Париж, 1934 6 страница

– Обещай, – сказала Лоис, – что ты никому ничего не расскажешь, никому вообще. Особенно маме и Жерару.

Пич обещала, хотя ей было любопытно, почему это является таким секретом.

На следующий день они поехали в Сен‑Жан на Кап Ферра, и было необыкновенно приятно увидеть бабушку. Она так была похожа на маму, и это успокаивало, так как Пич ужасно скучала по маме. И там был Джим, который ее смешил и играл с ней в прятки, помогал плавать и брал с собой ловить рыбу. И Леонора, ее вторая сестра, которая была похожа на Лоис, но была совершенно другой. Конечно, она любила и Леонору тоже, но не так, как Лоис.

Спустя некоторое время Пич начала замечать странные вещи. Все замолкали, когда она входила в комнату, и как бы надевали на лица яркие веселые маски, которые, как считали взрослые, могли позабавить детей, но их глаза не улыбались, как обычно. И когда они думали, что ее нет поблизости, их лица были какие‑то вытянутые и серьезные.

– Война, – говорили они. – Итак, война.

На их лицах отражалась озабоченность, и Пич чувствовала страх, который скрывался за незнакомым словом.

Неожиданно все лихорадочно начали суетиться, торопливо паковать вещи, готовясь к отъезду. Джиму удалось достать места на корабле.

– Одно из последних, – как он говорил Лоис. – Совсем не остается времени, мы должны уезжать немедленно.

Пич потерла рукой свою гудящую голову.

– Пожалуйста, могу я остаться? – жалобно попросила она, беря Джима за руку. – Разве вы с бабушкой не хотите быть со мной больше?

Джим схватил ее на руки.

– Ты нужна нам, – улыбнулся он, – но ты нужна и маме с папой. Мы скоро опять увидимся, моя маленькая Пич, к тому же, несмотря ни на что, я отвезу вас на Марсельские острова, так что это еще не прощание.

Во время путешествия Пич чувствовала себя разбитой и уставшей. Она несколько раз засыпала, а проснувшись, с безразличным видом смотрела в окно и видела, что все машины едут в том же направлении – на запад, в Испанию. В машине было душно.

– Пожалуйста, – просила она, – давайте поедем обратно. У меня болят глаза и голова.

– Вытянись на сиденье и постарайся заснуть, дорогая, – предложила Лоис, сидя впереди с Джимом, – это отвлечет от долгой поездки.

– Но, Лоис, у меня действительно болит голова. – Пич наклонилась вперед, обняла шею сестры и положила пылающую голову на холодную щеку Лоис.

Лоис взяла Пич за руку.

– Джим, – сказала она тихим голосом, – я думаю, у нас беда.

Джим оторвал свой взгляд от дороги, и их глаза встретились.

– Она горит, у нее лихорадка, – сказала Лоис тихо. Возвращаясь на виллу, Лоис держала ее на руках. Леони поспешила им навстречу, удивленная и испуганная их неожиданным возвращением. Она схватила Пич и погрузила ее в ванну с холодной водой, постепенно добавляя лед до тех пор, пока прохлада не остудила пылающее тело Пич. Затем приехал доктор и тщательно осмотрел девочку. Лоис рассмеялась, когда он сказал, что это корь, опасный случай.

– Я всегда думала, что корь – совсем простая болезнь, – сказала она.

– Мы поедем на следующем корабле, – устало произнес Джим.

Пич становилось хуже. Голова болела так, будто разрывалась на части, ныли ноги. Затем что‑то стало давить на грудь.

– Папа, – плакала она, мотая головой из стороны в сторону, стараясь избавиться от боли, напрасно пытаясь найти холодное местечко на подушке, которая стала мокрой от пота. – Папа!

– Это не корь, а полиомиелит, – сказал доктор Марнокс из больницы в Нейи, – редкое заболевание, которым болеют дети и молодые люди. Чтобы ей было легче дышать, мы наденем респиратор, но, мадам и месье, – его большие карие глаза смотрели на них, – я боюсь, что надежды мало.

Лоис бросилась к доктору:

– Что вы имеете в виду? – вскричала она. – Вы говорите, что моя сестра умирает?

Схватив его за лацканы накрахмаленного белого халата, она готова была убить его.

– Мадемуазель, мадемуазель, пожалуйста, – тщетно пытался он отстранить ее. – Я ничего не могу сделать, это болезнь, о которой мы очень мало знаем. Мы можем только надеяться.

Руки Лоис бессильно опустились, а доктор нервно поправил помятый халат.

– Мы все сделаем для нее. Мы все этого хотим.

– Доктор Марнокс, – раздался высокий чистый голос, – Моя внучка не умирает, вы поняли, месье? Она не умрет.

Доктор Марнокс нервно смотрел на яростную молодую даму и пожилую, охваченную тихим отчаянием.

– Конечно, нет, мадам, – успокаивающе ответил он, – Конечно, нет.

– Я останусь с ней, – сказала Леони, подходя к страшной белой двери, за которой была ее внучка.

Доктор посмотрел на Джима, беспомощно пожал плечами.

– Как она захочет, месье, – пробормотал он. – Мы сделали все, что могли.

Все трансатлантические линии были заняты, и разговоры прослушивались или их прерывали. Джиму понадобилось два дня и существенное влияние, чтобы дозвониться Жерару в Майами.

– Я выезжаю сейчас же, – сказал Жерар, голос его звучал напряженно.

– Здесь уже много проблем, – предупредил Джим. – Помни, коль уж ты будешь здесь как французский гражданин, возможно, тебе не удастся уехать.

– Даже если Пич не была бы так тяжело больна, – ответил Жерар, – я бы вернулся, чтобы сделать все, что смогу, для своей страны.

Жерар всегда только формально интересовался империей бизнеса де Курмонов, построенной его отцом, доверяя управление обширными автомобильными предприятиями и их компаниями на периферии, фундаментальными предприятиями по обработке железа и стали, проката, фабриками в Валанене, которая производила ружья и другие виды вооружения, совету директоров. И даже то, что в воюющей стране все это сходилось под угрозой разрушения, ушло на второй план по сравнению с тем, что его маленькая любимая Пич была опасно больна. Используя связи, он смог попасть на самолет, летящий из Нью‑Йорка в Лиссабон. После двух дней ожидания рейса в Париж, который был отменен, Жерар, снова используя связи, достал билет на самолет в Мадрид и там пересел в переполненный, медленно идущий поезд на Барселону, где он убедил таксиста довезти его до Жерона. В поисках машины он обошел весь город, но, по иронии судьбы, человек, владеющий одной аз старейших автомобильных компаний в Европе, не смог найти ничего. В отчаянной тревоге он прорвался в американское консульство, локтями прокладывая себе дорогу сквозь ряд мрачных, взволнованных людей, ожидающих визы, стоящих на ступеньках. Длинная очередь огибалаздание и, казалось, никогда не сдвинется с места. Его визитная карточка, посланная через надменного лакея, который с удовольствием использовал свою бюрократическую власть, возымела мгновенное действие. Именем де Курмона пренебречь было нельзя. Консульская машина с шофером немедленно была предоставлена в его распоряжение, и Жерар пересек границу, покрывая бесконечные километры между Жероном и Нейи в просторном «крайслере» с американским флагом, который привлекал внимание всего потока машин, двигавшегося в противоположную сторону.

Даже небритый и уставший после шести бессонных дней пути, Жерар был все же очень красивым мужчиной, думала Леони, – как Месье. Но волевое лицо Жерара и внимательные голубые глаза не были тронуты печатью цинизма, как глаза его отца. Хотя у него были мощные плечи и тяжелая походка, Жерар был утонченным человеком, его интересы ограничивались заботами о семье и профессией архитектора. У него не было ни намека на властность, как в личных отношениях, так и в работе, что отличало его от отца. Леони крепко сжимала его руки.

– Пич все еще серьезно больна, Жерар, – тихо говорила она, – но уже неделю она находится в стабильном состоянии. Это дает надежду.

Как только Жерар взял ее руку, Пич сразу узнала, что это отец, хотя она не могла даже открыть глаз. Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, она почувствовала запах одеколона и его слегка шершавое лицо на своей щеке. Теперь все будет в порядке. Папа здесь.

Доктор Мариокс, казалось, был удивлен улучшением в состоянии Пич. Он был уверен, что она не проживет и ночь, но потом он думал то же самое еще девять ночей, когда наблюдал, как бабушка сидит рядом с ней, держа ее руку, разговаривая с ней тихим голосом, даже напевая что‑то. Ее состояние улучшилось. И наступил день, когда Пич открыла глаза. Спустя еще день опасность миновала.

– Единственное, что осталось, – сказал доктор Мариокс на совещании в своем заставленном книгами кабинете, – это определить, что поражено болезнью.

Все вопросительно взглянули на него.

– Я имею в виду конечности, – как бы извиняясь, добавил он. – Болезнь атаковала мускулы, и теперь мы должны посмотреть, что затронуто.

– Вы имеете в виду, что Пич может остаться калекой? – Голос Лоис был полон ужаса. – Но этого не может быть. Ей всего пять лет.

Доктор Мариокс пожал плечами.

– Мы должны надеяться на лучшее.

В ту ночь, когда Пич проснулась, Леони, как и все ночи во время болезни, была рядом. Ее лицо было усталым и увядшим, но она нашла в себе силы улыбнуться ребенку.

– Протяни свои ручки, Пич, – тихо сказала она, – дай их мне.

Девочка улыбнулась и подняла ручки, чувствуя надежное пожатие Леони на своих маленьких руках.

– Сейчас, – проговорила Леони, – ты была в постели так долго, что твои мышцы устали. Давай устроим им экзамен, Пич. Пошевели пальчиками.

Пич пыталась раз, еще раз, но пальцы не шевелились. Ее высокий детский смех нарушил тишину комнаты, наполняя радостью сердце Леони, чтобы потом опять окаменеть.

– Я думаю, они слишком устали, бабушка Леони.

В тот день, когда врачи поставили стальные подпорки с уродливыми черными кожаными креплениями вокруг маленьких ножек Пич, Жерар был вызван в Париж временным правительством.

– Это всего на несколько дней, моя дорогая, – обещал он ей, – а затем я вернусь к тебе.

– Но что я буду делать без тебя, папа? – В глазах Пич блеснули слезы. – Почему они прикрепили все эти ужасные штуки мне на ноги? Почему я больше не могу бегать и прыгать?

– Ты сможешь, Пич, ты сможешь, – плакала Леони, обнимая ее. – Мы только должны научить мышцы опять работать. Они там, на месте, только немножко ленятся.

– Обещай мне, бабушка, – жалобно просила Пич. – Я так хочу догнать маленькую коричневую кошку.

Леони даже рассмеялась.

– Я обещаю, – поклялась она.

Несколько дней Жерара растянулись на неделю, а затем на две. Ему удалось дозвониться и сообщить, что его послали на заводы Валансьена заняться управлением делами, так как везде царил полный хаос, и что он позвонит, как только сможет. Затем месяц не было никаких известий.

Леони гуляла с Пич каждое утро, днем, вечером. Она привязывала небольшие грузы к ножкам девочки, поднимая и опуская их, массировала ножки, она волочила Пич, заставляя ножки двигаться до тех пор, пока Пич уже готова была расплакаться. Однажды Леони опустила ее в блаженно теплую воду моря, и Пич почувствовала, что ее ножки, как бывало, держатся на поверхности, освобожденные от этих жестокихстальных подпорок.

Жерар вернулся в форме майора французской армии с известием, что должен ехать обратно в Париж через два дня.

Он поговорил с Эмилией, которая все еще двигалась с трудом из‑за перелома. Она очень тревожилась за Пич. Плыть на корабле было опасно. Они были переполнены, и один корабль, загруженный женщинами и детьми, уже затонул. Пич и Лоис должны остаться с Леони, а Жерар будет приезжать к ним, как только сможет. Все молились, чтобы война поскорее закончилась. Пич взглядом провожала отца, пока серая армейская машина с шофером в форме не исчезла на дороге в облаке пыли. Она пообещала отцу, что в следующий раз, когда они увидятся, она будет ходить сама, и она постарается сдержать обещание.

Время шло медленно, наступила зима, а Пич и Леони плавали каждый день в опустевшем бассейне отеля, вместе погружаясь в его прохладную глубину. Пич медленно набирала силы.

Спустя шесть месяцев, в феврале, доктор Мариокс уже мог снять приспособление с ее левой ноги. Но правая, где мышцы пострадали больше, была слабее и все еще нуждалась в ненавистной стальной рамке. Иногда Леони видела, как Пич, вытянув правую ногу перед собой, смотрела на нее таким, недетским взглядом, что это поражало бабушку.

– Я ненавижу это, бабушка, ненавижу, – шептала Пич. – Когда‑нибудь я выброшу эту штуку в море навсегда.

– В любом случае, – сказал Джим холодным мартовским утром, когда они пили кофе со свежими бриошами мадам Френар, – хорошо, что здесь Пич, Леонора и Лоис.

Леони помедлила, прожевывая булочку, затем с удивлением посмотрела на него.

– Почему именно сейчас?

– Завтра я уезжаю в Париж, дорогая. – Джим поставил чашку и взял ее руку. – Может быть, я стар, чтобы воевать, но, по крайней мере, можно использовать мой административный и организаторский опыт.

Она должна была ожидать, что он сделает что‑нибудь подобное. Джим был не таким, чтобы сидеть сложа руки, когда кто‑нибудь будет воевать вместо него. Жерар уже был привле Чен, она точно не знала как, но время от времени они получали от него весточки, где он сообщал им новости об Эмилии, которая жила одна во Флориде, очень волнуясь за свою семью, особенно за Пич.

– С Эмилией все будет в порядке, – сказал Жерар по телефону, – только присматривайте за девочками. Позже, вечером, они сказали об этом Леоноре и Лоис.

– Разрешите мне поехать с вами, Джим, – молила Лоис, умирающая от безделья на вилле.

Отель был почти пуст, все молодые люди мобилизованы. По крайней мере, может быть, хоть в Париже есть какая‑нибудь жизнь.

– Кто‑то должен упаковать серебро и картины на Иль‑Сен‑Луи и отправить их в безопасное место, – сказала она. – Я позабочусь об этом. Я обещаю.

Но, слушая легкомысленные обещания сестры, Ленора знала, почему Лоис хочет быть в Париже.

Лоис беспокойно обходила большой дом на Иль‑Сен‑Луи, как зверек, посаженный в клетку, время от времени выглядывая из огромных длинных окон гостиной первого этажа. Мосты были безлюдны, на улицах тихо. Тихой была Сена, без обычной суматохи движения. Отодвинув тяжелые желтые шелковые шторы, она посмотрела в окно. Улицы были пустынны. Только вдалеке слышался шум. Тяжелый рев и грохот машин вступающей армии. Прислуга разъехалась, и в доме было пусто и тихо. Остался только консьерж в своей квартирке у ворот. Преданный старый Беннет, который вернулся после того случая с Николаем, ускоривщего собственный отъезд из Парижа, уехал на прошлой неделе на юг, где должен был остаться на время войны в отеле, хотя дворецкий был так стар, что Лоис сомневалась, переживет ли он ужасное путешествие. Машины, с привязанным на крыше имуществом, забили все дороги на юг из Парижа и были прекрасной мишенью для немецких самолетов.

Она сделала все, что от нее зависело, чтобы удержать Беннета, уверяя его, что он будет в большей безопасности здесь, чем на дорогах Франции, но Беннет ясно дал понять, что уезжает не только из‑за того, что не намерен служить немцам, но и потому, что не хотел остаться с ней.

Лоис отмела неприятные ощущения при воспоминании о том, что Беннет думал о ней. Она не может вынести все это, сидя здесь одна. Она должна видеть, что происходит.

На большой скорости Лоис переехала мост Мари, пронеслась по набережной Отель‑де‑Виль, направляясь к площади Согласия, франция была повержена. Чтобы избежать разрушения и разорения, которому были подвергнуты многие города, Париж должен был перейти к немцам на официальной церемонии в американском посольстве именно в этот день. Лоис увидела уродливый флаг со свастикой, который уже развевался над немецкой ставкой, расположенной в отеле «Крийон». Улицы были пусты, все было закрыто, парижане не хотели видеть, как захватывают родной город, тем самым доставляя удовольствие врагу. Лоис чувствовала себя одинокой, покинутой. С глазами, полными слез, она свернула в переулок. Грохот танков и бронированных машин катился гулом по тихому городу, когда она проезжала последние дома по улице Риволи. Несколько человек с подавленными серыми лицами стояли на тротуаре, за рядами французских жандармов, в то время как их враги маршировали по Парижу, считая его теперь своим городом.

Колонна мощных мотоциклов с ревом двигалась по улице Буасси д’Àíãëåç. Ìîòîöèêëèñòû áûëè â øëåìàõ è âûãëÿäåëè çëîâåùå â òåìíûõ î÷êàõ è ÷åðíîé êîæå. Çà íèìè ñëåäîâàë ÷åðíûé ñèÿþùèé «ìåðñåäåñ» ñ ðàçâåâàþùèìñÿ ôëàæêîì, óêðàøåííûì ñâàñòèêîé; øîôåð áûë ïðåèñïîëíåí ãîðäîñòè ñâîèì ïàññàæèðîì è âàæíîñòüþ äîëãà.

Ëîèñ â òîíåíüêîì öâåòàñòîì øåëêîâîì ïëàòüå, êîòîðîå âèëîñü âîêðóã íîã, ñòîÿëà íà òðîòóàðå, äðîæà îò ñòðàõà. Ãëàçà ìóæ÷èíû íà çàäíåì ñèäåíüå íà ñåêóíäó âûõâàòèëè åå èç òîëïû, ìîíîêëü âñïûõíóë íà ñîëíöå. Çîëîòîå øèòüå ñèÿëî íà åãî áåçóêîðèçíåííîì ñåðî‑çåëåíîì ìóíäèðå, è ìíîæåñòâî ìåäàëåé óêðàøàëî ãðóäü.

Ñëåçû æãëè ãëàçà Ëîèñ. Ïàðèæ óæå íèêîãäà íå áóäåò ïðåæíèì. Íåîæèäàííî ïîâåðíóâøèñü, îíà ïîáåæàëà è óêðûëàñü â ìàøèíå è, ñâåðíóâøèñü êàëà÷èêîì íà ìÿãêîé êðåìîâîé êîæå çàäíåãî ñèäåíüÿ, îïëàêèâàëà Ïàðèæ è ñåáÿ. Êîãäà ñëåçû óòèõëè, îíà ñåëà è ïðèñòàëüíî ïîñìîòðåëà íà ñâîå îïóõøåå ëèöî â çåðêàëî. Äîñòàâ îâàëüíóþ çîëîòóþ ïóäðåíèöó îò Êàðòüå, Ëîèñ ïîïóäðèëàñü è ïîäêðàñèëà äðîæàùèå ãóáû ïóðïóðíîé ãóáíîé ïîìàäîé. Ñ óëîæåííûìè íàçàä âîëîñàìè, ñêðåïëåííûìè ÷åðåïàõîâûì ãðåáíåì, â ÷åðíûõ î÷êàõ, ñêðûâàþùèõ îïóõøèå ãëàçà, îíà âûãëÿäåëà íåïëîõî. ×òî åé ñåé÷àñ áûëî íóæíî, òàê ýòî êîìïàíèÿ. Êîìïàíèÿ è âûïèâêà!

Ëîèñ ïðîåçæàëà ïî óëèöàì â ïîèñêàõ îòêðûòîãî áàðà, íî âñå áûëî çàïåðòî. Íè îäíî ïàðèæñêîå êàôå íå áûëî ãîòîâî îêàçàòü ãîñòåïðèèìñòâî çàâîåâàòåëÿì. Ëîèñ áåñöåëüíî åõàëà, èçáåãàÿ ñåâåðíûõ äîðîã, ãäå áûëî ïîëíî íåìöåâ, ïîêà íå îêàçàëàñü îêîëî Öåíòðàëüíîãî ðûíêà, äâà áàðà êîòîðîãî áûëè îòêðûòû, ÷òîáû îáñëóæèâàòü øâåéöàðîâ è ïðî÷èé ðàáî÷èé ëþä. Äåâóøêà ñ áëàãîäàðíîñòüþ ïðèñåëà íà âûñîêèé ñòóëü÷èê çà îöèíêîâàííûé ïðèëàâîê è çàêàçàëà áðåíäè.  ãîðëå ñòîÿë êîìîê. Ïåðåäâèãàÿ ñèãàðåòó èç îäíîãî óãîëêà ãóá â äðóãîé, â îáëàêå åäêîãî äûìà, áàðìåí ïîñòàâèë åå ïîðöèþ íà ïðèëàâîê. Ðóêà Ëîèñ äðîæàëà, êîãäà îíà ïèëà ïëîòíóþ ÿíòàðíóþ æèäêîñòü. Îíà ïîñòàâèëà ñòàêàí íà ïðèëàâîê.

– Åùå ïîðöèþ.

Ëîèñ çàìåòèëà ìóæ÷èíó, ñèäÿùåãî ðÿäîì ñ íåé. Îí áûë ñðåäíåãî ðîñòà, ñî ñìóãëîé êîæåé þæàíèíà è òåìíûìè âîëîñàìè, êîòîðûå ïîäíèìàëèñü êðóïíûìè âîëíàìè, îòêðûâàÿ øèðîêèé ëîá. Åìó, âåðîÿòíî, áûëî òðèäöàòü ïÿòü – ñîðîê ëåò, åãî ðóêà, òâåðäî äåðæàâøàÿ ãîðëûøêî áóòûëêè ñ áðåíäè, êîãäà îí íàïîëíÿë ñòàêàí, áûëà áîëüøîé è êâàäðàòíîé, ïîðîñøåé ÷åðíûìè âîëîñàìè. Ëîèñ ïðèíÿëàñü çà áðåíäè, íà ýòîò ðàç ïîòÿãèâàÿ åãî.

Дата добавления: 2015-05-06