Тайна воспитания сердца - в управлении детской радостью. 13 страница

Обучение вежливости и аккуратности так похоже на воспитание! Но, обучая вежливости, мы обычно тратим не душу, а нервы; мы не вглядываемся в ребенка, а раздражаемся; мы не говорим с ним, а напоминаем ему; мы не переживаем с ним чье-то несчастье, а наказываем. Вежливость продавца с покупателем можно заметно повысить беседой, выговором и особенно премиальными. Но сердечный слух подобным воздействиям не поддается. Это слух не на слово, а на состояние другого человека. А мы с первых лет исключаем понятие "другого" из семейного обихода. Когда малыш тянется к горячему чайнику, мы говорим: нельзя - будет больно; или: нельзя - разобьешься, нельзя - упадешь. Самые первые моральные понятия связываются с вредом себе: нельзя, потому что тебе будет больно. А ведь истинное "нельзя" - потому что больно другому.

Воспитание сердечного слуха требует нравственной тишины, и нельзя внешнюю культуру воспитывать методами, подавляющими культуру внутреннюю.

Ничто, пожалуй, не возмущает нас так сильно, как человек вежливый, но бессердечный. Вежливость - признак воспитания, бессердечность - признак невоспитанности. Противоречие между вежливостью и бессердечием мы и воспринимаем как обман. Будем вежливыми с детьми, будем оберегать их сердечный слух!

Когда жалуются на сына, я спрашиваю:

- Представьте себе, что ваша семья смотрит телевизор. А сыну надо пройти, на мгновение загородив экран. Как он пройдет: быстро? пригнувшись? испытывая смущение? или спокойно, не торопясь?

Тут и ответ о сегодняшних результатах воспитания. Если поторопится - с мальчиком все в порядке, и теперь главное - не замучить его воспитанием и тревогами: "Что из него вырастет?"

Все правила вежливости постараемся преподносить детям не как требования этикета, а как необходимость не затруднять людей. Добивайся своей цели за свой счет. Все, что можно делать самому, - делай сам, никого не затрудняй, а если уж затрудняешь, то проси об одолжении. Ни с кого нельзя требовать - никто в этой жизни, включая родных, ничего мне не должен и ничем не обязан. Я обязан людям, мне в радость оказать услугу, я могу просить о помощи, но мне никто ничем не обязан. Не трогай человека, не принуждай, не вынуждай, не вмешивайся в его жизнь, не вторгайся в его душу, не добивайся верха над ним. Люди типа "мой верх" - самые отвратительные люди на свете. Помни правила деликатности.

Не затрудняй людей - не добавляй им забот без крайней нужды.

Не затрудняй людей - не будь угрюм.

Не затрудняй людей, не старайся выглядеть несчастным и нуждающимся в помощи.

Не затрудняй людей - проси о помощи только того, кто может и хочет тебе помочь, и не проси о помощи без конца.

Не затрудняй людей, не ставь их в неловкое положение, а если почему-либо чувствуешь свое превосходство над человеком, то тем более уступай ему.

Не затрудняй людей - если жалуешься кому-нибудь на свои беды, а человек тебя утешает, будь благодарным ему и не отводи его утешения как ничего не стоящие.

Не затрудняй людей ничем, ни силой своей, ни слабостью.

Как научить ребенка этим правилам? Бесконечными повторениями? Нет, соблюдением их в общении с детьми.

Маленькая педагогическая задача. Мама, укладывая десятилетнюю девочку спать, всегда читает ей несколько страничек из книжки. Так заведено, и девочка целый день ждет этой минуты. Но вот однажды, в то самое время, когда укладывались спать, к маме ненадолго зашла подруга. Мама сказала девочке: "Сегодня читать не будем, на кухне тетя Наташа ждет меня". У дочки на глазах слезы...

Что делать? Рассердиться на девочку за ее нечуткость, за то, что она не хочет уступить? Сказать ей, что она грубый и бессердечный человек, поссориться с ней?

Вообще-то говоря, у мамы есть на это право; хорошо воспитанная девочка уступила бы, ведь ей не четыре года - десять лет. Но надо воспитывать совестливость, а не считаться с правами. Да если и с правами: у девочки есть эти пятнадцать минут маминого внимания, так заведено.

Мама сказала: "Конечно, неловко получается, тетя Наташа ждет, но я обещала тебе... Давай читать". Стали читать; не прошло и пяти минут, как девочка прервала маму: "Там тетя Наташа ждет". Маленькая битва выиграна. А могла бы девочка и не остановить маму - что ж, все равно она получила бы урок порядочности. Постепенно, через год, два или через пять лет, девочка научится уступать, видя, как это делает мама. А еще важнее, что мама вовсе и не уступила. Если бы она сказала: "Сегодня не будем читать", а девочка пустилась бы в слезы, закатила истерику и мама, браня ее и сердясь, взяла бы книжку, - это было бы неправильно. Но мама сама стала читать, сама проявила деликатность, а не уступила девочке под давлением. Это важный оттенок отношений. Хорошее правило: не дожидаться, пока ребенок начнет требовать.

Мы учим детей общаться, сотрудничать, а не подчинять себе других.

Глава III. ВОСПИТАНИЕ СОТВОРЧЕСТВОМ

Соподчинение, сообщничество, сотрудничество... Но есть и более высокий тип отношений между людьми, между родителями и детьми - сотворчество. Счастливейшее состояние духа! В сотворчестве человек испытывает такой же подъем, что и художник. Мы не всегда вольны выбирать тип отношений с детьми, но пусть общение перерастает в сотрудничество, а сотрудничество - в сотворчество.

Мир - правда и творчество, сотворение правды, претворение правды в справедливость. Правда и творчество - это ведь то же, что совесть и любовь.

Любовь и совесть правят миром, любовь и совесть проявляются в творчестве и правде.

Есть детские коллективы в стране, где растят по системе коллективного творческого воспитания, разработанной ленинградским педагогом профессором И.П.Ивановым. Результаты поразительные. В совместном творчестве между детьми и взрослыми само собою устанавливается подлинное равенство, идет духовное общение. Но можно ли такие отношения установить в семье, где практически нет коллектива?

Не знаю.

В решающий момент я вынужден сказать: не знаю, не видал.

Как я развиваюсь вместе с сыном? Где, в чем хоть малый элемент совместного созидания? Если я помогу рисующему мальчику, то я просто подскажу ему. А в чем совместное наше напряжение духа?

Но все же прикинем, представим себе какие-то практические действия в семейном сотворчестве. Выберем, в качестве первого шага, область любознательности, область воображения, область эстетики.

Вспомним, что любознательность - ядро всех познавательных способностей ребенка. От нее зависит и память, и творческая сила. От нее же зависит и интерес к людям.

Любознательность - крючья, выставляемые в мир. Чем больше крючьев, тем больше и улов, тем богаче человек. С любознательным ребенком интереснее, его все любят. Поэтому, пересиливая себя, будем хвалить ребенка за всякий интерес, за всякий вопрос, за всякую попытку исследовать мир, даже если это исследование дорого нам обходится.

Ребенок в возрасте "почемучки" задает в день чуть ли сотни вопросов (кто-то насчитал более четырехсот). Многие из них малоценны: пятилетний просто хочет привлечь внимание. Вопросы тоже могут быть механическими, так что наше раздражение понятно и простительно. Надоедает. Но будем на страже, не пропустим среди пустяковых вопросов - ценный. Тут нужно определенное напряжение, внимание.

Вот фразы, которые стоит почаще произносить в присутствии детей: "Как интересно! А я и не знал, что... Оказывается, что..." Если у нас родились дети, мы должны развивать свой интерес к миру.

Но будем бояться нового порока - "кроссвордных знаний", "кроссвордной любознательности". Люди, ничего не зная глубоко, с изумительной ловкостью, в считанные минуты решают самые сложные кроссворды, и им кажется, будто они все знают.

Каким бы малоценным, с нашей точки зрения, занятием ни увлеклись сын или дочь, заметим, что все-таки увлеклись, все-таки хоть что-то они стремятся знать. Заставим и себя оценить это увлечение, вложить в него частицу души. Гораздо хуже, когда приходится вздыхать: "Моего ничего не интересует..."

Но и эту фразу оставим при себе, никогда не будем корить ребенка за нелюбознательность - это опасно. Наоборот, постараемся внушить ему, что его все интересует, будем без конца удивляться его острому глазу, быстрому уму, тогда, быть может, нам и вправду удастся раскачать тяжелый маховик нелюбознательности.

Если десятилетний за все хватается и все бросает, он ищет свой интерес, ищет такое дело, которое у него пойдет; не будем корить его, сдержимся, постараемся быть терпеливыми педагогами. Конечно, мальчик, который разбрасывается, отстанет от тех, кто занимается одним видом спорта или в одном техническом кружке с шести лет; но мы же не чемпиона растим.

Особенно трудно подростку. Куда бы ни пришел - всюду новичок, всюду отстал от сверстников. Поэтому, если есть возможность, постараемся пристроить сына или дочь к какому-то занятию до десяти-одиннадцати лет; а подростка оставим в покое. Переждем!

Нам часто будет казаться: если ребенка не интересует то, что интересует нас, значит, его ничего не интересует. Опасное заблуждение. Интересы ребенка могут сильно отличаться от наших, и мы должны потрудиться душой, чтобы признать их.

Так хочется посмотреть на занятия и интересы ребенка с точки зрения будущей профессии. Один отец сломал голубятню, сказав сыну: "Голуби тебя не прокормят". Это верно, не прокормят; но мы не можем знать, какие ценнейшие качества личности развивает самое малоценное занятие.

Сознательно увлечь ребенка очень трудно. Прикинем, кого мы можем привлечь на помощь - кого из родных, знакомых, нельзя ли хоть на время отдать ребенка в чужие люди, отослать в гости, чтобы там с ним ходили на рыбалку, на охоту, отдать в помощники и подмастерья - вдруг он где-нибудь встретит свой интерес?

Не стоит торопить ребенка с выбором профессии. Когда же время выбора подойдет, не позволим чужим людям приставать к сыну с вопросами: "Ты кем хочешь стать?" Мы и представить себе не можем, как мы все надоедаем детям! О будущей профессии разговариваем так же осторожно, как о первой любви: это интимнейшее дело.

А интерес к людям? А воображение? Почаще будем разговаривать с детьми о людях - об их судьбах, делах и поступках, и, разумеется, только доброжелательно, с удивлением, состраданием, любованием. Оказывается, это и нам трудно - вот тут-то и приходится переделывать, творить нового себя. Каждый встречный человек должен интересовать нас и нашего ребенка. Вместе отыщем, что можно хорошего сказать о нем.

Особенно стараемся обращать свое внимание и привлекать внимание детей к людям малозаметным, "маленьким". Приучимся жить в ожидании чуда - чуда встречи с необыкновенным человеком в любом обличье, будем ждать чуда вместе с детьми.

"У всех можно чему-нибудь научиться!" - так говорим мы детям. Нет человека ниже меня, у каждого можно чему-нибудь научиться, каждый человек - мой учитель. Но и мне, старшему, трудно поверить в это, трудно привыкнуть. Нужно сотворчество с детьми.

Любознательность толкает меня к человеку, воображение помогает понять его. Каждый человек - другой, не такой, как я; тем больше нужно воображения, чтобы почувствовать его душу. Почаще будем говорить детям: "Давай поставим себя на его место..." - но не тогда, когда мы упрекаем детей. Представим себе состояние другого человека, чтобы вместе простить его.

Дети все умеют! Я не умею скакать на лошади, а трехлетний сын - умеет. Он скачет на палке. Побоимся отвлечь детей, когда они скачут, торгуют в магазине, воюют, тушат пожар, лечат. Попробуем вступить в игру или хотя бы пройти мимо ребенка, не встретившись с ним взглядом. Кто-то рассказывает в воспоминаниях о своем детстве: он играет в лавку, мимо проходит мама и целует мальчика. "Ну, мама, - говорит он недовольно, - ну разве когда ты входишь в лавку, ты целуешь лавочника?" Не целуйте лавочников, не мешайте пожарникам тушить пожар и не отнимайте у ребенка стул, если этот стул - паровоз.

Люди не равны между собой, а дети равны всем людям. Я - это только я, а он, маленький, - он король, он и принц, он космонавт, он индеец, он папа. Если в мою комнату вошел король, то я обращусь к нему не иначе как "Ваше величество!".

В семье Ульяновых был порядок: все должны были вовремя приходить к столу. Уважительной причиной для опозданий считалось лишь одно: зачитался или заигрался. Заигрался! А в иных семьях мальчика или девочку еще бы и наказали: "Тебе бы все играть и играть..." Или: "Не наиграешься..."

Сухомлинский говорил: в сказках о том, что на Солнце живут два кузнеца и потому оно раскаленное, для ребенка больше правды, чем в сведениях о физическом строении светила. В сказке, в поэзии больше правды, чем в истине. Никогда не станем разоблачать детские выдумки и фантазии. Если хотите, то ведь и будущий заработок сына зависит от того, насколько он умеет фантазировать, потому что на каждой стоящей работе требуется воображение. Постараемся укрепить тот вид фантазии, который сильнее у ребенка, не слишком стремясь к гармоническому развитию. Упор на то, что есть у ребенка, а не на то, чего у него нет.

Когда нам кажется, будто у нашего ребенка совершенно нет воображения, это обычно означает, что у него нет того воображения, которое свойственно нам. У него оно какое-то другое, и надо терпеливо искать его, чтобы развить.

Стоит помнить, что школьная программа относительно условна, она связана традицией и недостатком учебного времени. Почему в ней есть литература, а нет истории музыки? Разве музыка менее значительна, чем литература? Почему нет в школе геологии? Бухгалтерии? Истории кино? Философии? Но ограниченность школьной программы, вполне оправданная, не должна стать ограниченностью детей. Не стоит думать, будто интересы, связанные с программой (и приносящие отметки), важнее непрограммных интересов. У них одинаковая ценность.

Почаще играем с детьми воображаемыми предметами. Мы вдвоем месим тесто на столе, раскатываем его, мажем повидлом, ставим в духовку, вынимаем, режем на части, едим и хвалим!

"Вкусно!" А в руках - ничего. Мальчик ползет на четвереньках и мяукает, он кошка. Прекрасно. Что у меня в кулаке? Мышка. Мышка для кошки. Выпускаю - лови!

"Хочу все знать" - это замечательно. Но еще дороже - "хочу представлять", "хочу придумать". Знания ребенок получает в школе, в книгах, с телеэкрана. Но кто, кроме нас, толкает его к мечте и фантазии?

Рассказываем детям сказки. Дети очень любят сказки, придуманные на их глазах, с паузами, затруднениями, с выбором: что делать герою? Маленький не только ждет, он и напрягает фантазию. К тому же дети очень гордятся тем, что их папа или мама сами сочиняют сказки. А сочинять их легко, стоит один раз попробовать и дать себе волю фантазировать. Не вспоминать, а фантазировать.

Один мальчик, когда ему говорили, что он врунишка, отвечал: "Я не вру, я фантазирую!" Отличать ложь от фантазии не всегда легко. Если нам говорят, что окно разбил ветер, колдун, незнакомец в черной шляпе - это одно; если говорят, что окно разбил соседский мальчик Женя - это другое...

Прекрасно, когда мальчик выучил уроки и получил "пять". А не выучил уроки, но получил "пять"? Ловкач или молодец? Не будем торопиться с осуждением. Выучить все уроки можно лишь в школе; в жизни все уроки не выучишь; в жизни чаще всего приходится исхитряться. Если ребенок привыкнет отвечать лишь тогда, когда он знает урок назубок, - он пропал. "А ты сообрази", - говорим мы сыну вместо нравоучительного: "Надо было делать уроки!" Конечно, надо было. Но надо быть и находчивым, надо быть и творческим человеком!

Во всяком творчестве две стороны: изобретение и оценка. У мастера фантазия и смекалка, но у него и вкус, какое-то внутреннее мерило - оно заставляет его не удовлетворяться слабой работой, искать новое, отбрасывать банальное и уродливое. Изобретение дается любознательностью и воображением, оценка - вкусом, который дается нам от природы как чувство меры и соразмерности и развивается в соприкосновении с красивым.

Первой заповедью поставим себе - не бранить вкус детей: "Ну что за дрянь ты читаешь, ну что ты слушаешь, ну как тебе не надоест?" Вкус к прекрасному развивается медленно, он буквально созревает и должен созреть сам. Мы воспитываем свой вкус и не навязываем его ребенку. У детей есть право на свой вкус, и часто они любят странные, на наш взгляд, книги и фильмы. Но любят же они ириски и невкусный, приторно-сладкий лимонад? Постараемся проникнуть во вкус ребенка, понять его и принять.

Пользуемся любой возможностью побывать с детьми в театре. Ничто не возбуждает так тоску по красивому, как театр. И никогда не позволяем себе бранить театральные спектакли. В театре живые люди, их нельзя ругать, как, впрочем, не стоит и ругать артистов на телеэкране, об этом уже говорилось.

Пошли в кино? После сеанса не боимся обсуждать фильм не как произведение искусства, а как реальную историю. Художественные достоинства дети научатся понимать позже. Моральное в искусстве для детей важнее чисто художественного. И выкинем из словаря слово "ничего". Вот где нам придется поработать вместе с детьми - борясь со словами "ничего, так себе". Ничего - книга, ничего - фильм, ничего - спектакль... В результате появляются ничего - зрители, а потом ничего - люди. Соберемся с силами и скажем о фильме нечто содержательное. Иногда приходится и во время сеанса думать: а что я скажу о нем после окончания?

Я не люблю классической музыки? Что ж, постараюсь понять ее вместе с детьми, потому что именно в ней, именно в Бетховене и Чайковском то зерно художественного вкуса, без которого нет понимания искусства.

Говоря о спектакле, фильме, картине, мы стараемся навести мысли ребенка на автора: что он за человек? Герой повести Сэлинджера "Над пропастью во ржи" думает о писателе: "Этому человеку я бы позвонил..." А мы захотели бы позвонить автору спектакля?

Крепко подумаем, прежде чем высказать дурное мнение о спектакле или фильме. В этом случае - как можно меньше решительности! Но не стесняемся в выражении восхищения, не боимся выглядеть смешными или восторженными.

Если есть возможность, будем устраивать семейные чтения вслух. Выросшим детям читать вслух еще интереснее, чем маленьким. Если ребенок мало читает, не станем слишком беспокоиться и заставлять его читать. Будем сами больше читать, будем собирать хорошие книги, и придет время, когда сын станет читателем.

В последние годы чуть ли не модными стали фельетоны про мам и бабушек, заставляющих своих детей и внуков учиться музыке. Хлопотливые мамы и бабушки осмеяны вдрызг. А за что, собственно? Именно ребенка без музыкального слуха и надо учить музыке, иначе откуда у него возьмется слух? Рассуждение простое: поскольку ребенок заведомо не станет великим музыкантом, то зачем учить его музыке, зачем его мучить, зачем тратить на него силы и деньги? Но музыкальное образование, музыкальное развитие - само по себе цель. Отчего никто не пишет фельетонов о том, что вот-де мы учим детей алгебре, хотя у них нет математических способностей? Разве приобщение ребенка к музыке, к языку музыки не так важно, как изучение алгебры или химии?

Вот что мы должны делать: давать ребенку как можно больше разных языков, потому что мир многоязычен. Речь идет не только об иностранных языках (хотя они тоже нужны), нет - о языке кисти и красок, о языке мелодии и гармонии, о языке чертежа и детали, о языке цветов и грибов, о языке закатов и восходов, о языке поэтического образа и сказочного символа, о языке театральных декораций и актерской игры. Будем вместе с детьми, напрягаясь душой, овладевать этими языками точно так же, как иностранными: учимся понимать их и говорить на них в какой-то степени. Чем больше таких языков усвоят сын и дочь, тем более многосторонним будет их взгляд на мир, тем богаче будет их душа, тем легче будут они принимать возвышенное и стремиться к идеалу, тем сильнее будут они духом.

Общение, сотрудничество, сотворчество... Но есть в русском языке еще одно слово: соцарствие. Я однажды встретил его. Что оно значит? Не могу и представить себе. Но как-то в телефильме об одном замечательном современном нашем писателе сказали, слегка шутя, что он любил царить в своем доме, царствовать. А может, бывает в доме и "соцарствие"?

Скажут: "Эк занесло его! Еще и соцарствие!" Но всегда ошеломляет разница между тем, о чем мы читаем в великих книгах, и обыкновенной нашей жизнью. Ну что уж так? Ну хоть в мысли, хоть в мечте, хоть в сердечном замирании, хоть ненадолго поднимемся, поднимемся...

А Матвей-то наш маленький отличился!

В 1985 году был в Москве Всемирный фестиваль молодежи и студентов, и кинорежиссеру Владимиру Левину поручено было снять фильм о детской части фестиваля - о том, как жили в Москве маленькие гости со всего света, как они объединились в своем стремлении к миру. Режиссер углядел Матвея, его поразило, как он рассказывал, естественность в поведении мальчика, и он добился, чтобы нашего Матвея включили в число делегатов фестиваля. Он был, если не ошибаюсь, самым маленьким. И так его все полюбили; так он работал - именно работал, соединял старших ребят, веселил их и будоражил; с такой честной гордостью повторял он: "Я из Советского Союза!"; так смешно, так искренне уверял, будто знает много языков - и английский ("сэнк ю вери мач"), и французский ("мерси боку"), и еще какие-то другие, - словом, так он достойно представлял нашу делегацию, что был награжден Почетной грамотой.

А сорокаминутный фильм о детях на фестивале, главный герой которого наш маленький, быстрый, находчивый в ответах Матвей, показывали и по телевизору. Текст от Матвея читает известный артист Евгений Леонов. Рассказывают, что он все время удивлялся, как может мальчик вести себя с такой простотой и независимостью? Фильм Центральной студии документальных фильмов называется "Жил-был Матвей".

Но для честности должен добавить, что Матвей-то наш уже школьник, первоклассник, и пока что беда с ним. Читает, считает, рассказывает, слушает внимательно, хорошо сидит на уроках, но все буквы пишет только печатные и только в зеркальном виде. Уже третья четверть кончилась, уже учительница в отчаянии, уже поговаривают о том, чтобы оставить его на второй год, а он по-прежнему пишет "с" - влево, "ч" - вправо, а косую палочку в печатном "и" - сверху вниз. Буквы прыгают по линейкам как им вздумается, от тетрадей Матвея можно упасть в обморок, и ничего не помогает. Идея старательно выводить буквы глубоко непонятна ему, он пишет так же быстро и небрежно, как взрослые всю жизнь на его глазах пишут, а учительница сердится, говорит, что мальчик не приучен трудиться.

Что делать? Строгими мерами можно было бы научить его, в какую сторону пишется "с" и "е", а в какую "ч"; но что будет утеряно при этой операции, кто знает? Придет время, и научится он писать; и во всяком случае его грех грязнописания меньше греха неверия в мальчика. Не надо все немедленно исправлять, поддаваясь психологии ремонта, и нет в педагогике фразы опаснее, чем "на ошибках учатся".

Дети на ошибках не учатся, дети учатся не на ошибках, а на своих успехах, достижениях. Дети развиваются прибавлением положительного, а не вычитанием отрицательного. Знака "минус" в педагогической арифметике нет, в ней только "плюс", "умножить" да еще "разделить" - разделить с детьми их тревоги и трудности.

Дети. Что поделаешь? Не то, так это. Педагогика от Матвея продолжается. Видно, мальчик еще не всему научил нас.

В телевизионной передаче для молодежи - беседа с восемнадцатилетним парнем, который отбывает долгое наказание за квартирные кражи. Красть он начал в четырнадцать лет. Парень довольно добродушно объясняет, отчего он воровал:

- Воли не было. Знаю, что нельзя, а воли нет.

В этой фразе - вся расхожая педагогика. Тысячи книг написаны по этой трехкодовой схеме:

1. Есть кем-то установленные "нельзя".

2. Знай, что нельзя.

3. Имей волю удержаться от того, что нельзя.

Так все просто: "нельзя + воля". Эта схема, глубоко в нас сидящая, и ведет к порокам и преступлениям. Конечно же, есть великое множество "нельзя", их гораздо больше, чем значится в Уголовном кодексе. Но из этого вовсе не следует, что жизнь человеческая катится по дорожке, с двух сторон огражденной заборами из "нельзя". Все гораздо сложнее. Если бы жили и действовали по схеме "нельзя + воля", то уголовных преступников было бы куда больше.

Вокруг нас полно "нельзя", но изнутри человека вырастает мощное "не могу", которое в тысячу раз сильнее, чем "нельзя".

Воля человеку необходима, но она дана вовсе не для удержания его в границах "нельзя", а для сотворения красивого мира.

Воспитание по схеме "нельзя + воля" - воспитание в два прихлопа, в два притопа; раз-два, раз-два, нельзя - держись, раз-два, нельзя - крепись, раз-два, нельзя - не смей, раз-два, нельзя - смотри! При обедненном этом воспитании "нельзя" становится сладким запретным ходом, а воля, направленная на подавление собственных желаний, погибает.

Парень с телеэкрана потому и попал в заключение, что ему не вкладывали в голову ничего, кроме жалкой схемы "нельзя + воля". Только такая схема ему и понятна, только в нее он и верит; все остальное кажется ему пустым. Так просто: нельзя! Почему нельзя? А потому, что заругают, накажут, посадят. А может, обойдется, может, не поймают. Вдобавок человек чувствует себя героем, свободной личностью: всем нельзя, а ему можно.

Ну а что же вместо этого, привычного? Да все то непривычное, о чем говорилось в книге.

Дети - благодарный народ, дети - народ неблагодарный.

Родители мучают ребенка, чуть не силой заставляют его учиться - ничего, потом скажет спасибо.

Но если "спасибо" отложено на годы, ребенок растет, не зная благодарности, и душа его как в темноте - много ли толку от поздней деловой благодарности?

- Сережа, сходи в магазин!

Нет чтобы ему взвиться как на пружинке и побежать! Надо десять раз повторить. Наконец он поднимается, неохотно надевает пальто и отправляется с таким видом, будто он вовсе не за хлебом. Ну уж ладно, ладно, по дороге, может быть, и купит.

Привыкнем к этому. Забудем пустые фразы: "Сколько раз тебе говорить? Тебе что - сто раз повторять надо?" Все равно не узнаешь, услышал он нас или не услышал. Ответ придет через много лет, словно сигнал был послан на далекую звезду.

Всей нашей жизнью мы приучены: если ты сделал человеку что-то хорошее, то и он с тобой - по-хорошему или уж во всяком случае будет благодарен. Вся жизнь так устроена. А в доме что? Сыну и то купили, и это, и куртку, и магнитофон, и велосипед... А он? Как приносил двойки, так и приносит, как болтался с дружками до полуночи, так и болтается. Хоть бы мать пожалел! Мать ночей недосыпает, куска хлеба недоедает, а он? Неблагодарный.

Идея отдачи, и притом немедленной, если она овладеет родителями, может погубить всю работу воспитания. Идея отдачи естественна в сфере материального производства: вложил рубль - должен получить отдачу в рубль с чем-то. Вклад и отдача измеряются одной мерой, в рублях или тоннах. Не так с отдачей в сфере духовного производства. Родители вкладывают в ребенка нечто материальное - деньги. Силы, жизнь свою вкладывают в него, а отдача? Она нематериальна: свойства детской души. Лишь только мы начинаем измерять отдачу твердой мерой: отметками, помощью в хозяйстве, приличным поведением - мы пропали. Наш труд воспитателя покажется нам бессмысленным, бесконечным и напрасным - где же взять силы, терпения и любви?

С детьми нельзя вести счеты и потому, что душа от этого хиреет, и потому, что вклад и отдача несоизмеримы, да и просто потому, что просчитаемся. Кто завел счеты с детьми, тот просчитается. Дети даны нам для нашего бескорыстия.

Древняя легенда замечательно объясняет, в чем выражается благодарность детей.

...Старый орел с тремя молодыми орлятами залетел далеко в море на маленький островок. Вдруг поднялась страшная буря. Орел подхватил одного из сыновей и понес его над бушующими волнами. На полдороге он спросил:

- Сын мой, видишь, как я забочусь о тебе, как спасаю твою жизнь... Будешь ли и ты так же заботиться обо мне, когда я стану совсем старым и дряхлым?

- О, конечно, отец! - отвечал сын. - Я отплачу тебе тем же, я буду заботиться о тебе так же, как и ты обо мне...

Тогда старый орел сказал:

Дата добавления: 2015-03-31