II.2.3 Искусствознание периода «оттепели» 1954—1964

В середине пятидесятых годов, после ХХ съезда партии и развенчания культа личности Сталина, стало происходить постепенное раскрепощение творческой интеллигенции, начались художественные поиски. В условиях зарождавшейся свободы передовые писатели и художники не могли не задуматься о проблеме творческого метода и особенно о так называемом социалистическом реализме, который, по-прежнему оставался официально единственно признанным. Художественная жизнь этих лет хорошо дана в рубрике «Круглый стол» [ 13 ], в публикациях Ю.Герчука [ 14, 15, 16 ], на сайте фонда А.Н. Яковлева [ 20 ].

«Пришедшее после его смерти (Сталина) к власти «коллективное» руко­водство стало искать новые формы взаимоотношений с деятелями культуры, решило пойти на некоторые уступки и послабления, невозможные в предшествующие годы» [ 20 ].И слова искусствоведа Морозова: «…размывание соцреализма проходило сразу после смерти Сталина… этот процесс размывания и официоза проходил среди искусствоведов и художников» [ 13, с.54].

Это время, получившее название хрущевской «оттепели» — интересное, но драматически противоречивое. Отношения с властью многими поначалу воспринимались как идиллические, но известные встречи интеллигенции с Н.С.Хруще­вым и разгром выставки «30 лет МОСХа» в Манеже (1962 г.), где глава государства в окружении партийных бонз и ортодоксальных функционеров МОСХа и Академии художеств СССР, кровно заинтересованных в сохранении своих привилегированных позиций, устроил знаменитый разгром молодых художников с выкриками. Известны нападки на Втором всесоюзном съезде художников в апреле 1963 года за то, что отступили от главной линии развития советского искусства, разгромная статья в КП от 10 апреля 1963 года «Традиция подвига», приуроченная к съезду. Короткой «оттепели» наступает конец, ужесточаются идеологические рамки. Творцам немного разрешили открыть душу, а потом — в открытую душу им плюнули! Помнились еще недалекие сталинские годы и совсем не удивительно, что кое-кто поспешил покаяться, другие прислушались к критике и сделали выводы [ 9, с.1074]. Искусствовед Манин называет эти мероприятия «постыдными партийными экзекуциями» [ 8, c.245]

Почти все вспоминают это время, как очень интересное. А.Брусиловский: «… Нам всем не казалось, что мы занимаемся чем-то недозволенным, опасным. Такова была сила молодости и инерция хрущевской «оттепели». Но когда в Манеже Хрущев, по подсказке угодливых царедворцев и академиков, остановился перед работами Соостера и цинично спросил: не педераст ли он? — тут уже стало ясно, что занятия искусством могут продолжать лишь самые отважные. С цепи была спущена вся пресса, аппарат пропаганды. Реально замаячила угроза посадки…, — но далее: — каким светлым и естественным воздухом дышали эти молодые люди в то время…» [ 13, с.61—62].

Все эти годы за интеллигенцией велся тотальный контроль со стороны государства, КГБ, ЦК КПСС. Архивные документы: докладные записки отдела культуры ЦК КПСС, КГБ СССР о настроениях среди художественной интеллигенции — спустя много лет, на заре уже XXI века увидели свет, это несколько объемных томов [ 11, 12 ]. Сейчас многое кажется смешным и горьким: письмо С.Михалкова Н.С. Хрущеву с просьбой опубликовать басню, записки отд. культуры о нецелесообразности опубликования басни, так как из нее «можно заключить, что простые люди не способны на волевые действия против неправильного поведения руководителя…» или «Записка президента Академии художеств СССР А.М. Герасимова об «оживлении нездоровых, формалистических настроений…», где просто обзываются и художники, и критики, например, такие выражения: «заушательская критическая статья В.А.Прыткова». Или: «Записка КГБ при СМ СССР Хрущеву о настроения советской интеллигенции, 15 июля 1960 г… в некоторых кругах не изжиты элементы групповщины...» И «отдельные критики и искусствоведы (Каменский, Сарабьянов… дают неправильную оценку, замалчивая лучшие реалистические произведения…», и так далее, и тому подобное — [ 11, с.166, 368, 384].

Ю.Герчук описывает «зловещий случай травли искусствоведа, проявившего симпатию к абстрактным опытам молодого художника» [ 16, с.183]. По доносу был лишен работы и смещен со своего поста Цирлин, председатель бюро секции критики МОСХа за то, что дома имел неосторожность повесить работу своего ученика.

Однако, несмотря на то, что реакционные силы взяли реванш, все-таки вернуться полностью к прежнему не удалось. В этом смысле показательны слова А.Морозова: «… я учился в университете на рубеже 50—60-х годов; и наши учителя, и мы не имели возможности смотреть ни Малевича, ни кого-то другого в экспозиции, но наши преподаватели тайно водили нас в фонды Третьяковской галереи, и мы все это видели» [ 13, с.52].

II.2.4 Два искусства — два искусствознания, период «застоя»

1. Итак, недолгий период «оттепели» закончился, и в середине 60-х годов, был создан идеологический отдел вместо отдела культуры, функционировали идеологические комиссии. Начинался период, позже названный «застоем». Но годы «оттепели» не прошли напрасно. «Железный занавес» приоткрылся, и как бы ни стремились его опять опустить, этого не получилось. Кроме того, творческая интеллигенция уже получила «глоток свободы», слушали зарубежное радио, как-то попадали из-за границы книги. И хотя «неугодных» травили, но все-таки тотального физического уничтожения не было.

В те годы художественная культура отчетливо стала делиться на два пласта — официальный и неофициальный, другими словами, поддерживаемая государством культура и непризнанная им. Отсюда разделение художников на обласканных и не обласканных. Некоторые художники вели двойную творческую жизнь: официальную и для себя, как говорили, «в стол». Этот период 70—80-х годов параллельного существования двух культур позже был назван «застоем», а не признанное властями искусство — «нонконформизмом» или «андеграундом», были и отдельные художники, не примкнувшие к группировкам. Художественная критика тоже разделилась на два лагеря, но, пишет А.Морозов: «Раньше оно (искусство нонконформизма) было объективно как бы вне критики. Конечно, были подонки из советских искусствоведов, которые писали о «подполье» всякие гадости, но большее число наших критиков, не имея возможности работать с этим искусством, все же никогда о нем плохо не отзывались» и далее: «… ни один профессор в этой стране никогда не отвечал за то, какого художника и кто разрешает показывать. Мы тоже были в положении некоторых свидетелей, но не властей, которые решают, показывать Малевича или не показывать…» [ 13, с.50, 52].

Критика, по словам Кауфмана, часть искусствознания, которая по отношению к истории искусства является «авангардом» [ 3, с.3], так как исследует еще не исследованное, но неофициальное искусство фактически нельзя было объективно критиковать, так как любая критика автоматически становилась хулой. И здесь уместно также привести слова В.Еро­феева: «История современного искусства еще с 1970-х годов инспирирована самими действующими лицами — художниками, а все мы — искусствоведы, музейщики, коллекционеры — выступали в основном как марионетки, которых сзади двигают художники…» [ 13, с.19]. Ерофеев также пишет о том, что один и тот же человек, например, вице-президент Академии художеств мог «перед друзьями бравировать своим пристрастием к импрессионизму и символизму, а в прессе — громить… И дело здесь не в ханжестве, а в своеобразном феномене раздвоенности сознания и поведения советского человека» (подчеркнуто Н.Нольде)[ 17, с.192].

В 1970—1980-е годы исследуется западноевропейское искусство ХХ века, анализируются модернистские течения: экспрессионизм, кубизм, абстракционизм, дадаизм, сюрреализм и пр., хотя все опубликованные исследования сопровождались словами, наподобие: «Под модернизмом подразумевается искусство, порожденное кризисом духовной культуры загнивающего капитализма… проникнутое формализмом… общая позиция марксистско-ленинской эстетики по отношению к модернизму несомненна…» или «Искусство модернизма чуждо и враждебно культуре коммунистического общества… искусство социалистического реализма подлинно и современно…» [ 18, с.7—9].

2. Что касается не критики как таковой, а искусствоведения как исторической науки, то здесь можно констатировать совершенно другую картину. Практически все авторы и справочные издания, пишущие об искусствознании советского периода, отмечают высочайший уровень изучения истории искусства и преподавания искусствознания в университетах Москвы и Ленинграда, музейной науки. Высокообразованные специалисты: В.Н.Лазарев — один из величайших представителей отечественной науки [ 5 ], В.Н.Гращенков, его ученик, соединяющий «высочайший профессионализм историка искусства, глубину эрудиции с объективностью и честностью интерпретации фактов» [ 22 ], Д.В.Са­рабья­нов, И.А.Антонова и другие — отмечаются авторами.

Дата добавления: 2015-03-29