Евгений Евгеньевич Сухов 6 страница

– Сомневаюсь… – я тут же спохватилась. – Не в смысле, что от тебя прежнего ничего не осталось, тут ты мои сомнения быстро развеял. Сомневаюсь, что так уж хорошо знаешь мир, тоже мне, великовозрастный старец. Что за снисходительное выражение у тебя на лице все время, как будто ты жутко вырос, а мне так и осталось десять лет!

Он быстро наклонился, как будто вперед стал падать, но сразу же остановился.

– Я все сказал, – жестко добавил, развернулся и торопливо ушел.

Ах, надо же! Тоже мне, ценная добыча, на которую все желают охотиться. На кой черт ты мне сдался? Плевать мне на тебя!

И все же… настолько горевать по деду, да еще и через такое время. Еще одна вещь, совершено неподходящая типажу нового, незнакомого мне Танкалина.

Казалось, произошедшее в четверг будет преследовать меня еще долго. Но в пятницу утром, добравшись до института, я забыла даже о том, что собиралась подкараулить на стоянке Цукенину, настолько меня (впрочем, как и всех остальных) огорошила носившаяся в воздухе новость.

Ночью на Каперсой насмерть разбился парень с четвертого курса, один из группы Ашников. По слухам, они устроили гонки, как это называлось "до первой крови", в результате которых Парин попал в больницу с ушибами и сотрясением мозга, а его бывший друг Ведин, с которым они повздорили – прямиком в морг. Я Ведина, конечно, видела не раз – высокий и прямой, распущенные волосы до плеч взлетают при ходьбе – почти у всех Ашников подобная прическа. Ничего плохого сказать о нем не могу и, хотя дороги наши не пересекались, все равно человека искренне жаль. Особенно после услышанной истории спора, которая походила на скопированную из романа – у Парина в родственниках имелся известный киноактер и он однажды заявил, что новая девушка Ведина, которой тот довольно долго добивался, перед звездой не устроит. Она и не устояла… Ведин получил в доказательство своего проигрыша фотографии, но вместо того, чтобы просто признать, что был неправ, совершено неожиданно обвинил во всем Парина и вызвал того на дуэль. И погиб… Вот так нелепо и страшно закончился какой‑то глупый спор и некрасивый розыгрыш.

Настроение у всех вокруг было мрачное. Преподаватели невпопад вздыхали, студенты переговаривались непривычно тихо, а девчонки молчали и хмурились, оживились только к концу занятий после моей случайной фразы.

– Забыла Цукенину поймать из‑за всех этих новостей, – расстроено пробурчала я.

После недолгой тишины голос подала Настя.

– Как поймать? – осторожно спросила.

– Да надо поговорить, в конце концов. Объясню ей, что Стоцкий полностью свободен, пусть дерзает, а меня оставит в покое. То есть объясню, если поймаю без этой мега активной защитницы Альтиной, которая поговорить спокойно не дает. И чего она на меня так набрасывается? – удивлено спросила я, действительно не понимая, что может быть пугающего в обыкновенном разговоре.

Соня смотрела исподлобья.

– Так ты с ней собиралась просто поговорить? – подняла брови.

– Ну конечно, надо же прояснить ситуацию, пока ей еще чего в голову не пришло. Не желаю быть объектом мести.

Настя вдруг не сдержалась и прыснула со смеху.

– А она уверена, ты хотела ее… побить.

– Что‑о? – Вот так новость, я что, настолько напоминаю невменяемую, готовую при любой возможности броситься в драку? Да еще из‑за такого, как Стоцкий?

А девчонки уже хохочут вовсю, так что даже окружающие смотрят с неодобрением – в институте все‑таки неофициальный траур.

– Ну что, ты девушка простая, провинциальная, манерам не обучена. Распетушилась и потребовала пойти поговорить, что еще можно было подумать?

И правда что ли со стороны так показалось? Вообще косились многие, но я думала, просто любопытствуют. Так это получается и девчонки…

– А вы тоже так подумали? – уточнила я.

– Ну‑у‑у…

Да уж, лесное обо мне мнение сложилось, ничего не скажешь. Зато понятно, отчего Цукенина не захотела пойти поговорить. Хорошо, что я не успела поймать ее с утра на стоянке, вот была бы потеха! Ладно, пережду несколько дней, пусть успокоится, потом разберемся. Надеюсь, напакостить за это время особо не успеет.

В субботу на работе затишья тоже не наблюдалось. С утра появились партнеры Павла Николаевича. Никаких проблем не возникло – я встретила их у входа, проводила к нему в кабинет, вежливо улыбаясь всю дорогу, а после принесла кофе, сахар, сливки и еще пару вазочек с мелкими круглыми печеньями и конфетами, которые никто и никогда из посетителей не трогает, потому в дальнейшем они плавно перемещаются на кухню, где их с удовольствием поедают сотрудники.

Через час Павел Николаевич попросил уточнить, заказаны ли им столики в ресторане, я позвонила, все было в порядке и они сразу же уехали.

Мой рабочий день заканчивался в шесть, но в этот раз я задержалась, потому что досматривала фильм про зомбиков, которые методично вычищали человечество с лица земли, причем фильм был японским, а озвучка – американская. В общем, тот еще винегрет…

Танкалины появились вдвоем. Впереди летел младший, след в след за ним, почти наступая на ноги – Павел Николаевич. В мою сторону никто так и не взглянул, за что я была благодарна – лица у них были, мягко сказать, неприветливые. Я бы не удивилась, если бы дверь кабинета распахнулась сама по себе, из чувства самосохранения, издалека завидев приближающихся.

После непродолжительных размышлений я быстро пришла к выводу, что досмотреть фильм можно и в следующий раз, а сейчас лучше слинять. Мало ли что?

И, конечно же, не успела. Хотя… как посмотреть.

– Костя, стой! – по коридору к выходу уже торопился младший, на лице максимальная концентрация упрямства и вызова, за ним Павел Николаевич с горящими в каком‑то непонятном экстазе глазами.

– Я сказал, не поеду! – сквозь зубы прорычал младший, проигнорировав просьбу остановиться.

Дядя Паша вдруг замер, видимо, сообразив, что догнать его, а тем более остановить силой все равно не получиться. Тогда он просто сказал, очень быстро:

– Костя… дед был бы счастлив, если бы знал, какое предложение нам поступило.

И младший замер так резко, будто пленку между двумя действиями вырезали. Лица его я не видела, но голову он опустил и, казалось, стоит против воли, потому что уйти просто не может.

– Такими возможностями не разбрасываются, ты и сам должен понимать. Ты не можешь отказаться, Роджер еще никому не предлагал подобной практики. Если бы дед дожил, он был бы счастлив! – добивал сына Павел Николаевич. Я вдруг поняла – они не очень‑то ладят. Странно, ни разу не думала, что у них, как у любых родственников тоже могут быть напряженные отношения. Младшего было жаль, настолько его поза была вымученной и мне не понравилось, как дядя Паша на него давил.

– Хорошо, – вдруг глухо ответил Костя, – я поеду… Добился, чего хотел? Теперь отстань.

Через пару секунд дверь за его спиной закрылась и, хотя там имелись доводчики, она все равно почти хлопнула.

Павел Николаевич молча развернулся и ушел в свой кабинет. Я подняла сумку, нажала на кнопку системного блока компьютера и даже не стала ждать, чтобы проверить выключился ли он, просто вышла и побыстрее отправилась домой. Меня преследовала твердая уверенность, что я увидела нечто, для моих глаз не предназначенное.

Зато воскресенье прошло отлично – тетя Тамара окончательно оправилась и закатила чаепитие с соседками, а меня они поймали на выходе при попытке смыться на улицу и вернули на место за столом, так что пришлось час сидеть среди бабушек, вежливо улыбаться и краснеть, слушая о себе всяческие комплементы. И сравнивать их с тем, что говорит Танкалин. Контраст неимоверный… Так что для разнообразия и для поднятия самооценки времяпрепровождение было что надо.

В среду я все‑таки поймала Цукенину. Вернее, устала пытаться застать ее без общества Альтиной, поэтому просто подошла к обеим во время перерыва между парами.

– Олеся, нам нужно поговорить.

Подруга тут же прикрыла ее грудью. Вышло картинно и немножко смешно. Может, за такое поведение ей доплачивают?

– Наедине, – сообщила я рыжей охраннице, – давай после занятий встретимся в кафе у бокового выхода и поговорим? В общем, буду там тебя ждать, хорошо? – обратилась уже к самой Олесе.

Цукенина довольно быстро сообразила, чего от нее хотят и согласно кивнула, видимо, еще толком не придя в себя после новости, что говорить мы будем хоть и без свидетелей, но в людном месте, так что драка исключается.

Пришла она вовремя. Альтина, впрочем, никуда не делась, прохаживалась по дорожке парка, куда выходили окна кофе и старательно пыталась разглядеть нас сквозь стекла.

Олеся решительно уселась на диванчик, оббитый черным дерматином, схватила меню, переданное ей официанткой, но открывать не стала.

– Чего тебе? – неуверенно спросила, ерзая по сидению. Похоже, нервничала.

– Хочу внести ясность в отношении меня и Стоцкого.

Ее глаза неожиданно забегали, а меню она осторожно опустила на стол.

– Между нами нет ничего, не было и не будет, кроме простой дружбы, да и то слишком сильно сказано, – быстро заявила я. – Можешь быть соверше‑енно спокойна! Даю слово. Обещаю. Мамой клянусь. Какие еще слова тебе хотелось бы услышать?

Она глубоко вздохнула и почему‑то посмотрела в окно на Альтину, причем с неприязнью. Интересно, чего общаться с человеком, если он вызывает такие отрицательные эмоции?

– Так это правда? – неуверенно заговорила Олеся. – Мне говорили, конечно, что ты в Танкалина втюрилась, но я думала, мало ли… одно другому не мешает.

– Что?! – не знаю, удивили ли ее мои слова, но вот я от услышанного была в тихом ужасе.

– Ты не стала бы врать насчет Стоцкого, да?

– Зачем мне врать? Я уже сказала – меня он не интересует. Так что там с Танкалиным?

Она все так же рассматривала через стекло свою соратницу и защитницу. Хотя из взгляда больше выходило – чересчур ревностную преследовательницу.

– Я знаю, – сказала громче, – сама видела, как ты на него смотришь. Все знают, что ты к нему неровно дышишь.

– Кто все? – в горле пересохло. Вот чего и не хватало!

– Ну, может не все, но некоторые особо приближенные, – она вдруг усмехнулась, так необычно, как‑то по‑взрослому, что ли. – Мне лично Зайцева сообщила.

– Кто?

– Зайцева Нина, – пояснила Цукенина, – с четвертого курса, которая с Векиной ходит.

М‑да… Вот и дожили до сплетен. Какая‑то… мымра развлекается за мой счет, а я ни разу не в курсе! А главное – что же теперь делать?

– А ты откуда ее знаешь? – отпускать теперь такой кладезь информации до того, как вытащу все нужное, я не собиралась. Впрочем, Цукенина и сама не особо стремилась уходить. Она легко пожала плечами.

– У нас с Зайцевой дачи в одном поселке, а компанию Танкалина я почти полностью знаю, родители знакомы.

На родителей мне было начихать.

– И давно… они говорят?

Цукенина задумалась, будто на самом деле подсчитывала, сколько именно дней назад впервые эту новость услышала.

– Давно уже. Как Танкалин рассказал, что вы с детства знакомы, так и стали болтать.

Что он рассказал? Я, видимо, выглядела такой потрясенной, что Олеся продолжила безо всякой просьбы.

– Вы же знакомы? Он сказал, в одном дворе росли. Неправда что ли?

– Правда.

– Ну вот, – беспечно болтала она дальше. – А потом многие видели, как ты на него смотрела в фойе, стали поговаривать, что ты с детства в него влюблена.

– Глупость какая…

И что теперь делать? Хотя, какая мне разница кто там что придумывает, сколько помню, меня это никогда особо не волновало. Так что не стоит и начинать. Вообще вокруг не так уж и много людей, чье мнение мне действительно интересно, а остальные пусть идут лесом! Но вот что странно – почему до сих пор никто не пытался меня подколоть, задеть или посмеяться, ведь при подобных разговорах всегда найдутся желающие пройтись катком по моим нежным (как они думают) чувствам.

– Какие, однако, сплетницы у нас тактичные, – вслух удивилась я. – Ни разу не слышала, чтобы за спиной кто‑то болтал, хихикал или пальцем указывал.

Она снисходительно улыбнулась.

– А причем тут такт? Танкалин сказал, услышит, что о нем треплется кто, будет разбираться. А как о тебе болтать, чтоб его имя не задеть?

Ах, он сказал… Звучит как‑то бредово.

– И что он сделает? – поморщилась я недоверчиво. Впрочем, пришлось быстро принимать вежливый вид, потому что принесли кофе, которым мой заказ и ограничивался. Цукенина тоже улыбнулась, приветливо и чуть‑чуть фальшиво, а после заказала сок. Потом продолжила:

– Ну… девчонкам ничего, разве что общаться перестанет и своим друзьям заодно запретит, а где еще такую компанию найдешь, чтоб сразу много классных и не жадных парней? Те, что с Париным тусуются, все немного придурошные, а сам он слишком злобный, да и шутки у них дурацкие, – она покривилась. – Говорят, Парина собирались лечить в больнице с псих уклоном и формулировка была "немотивированная агрессия и жестокость", но родители отказались, не поверили, что у единственного сына могут быть проблемы с головой. Теперь вон расхлебывают… Шутка такая у наших есть, мол, один из автосалонов семьи работает чисто на Парина, потому что тачки он бьет с промежутком максимум в неделю, – она вдруг зло рассмеялась.

Нет, все‑таки странные они какие‑то, дети богатых родителей. Обычные не бывают такими… непонятными. То как маленькая девчонка боится, что ее побьют, то говорит с такой желчью, что во рту кисло становится. И уж точно, дружить с Альтиной, которая вызывает у Олеси такие неоднозначные эмоции обычному человеку и в голову бы не пришло.

Челюсть моя опускалась все ниже. Цукениной, похоже, это нравилось.

– Отвлеклась, извини. Нечасто приходится просвещать кого‑то вроде тебя. Радует, что ты хоть не дура и выше головы прыгнуть не пытаешься, как… некоторые. Что там дальше? Так вот, девчонок не тронет, а вот парней, – она усмехнулась, – очень даже может. С Париным ты думаешь они по какой причине на ножах? Парин однажды подшутил над школьным другом Танкалина, того чуть не посадили за изнасилование, причем малолетней. Танкалин его тогда поймал, два зуба выбил, челюсть свернул, в общем, ору было… Говорят, даже ногами пинал, но свидетелей не нашли. Скандал страшнейший, в результате родители Парина даже без какого‑то контракта остались. Зато теперь у них, как в сериале. Например, негласное соперничество за королеву красоты и каждый раз все спорят, кто же победит, – она усмехнулась. – Сейчас конкурс начнется, будет на что посмотреть.

Поток информации был чересчур бурным и захлестывал так, что появился реальный риск захлебнуться.

– Хватит, Олеся! Больше ничего не говори, хорошо?

Она послушно замолчала.

Да уж… пошла баба за грибами, а притащила лося. Теперь лося нужно разделать и употребить, вернее, переварить. Та‑ак, а собственно я тут вроде по делу нахожусь?

– Ну что, Олеся, давай со Стоцким закончим. Значит, мы разобрались и больше ты меня дергать по мелочам не будешь? И кстати, билета я тебе все равно не прощу!

– Да это не я, – она как‑то неловко отвернулась, – это девчонки. Бесятся так, будто ты их личный враг. Я и не знала, пока они меня перед фактом отмщения не поставили. Достали уже, – пожаловалась.

– Ладно тогда… Забудем. Слушай, мне жутко любопытно, но ты отвечай, если не хочешь. Олеся, а зачем тебе Стоцкий? Он никого не любит, кроме себя, может, не дорос еще, не знаю, а может от природы такой. Из него объект для сердечных переживаний, как изо льда мороженое.

Она вдруг широко открывает глаза, наклоняется так близко, что даже как‑то неуютно становится. И смотрит своими глазищами, огромными и голубыми, как озера. И не моргает. Ей бы гипнотизершей заделаться, был бы толк, честное слово.

– Павлова, это мне говоришь Ты?

– В смысле?

– Та, что на Танкалина запала? – уточнила она, подозрительно пристально меня разглядывая.

Да сколько же можно?!

– Цукенина, это все вранье! Ни на кого я не западала! Я его вообще терпеть не могу… еще с детства!

– Как хочешь, – внезапно отступила Олеся, отодвигаясь назад, – мне без разницы, твоя жизнь. Но понять ты меня должна… Думаешь, почему я с Сергеем так и не заговорила ни разу? Думаешь, мне есть какое‑то дело до того, с кем он там спит? Да плевать, я бы у любой его отбила! Только причина в другом. Я просто боюсь подойти, понимаешь? Это как единственного шанса лишиться. А так пока можно хотя бы придумывать, как все будет…

Оставалось только вздохнуть. И даже какую‑то родственную душу в ней ощутила, неизвестно почему.

– Ладно, так на чем мы остановились? Значит, мир?

– Да, мир. Алена, а скажи… Стоцкий мной совсем не интересуется?

Можно было, наверно и соврать, но чем‑то она меня зацепила сегодня. Не могу определить, как я теперь ее воспринимала – как хорошего человека или как плохого. Но как необычного точно.

– Стоцкий? Он вообще очень странный. Честно скажу – если тебя устраивает, что тобой интересуются из‑за возможной доли в папином капитале, на интерес Стоцкого вполне можешь рассчитывать.

И она опять уставилась в окно, где Альтина уже, похоже, потеряла последнее терпение и зыркала по сторонам так свирепо, что искры летели.

– Ну и пусть, – вдруг сказала, – пусть за капитал, но зато будет всегда пылинки сдувать, чтобы этого капитала не лишили.

Я промолчала. Может и так… Вон у Цукениной денег полно, а особо не заметно, что она счастлива. Втюрилась в Стоцкого, да и подруги какие‑то дурные. А если они меня так и не оставят в покое? Кстати, интересный вопрос.

– Олеся, а подруг своих ты сможешь остановить, чтоб опять перед фактом не ставили?

Она поморщилась.

– Не бойся, разберусь.

– Хорошо.

На том и расстались. Свежевыжатый сок в высоком узком бокале она, кстати, даже не попробовала…

Не знаю уж, как именно Цукенина расправлялась со своими соратницами, но больше с ее стороны никаких подвохов не было.

Вскоре (через одну субботу) прошел конкурс мисс красоты института, его выиграла первокурсница Вероника Игнатова. После оглашения имени победительницы вышедший к тому времени из больница Парин выскочил на сцену и преподнес ей огромную корзину цветов. Танкалин наблюдал за процессом из зала, попыток приблизиться к королеве не делал. А я оглядывалась на окружающих и видела, как в глазах большинства ярким огнем горел азарт. Вечером желающие отмечать соберутся в парадном зале и, похоже, спектакль намечался презабавный. Первое действие произошло прямо сейчас – Векина что‑то спросила у Танкалина, получила короткий ответ, как бешеная подскочила и понеслась на выход. Интерес только накалился. А мне… стоило представить, что они там с Париным могут устроить в бою за новую мисс, стало так противно, что я развернулась и ушла. Не хочу видеть.

В понедельник Танкалин с утра появился в фойе с Вероникой под ручку, она разве что не мурчала, обтираясь о его плечо.

День прошел как в тумане. Вечером я купила литровую бутылку водки, поднялась к Славику и впервые в жизни напилась до беспамятства, настолько, что заснула прямо у них в кресле. Хорошо, что не хватило сил спуститься и предстать в таком виде перед тетей, иначе бы она расстроилась, а я не хотела ее лишний раз волновать.

Разбираться, что вообще происходит, я не стала, просто выпила с утра две таблетки антипохмелина, любезно протянутые Леной, нацепила самое равнодушное выражение лица и запретила себе думать обо всем, кроме того, что относиться непосредственно к зарабатыванию денег, учебе и тете с мамой.

За день у меня ушло две пачки мятой жвачки. И теперь, смотря на меня, вряд ли кому‑нибудь хватило фантазии заподозрить меня в какой‑то глупой влюбленности.

Время текло как‑то незаметно… Началась сессия и никому не было больше дела до болтовни и сплетен. Впрочем, никаких осложнений сессия не вызвала ни у меня, ни у Насти с Соней, мы отделались быстро и уверено. По окончанию в качестве праздника провели вечер в кафе в парке под открытым небом, а потом еще катались на колесе обозрения, бродили вокруг фонтанов и делились планами на лето. Последнюю часть я пропустила, потому что планов пока никаких не было. Ну, кроме работы.

Тетя мне подарила в честь окончания первого курса тонкую золотую цепочку с небольшим кулоном – знаком зодиака. Я вообще золото не люблю, как и желтый цвет, мне ближе червленое серебро, но подарок тронул меня почти до слез и не надеть его я просто не могла.

Вот в таком умилённом настроении я в очередной четверг явилась на работу. Никита воспользовался моим безотказным настроением и уговорил себя прикрыть, а сам быстро сбежал домой. Терпеть не могу врать, тем более начальству, но он действительно подловил меня в момент, когда сказать "нет" просто невозможно.

Потом позвонил мужчина, говорил по‑русски, но с таким сильным акцентом, что ему пришлось раза три повторить, чего он хочет – оставить сообщение для Павла Николаевича, которое он продублировал по почте, – мистер Гальтен вернулся из отпуска и ждет звонка.

Я записала сообщение на листок, которые утром передавали дяде Паше, отложила в кучку таких же, а потом услышала шаги.

Танкалин младший шел ко мне, улыбаясь той самой безоблачной улыбкой, которой я боялась теперь больше, чем презрительного прищура.

– Привет… – еще и голос доверчивый. Пришлось в спешном порядке вспоминать попытку сунуть мне денег, а после ненавязчивое вмешательство в мою личную жизнь и пару раз быстро прокрутить все это в голове.

– Добрый вечер.

Самое неприятное – он оказался слишком близко, навалившись на стойку, а отойти – все равно, что показать свое неравнодушие к его соседству. Хотя… и этот пристальный взгляд. Вот почему бы ему не оставить меня в покое? Я решила, что хуже не будет и быстро отодвинулась.

– Танкалин, ты чего‑то хотел? – поморщилась.

Он растеряно пожал плечами.

– Да так… Как сессия?

– Позади.

Пришлось хмуриться и смотреть мимо, потому что он продолжать сверлить меня глазами и от этого становилось неуютно. Может, его не научили, что пялиться на людей так пристально просто невежливо? Да еще и эта рассеянная улыбка…

– Что будешь летом делать?

– А я должна перед тобой отчитываться?

Спокойнее, держи себя в руках. Эх, где опять моя выдержка? Почему так просто пропадает?

– Не должна… – Танкалин все еще улыбался, как тогда, у кабинета. Видимо в таком настроении ему было безразлично, что говорят и делают окружающие, он просто не давал свое настроение подпортить. Как будто вовсе и не важно, каким именно тоном я разговариваю.

– Ну, раз мы разобрались, что на вопросы о моей жизни я отвечать не намерена, может, у тебя есть другие?

– Нет, – радостно поведал он.

– Тогда можешь быть свободен!

Вот черт… против такой улыбки нужны экстренные меры. Я быстро вспомнила то утро, когда увидела его с новой мисс. Очень удачно получилось, по крайней мере, страх перед таким Танкалиным быстро сменился желанием его придушить.

Он вдруг вздохнул и – о чудо! – улыбка немного померкла.

– Пока… Аленка.

Раньше, чем я сообразила что‑нибудь ответить, он развернулся и быстро ушел. Даже в кабинет Павла Николаевича не заглянул. И чего приходил вообще?

В пятницу я проснулась только к обеду. Обожаю когда не нужно утром вскакивать и куда‑то нестись, впрочем, это обожают все. Весь день бездельничала, валялась на кровати и смотрела телевизор. Кстати, телевизор бы поменять, картинка уже расплывчатая. Надо над этим подумать попозже, может получиться "изыскать средства", как выражается тетя.

В субботу на работу я опоздала, но никто не заметил – с наступлением лета офис вообще пустовал, хотя в рабочие дни все еще походил на улей, так плотно его забивали люди. По выходным и вечерам не верилось, что днем эти комнаты живут совершено другой жизнью, а бедная кофеварка не успевает варить на всех желающих кофе.

Я посмотрела какой‑то новый фильм про восставших мертвецов (что было нашим с Никитой общим интересом), о котором он отзывался с восторгом. Фильм оказался неплохой, но без фанатизма, местами смотрелось сильно натянуто. Хотя, с другой стороны, откуда мне знать, как подобная история развивалась бы в реальности?

Вскоре пришел Павел Николаевич, попросил кофе, предупредил, что через час к нему явится посетитель.

Я принесла ему такой, как он любит – некрепкий американо всего с одной ложкой сахара. Вообще он еще любит, когда корицей посыпано, но она закончилась.

– Спасибо, – рассеяно окинув меня взглядом, сказал дядя Паша, но когда я поставила чашку и развернулась, вдруг добавил:

– Посиди со мной немножко.

– Посидеть? – я удивилась, но виду постаралась не показать, села и стала наблюдать, как он поднимает чашку и отпивает. Слишком горячо, чашка отодвигается в сторону, а Павел Николаевич неожиданно вздыхает.

– Одиноко как‑то стало… Вроде Костя часто дома не ночевал, но я хоть знал, что он в городе, а тут всего сутки – а уже соскучился.

Я даже не сразу поняла…

– А где он?

– А, ты же не знаешь, наверное, – чашка медленно переместилась обратно к дяде Паше. – Вчера улетел в Англию на практику. Один человек, с ним еще отец начинал работать… Так вот, он взял Костю помощником, отличная возможность посмотреть, как принято вести дела в цивилизованном мире… Только не привык я, что он надолго уезжает.

– Вот как…

Странно, так зачем он приходил в четверг вечером? Может что‑нибудь забыл? Но ведь дальше стойки он так и не продвинулся…

Ерунда какая‑то! Зачем Танкалину тащиться на фирму, чтобы просто пройтись по коридору? А может, хотел меня на дорожку подоставать? Тоже глупо, дергать он меня любит, конечно, но чтобы ради этого ехать куда‑то в последний вечер, когда у него куча друзей и эта… Вероника, которые, наверняка, захотят проводить друга.

Собственно, а какая разница? Это же хорошо, что уехал, можно быть уверенной, что не выскочит в самый неподходящий момент, как черт из табакерки и не обвинит во всех смертных грехах. Нужно порадоваться и расслабиться…

– А когда он вернется? – совершенно неожиданно спросила я дядю Пашу.

– Осенью, к занятиям и вернется.

Больше двух месяцев… Но разве не здорово, что можно не ждать никаких подвохов и просто спокойно жить? Я столько времени его не увижу, что… хватит уже!

Но почему‑то стало очень тоскливо. И еще жутко захотелось домой, к маме.

– А… мне отпуск положен? – спросила я неуверенно.

Павел Николаевич и про кофе забыл. Хмыкнул задумчиво.

– Конечно… Выбирай любое время, летом мало кто на работе нужен.

– А… отпускные мне положены? – еще неуверенней уточнила я. Потому что если отпуск не оплатят, то смысла уходить в него не будет, без денег все равно никуда не уедешь, а как обстоят с этим дела на фирме, я еще не знаю.

Он вдруг засмеялся.

– А хватка у тебя есть, Аленка, хотя и детская еще совсем. Будут тебе отпускные, обещаю. А когда хочешь уйти?

Я еще раз посмотрела на его руки, лежащие поверх чашки.

– С понедельника, – твердо ответила.

Наверное, человек все‑таки слишком быстро забывает о своем прошлом. Всего год прошел, но после столицы наш городок, где прошла вся моя жизнь, казался тихим и низким, словно стелящимся по земле. А сколько здесь было зелени! А на каком огромной расстоянии друг от друга здесь стояли дома!!

С мамой мы говорили, как минимум, восемь часов подряд. То есть я говорила, а она только улыбалась, смеялась или хмурилась (в зависимости от темы), а в промежутках задавала наводящие вопросы.

Она была первой, кому я целиком и полностью рассказала всю правду о Танкалине младшем. Вернее, не совсем полностью, некоторые его фразы и поступки озвучивать все‑таки не стала – маме было бы неприятно услышать, что он пытался кинуть мне денег в виде подачки или обвинил, что я имею привычку спать со всеми подряд. Но общее представление об его личности из моего рассказа сделать было нетрудно.

Ей, конечно, итак было неприятно, что я вынуждена работать у дяди Паши, хотя его я описывала только в положительных светлых тонах – мне сложно судить, каким он был, пока жил в нашем городе, но сейчас это вполне нормальный человек.

В общем, жизнь не спеша налаживалась. От мамы я не отходила ни на шаг, потому что она взяла неделю отпуска (правда в отличие от меня, неоплаченного) и на работу не ходила. Когда‑нибудь я буду зарабатывать достаточно, чтобы забрать ее с рынка, где летом жара, а зимой промёрзлая стужа и буду платить ей в несколько раз больше только за то, что она жива и здорова! Но для этого придется сначала доучиться, потому что на данный момент я итак выполнила программу‑максимум – обеспечиваю себя сама, хотя и учусь на дневном.

На третий день вечером мама начала вести себя довольно странно – то порывалась сходить в магазин, хотя мы еще раньше закупили все, что только может пожелать женское сердце и желудок. То к тете Алле, хотя сама в первый же день рассказала, что она уехала в гости к родственникам. В конце концов, вспомнила про какую‑то кошку, которую немедленно нужно кормить и ушла. Не знаю, что там за кошка и чем она питается, если на ее кормление уходит три часа, но похоже, от моего слишком навязчивого общества мама с непривычки устала.

Дата добавления: 2015-05-06