I. Воспитание общением 3 страница

Я говорю маме: "Придет сын - усадите за стол, подавайте, ухаживайте, любите его!" Мама отвечает: "Да я бы рада. Я с удовольствием! Но я боюсь!" - "Чего?" - "А вдруг он вырастет белоручкой?" И опять все сначала: "Ну должен же он!" - говорит мама.

В хорошей семье никто не знает слов "ты должен". Должен только я.

Пока я сотрудничаю с человеком, я больше озабочен тем, как я выполняю свой долг, а не тем, как выполняет его другой. И детей с первого дня учат, что никто никому ничего не должен, ни с кого ничего нельзя требовать, требуют только от самого себя и все выполняют свой долг, а не следят ревниво за окружающими, делают ли они свою работу. И это самый верный путь воспитания чувства долга.

Жизнь в доме должна идти на возможно высоком уровне активности, деятельности, старательности. Накрывают на стол - должно быть красиво и удобно, учатся - должны учиться, приглашают гостей - должны хорошо принимать их, убирают в комнате - должно быть действительно чисто. Всякое дело требует старательности и внимания, и мы, старшие, вкладываем в любое дело свою старательность и, вовлекая детей в работу, добиваемся высокого результата. Но не высчитываем, кто сколько сделал. Теперь даже в производственных бригадах иногда не учитывают выработку отдельного работника.

От дела - к личности, а не от личности - к делу. Труд воспитывает. Мы не занимаемся детьми, мы не воспитываем их в общепринятом смысле, мы налаживаем жизнь в доме с участием детей, мы все вместе стараемся жить весело - это и есть воспитание.

На домашней работе мы обычно и спотыкаемся. Довольно часто наши суждения о ребенке сводятся к одному: помогает по дому - хороший сын, не помогает - дурной. Мытье посуды становится мерилом человеческой доблести, подметание полов заменяет все другие отношения. Кто метет и моет, тот и хорош. Но домашняя работа - очень невыгодный с педагогической точки зрения труд, по ней нельзя судить ни о лени, ни о трудолюбии, и в одной только домашней работе трудолюбия не воспитаешь. Поэтому школа предусматривает серьезное трудовое воспитание: ребенку надо дать возможность трудиться в мастерской, на заводе, в поле - везде, где требуется производительный труд. Когда дети работают вместе с родителями в поле, они действительно помощники, они приучаются к производительному труду. Но подметание полов вовсе не то же самое, что работа в поле. "Застели постель, почисть ботинки, мог бы помочь матери, видишь, я с ног сбилась, принеси, подай!" - у всех этих дел нет конца, нет результатов, нет плодов, они не приносят главного, что должна приносить работа, - радости. Нам приходится принуждать ребенка, и он мысленно привыкает, что работа - это неприятность. Воспитывают трудолюбие, а получают стремление избегать труда. Ребенку исподволь внушается уродливая мысль, будто труд есть наказание.

И уж во всяком случае, если ребенок не приучен помогать, если дочка моет посуду только с боем и криком, то в один день ее не перевоспитаешь, и надеяться на то, что вот я погромче крикну, найду слово пообиднее, и у нее вдруг заговорит совесть, она засучит рукава и возьмется за грязные тарелки, - надеяться на это трудно.

Нравственное отношение к труду возникает в самые первые годы жизни, когда ребенку предоставляют возможность самому о чем-то заботиться. Забота - сердечное дело, она бывает только добровольной. Труд может быть и подневольным, а работа всегда свободна.

Если присмотреться к домашним, служебным и другим нашим занятиям, то легко заметить следующее свойство всякой работы: она требует определенного количества забот, не больше и не меньше. Определенная забота нужна для поддержания дома в чистоте, для покупки хлеба и так далее. Если один человек берет на себя всю заботу, то другой неминуемо перестает заботиться: дело этого не требует. И в языке нашем: "Разделить заботы:" - подразумевается, что у забот есть определенный объем, который можно разделить. Решено, что мальчик ходит за хлебом. Мама с утра начинает напоминать: "Ты не забыл? Посмотри, есть ли хлеб, сходи - это твоя обязанность". Ходит за хлебом мальчик, а заботится и, следовательно, воспитывается мама. Потому что человека воспитывает не столько работа, сколько забота о ней. Мама взяла на себя заботу, и мальчику можно не беспокоиться: когда нужно будет, скажут, и он пойдет. Если мы беспокоимся сами, мы не даем возможности беспокоиться ребенку. Кто с детства привык, что его заботы постоянно кто-то разделяет, тот и всю жизнь будет надеяться: ничего, как-нибудь получится, кто-нибудь позаботится. Позже появится и циничное: "Дураки всегда найдутся". Единственный выход: поручив какое-нибудь дело, выкинуть его из головы, перестать о нем беспокоиться. Тогда ПОСЛЕ многих неприятностей и обедов без хлеба наступит наконец момент, когда беспокоиться о хлебе будет мальчик.

Кто решил воспитать заботливого ребенка, тот должен заранее смириться с тем, что многое в доме пойдет кувырком. Распределение обязанностей в семье? Нет, пожалуй, получится лучше, если каждая обязанность разделяется в семье всеми. Не так - я работаю, ты учишься; я натираю полы, ты покупаешь картошку. Каждое дело вместе! Это не значит, что мы идем вместе в булочную, но я, взрослый, участвую в этом походе: снаряжаю в магазин, оцениваю покупку, выслушиваю рассказы о приключениях по дороге в булочную.

Но сколько нужно терпения, чтобы дождаться, пока чувство заботы проснется в ребенке!

Извечная проблема всех родителей: ребенок не убирает игрушки. "Что из него вырастет, если он сейчас такой неряха?" Это продолжается годами. Напомню историю о моем товарище, которого не видел много лет. Спрашиваю, как жизнь, как дети. Он жалуется: "Да вот все с сыном ругаемся". Сыну идет тридцать пятый год. Он инженер, изобретатель, кандидат наук. "Из-за чего же вы ругаетесь?" - "Да понимаешь, никак не научится убирать в своей комнате!" Как началось в два или в три года, так и продолжается до тридцати лет. Вся жизнь ушла на то, чтобы научить сына убирать за собой.

Можно точно установить, когда начинается правильное воспитание: с той минуты, с того дня, когда мы впервые сказали ребенку "спасибо".

Мы весьма озабочены тем, чтобы ребенок вырос благодарным, вежливым, говорил нам "спасибо".

Но душа ребенка растет не на тех "спасибо", что он говорит, а на тех, которые мы ему можем сказать.

Кто не привык просить детей, а только распоряжается, тот думает, что просьбы - это бесконечные дебаты и уговоры, пререкания и споры. На самом деле именно просьбы споров не вызывают, и в семье, где развита культура просьбы, невыполнение ее - редчайший случай. Тогда уж все расстроены. И сама эта тревога ведет к укреплению душевной связи, а не к разрушению ее, как бывает при невыполненных требованиях.

Просьба от распоряжения тем и отличается, что на распоряжении необходимо настаивать, чтобы не потерять авторитет, а на просьбе, наоборот, настаивать нельзя. Когда мы просим, мы должны быть готовы к тому, что нам откажут. Ничего обидного, но даже когда обидно, то это небольшая цена за такую дорогую вещь, как контакт с детьми. Просто в следующий раз будем осмотрительнее. Нелепо говорить: "Я тебя прошу, учись хорошо". Ребенок не может вдруг начать хорошо учиться. Но его начинают упрекать: "Я же тебя просил:" А немного погодя следует и вывод: "Моего хоть проси, хоть не проси". Или еще так: "Прошу тебя, не шали", - а он не может не шалить! "Прошу тебя, потише", - но у него гости-третьеклассники, они не могут "потише"!

Обычно мы в таких случаях повторяем свое "я прошу", но железным голосом. А нельзя. Научимся сами и детей научим искренним просительным интонациям. Просительные - не искательные; просящий уважает другого, но уважает и себя. Воспитанный ребенок от невоспитанного отличается точностью интонаций в просьбах.

Из десяти просьб "можно я:", "разреши мне:" я стараюсь выполнить по крайней мере девять. Никакая просьба детей, даже самая нелепая, не возмутит меня: "Ты что, с ума сошел?"

У одних людей при любой детской просьбе первое побуждение - "нельзя!". Потом начинают размышлять: а почему, собственно, нельзя? Но они думают, что воспитывать - значит почаще повторять "нельзя". Нет, я буду для своих детей "человек-можно", а не "человек-нельзя". Моя первая мысль, первое побуждение - "можно!". Потом уж прикину, нет ли тут очень большой опасности для ребенка. Спросил разрешения, значит, взял на себя какую-то обязанность. Значит, думает обо мне, беспокоится обо мне, заботится. Если я не разрешу, он рано или поздно поступит по-своему, и начнется: "Ты почему не спросил меня?" - "А ты все равно бы не разрешил". - "Откуда ты знаешь?" - и так далее.

- За всю жизнь дети ни разу меня не ослушались, ни единого разу, - говорит он.

- Это было, потому что я ни разу в жизни ничего им не запретил.

Нам кажется, будто запреты воспитывают, а разрешения балуют детей. Иногда так именно и бывает, потому что, запрещая, мы сердимся, волнуемся, тратимся душой, а разрешаем легко, равнодушно. В запреты вкладывают больше души, чем в разрешения, оттого они и воспитывают лучше! Значит, будем разрешать детям все, о чем они ни попросят, но - активно. Хочешь идти играть в футбол? Иди, а потом уроки вместе сделаем, я тебе помогу. А с кем вы играете? Не будем особенно приставать с расспросами, но проявим интерес, он так нужен ребенку.

Разрешать труднее, чем запрещать. Иногда сердце от страха за сына сжимается, а разрешаешь!

Даже в армии, где все построено на распоряжениях, и то просят друг друга. Кутузов у Толстого приказывает адъютанту:

Это в сражении, в дыму и в огне! А мы в наших пустяковых домашних делах командуем, как фельдмаршалы.

В семье, где полностью разрушен контакт с детьми и где перестало действовать волевое начало, где дети не отвечают ни на окрик, ни на брань и даже на побои не реагируют, - в такой семье попробуем перейти к обыкновенным просьбам, это важный шаг на пути к сотрудничеству.

Где просьба - там и выбор, обучение самостоятельности. На каждом шагу предоставляем ребенку возможность выбора, вовлекаем его в наши планы, чтобы он был участником всякого дела. Не исполнитель, а сотрудник.

Если мальчика никак не заставишь одеваться, спросите его: "Ты эту рубашку хочешь или в клетку?" - и чаще всего он переключается на выбор рубашки.

Но вот коварный случай: нужно идти к зубному врачу, а ребенок не хочет, боится, не идет. "Ну для меня пойдем!" - но он не хочет, чтобы ему сверлили зуб даже ради мамы.

Я читал в неопубликованных записках одной прекрасной женщины, как она поступила, когда ее пятилетняя дочь наотрез отказалась идти к зубному врачу.

- Хорошо, детка, - кротко сказала мама. - Не пойдем. Пойдем лучше в субботу в кафе-мороженое.

Конечно же, в кафе-мороженое лучше, чем к зубному врачу!

Пришли в кафе, сели за столик, подходит официантка, выбирают мороженое. Заказ принят и записан, но вдруг официантка возвращается:

- Чуть не забыла, - говорит она, - а справка от зубного врача у вас есть? Маленьким детям мороженое у нас дают только по справке от зубного врача!

- Нет, - сказала мама растерянно, - нет, у нас нет справки. Может быть, поверите? Мы завтра сходим:

- Где твой врач? Поехали к нему, - сказала она сердито.

Мама и с врачом потихоньку договорилась, как и с официанткой. Осмотрев и полечив зубы, врач выписал справку в кафе-мороженое.

Отец восьмилетней девочки рассказывает: "Я целое лето обещал дочери поехать в парк кататься на карусели, но все было некогда, собрались только поздней осенью. Направляемся к каруселям, и я издали вижу, что мы безнадежно опоздали, карусели не работают - холодно, сезон кончился. Что же делать? Сейчас начнутся слезы и упреки: И тогда я сам вдруг начал причитать и плакать: "Ой-ой-ой, карусели закрыты, такая беда, а я так мечтал покататься!"

Дело кончилось тем, что не папа успокаивал девочку, а девочка еле-еле успокоила безутешного папу: "Ну подумаешь, - говорила она, - ну и пусть, мы на следующий год придем, ты не плачь".

Каждый раз, когда у нас возникают затруднения с детьми, мы должны искать выход точно так же, как если бы мы решали математическую задачу.

Нам неоткуда списать ответ, мы не можем подогнать под ответ и даже не можем выбрать задачу полегче. Нам задана именно эта, и мы должны на ней мучиться, пока не решим!

Прекрасное средство воспитания - намек. Профессор Г.И.Волков, известный исследователь народной педагогики, пишет, что в чувашских семьях не принято упрекать детей. Если дети провинятся, то отец действует только в обход, намеком. Сын подрался на улице. Отец не станет его ругать; но за обедом скажет, что он слыхал: кто-то подрался сегодня:

Отец не ждет ответа, покаянных речей. Заряд послан, и в душе ребенка идет невидимая работа. Сын трудится, постигает слова отца.

Когда моим маленьким детям прописывали горькое лекарство, я первый глотал целую ложку: совсем не горько! И дети, когда выросли, рассказывали, что из всего детства это запомнилось больше всего - как отец глотал столовыми ложками горькое лекарство. Да и было-то, наверно, раз или два. А вот поди ж ты, помнят.

- А к чему эти выкрутасы? Нет у меня на них ни времени, ни сил и нервов нет.

- Тогда что ж, - говоришь в ответ, - тогда, значит, так. Воспитывать, не тратя сил, не тратя времени и даже души не тратя, наверно, можно. Но я этого не умею и обманывать вас пустыми советами не хочу.

На выкрутасах вся семейная педагогика держится.

Вот поле постоянной семейной войны - деньги, вещи, "дай", "купи". Как превратить его в поле сотрудничества?

Жадность - чуть ли не первый детский грех. "Жадина" - первая детская дразнилка: "жадина-говядина". Другие дурные свойства еще скрыты, а жадность, кажется нам, проявляется на первом году: "Дай маме мячик", - не дает. Прячет за спину, "мое".

Мама приходит в ужас. Мальчику два года, а он за столом тянет тарелку у матери, норовит отнять, все себе заграбастать. Что из него вырастет? Во имя светлого будущего своего ребенка мама принимает решительные меры. Она - по рукам, она отнимает игрушку у жадного сына, она силой: "Отдай, поделись!"

Она думает, что приучает отдавать и делиться, на самом деле, как мы уже знаем, она учит: сильному все можно, сильный отнимает, отнимать хорошо, вот и мама отнимает; но надо быть сильным, как мама и папа; вырасту - у всех все буду отнимать:

Ребенок тянет к себе игрушку, конфету, мамину тарелку, потому что у него нет понятия "мое, твое, чужое". Весь мир принадлежит ему, и не стоит внедрять с грудного возраста в сознание "мое" и "чужое". Все в доме не "мое-твое", а все - наше, все общее, всего вдоволь, и никто у тебя ничего не берет, ничего не отнимает.

Но отучать от жадности трудно; будем приучать к щедрости. Старая женщина, опытный воспитатель, никогда не дает внуку одну конфету - только две. Чтобы у него было много конфет, чтобы он мог поделиться, если захочет. Она и кусок хлеба прежде переломит, а уж потом даст, чтобы много было. Два печенья, два яблока... Или так: "На конфетку, отнеси маме!" Мальчик настороженно смотрит, осталось ли для него? Осталось, несет маме. "Теперь папе отнеси. Отнес папе? А это тебе". Пройдет год, два, и мальчик спросит: "А тебе где, бабушка?" Но не сразу.

Ребенок должен видеть, что мне ничего не жалко. Я нерасчетливо щедр, я не храню вкусные вещи ни на будущее, ни для гостей. Есть - пожалуйста.

Чем позже ребенок освоит житейскую механику "ты - мне, я - тебе", тем лучше. Я знаю семью, где отец, возвращаясь домой после работы или после долгой отлучки, никогда не привозил ничего детям, чтобы они не кидались к нему со словами: "Что ты принес?" Чтобы они не думали, будто отец обязан приносить. Иногда, раз в году, он появлялся с ящиком яблок или апельсинов, наверное, премиальные получил. Для питания детей нужно по яблоку в день, для воспитания - ящик яблок за все детство. В семье, о которой я рассказываю, родители не дарили детям подарки даже на день рождения, но устраивали щедрые праздники для детей.

Дети могут и не знать, сколько получают их родители и что почем стоит, но они должны знать, что денег в доме в обрез и поэтому просить о покупках нельзя, да и бесполезно: коли нет денег, так что же говорить? Они должны также знать, что при первой возможности родители ничего для них не пожалеют - вот и дорогая вещь, вот и дальняя экскурсия с классом. В таких семьях ребенок ни разу не произнесет фразу "мама, купи" или "мама, дай". Все, что нужно, покупают или дают родители, не ожидая детского унижения, боясь его; покупают и дают с радостью оттого, что у них есть такая возможность; а когда возможности нет, то здесь умеют не слишком огорчаться, и дети не умирают, не страдают, не хнычут и не плачут: нет так нет, что поделаешь.

Выдача денег на неделю, вроде зарплаты, вряд ли разумна. В этом случае я становлюсь должником детей: пришла суббота - гони пятерку. А если у меня ее нет, значит, я виноват перед детьми? В нормальной семье, повторяю, никто никому ничего не должен, но все верят в доброжелательность каждого.

Говорят, что при еженедельной выдаче дети учатся правильно расходовать деньги. Но бережливость зависит не от количества денег, а от многих качеств характера. И так ли уж надо приучать детей копить деньги, рассчитывать и вообще заниматься деньгами? В доме Марины Цветаевой, в ее детстве, детей заставляли мыть руки каждый раз, когда они брали деньги. Многие житейские умения сами приходят со временем, и вовсе не обязательно приучать детей ко всему, необходимому в жизни. Кроме того, какую бы сумму мы ни установили, всегда понадобятся и еще деньги на непредвиденные расходы, так что проблема остается.

И не будем торопиться заменять одну вещь другой, новой. Порвались ботинки? Ладно. Мальчик, будут деньги, куплю новые, а пока походи так. Прорвался локоть на рубашке, мама занята сейчас? Ты закатай рукава: Потерял портфель? Как же ты умудрился? Но всего два месяца осталось учиться, завертывай книги в газету.

Ребенок должен привыкать к лишениям, но к естественным лишениям, а не к педагогическим.

- Дочка, ей семнадцать лет, просит купить сережки за сорок рублей. Покупать ли?

Странные рассуждения: Если сережки некрасивые или у дочки много украшений и они валяются, если это пустая трата денег, то зачем покупать? А если вещь красивая, украшений у девочки нет и деньги есть, то почему не купить? А главное, все равно ведь купит! Посетуют, проведут серию длинных речей на тему "а я в твои годы:", доведут всю семью до нервного истощения и все равно купят, и тем продемонстрируют дочери, что мама просто жадничала. Мало того, что купят дочери сережки за сорок рублей, так мама еще в жадных будет ходить.

- А вот американские миллионеры, - говорит она, - никогда не дают своим детям лишних денег и ничего им не покупают - пусть сами зарабатывают!

- Но, - говорю я маме, - если уж мы коснулись темы, о которой знаем лишь понаслышке (а именно о семейных нравах миллионеров), то понаслышке же скажу, что, насколько мне известно, миллионеры не внушают при этом своим детям, что человек человеку брат, а говорят: делай деньги. Вы же, - говорю я, - не внушаете своей дочери, что каждый рубль надо вложить в дело так, чтобы он принес два рубля? Нет? Так при чем же здесь американские миллионеры?

Покупать или не покупать дорогие вещи - это вопрос наличных средств, а не педагогики. В обычной семье денег на дорогие вещи не хватает, и этим все решается. Дети у нас не на сдельщине. Мы хотим, чтобы они выросли трудолюбивыми, мы приучаем их к труду, но не потому, что купили магнитофон. Была возможность - купили, не было бы возможности - не купили бы, а трудиться дети все равно должны. Но покупать магнитофон, потом попрекать за это? От таких попреков и рушатся добрые отношения с детьми и вырастают люди, глубоко убежденные в том, что и весь мир держится на принципе "ты - мне, я - тебе" или "мы - вам, вы - нам". Если бы все воспитание сводилось к тому, что не надо покупать детям лишнее, как легко было бы воспитывать!

Старшие дети ни разу за всю их детскую жизнь не попросили: "Папа, купи!" Я и слов-то таких не слышал. Но вот Матвей, он растет один, и, словно в наказание нам, словно для равновесия, он на каждом шагу: "Купи!" Купи мороженое! Купи шоколадку! Купи, купи!

- Матвей, - сказал я, - будем говорить по-другому. Как что захочется, ты говори: "А давай мы купим мороженое, а?", "А давай мы:".

Странно, но подействовало! Словами "давай мы" он втягивает меня и сам втягивается в обсуждение. "Купи" - приказ, тут говорить не о чем. "А давай мы купим" - совсем другое дело.

А с пяти лет я стал водить его в "Детский мир", где игрушки. Раз или два в месяц мы идем. Сначала я боялся, думал, замучит своими "купи". Оказалось - нет. Только скажешь, что дорого, - и повторять не приходится. Рядом продается огнедышащий десятирублевый автомат, чудо, а не вещь, а мы покупаем игрушку за пятьдесят копеек. Мальчик весь подбирается, сосредоточивается, держит в уме: "Если ту машинку купили, то можно еще этих солдатиков?" И ни разу мы с ним в "Детском мире" не поссорились, и ни разу он не ввел меня в расход больше, чем на три-четыре рубля. Только надо покупать не одну игрушку, а три-четыре, и нельзя быть расчетливым: "У тебя же есть! Зачем тебе?" Полное доверие, он выбирает, я, если могу, покупаю.

И я точно знаю: вырастет мальчик - и никогда не потребует он дорогую, не по карману, вещь.

Бедный или богатый, ухоженный или запущенный, но красивым наш дом может быть всегда, это доступно всем. В Тарханах, в лермонтовской усадьбе, есть изба дворового человека, превращенная в музей. Привычно слышать: серая изба: А на самом деле - какое богатство красок! Изумрудные флаконы, яркая расписная посуда, цветные изразцы, вышитые полотенца - все яркое, и нет ни одного неукрашенного предмета. Все деревянное покрыто резными узорами, все матерчатое - вышивками, все стеклянное - цветное, все глиняное - расписное. Все, что сделано руками, все красиво, во всем стремление к красивому. А наш дом? Развенчали как мещанское вышивки, дорожки, герань и фикусы - появились дома с пустыми стенами, пустым полом, с бедной стандартной утварью, с клеенками вместо скатертей, с покупными безликими полотенцами вместо вышитых. Дома обеднели по цвету, обеднели линиями, узорами, орнаментами, украшением. Новый модерновый стиль не прививается, потому что и новый стиль - это стиль, а не что попало, и стильные вещи дороги и редки. Нового нет, и старое не поддерживается - как сделать дом красивым? И как хорошо, если встречается ребенку в детстве какой-то, пусть и замкнутый, мирок, где все красиво! Что это - чужой дом, куда ребенок ходит в гости и где решительно все кажется ему красивым? Или Дворец пионеров, где он занимается? Или уголок в саду? Маленькие девочки устраивают "домики": кусочек стекла в земле, а за стеклом засушенный цветок. Крошечный уголок, уголок красивого. Уголок, где решительно все красиво. Вот самый простой способ поддерживать чувство красивого: украшать обеденный стол. Как бы мы ни торопились, как бы мы ни устали, но никогда не позволим себе и детям сесть за неубранный стол, не позволим есть как попало, не переменяя тарелок. Одна минута - расставить все на столе красиво. А может, убрать стол цветами, салфетками, красивым кувшином, хоть он и не нужен? Не будем думать о том, кто за кем ухаживает, кто кому подает, - должно быть красиво, это обязательно! Поразительно, как действует на детей, особенно на подростков, когда в их доме едят красиво. Им начинает казаться, что их дом отличается от всех других домов. И даже если в доме все будет вверх ногами, на кухне должно быть чисто, красиво и уютно. А вещи? При самом небогатом ассортименте все же можно собрать, выбрать красивое. Художники-прикладники говорят, что они могут сделать сервиз, от которого у всех будет хорошее настроение. И могут сделать такой сервиз, что, как поставишь его на стол, все начнут ссориться и сами не будут знать, отчего ссорятся: Хороший способ проверить, покупать или не покупать вещь: представим себе, что она принесет в дом - мир или ссору, успокаивает или возбуждает чувство неловкости, неустроенности? От самой ценной и нужной вещи откажемся, если она раздражает. И ничего не жаль для вещи, которая приносит радость. Как бы ни было трудно, а все же в наше время ребенка можно одеть красиво. Приходилось встречать ребят-подростков, испытывающих большие затруднения в жизни. Мама волнуется, мама спрашивает, что делать: угрюм, застенчив, необщителен: "Да оденьте вы его получше, постарайтесь", - приходилось отвечать. И действительно, приодели парня, и стало ему много легче. Нет возможности приобрести дорогое платье? Но не будем по крайней мере ханжами, не будем упрекать: "У тебя одни наряды на уме". Стремление одеваться модно, выглядеть красивым и красивой далеко не всегда признак пустоты. Представляю себе, как десятилетняя девочка идет к подруге на день рождения - настоящий консилиум дома, военный совет: как ей одеться? Что больше к лицу? И хотя бы одна красивая, ценная вещь должна быть у ребенка. Женщина рассказывала: "Мы жили вдвоем с мамой, жили бедно, но у меня всегда были лучшие туфли в классе". Детей, конечно, одевают по возможности хорошо, но родители должны быть одеты лучше. Ребенок страдает, если он плохо одет, но он умирает от стыда, если плохо одеты родители. Когда родители одеты со вкусом, у ребенка есть надежда, когда же родители одеты плохо - ребенок боится такого же будущего. Он начинает требовать одежды непомерно. Есть люди, которым к лицу все модное. Что ни наденет - прелесть. Есть дети, которым приходится быть более строгими в выборе одежды. Трудная наука быть красивым - узнать, что годится тебе, а что не годится, и какой цвет - твой, и какая прическа - твоя. Если эту науку обойти - дети будут потом страдать всю жизнь. И вот где еще красота: осанка, движение, физическое развитие и просто манеры за столом! Внешняя красота зависит от внутренней, но и внутренняя, духовная красота тоже зависит от красоты внешней, особенно от осанки и манер; они взаимозависимы, эти два вида красоты. Бернард Шоу показал в "Пигмалионе", как можно создать совершенно нового человека, если изменить его произношение и манеры. Более поразительного примера воспитания не знает мировая литература. А учитель маленького Гете добивался от него красивого почерка, потому что, считал он, почерком образуется характер.

Один знакомый мне семиклассник убежал зимой из дому. Объявили розыск, парня нашли где-то в поле, чуть не замерзшим, привели домой, отогрели.

- А там нет обязательного образования, я в газетах прочитал...

Где тот ребенок, который выучился потому, что его принуждали? Спрашивать уроки с десятиклассника, который не делал их с шестого класса, - бессмыслица. Не может он готовиться к экзаменам, если прежде не учился, а только сидел в школе. Поэтому каждый родительский упрек, сам по себе справедливый, нагоняет на парня лишь тоску. Он и рад бы учиться, да не может, так неудачно сложилась его школьная судьба. Что теперь - его же и проклинать? Его же и виноватить? Ему же и закатывать ежедневные скандалы, которые ни на шаг не продвигают дело, а лишь вызывают озлобление?

Воспитание, при котором не учитываются уже сложившиеся обстоятельства, а продолжают настаивать на общих правилах, теряет силу. Да, дети должны учиться, обязаны учиться, это важно и для них, и для страны. Все верно. Но надо исходить из наличных обстоятельств. Ведь неучение - всегда вина ребенка и всегда его беда. Чего же видеть только вину, а на беду закрывать глаза?

Много лет назад мне было поручено составить текст для фильма режиссера В.Виноградова "Час ученичества". Там был такой эпизод: девочка-семиклассница учила маленьких рисовать зайца. "Зайца рисовать очень просто..." - начала она, показала на доске, как же его рисовать, а потом ходила вдоль парт и помогала первоклашкам одному за другим. Девочка эта была прирожденная учительница. Всматриваясь в ее работу, я понял - у нее есть простое педагогическое правило, оно в трех словах:

Позже, после выхода фильма на экран, я встречал эту формулу и в педагогических трудах: