обычный подвал, в котором находится сейф, где хранится хронограф.

– Вот как? Вообще‑то, в наше время тут тоже уже нет лаборатории, – сказал Лукас. – Но когда‑то это помещение использовалось для алхимических опытов. Это одно из самых старых помещений в здании. За сотни лет до того, как граф Сен‑Жермен основал Ложу, здесь в поисках философского камня проводили эксперименты известные лондонские алхимики и маги. Если присмотреться, можно увидеть на стенах жуткие картинки и таинственные формулы, и говорят, что стены здесь потому такие толстые, что в них вмуровывали кости и черепа… – Он замолчал и в свою очередь покусал нижнюю губу. – Значит, ты моя внучка. Можно узнать, от которого из… э‑э‑э… моих детей?

– Мою маму зовут Грейс, – сказала я. – Она очень похожа на тебя.

Лукас кивнул.

– Люси рассказывала мне о Грейс. Она говорила, что Грейс – самая приятная из моих детей, что остальные – просто обыватели. – Он скривил рот. – Я не могу себе представить, что у меня будут дети – обыватели… или вообще будут дети…

– Может быть, дело не в тебе, а в твоей жене, – пробормотала я.

Лукас вздохнул.

– С тех пор как Люси здесь появилась, это было два месяца назад, все меня дразнят. Потому что у нее такие же рыжие волосы, как и у девушки, которую я… которой я интересуюсь. Но Люси не рассказывает мне, на ком я женюсь, она думает, что я могу тогда решить иначе. И тогда вы все не будете рождены.

– Но важнее, чем цвет волос, ген путешественника во времени, который твоя будущая жена передаст детям, – сказала я. – По этому признаку ты можешь ее точно отличить.

– Это‑то и смешно, – Лукас придвинулся чуть ближе. – Мне нравятся две девушки из линии Нефрита… э‑э‑э… номер четыре и номер восемь из списка наблюдаемых.

– Ага, – сказала я.

– Понимаешь, просто в данный момент у меня не получается принять решение. Может быть, небольшой намек с твоей стороны помог бы мне преодолеть нерешительность.

Я пожала плечами.

– Мне не жалко. Мою бабушку, то есть твою жену, зовут ле…

– Нет! – крикнул Лукас. Он протестующе поднял обе руки. – Я передумал, не говори ничего. – Он растерянно почесал голову. – Это форма школы Сент‑Леннокс, да? Я узнаю гербы на пуговицах.

– Точно, – сказала я и сама посмотрела на темно‑синий пиджак. Очевидно, мадам Россини постирала и погладила мои вещи, во всяком случае, они выглядели как новые и слабо пахли лавандой. Кроме того, она, похоже, что‑то сделала с пиджаком, потому что он сидел на мне намного лучше, чем раньше.

– Моя сестра Мэделин тоже ходит в Сент‑Леннокс. Из‑за войны она заканчивает школу только в этом году.

– Бабушка Мэдди? Я не знала.

– Все девочки Монтроуз учатся в Сент‑Леннокс. Люси тоже. У нее такая же форма, как у тебя. Форма Мэдди темно‑зеленая с белым. И клетчатая юбка… – Лукас откашлялся. – Э‑э‑э, если тебе интересно… но нам лучше сейчас собраться и подумать, зачем мы сегодня встретились. Если предположить, что это ты написала записку…

– … напишу!

– … и передашь мне во время какого‑то прыжка во времени… как ты думаешь, почему ты это сделала?

– Ты имеешь в виду, почему я это сделаю? – Я вздохнула. – Какой‑то смысл в этом есть. Скорее всего, ты можешь мне многое объяснить. Но я не знаю… – Я беспомощно посмотрела на своего молодого деда. – Ты хорошо знаешь Люси и Пола?

– Пол де Вилльер элапсирует тут с января. За это время он стал старше на два года – немного страшновато. А Люси побывала здесь впервые в июне. Я обычно присматриваю за обоими во время их посещений. Как правило, все проходит очень… весело. Я могу помочь им с домашними заданиями. И нужно сказать, что Пол – первый Вилльер, который мне внушает симпатию. – Он снова откашлялся. – Если ты прибыла из 2011 года, ты должна их обоих знать. Странно представить, что им уже почти сорок… Передавай им привет от меня.

– Я не смогу этого сделать. – Ой, как все сложно. И я, наверное, должна очень осторожно выбирать, что можно рассказывать, пока я сама не пойму, что тут происходит. В ушах у меня еще звучали слова мамы: «Не доверяй никому. Даже своим собственным ощущениям». Но мне нужно было кому‑нибудь довериться, и кто бы подошел лучше на эту роль, чем мой собственный дедушка? Я решила поставить все на одну карту: – Я не могу передать привет Люси и Полу. Они украли хронограф и скрылись с ним в прошлом.

– Что?! – Глаза Лукаса за стеклами очков были широко раскрыты. – Почему они это сделали? Я не могу поверить. Они бы никогда… А когда это случилось?

– В 1994 году, – сказала я. – В год моего рождения.

– В 1994 году Полу было двадцать, а Люси – восемнадцать лет, – сказал Лукас, обращаясь больше к себе, чем ко мне. – То есть, через два года. Потому что сейчас им шестнадцать и восемнадцать. – Он улыбнулся, как бы извиняясь. – То есть, конечно, не сейчас, а только сейчас, когда они элапсируют в этом году.

– Я почти не спала прошлую ночь, поэтому мне кажется, что у меня в голове вместо мозгов сахарная вата, – сказал я. – И я вообще не очень хорошо считаю.

– Люси и Пол… в том, что ты мне рассказала, нет никакого смысла. Они бы никогда не сделали ничего такого сумасбродного.

– Но они сделали. Я думала, что ты мне сумеешь объяснить причину. В мое время все пытаются мне внушить, что они… злодеи. Или сумасшедшие. Или и то, и другое. В любом случае – опасны. Когда я встретила Люси, она сказала, что я должна у тебя спросить о зеленом всаднике. Так что я спрашиваю: что значит зеленый всадник?

Лукас огорошенно смотрел на меня.

– Ты встречалась с Люси? Но ты же только что сказала, что она и Пол исчезли в год твоего рождения. – Но тут он еще что‑то сообразил: – Если они взяли с собой хронограф, то как ты можешь путешествовать во времени?

– Я их встретила в 1912 году. У леди Тилни. И существует второй хронограф, которым Хранители пользуются для наших путешествий.

– Леди Тилни? Но она умерла четыре года назад. И второй хронограф не работает.

Я вздохнула.

– Сейчас работает. Слушай, деда, – при этом слове Лукас вздрогнул, – для меня все звучит еще более запутанней, чем для тебя, потому что буквально пару дней тому назад я вообще понятия не имела обо всем этом. Я ничего не могу тебе объяснить. Меня сюда послали элапсировать, господибожемой, я даже не знаю, как это дурацкое слово пишется, я его вчера услышала в первый раз. Это всего мое третье путешествие с хронографом. А до этого я три раза прыгала неконтролированно. А это сомнительное удовольствие. Вообще‑то все думали, что моя кузина Шарлотта носит ген, потому что она родилась в нужный день, а моя мама соврала насчет моего дня рождения. Поэтому Шарлотта училась танцам, знает всё о чуме и короле Георге, умеет фехтовать, скакать на лошади в дамском седле и играть на пианино – и черт знает чему она еще научилась на этих таинственных занятиях. – Чем больше я говорила, тем быстрее слова вылетали из моего рта. – Во всяком случае, я ничего знаю, кроме того немногого, что мне рассказали, и это было – ей‑богу – не слишком много и не слишком понятно, и что хуже всего: у меня до сих пор не было времени подумать о происходящем, чтобы немного разобраться. Лесли – это моя подруга – собрала информацию в Гугле, но мистер Уитмен забрал у нас папку, да я все равно только половину оттуда поняла. Все ожидают от меня чего‑то особенного и крайне разочарованы.

– Рубин, одаренный Ворона магией,

Замкнет в соль‑мажоре Круг двенадцати, –

пробормотал Лукас.

– Вот видишь, магия ворона и всё такое. Я понятия не имею. Граф Сен‑Жермен душил меня, хотя стоял в нескольких метрах от меня, и я слышала его голос у себя в голове, а потом были мужчины в Гайд‑парке – с пистолетами и шпагами, и я должна была одного из них заколоть, потому что иначе он убил бы Гидеона, который такой… он такой… – Я набрала полную грудь воздуха, чтобы тут же продолжить: – Вообще‑то Гидеон очень неприятный, он ведет себя так, как будто я ему в тягость, и он поцеловал сегодня утром Шарлотту, но только в щечку, но, может, это что‑то и значит, во всяком случае, я не должна была его целовать, не спросив об этом, я вообще его знаю всего день или два, но он вдруг стал таким… милым и потом… все произошло так быстро… и все думают, что это я рассказала Полу и Люси, когда мы придем к леди Тилни, нам же нужна ее кровь, и кровь Люси и Пола тоже, но им нужна моя и Гидеона, потому что в их хронографе их нет. И никто мне не говорит, что произойдет, когда кровь всех будет внесена в хронограф, и иногда я думаю: они сами точно не знают. А я должна тебя спросить о зеленом всаднике, сказала Люси.

Дата добавления: 2015-03-29