Взгляд в будущее 1 страница

(Или обнадеживающий разговор в конце первого занятия)

После начального обучения родители рассказывают о игровых занятиях с детьми. Они обращают внимание на все, что происходит — даже если кажется, что не происходит ничего особенного. Собственно, самые лучшие доклады начинались со слов: «Ну, что ж, ничего особенного не происходило». На самом деле что-то происходит всегда, и задача ведущего — показать родителям, что именно. В приведенном выше примере, когда мама позволила ребенку ударить ее, но в остальном настаивала на ограничениях, она очень хорошо справилась с ситуацией, но не увидела связи между эпизодами. Ведущий помог ей сделать это.

Неделя проходит за неделей, и родители начинают все лучше и лучше читать смысл происходящего на игровом занятии. Они лучше научаются понимать своего ребенка и интеракцию между ребенком и родителем. Они научаются понимать, что именно нужно искать, и становятся «искателями». Именно так они становятся терапевтическими агентами для собственных детей — не тогда, когда они пришли на первое занятие и выслушали все правила, а после того, как неделю за неделей практиковались. У них будет также преимущество, состоящее в том, что они услышат рассказы других, прокомментируют их и тем самым научатся еще большему.

В рамках этой программы ведущий помогает детям, помогая родителям; именно они помогут потом детям.

Глава 8
РУКОВОДСТВО РОДИТЕЛЬСКОЙ ГРУППОЙ

Родительские семинары — это нечто большее, чем было до сих пор представлено в этой книге. Ведущий делает много такого, что не так очевидно, более тонко и артистично.

По существу своему руководитель группы — это учитель: он сообщает информацию, старается развить понимание, ободряет родителей и работает над развитием соответствующей мотивации. В то же время он эмпатически слушает, отражает чувства и облегчает взаимодействие между родителями. Ведущий использует свой опыт и умения для того, чтобы реагировать на то, что происходит в каждый отдельный момент.

Все родители разные, и у них разные потребности, мотивы, опыт, установки, разная способность принимать помощь. Поэтому я, как руководитель группы, могу реагировать по-разному на сообщения родителей в зависимости от того, как я оцениваю их готовность к переменам. Нередко случается так, что мать случайно замечает, что она берет инициативу на себя вместо того, чтобы следовать указаниям ребенка. Я могу задать ей вопрос: «Почему вы это сделали?» А могу и не спрашивать— в зависимости от миллиона причин: например, если мать хочет обсудить что-то более важное или если она просто не готова к такому испытанию или не может преодолеть его конструктивно. Ниже приводится отрывок из главы «Заика» (третья неделя).

«Я подавил искушение показать, как она невольно привнесла свои собственные мысли, чтобы повлиять на Фила, когда сказала: «Мама и папа будут скучать по тебе», — и он выступил против такого давления, сказав: «Подумаешь!» — и ущипнув маму-куклу. Я еще приду к этому, когда настанет время. В данном случае казалось более разумным начать работу с «неосведомленностью» Лоры в области чувств — как чувств сына, так и своих собственных».

Как правило, вначале я продвигаюсь медленно. Я не нажимаю, когда родители делают одно-два первых сообщения. Я даю им возможность прочувствовать, каково это — выступать и пытаться понять поведение своего ребенка. Обычно к четвертому-пятому занятию они становятся более уверены в себе. Неизбежно появляется больше желания поделиться с группой и больше юмора. Все родители знают, что они уязвимы — иными словами, что ничто человеческое им не чуждо. Я сам представляюсь обыкновенным человеком, который совершал грубые ошибки в воспитании собственных детей. Разумеется, я продолжаю оставаться ведущим, но думаю, что к третьему или четвертому занятию родители относятся ко мне как к добродушно-веселому спутнику. Тогда я могу заострить ту или иную тему, и это уже не прозвучит смертельной угрозой. Я могу оказать еще большее давление к концу десятой недели. Я могу предложить, чтобы мама попросила мужа провести самостоятельное занятие с ребенком — или сделать это вместе с ней. Я могу порекомендовать допустить на занятие брата или сестру. Разумеется, все эти возможности я предлагаю на глазок — то есть, руководствуясь собственным опытом. Даже идея подождать несколько недель, прежде чем подтолкнуть, меняется в зависимости от обстоятельств. С некоторыми родителями приходится ждать дольше. С некоторыми я говорю без обиняков почти с самого начала.

Если у меня и есть некий общий план, он состоит в том, чтобы «следовать за матерью» — так, чтобы мы вместе могли проследить, что происходит между матерью и ребенком. Они неизменно становятся поддержкой друг для друга. Например, когда мать Глории сказала, что ей кажется, что она не достигла того, чего достигли другие матери, — а это были совсем другие достижения, поскольку она работала с удочеренной девочкой, близкой к психическому расстройству — одна из матерей тут же успокоила ее: «Но ведь твоя дочка младше наших». Глории было только четыре года. Это было не совсем точно, но в этом были утешение и поддержка.

Это подводит нас к вопросу о «духе группы». Читатель найдет в отрывках, цитируемых по магнитофонной записи, много упоминаний о смехе в группе. Поскольку у группы есть тенденция отражать поведение руководителя, это не удивительно. Я много смеюсь, и часто пускаю в ход свое чувство юмора. Если бы при помощи юмора они пытались затормозить процесс, это можно было бы истолковать как сопротивление. Но их шутки были в духе происходящего, и в результате они чувствовали себя более расслабленными и открытыми для шутки— в другой атмосфере это трудно было бы сделать. Например, в главе «Заика», в сообщении о третьей неделе описывается следующий эпизод.

«Лора: Я и правда не думала, что он изображал что-то вроде этого в школе. (Она говорит о истории про то, как мальчик сбежал из дома и присоединился к цирку, которую придумал ее сын.) Я думала, что, может быть, он выбрал такой безопасный способ изобразить, что он не сделал этого именно из-за меня.

Смех в группе.»

Таким образом, одна из особенностей, возникновению которой я способствую некоторым не вполне осязаемым образом — это дух одобрения и поддержки. Нам нравится наша работа — учиться помогать детям.

Несколько легче объяснить идею ясности. Случается, что я пытаюсь разобраться в трудных эпизодах, и ясность здесь чрезвычайно важна. Как я советую матерям пытаться следовать интуиции: если предложение содержит более десяти слов, о нем можно забыть. Вот почему в главе 5, «Завершая картину», когда Дениз рассказывала о том, как ее сын снова и снова вонзал рухнувший самолет в пещеру, я просто сказал: «Я думаю, Энтони просто изображал половой акт».

Еще один аспект ясности: когда даешь рекомендации, не следует вдаваться в теорию и предлагать целый букет возможностей. Это может быть великолепным интеллектуальным упражнением для ведущего, но запутывает родителей. (Тем самым возникает неполноценная коммуникация.)

Осознание собственных чувств ведет к тому, что человек не испытывает неловкости от происходящего, и при этом свободен в выборе направления, в котором ему хочется следовать. Например, когда мама Чарли в главе «Танго танцуют двое» сообщила, что она сделала стойку на голове, я почувствовал возбуждение. Каждый может вообразить (а в этом-то и было дело), что представляла собой эта сцена. Когда я почувствовал это — за мгновение до того, как она сказала, что на ней было платье — я смотрел на нее и, уверен, она тоже пристально смотрела на меня. В этом не было ничего непристойного. Это был ее способ сказать: «Вы мне нравитесь» и «Я вам нравлюсь?» — сведенные воедино. Поскольку я осознавал свою реакцию, мне не пришлось реагировать нарочито — не обратить на нее внимания или разволноваться — я мог просто улыбнуться, тем самым дав ей понять, что хорошо отношусь к ней, и продолжать разбирать тему.

В одной из групп в течение двух недель подряд я заметил тенденцию двух матерей к сопротивлению «Бунтовщицы» все время пытались втянуть меня в споры по поводу сказанного мною. Провокативная мама из главы 6 («Неудачи») лидировала. Когда я говорил что- то о юморе, мне возражали. Когда я говорил что-то о выражении гнева, мне возражали. Обратите внимание: если бы мать действительно думала, что я даю плохие советы, она просто перестала бы приходить на родительские семинары. Она этого не сделала; ergo, она играла в игру — в данном случае, провоцировала сопротивление. Все, что я сделал — это однажды заметил, что, по-видимому, в группе существует сопротивление, и больше к этому не возвращался.

Теперь давайте взглянем на некоторые ситуации, описанные в первых главах этой книги, способы управления которыми были не так очевидны.

Прежде всего, в главе 1 («Танго танцуют двое») первое сообщение Сьюзан было перегружено событиями, о которых можно было не говорить. Мы остановились на том, что Чарли бросил ей вызов (на ее симбиотическую привязанность к ребенку), на том, что он дал ей понять, что у него существуют агрессивные желания. Я отметил, что я не стал касаться всего на первом занятии, потому что чувствовал, что мама Чарли получила информации на первый раз достаточно, и перешел к сообщению другой матери. Такое решение было основано на опыте.

В описании третьей недели в главе 2 («Заика») я старался добиться того, чтобы мама Фила открыла свои чувства и, затратив значительные усилия, несколько продвинулся в этом направлении.

«Это был момент, когда принимать решение нужно было быстро. Я вынуждал Лору пройти через ее собственные чувства. Ей не было необходимости делать это прямо сейчас, но она все же упомянула чувства, чувства Фила, и точно оценила их. Более того, она буквально следовала инструкции о проведении игрового занятия. Она поддержала вспышку гнева у Фила и вы разила ее в словах. Я решил, что пришло время поддержать ее.»

Но тогда, сразу после моей поддержки, она отрицала свои чувства и пыталась вычеркнуть эпизод, заявив, что куклы на самом деле не изображали ее и ее сына. Я немедленно вернулся к этому вопросу и решительно настаивал на том, что соответствие кукол действительно имеет значение.

Еще один пример из главы 3 («Мышонок»), третья неделя:

«Обращает на себя внимание недостаток взаимодействия между матерью и сыном. Почему-то она поняла мои рекомендации следовать указаниям ребенка как инструкцию вообще не участвовать в игре. Такое непонимание можно интерпретировать по-разному, но мне кажется наиболее вероятным, что Салли выбрала самый безопасный вариант. Другими словами, если она ничего не делает, то ни в чем и не ошибается (по ее разумению). Вывод: она тоже была мышонком. Следовательно, единственный способ для Джорджа осмелеть состоит в том, чтобы осмелела Салли. (Я подумал обо всем этом, но ничего не сказал. Прошло еще слишком мало времени; мне не хотелось спугнуть Салли...) Вслух я попытался подбодрить ее, чтобы она участвовала в играх Джорджа, когда он приглашает ее, и в любом случае стремилась действовать на занятии естественно».

На следующей неделе я увидел, что мои советы не достигли цели, и я спросил себя, как же мне вести себя с этой матерью. Она казалась сделанной из стекла, но если я буду вести себя с ней таким образом, я закреплю эту манеру. Я повел себя жестко, сказал ей, что она не должна относиться к сыну так, будто он сделан из стекла, и, когда она дрогнула, нажал еще: «Не забывайте, что его нерешительность в любой ситуации может иметь отношение к его нерешительности в школе». Это помогло. Она ответила: «О, да, я хочу изменить это. Я действительно хочу, чтобы он изменился».

Моя основная помощь в случае Глории из главы 5 («Перемены») состояла в том, чтобы разглядеть за бессмысленным, на первый взгляд, поведением основную идею: страх. Когда мать сумела увидеть это, она смогла расслабиться и стать более полезной — как ребенку, так и себе. Прочесть общую тему страха во многих действиях — дело опыта. Прочитать ее в одном действий: манере Глории падать на пол, потому что это дает ей сиюминутный контроль, возможность быть активной, а не пассивной — было делом интуиции.

Понять, что стоит за поведением — основная часть моей работы. В разделе «Оборотная сторона медали» (также глава 5) я помог матери разглядеть страх в душе ребенка, в то время, как она видела только его агрессивность. Я ухватил эту мысль из выражения на лице матери, предположив, что оно повторяет выражение на лице ребенка, когда он говорил: «Не бойся. Бог все поправит». Опыт помог мне сосредоточиться не только на произнесенных словах, но и на невербальных знаках: тон голоса, выражение лица, положение тела, выбор момента.

Как отмечалось выше, руководитель приносит в групповой процесс опыт. Хотя эти встречи прежде всего— уроки, а руководитель прежде всего — учитель, в тех случаях, когда требуется решить деликатный вопрос, он пользуется имеющимися в его распоряжении терапевтическими средствами с тем, чтобы увеличить эффективность процесса.

Глава 9
РОДИТЕЛЬСКИЙ ТРЕНИНГ

Взаимодействие и обмен мнениями в группе из пяти родителей на четвертом семинаре приводится здесь с тем, чтобы дать представление о такой встрече. Это буквальная запись концентрируется только на трех родителях, потому что их поведение на занятии типично для родителей, которые только что провели первое игровое занятие с ребенком. Эта глава описывает родительский семинар и является волнующим чтением, потому что она реальна. Мои реакции и ответы характерны для такого семинара. Когда родители докладывают, я внимательно слушаю и стараюсь понять, что они испытали. Если я чувствую эмоциональную реакцию, мне хочется откликнуться на чувства, царящие в классе, с тем, чтобы дать родителю понять, что чувства и разговоры о чувствах в группе естественны. По мере того, как мы продвигаемся вперед, я немного обучаю, если возникает удобная возможность, хотя мне хочется свести обучение к минимуму.

Эта родительская группа была уникальна в том смысле, что родители встречались дважды - в неделю и течение пяти летних недель. Таким образом, родителям надо было проводить со своими детьми по два игровых занятия в неделю. Представлялось, что это не составит проблемы для группы и побудит специалистов, работающих в области психического здоровья, попытаться вместить такие занятия по родительскому тренингу в более тесный временной формат. Однако десять тренинговых семинаров по-прежнему представляются необходимыми, для того, чтобы родители научились приемам игровой терапии, центрированной на ребенке.

Д-р Лэндрет: Что ж, я сгораю от нетерпения: хочу услышать от вас рассказ о первом игровом занятии с ребенком. Мне бы хотелось услышать каждого из вас: расскажите, когда состоялось ваше занятие, как вы его начали, с чем играл ваш ребенок, и какие впечатления вынесли с занятия вы и ребенок. Кто хотел бы начать?

Сэнди: Я начну. Занятие состоялось в воскресенье утром, в десять утра, и Рики ждал его с нетерпением, потому что он помогал мне подобрать коробку игрушек. Я все приготовила в комнате, и он горел нетерпением начать. Он вошел в комнату и играл со всеми игрушками! Но каждый раз, когда он брал игрушку, он спрашивал: «Где ты это взяла и сколько это стоит?» Он очень настаивал, и я в конце концов сказала: «Нам не нужно говорить об этом, давай просто поиграем». Тогда он стал играть, и все пошло хорошо. Он спрашивал о многих вещах, и я очень старалась не попасться на его удочку: не хотела, чтобы моя деятельность свелась только к необходимости отвечать на его вопросы.

Д-р Лэндрет: Вы помните какие-то из вопросов?

Сэнди: Ну, он спросил, будут ли у нас и другие игрушки.

Д-р Лэндрет: Давайте с этого и начнем: будут ли у нас и другие игрушки? Это звучит как вопрос, но как вы думаете: что пытается сказать ваш ребенок?

Сэнди: Он хочет, чтобы у него было больше игрушек.

Д-р Лэндрет: Так как же вы на это ответили?

Сэнди: Я сказала: «Ну, я не знаю» (Сказала это очень вяло).

Д-р Лэндрет: Если бы вы сейчас могли ему ответить, что бы вы сказали? Помните, наша задача дать ребенку понять... что? (Обратился ко всей группе).

Гейл: Мы слышим его, мы понимаем.

Д-р Лэндрет: Да, мы понимаем. Что же вы понимаете, Сэнди?

Сэнди: Что ему хочется, чтобы было больше игрушек.

Д-р Лэндрет: Итак, когда он спрашивает: «Будут ли у нас и другие игрушки?» — вы можете сказать ему... (делает жест, приглашающий Сэнди ответить)...

Сэнди: О, ты хочешь, чтобы у тебя было больше игрушек? Нет, это вопрос. Так: «Ты хочешь, чтобы у тебя было больше игрушек.»

Д-р Лэндрет: Теперь он знает, что вы его понимаете. Что вы изменили в этот раз, Сэнди?

Сэнди: Интонацию.

Д-р Лэндрет: Да, вся разница в интонации. Вы изменили вопрос на утверждение. Вы дали ему знать, что вы понимаете.

Сэнди: Он хочет, чтобы я пошла и купила ему еще один такой же набор, чтобы он мог играть с ним в другое время.

Д-р Лэндрет: Нет. Нельзя этого делать.

Сэнди: Он хотел знать, будут ли у нас каждый раз новые игрушки, и я сказала: «Не знаю». (Она сказала это беспомощным, умоляющим тоном.)

Смех в группе.

Д-р Лэндрет: Я пойду спрошу у учителя. (Смех). Вы бы могли ответить: «Здесь у тебя не будет новых игрушек. Это — все». Какова цель такого ограничения?

Бекки: Чтобы дети привыкли работать в определенной среде и чтобы мы могли научиться общаться с ними.

Родители на этих первых занятиях очень уязвимы. Принимать их ответы гораздо важнее, чем добиваться «правильной» формулировки.

Д-р Лэндрет: И чему они научатся, если не покупать больше игрушек?

Сэнди: Что они им не нужны.

Д-р Лэндрет: Им не нужны все остальные игрушки. Чему еще они научатся?

Сэнди: Они не всегда получают все, что просят.

Д-р Лэндрет: Если вы чего-то хотите, это не означает, что вы непременно это получите. Они учатся, довольствоваться тем, что есть. Этого может быть вполне достаточно.

Сэнди: Он заплакал, когда я сказала, что осталось пять минут. Он сказал: «Не пять минут! Мы можем дальше играть. Еще не пора!» — а я сказала: «Нет, у нас осталось только пять минут». Он ничего больше не сказал; и мы продолжали играть с пластилином. Я сказала: «Что ж, время истекло. Время игры закончилось». Он сказал: «Нет, я хочу нож. Сведи меня в магазин». Он плакал сорок пять минут.

Смех.

Сэнди: Он продолжал плакать и завывать, и хотел помочь мне собрать все игрушки. Он очень тщательно все собрал — в своей комнате он никогда этого не делает — и мы все сложили в коробку. Я несколько раз повторяла: «Ты можешь пойти в другую комнату и посмотреть телевизор или еще чем-то заняться, а я все приберу». В ответ он громко заплакал и завыл: «Я хочу нож», — или еще что-то, я не поняла, потому что он захлебывался слезами.

Смех.

Сэнди: Когда мы закончили, я спросила: «Ну, хорошо тебе было?» — «Нет», — сказал он. Я сказала: «Ах, мне очень жаль».

Д-р Лэндрет: Как вы чувствовали себя, когда он сказал: «Нет, мне не было хорошо»?

Сэнди: Ну, он мне сказал: «Нет», — а когда его потом кто-то другой спросил, он сказал: «Ух, мама сделала отличную работу!»

Смех.

Сэнди: Он просто старался досадить мне.

Д-р Лэндрет: Да. Ему это удалось?

Сэнди: Нет.

Д-р Лэндрет: Итак, даже хотя он сказал, что ему не было хорошо, вас это не задело?

Сэнди: Нет, я поняла, что он делает.

Д-р Лэндрет: Между прочим, мы об этом не говорили, но, возможно, лучше не спрашивать ребенка в конце занятия, понравилось ему или нет.

Все матери засмеялись, что свидетельствовало о том, что каждая из них задала ребенку такой вопрос.

Д-р Лэндрет: Все поведение Рика в конце занятия, его плач, требование продолжать игру говорит о том, что занятие ему понравилось, но вам он сказал нечто совершенно противоположное. Как время текло для вас, Сэнди?

С э н д и: Ну, оно действительно летело быстро.

Д-р Лэндрет: Это хороший признак.

Сэнди: Но его вопросы действительно меня беспокоили. Я все время чувствовала, что я на пределе. Я все время следила за ним, и все время стремилась подсесть поближе к нему. Мне приходилось просто за руки себя держать, чтобы не помогать ему. Так что я ему ни в чем не помогала.

Д-р Лэндрет: Вы очень старались.

Сэнди: Ох, очень. Это действительно было трудно.

Д-р Лэндрет: В вашем рассказе я обратил внимание на одну вещь: Рик, собственно, довольно редко доводил вас до точки.

Сэнди: Доводил, доводил. Он все время меня втискивал в мои границы. Вот это — линии, и палец его ноги всегда над ней раскачивается.

Д-р Лэндрет: Кроме тех ситуаций, когда вы стоите на своем.

Сэнди: Да, когда он знает, что я говорю всерьезно.

Д-р Лэндрет: Бекки, расскажите нам о вашем особенном времени — когда вы играете.

Бекки: Джессика действительно с нетерпением ждала игрового занятия. У нас были друзья всю неделю после того как я была здесь последний раз, но мы их взяли с собой покупать игрушки из списка. Они очень волновалась. Она добилась, чтобы нам помогли сложить все игрушки в ящик. Она рассказала кое-кому о том, что мы покупаем игрушки; как это будет происходить, и о том, что это будет совершенно особенное время. Она сама сделала табличку и повесила ее на дверь, пока я готовила комнату для занятия. (На семинаре говорилось о том, что родителям следует сделать табличку, которая гласила бы: ВРЕМЯ ИГРЫ — ОСОБЕННОЕ ВРЕМЯ. ПРОСЬБА НЕ БЕСПОКОИТЬ).

Она начала с докторского чемоданчика и минут десять-пятнадцать потратила на то, чтобы все из него вытащить. Она задавала миллион вопросов обо всем. Я не знала, как отвечать, а когда вообще стоило бы сказать: «гм-м-м...». Я была пациенткой, а она — доктором.

Д-р Лэндрет: То есть, она опекала вас.

Бекки: Да, это с ней случается часто. Потом она пошла за ружьем, которое стреляет дротиками. Она никогда раньше не видела такого ружья. Она играли с ним и задавала разные вопросы. Первое, что она сделала — прицелилась в меня, и я сказала: «В меня нельзя целиться». Ей хотелось узнать, будет ли человеку больно, если она выстрелит в него из ружья. Я ей сказала, что это ружье сделано не для того, чтобы сделать чело веку больно, но что это может случиться, если не соблюдать осторожность. Потом она несколько раз из него выстрелила, потом прицелилась в себя и снова спросила, может ли ружье причинить человеку боль. Я сказала— нет, если пользоваться им с осторожностью. Она отложила его и пошла за оловянными солдатиками. Она никогда раньше не играла с оловянными солдатиками и они ей понравились. Она пыталась построить что-то возле коробки и хотела, чтобы я строила вместе с ней. Я спросила, что она хочет, чтобы я сделала и она сказала: «Ну, просто делай что-нибудь, просто займись чем-нибудь».

Смех в группе.

Д-р Лэндрет: Тоесть она давала вам указания.

Б е к к и: Давала. Много указаний.

Д-р Лэндрет: И во время игровых занятий — в это особое время — это нормально. Они именно для этого и существуют. Мы надеемся, в частности, на то, что, если ваша девочка будет давать вам указания во время занятий, у нее реже будет возникать потребность руководить вами вне этих занятий, когда это неуместно.

Бекки: Но ей недостаточно давать мне инструкции только тридцать минут в день!

Смех.

Д-р Лэндрет: Для того чтобы удовлетворить эту потребность.

Бекки: Да, я предупредила ее за пять минут до конца занятия, когда она играла с оловянными солдатиками, и она захотела, чтобы я действительно поторопилась и помогла ей. Ей хотелось, чтобы я закончила до того как истекут пять минут. Она не успела закончить до того как время истекло, и была в самом деле расстроена.

Д-р Лэндрет: Она поняла, что вы знаете, что она расстроена?

Бекки: Я действовала не слишком хорошо. Я чувствовала себя и в самом деле стесненной, и в самом деле ограниченной, и каждый раз, когда я пыталась отследить, что происходит (выразить словами то, что вы наблюдаете), я чувствовала себя полной идиоткой, когда произносила это вслух. Знаете, когда ты говоришь о чем-то, что очевидно.

Д-р Лэндрет: Иногда это кажется очевидным и звучит нелепо, но...

Бекки: У нее действительно был замечательный взгляд искоса, говорящий: «Дура», — и кроме того, я привыкла к большему взаимодействию.

Д-р Лэндрет: Если бы вы могли вернуться назад и представить себе, что вы сидите там и знаете, что она расстроена, что бы вам хотелось сказать ей?

Бекки: Я понимаю, что ты расстроена, что тебе не удалось все это закончить.

Д-р Лэндрет: Отличный ответ! Тогда она точно знала бы, что вы понимаете. Это не кажется мне совершенно очевидным ответом. Немногие родители умеют говорить своим детям: «Я понимаю, ты действигсльно расстроен, что не успел этого закончить». Как Дебби, вы уже знаете эти ответы.

Бекки: Мне было очень тяжело. Я чувствовала, что мне все время приходится сдерживаться.

Д-р Лэндрет: Сдерживаться, чтобы не — что?

Бекки: Я привыкла все усовершенствовать. Когда дна начинает что-нибудь делать, я включаюсь и делаю это еще чуть-чуть лучше...

Д-р Лэндрет: Хотя вы привыкли руководить и усовершенствовать то, что она делает, вы все же позволили ей взять инициативу в свои руки. Вы знаете, что я слышу в ваших словах? «Хотя это и неловко, и мне так хочется быть в другой роли, я не делаю этого. Я даю ей вести меня за собой». Вы себя контролируете.

Бекки: Я ничегошеньки для нее не делала, но я себя контролировала.

Смех.

Д-р Лэндрет: Не знаю, насколько это для нее ничего не значило. Когда вы слушаете кого-то, это имеет значение, хотя результаты могут сказаться не сразу. Позвольте заверить вас, что это действует, хотя в тот самый момент кажется, что никакого значения это не имеет. Как прошло для вас время, Бекки? Долго ли, коротко ли?

Бекки: Ну, в целом время действительно пролетело быстро, но во время игрового занятия оно тянулось медленно, потому что в голове у меня мелькало столько мыслей...

Смех.

Д-р Лэндрет: Да, вы слишком много думали. Со временем всем вам станет легче. Этого следует ожидать. Вы там сидите и все время думаете: «Я должна как-то на это отреагировать».

Дебби: Тебе интересно, и все время об этом думаешь.

Бекки: Хм, интересно, но не слишком.

Смех.

Д-р Лэндрет: Моя цель состоит в том, чтобы вы просто получали удовольствие от того, что вы находитесь рядом с ребенком и верите, что вы будете вспоминать некоторые приятные события. Бекки, похоже, что время игрового занятия прошло очень хорошо. Ваша дочка играла с двумя игрушками, с которыми никогда не играла прежде.

Бекки: Она больше ни к чему не прикоснулась.

Д-р Лэндрет: Интересно будет посмотреть, с чем она будет играть в следующий раз.

Бекки: Я убеждена, что она будет играть с оловянными солдатиками, потому что она так аккуратно сложила их обратно в коробку, когда разбирала все, что она сделала.

Смех.

Д-р Лэндрет: Итак, она может снова к этому вернуться и все спасти. Джин, как прошло ваше занятие с Трисией?

Джин: Оно прошло очень хорошо. Ей надо было сначала все обследовать. Потом она играла с ружьем и дротиками, с деньгами, с бутылкой и соской.

Бекки: Ой, бутылка с соской! Джессика все время спрашивала про бутылку с соской, но даже не притронулась к ней, ни разу не взяла ее в руки.

Д-р Лэндрет: Просто спрашивала о ней.

Бекки: Она хотела знать, для чего это. Я сказала: «Все эти вещи могут быть тем, чем ты захочешь».

Д-р Лэндрет: Это отличный ответ. Она может когда-нибудь вернуться к бутылочке с соской. Очевидно, Джин, что Трисия...

Джин: Она бросила взгляд на меня, потом на дверь и сказала: «Мне надо налить бутылочку». Я ска зала: «Ну, что ж». Тогда она пошла в ванную, налила бутылочку, и я была младенцем.

Д-р Лэндрет: И она стала кормить вас.

Джин: Угу. Но знаете, что я вам скажу, пока она играла, она много вещей наговорила, и я на них никак не отреагировала, потому что просто не знала, как. Многое из ранее пережитого возникало в игре вновь. (Трисия подверглась сексуальным посягательствам со стороны отца. Другие участники группы этого не знали.) Я боялась, что скажу что-нибудь неправильно; поэтому я ничего не сказала.

В ней действительно происходила внутренняя борьба, поэтому я почувствовал необходимость как-то откликнуться, чтобы дать ей возможность перераспределить силы и решить, изменить направление или продолжать.

Д-р Лэндрет: Итак, она поделилась с вами чем-то очень важным.

Джин: Угу, и особенно когда она стреляла дротиками, многое прорвалось.

Д-р Лэндрет: Как вы себя в этот момент чувствовали?

В эту минуту чувства Джин были более важны, чем то, что происходило на занятии.

Джин: Господи, все, что я могла сделать — это сидеть там, но я знала, что это необходимо.

Д-р Лэндрет: Да.

Джин: И я через это прошла. Once we got past that, она в течение последних десяти минут больше ничего не говорила. Потом мы стали играть в банк и магазин. Казалось, что она все забыла.

Д-р Лэндрет: Можно сказать, что когда она делилась этим с вами, ожидая вас, это был очень волнующий момент.

Дата добавления: 2015-03-31