Основные черты культуры Средневековья

Влияние христианской религии на все сферы обще­ства.

2. Сосуществование новых христианских образов, сюясетов и старых языческих, связанных с народной куль­турой.

Каноничность.

Анонимность.

Символичность и аллегоричность.

1. Влияние христианской религии на все сферы обще­ства. Божественное начало, выраженное через богословие, пред­ставляло собой наивысшее обобщение смысла материальной и духовной деятельности средневекового человека.

Теологическое мировосприятие и мышление становится но только господствующим, но и единственно возможным, подчи­няющим своему контролю все сферы жизни — как материаль­ной, так и духовной. Соответственно, средством духовного еди­нения становится церковь, которая превращается в организован­ную иерархию с единым центром в Ватикане во главе с Папой Римским.

Средневековое искусство отняло у своего героя волю к действию и передоверило ее Богу, сделав человека существом страдательным, которому все дано свыше, и объяснив мир Бо­гом. С одной стороны, это явилось отрицательной тенденцией, ограничивающей художественное творчество и развитие мысли. С другой стороны, огромным достижением средневековой куль­туры была ее этическая направленность. Важнейшее и цен­нейшее духовное качество, утверждаемое средневековым ис­кусством в человеке, — благочестие, когда все явления и по­ступки человека сопоставляются средневековым сознанием с гло­бальным конфликтом добра и зла, а история мира предстает как некий единый всемирно-исторический спектакль спасения.

Средневековая культура имела свои наиболее характерные формы и жанры:

♦ в архитектуре — собор;

♦ в живописи — икона, фреска, мозаика;

♦ в скульптуре — изображения Христа, Богоматери, святых;

♦ в литературе — для образованных — богословский трактат, стихи и песни вагантов, куртуазная лирика, рыцарский роман;

♦ для слушателей из низов — массовая литература: пропо­веди, жития (жизнеописания) святых, летописи, пенитенциалии (сборники с вопросами на исповеди для полуграмотных священников из крестьянской среды, содержащие также перечень наказаний за разного рода грехи и преступления перед цер­ковью), видения божьих избранников (жанр, где произведе­ния имели каноническую форму с описанием смерти или чудес­ного попадания избранника на небо — в рай и ад, и последую­щим рассказом о прелестях первого и ужасах второго, а также упоминанием конкретных лиц, пребывающих после праведной или греховной жизни в блаженстве или вечных муках).

Раннехристианское искусство постепенно отошло от эсте­тических принципов Античности, где вместо объемности, пластичности присутствовали плоскостность, отсутствие перспекти­вы; одухотворенности тела провозглашалась одухотворенность духа; красота стала складываться из материальных и духовных компонентов и отражать сияние Бога; причем красота, дающая наслаждение, стала включать в себя ритм, мудрость, разум, вечность, любовь, покой (в то время как у греческих философов красота выступала как соразмеренность, ясность, пропорциональ­ность и не включала в себя духовные, нравственные критерии).

2. Сосуществование новых христианских образов, сю­жетов и старых языческих, связанных с народной куль­турой.

Парадоксом средневековой культуры становится взаимодей­ствие фольклорной традиции с официальной церковной доктриной, когда многие тексты, помимо желания авторов, «инфицируются» фольклором. Конечно, долгое время гарантом единства веры был сакральный язык — латынь, на котором была представлена вся богословская литература (более того, в тече­ние долгого времени это был единственный письменный языки Следовательно, быть грамотным в эпоху Средневековья значило знать латынь. Отсюда деление людей на literatti и illiteratti — знающих латынь и не знающих. Люди, не обученные книжному языку, неграмотные, назывались idiatae, причем слово это было лишено современной негативной нагрузки. Так, в Деяниях апос­толов (4; 13) апостолы Петр и Иоанн названы «людьми не книж­ными и простыми» — homines sine litteris et idiotae.

Но живая речь и фольклорное мышление проникали и в литературную речь. Причинами этого процесса являлись сле­дующие факторы:

♦ церковь стремилась завладеть сознанием каждого слуша­теля — отсюда простой язык, опора на фольклор и его стилис­тику, образы и сюжеты,

♦ переписчики книг Священного Писания, вносящие изме­нения в тексты были, как правило, вчерашними крестьянами,

♦ сами священники часто являлись выходцами из народной среды (по слову Ф. Энгельса, это «плебейское духовенство»).

Таким образом, в результате взаимодействия церковной иде­ологии с дохристианской народной культурой сложился куль­турно-идеологический комплекс народное христианство или приходской католицизм. Эти черты народной культуры про­никали даже в жития святых, что сказывалось в приписывании участия во всех исторических событиях одному герою, безза­ботности в отношении географии и хронологии (события кочуют из эпохи в эпоху, из местности в местность), домини­ровании чувства над разумом (равнодушие к идеям, но воз­будимость эмоциональная), невосприимчивости к абстрак­циям, склонности к наглядной материализации идей, не­критичности, наконец, наделении христианских образов чертами героев национального эпоса.

Подобный пример живучести героических народных идеа­лов приводит А. Гуревич (Проблемы средневековой народной куль­туры. М., 1981), где в саксонской поэме IX в. «Хелианд» («Спа­ситель») Христос выглядит не столько учителем, сколько воин­ственным конунгом, возглавляющим дружину апостолов, Сатана становится воплощением вассальной неверности, борьба добра и зла нисходит с уровня духовного противостояния до вооружен­ной борьбы, Иуда воспринимается нарушителем присяги, а сак­ральные слова Христа в новой трактовке звучат так: «Один из вас, двенадцати, нарушит верность мне, продаст меня своим князьям, гордым господам». Таким образом, перевод Евангелия на саксонский язык означал перевод из одной системы сознания в другую — духовное сочинение становилось германской герои­ческой песней о подвигах и вождях.

Аналогичным образом, т.е. буквально, понимаются некото­рое эпизоды Священного Писания. Когда одна монашка, спрятав деревянное распятие под подстилку, плакала, не найдя его и Христос сказал: «Не плачь, дочь моя, ведь Я лежу в мешочке под подстилкой твоей кровати», или другая затворница, засунувшая распятие в какую-то щель, вскричала: «Господи, где Ты? Ответь мне!» — и тотчас нашла его, то было бы совершен­но ошибочно истолковывать эти сцены как «искание Бога» в ду­ховном смысле — обе искали «своего Господа», т.е. именно рас­пятие, а оно откликалось на их призывы.

Весьма популярен был «пример» о сардинском епископе, проповедь которого на евангельскую тему «Кто ради Меня оста­вит дом, поля или виноградник, тому воздастся стократно» про­извела столь сильное впечатление на одного сарацина, что тот пожелал принять крещение при условии, что если это обеща­ние будет выполнено после его смерти, то его сыновья сполна получат стократное возмещение розданного им нищим имуще­ства. Сыновья действительно явились к епископу, требуя своего. Епископ отвел их к могиле отца, саркофаг был открыт, и в пра­вой руке трупа увидели хартию, которую покойник отдал лишь епископу, но не своим детям. В хартии было записано, что обращенный сарацин получил стократно и благодарит. Букваль­ное понимание христианской заповеди в высшей степени харак­терно для этого способа мышления¹.

Таким образом, совершенно искоренить язычество не удалось. Часть обращенных стала людьми смешанной веры, а христианские представления перемешались с языческими и тра­диционными. Так, христианские святые представлялись кресть­янам магами. Самое главное, что крестьяне хотели видеть в святом, — его умение творить чудеса. Чудо имел право творить только христианский святой, а чудеса, сотворенные другими людьми, объявлялись дьявольскими. Свидетельством того же процесса стало приспособление старых религиозных представ­лений и обрядов к новым христианским.

Дата добавления: 2015-04-23