Тридцать шестая

Меня высадили из такси прямо перед входной дверью. Вылезать оказалось непросто, потому что узкое платье практически не позволяло вытягивать ногу, не рискуя порвать ткань вновь. Я смогла продержаться на вечеринке до полуночи, после чего всех поблагодарила и ускользнула из дома, отвергнув предложение Мерлина проводить меня и сославшись на снег как оправдание. Мы слишком сильно сблизились снова, и я не хотела, чтобы это повторилось. В доме было темно, и я вывернула сумку наизнанку, пытаясь нащупать ключи. Я не хотела включать наружный свет, так как боялась разбудить маму. Тут прямо из темноты раздался голос, и я подскочила как ужаленная.

– Я знала, что ты вернешься и купишь это платье.

– Какого?.. Ты меня так напугала. Что ты делаешь здесь в такое время?

– Жду тебя, Кэти.

Женевьева наконец показалась из тени. Ее волосы были приглажены назад, а лицо было мертвенно‑бледным. Я так испугалась, что попала ключом в замочную скважину только с третьего раза.

– Скучала по мне?

– Вообще‑то нет, – шепнула я и указала пальцем наверх, чтобы она не разговаривала громко. Она даже не надела куртки, только плотный кардиган поверх футболки. Я заметила, как она замерзла: она вся скукожилась, и ее руки покраснели. Я не могла поверить, что она торчала несколько часов на улице морозной декабрьской ночью просто для того, чтобы подшутить надо мной.

– Чего ты от меня хочешь, Женевьева? – свысока спросила я.

– У нас с тобой есть одно неоконченное дело.

– Неужели?

– Да, и ты сама это знаешь. Ты бы лучше пригласила меня в дом.

Дверь уже была открыта, и я видела, как пар от ее дыхания поднимается в холодном воздухе.

– Но сейчас уже поздно… Мы можем поговорить с тобой завтра.

Женевьева жутковато рассмеялась.

– А тебе не приходилось слышать такую фразу: завтра не будет никогда? – Она взглянула на часы. – В любом случае, сейчас половина первого, и твое «завтра» уже наступило.

Я ужасно перепугалась, что она устроит сцену и разбудит маму, поэтому я позволила ей протолкнуться в наш коридор. Я пошла за ней и закрыла дверь, кивнув в сторону гостиной. Скрестив руки на груди, я наблюдала, как она с любопытством изучает комнату, будто собирается покупать наш дом. Она даже провела рукой по поверхности буфета, словно проверяя его качество.

– Это совсем не то, чего я ожидала, – медленно произнесла она.

Я очень устала, но попыталась дать достойный отпор.

– А чего ты ожидала?

Она тяжело вздохнула:

– Ну, не знаю… чего‑то другого… оригинального и необычного, чтобы оправдывало всю мою затею. Но ставить на карту все ради этого… провинциального ада?

– Я не считаю это адом. Здесь мой дом.

Она сморщилась от неподдельного отвращения.

– Кэти, но ты в своей жизни и не видела ничего другого.

– Женевьева… я устала… слишком устала играть в твои игры.

– Может, ты хочешь, чтобы я немножко покричала и собрала нам веселую компанию?

Она абсолютно точно знала, на какие кнопки надо нажимать, чтобы вывести меня из себя.

– Нет, не делай этого. Все в порядке, мы можем поговорить. Пойдем в кухню, я сделаю нам чего‑нибудь выпить.

Она и здесь продолжила свои презрительные насмешки.

– Какая миленькая сосновая кухня с цветочками на стенах! В буфете, наверное, стоят твои хлопья, а на специальной полке тарелки. Готова поспорить, что у вас есть парадно‑выходной сервиз и несколько спрятанных приличных фарфоровых чашек на случай, если появятся гости.

И она была права. У мамы действительно было и то, и другое. Я продолжала греть молоко в кастрюльке, не заглотив Женевьевину наживку. Затем я передала ей горячую, дымящуюся чашку, и она фыркнула и закатила глаза, когда поняла, что в ней налито какао.

– Это просто беспросветная скука. Неужели это то, чего ты хочешь?

– Я сама не знаю, чего хочу, – призналась я. – А разве в нашем возрасте это возможно?

– Может быть, и нет, – спокойно согласилась она. – Но тебе бы следовало знать, что ты не хочешь этого. Ты должна хотеть чего‑то большего.

– Я никогда не ожидаю чего‑то большего, – парировала я, отхлебнув из чашки.

Она придирчиво оглядела меня с головы до ног.

– И что, платье не усилило твоей магии?

– В каком смысле?

Она по‑кошачьи улыбнулась.

– Ты и Мерлин?

– Я тебе уже говорила, Женевьева. Он мне не нужен таким.

– В любом случае, он всего лишь мираж, Кэти. Я поняла это достаточно быстро.

– Он был нужен тебе только тогда, когда был нужен мне, – со злобой ответила я. – Это же очевидно.

Она пожала плечами и хмыкнула так, что это могло означать и отрицание, и согласие.

– Я уезжаю. Но ты уже об этом знаешь.

– Да, слышала.

Она зевнула и потянулась.

– Мне правда очень жаль, что твоя жизнь не стоит того, чтобы красть ее. Если бы на твоем месте оказалась я… Если бы у меня была такая жизнь, с твоей сумасшедшей мамашей, скучными подругами и картонным бойфрендом… даже не знаю, что бы я сделала.

– И поэтому ты уезжаешь? – спокойно спросила я.

Она кивнула.

– У меня было достаточно времени, чтобы подумать и понять, что все сложилось наилучшим образом.

Это был дешевый прием, но я просто не смогла удержаться.

– Я точно не буду скучать по тебе.

Она встала из‑за стола и принялась разглядывать наши семейные фотографии.

– Кэти, я сделала тебе большое одолжение. Когда я приехала, ты была полным недоразумением, облезлой серой мышью. А теперь ты достаточно привлекательна и учишься стоять за себя.

Мне стала не по себе, потому что я сидела, а она пугающе нависала надо мной. Я неловко встала из‑за платья, которое мы обе так хотели, про себя порадовалась, что не сняла куртки, и запахнула ее поплотнее. В доме подмораживало, ветер шумел в щелях и дырах в крыше, окнах и даже в плинтусах. Все вокруг было запущенным и убогим, и еще ужаснее было видеть все это глазами Женевьевы. Как будто она была вором, копающимся в наших личных вещах.

Я попыталась придать своему голосу решимости и окончательности.

– Ну что же, мы счастливы, каждая на своем собственном пути.

– Ага… Я оставлю твою чокнутую мамашу в покое…

Она уже второй раз за вечер называла маму сумасшедшей.

– Она ни разу за свою жизнь не стремилась никому навредить, – возмущенно возразила я.

Ее лицо помрачнело.

– Так ты до сих пор не знаешь?

Я посмотрела на нее в упор и попыталась выглядеть увереннее, чем ощущала себя на самом деле.

– Я все знаю. Мама рассказала мне правду.

Зеленые глаза угрожающе блеснули.

– И что это за правда?

– Что твоя мать была наркоманкой. А моя мама жила в том же доме и вызвала полицию в тот день, когда твоя… – Я не смогла сказать «умерла», и тут Женевьева закрыла глаза, будто от резкой боли. – Так что на самом деле она спасла тебя, Женевьева. Тебе было всего несколько дней от роду, и ты безутешно плакала.

Ее губы беззвучно зашевелились, когда она стала обдумывать мои слова.

– Она рассказала тебе вот это, и ты поверила?

– Конечно же.

– Но это совершенно не объясняет самого главного.

– Чего?

– Нас.

– Ты все это придумала, – настаивала я, но желудок мой предательски сжался.

Женевьева стала разглядывать свои ногти, а затем заговорила с подчеркнутым равнодушием.

– Твой любимый цвет – индиго, тебе нравится разглядывать облака и находить в них лица, тебя тошнит от запаха мяса, ты все время чувствуешь себя белой вороной, ты боишься плавать и ненавидишь свои пальцы на ногах, потому что они узловатые. Ах да, и ты предпочитаешь зиму лету, но переживаешь, что это ненормально.

Она прекратила, и я осела на стул.

– Кто угодно мог рассказать тебе все это.

– Почему ты просто не встретишь правду лицом к лицу? – зевнула она.

– Ты ошибаешься… обманываешь сама себя…

Женевьева перегнулась через стол и посмотрела на меня в упор.

– А тебе не снится сон? – Она улыбнулась во весь рот, продемонстрировав свои зубы. – Когда я была маленькой, ты все время мне снилась, будто сидишь перед зеркалом и наблюдаешь за мной. Нас разделял только кусок стекла.

Ее слова резали меня, как нож. Я никогда никому не рассказывала об этом сне.

– Что, слишком тяжело выдержать знание, что мы с тобой одно и то же, Кэти? – Она наклонилась и взяла меня за правую руку. Наши руки точно совпали, прямо как в тот злополучный день на автобусе. – Твоя… мама все еще в стадии отрицания, – мягко сказала она. – Она переписала прошлое в собственной голове и поверила в него. Убедила сама себя в собственной версии событий, потому что слишком страшно было встречаться лицом к лицу с реальностью.

Все мое тело словно оледенело. Меня затрясло, голос дрожал и не слушался.

– Я больше ничего не хочу знать… ты должна уйти, как и обещала.

Она медленно и задумчиво покачала головой.

– Я еще не могу уйти. Эта женщина сделала мой уход невозможным. Она все еще лжет, прячется от того, что сделала. Я должна отпустить тебя на волю. Ты готова, Кэти? Ты готова услышать правду?

ГЛАВА

Дата добавления: 2015-05-06