Книга четвертая

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Есть мыслители, которые отрицают истинность начала проти­воречия (1005 b 35 — 1006 а 5); и правда, обосновать это начало, как они того требуют, путем логического умозаключения невоз­можно (а 5 — 11); однако тех, кто отрицает это начало, можно опровергнуть и привести к принятию его истинности, если толь­ко они признают, что, говоря то или другое, они вкладывают в свои слова некоторое определенное значение (а 11 — 1007 а 20). Если же начало противоречия устраняется, тогда упраздняется всякая сущность, и по отношению ко всему существующему можно го­ворить только о его случайной данности, а между тем невозмож­но, чтобы снова и снова одно случайное данное давалось в дру­гом случайном данном (а 20 — b 18); далее, отсюда следует, что все вещи представляют собою одно и то же (b 18 — 1008 а 2), и про­тивники этого начала должны также признать и ряд других ана­логичных нелепостей (а 2 — b 11). При этом, хотя на словах они отменяют это начало, в своих действиях они не могут не призна­вать его истинности (b 12 — 1009 а 5).

Есть, однако же люди, которые, как мы указали, и сами говорят, что одно и то же может существовать и не суще­ствовать вместе, и утверждают, что стоять на этой точке зре­ния возможно. К этому тезису прибегают многие и среди исследователей природы. А мы со своей стороны приняли теперь, что вместе существовать и не существовать нельзя, и, пользуясь этим положением, показали, что мы имеем здесь самое достоверное из всех начал. Так вот некоторые требу­ют, чтобы и это (положение) (само) было доказано, (требуют) по невежественности, — так как это ведь невежественность — не знать, для чего следует искать доказательства и для чего — не следует. На самом деле, для всего без исключения дока­зательства существовать не может (ведь ряд уходил бы в бесконечность, так что и в этом случае доказательства не было бы); а если для некоторых начал не следует искать доказательства, то они, вероятно, не будут в состоянии сказать, какое же начало считают они таким (не требующим до­казательства) в большей мере. И, кроме того, возможно и по отношению к их утверждению доказать путем (его) изобли­чения, что так дело обстоять не может, если только возража­ющий (против нас) вкладывает в свои слова какое-нибудь со­держание; если же в них нет никакого содержания, то было бы смешно искать обоснования (в споре) против того, кто не имеет обоснования ни для чего, — (именно) поскольку он не имеет его: ведь такой человек, поскольку он — такой, это все равно, что растение. Что же касается доказательства путем изобличения, то я отмечаю у него вот какое отличие по срав­нению с (обыкновенным) доказательством: человеку, который (в этом случае) дает (обыкновенное) доказательство, можно было бы приписать предвосхищение того, что вначале подле­жало доказательству; если же в подобном проступке оказы­вается повинен другой, то это уже — изобличение, а не до­казательство. Исходным пунктом против всех подобных возражений является не требование (у противника) признать, что что-нибудь или существует, или не существует (это можно было бы, пожалуй, принять за требование признать то, что вначале подлежало доказательству); но (он должен согласить­ся), что в свои слова он, во всяком случае, вкладывает какое-нибудь значение — и для себя и для другого; это ведь необхо­димо, если только он высказывает что-нибудь, так как иначе такой человек не может рассуждать ни сам с собой, ни с (кем-либо) другим. Но если это принимается, тогда (уже) будет возможно доказательство: в самом деле, тогда уже будет налицо нечто определенное. Однако ответственность за это доказательство лежит не на том, кто его проводит, а на том, против кого оно направлено: этот последний, упраздняя рас­суждение, испытывает его на себе. А кроме того, тот, кто дал по этому вопросу свое согласие, тем самым признал, что есть нечто истинное независимо от доказательства, [а потому не все (уже) может обстоять так и (вместе с тем) иначе].

Прежде всего, очевидно, надо во всяком случае счи­тать верным то, что слово «быть» или слово «не-быть» имеет данное определенное значение, так что, следовательно, не все может обстоять так и (вместе с тем) иначе. Далее, если слово «человек» обозначает что-нибудь одно, то пусть это будет дву­ногое животное. Тем, что слово означает что-нибудь одно, я хочу сказать, что если у слова «человек» будет то значение, которое я указал (т. е. животное двуногое), тогда у всего, к чему приложимо наименование «человек», сущность бытия че­ловеком будет именно в этом (при этом не играет никакой роли также, если кто скажет, что (то или другое) слово имеет несколько значений, только бы их было определенное число: в таком случае для каждого понятия можно было бы устано­вить особое имя; так (обстояло бы, например, дело), если бы кто сказал, что слово «человек» имеет не одно значение, а несколько, причем одному из них соответствовало бы одно понятие двуногого животного, а кроме того, имелось бы и не­сколько других понятий, число которых было бы, однако же, определено: ведь тогда для каждого понятия можно было бы установить особое имя. Если же это было бы не так, но было бы заявлено, что у слова неопределенное количество значе­ний, в таком случае речь, очевидно, не была бы возможна; в самом деле, иметь не одно значение — это значит не иметь ни одного значения; если же у слов нет (определенных) значе­нии, тогда утрачена всякая возможность рассуждать друг с другом, а в действительности — и с самим собой; ибо невозможно ничего мыслить, если не мыслишь (каждый раз) что-нибудь одно; а если мыслить возможно, тогда для [этого] пред­мета (мысли) (всегда) можно будет установить одно имя). Итак, признаем, что слово, как это было сказано вначале, имеет то или другое значение и при этом (только) одно. Тог­да, конечно, бытие человеком не может значить то же, что небытие человеком, если только слово «человек» означает не только (какой-нибудь) предикат одного (объекта), но и самый этот объект (как один) (мы ведь выражение «означать одно» принимаем не в смысле «означать (те или другие) предикаты одного», так как в этом случае и «образованное», и «белое», и «человек» значили бы одно (и то же), и, следо­вательно, все будет (тогда) одним; ибо всем этим именам будет соответствовать одно и то же понятие). И точно так же бытие и небытие (чем-нибудь) не будут представлять со­бою одно и то же, разве лишь при употреблении одного и того же слова в разных значениях, — так, например, в том слу­чае, если бы то, что мы называем человеком, другие называли не-человеком: но перед нами стоит не вопрос, может ли одно и то же вместе быть и не быть человеком по имени, но (вопрос, может ли оно вместе быть и не быть человеком) на деле. Если же слова «человек» и «не-человек» не отличают­ся друг от друга по своим значениям, тогда, очевидно, и бы­тие не-человеком не будет отличаться от бытия человеком; следовательно, бытие человеком будет представлять собою бытие не-человеком. В самом деле, то и другое будет (в таком случае) составлять одно, потому что ведь составлять одно — это значит (относиться) как одежда и платье, (а именно — в том случае), если понятие (и здесь, и там) одно. Если же «чело­век» и «не-человек» будут составлять одно, тогда бытие человеком будет обозначать то же самое, что и бытие не-чело­веком. Между тем было показано, что у слов «человек» и «не-­человек» разные значения. Поэтому, если про что-нибудь пра­вильно сказать, что оно — человек, тогда оно необходимо должно быть двуногим животным (ведь именно это означает, как было сказано, слово «человек»); а если это необходи­мо, тогда невозможно, чтобы оно же вместе с тем не было двуногим животным (ибо слова «необходимо должно быть» значат именно: «невозможно, чтобы не было»). Итак, невоз­можно, чтобы вместе было правильно сказать про одно и то же, что оно и является человеком и не является человеком. И то же рассуждение применимо и к небытию человеком; в самом деле, бытие человеком и не-бытие человеком различают­ся по своим значениям, если только быть белым и быть чело­веком — выражения, имеющие различные значения; ведь (нельзя не заметить, что) два первые выражения противоре­чат друг другу в значительно большей степени, так что они (уж конечно) имеют различные значения. Если же станут ут­верждать, что и белое не отличается по значению (от человека), тогда мы снова скажем то же самое, что было сказано и раньше, (а именно,) что в таком случае все будет одним, а не только то, что противолежит друг другу. Но если это не­возможно, то получается указанный выше результат, если только (противник) отвечает то, о чем его спрашивают. Если же он в ответе на поставленный прямо и просто вопрос ука­зывает и отрицания, то он не дает в нем того, о чем его спра­шивают. Конечно, одно и то же вполне может быть и чело­веком и белым и иметь еще огромное множество других определений, однако же на вопрос, правильно ли сказать, что это вот есть человек или нет, надо давать ответ, имеющий одно значение, и не нужно прибавлять, что оно также бело и велико; ведь и нет никакой возможности перечислить все слу­чайные свойства, количество которых ведь беспредельно; так пусть противник или перечислит все эти свойства или (не ука­зывает) ни одного. И точно так же поэтому пусть одно и то же будет сколько угодно раз человеком и (вместе) не-человеком, все-таки в ответ на вопрос, есть ли это человек, не следует дополнительно указывать, что это вместе и не-человек, или уже (здесь) надо добавлять все другие случайные свойства, какие только есть и каких нет; а если противник делает это, тогда он (уже) разговора не ведет.

Вообще люди, выставляющие это положение (утверждаю­щие возможность противоречия), уничтожают сущность и суть бытия. Им приходится утверждать, что все носит случайный характер и что бытие человеком или бытие животным в соб­ственном смысле не существует. В самом деле, если что-ни­будь будет представлять собою бытие человеком в собствен­ном смысле, это не будет тогда бытие не-человеком или небытие человеком (хотя это — отрицания первого); у того, о чем мы здесь говорили, значение было одно, и этим одним значением была сущность некоторой вещи. А если что-нибудь обозначает сущность (вещи), это имеет тот смысл, что бытие для него не заключается в чем-либо другом. Меж­ду тем, если у человека бытие человеком в собственном смыс­ле будет заключаться в бытии не-человеком в собственном смысле или в небытии человеком в собственном смысле, тогда бытие это будет (уже) представлять (у него) (нечто) другое (по сравнению с сущностью человека). А потому людям, сто­ящим на такой точке зрения, необходимо утверждать, что ни для одной вещи не будет существовать понятия, которое обо­значало бы ее как сущность, но что все существует (только) случайным образом. Ведь именно этим определяется различие между сущностью и случайным свойством; так, например, белое есть случайное свойство человека, потому что он бел, а не представляет собою белое в собственном смысле. Но если обо всем говорится как о случайном бытии в другом, то не будет существовать никакой первоосновы, раз случайное свойство всегда обозначает собою определение, высказывае­мое о некотором подлежащем. Приходится, значит, идти в бесконечность. Между тем это невозможно, так как более двух случайных определений не вступает в соединение друг с другом. В самом деле, случайно данное не есть случайно дан­ное в (другом) случайно данном, разве только в том смысле, что и то и другое (из них) случайно даны в одном и том же; так, например, белое является образованным, а это послед­нее — белым потому, что оба эти свойства случайно оказыва­ются в человеке. Но (если говорят) «Сократ образован» — это имеет не тот смысл, что оба эти определения (и Сократ, и образованный) случайно даны в чем-нибудь другом. Так как поэтому одно обозначается как случайно данное установлен­ным сейчас образом, а другое так, как об этом было сказано перед тем, то в тех случаях, где о случайно данном говорится по образцу того, как белое случайно дано в Сократе, (такие случайные определения) не могут даваться без конца в восхо­дящем направлении, как, например, у Сократа, поскольку он белый, не может быть какого-нибудь даль­нейшего случайного определения; ибо из всей совокупности случайных определений не получается чего-либо единого. С другой стороны, конечно, по отношению к белому что-ни­будь другое не будет случайно присущим ему свойством, на­пример, образованное.

<…>

В самом деле, одна и та же вещь может казаться по виду медом, а по вкусу так как глаз имеется два, то при зрении каждым в отдельнос­ти она может иметь не тот же самый вид, если зрение у того и другого глаза не одинаковое. При этом (легко, конечно, най­ти возражение) против людей, которые по указанным выше причинам признают истинным (все), что представляется, и вследствие этого утверждают, что все одинаково ложно и ис­тинно (ведь не представляется всем людям то же самое, и точ­но так же — одному и тому же человеку — то же самое во всякое время, но, напротив — часто в одно и то же время по­лучаются противоположные впечатления; так, осязание, если заложить палец на палец, указывает, что предметов — два, а зрение — что один). (Здесь можно правильно указать, что), напротив, противоположные впечатления во всяком случае не получаются, если взять одно и то же чувство и в одном и том же отношении, при одних и тех же условиях и в одно и то же время, так что возникающее тогда впечатление будет, можно сказать, истинно. Но в таком случае тем, кто выступает (по этому вопросу) не вследствие (реального) зат­руднения, а (только) для того, чтобы выступать, — (таким лю­дям), пожалуй, необходимо говорить, что это вот представле­ние не истинно (просто), а истинно для этого вот человека. И, как уже было сказано раньше, (им) необходимо [также] обращать все (существующее) в отношения и ставить его в зависимость от мнения и чувственного восприятия, так что (с их точки зрения) ничто не возникло и ничто не будет суще­ствовать, если кто-нибудь перед этим его себе не представил; если же (на самом деле) что-нибудь возникло или будет суще­ствовать (помимо этого условия), тогда уже, очевидно, не мо­жет все стоять в зависимости от мнения. — Кроме того, если (мы возьмем) одно, оно (будет стоять) в известном отношении к одному, или к определенной (по количеству) величине; и точно так же, если та же самая вещь представляет собою и по­ловину (чего-нибудь) и равную (чему-нибудь) величину, то (пос­кольку она есть) равное, (она) во всяком случае не стоит в отношении к двойному. Поэтому, если по отношению к представляющему (субъекту) человек и представляемый объект — одно и то же, в таком случае человеком будет не то, что пред­ставляет, но то, что представляется. А с другой стороны, если каждая вещь будет находиться в отношении к представ­ляющему (субъекту), в таком случае (этот) представляющий субъект будет находиться в отношении к бесчисленным по виду объектам.

Что наиболее достоверное положение, это — обратные (друг другу) высказывания не являются вместе истинными, а также по вопросу, какие выводы неизбежны для тех, кто (на­против) выставляет такое утверждение, и почему они его выставляют, (относительно всего этого) ограничимся тем, что до сих пор сказано. Но так как невозможно, чтобы противо­речащие утверждения были вместе истинными по отношению к одному и тому же (предмету), то очевидно, что и противопо­ложные (определения) также не могут вместе находиться в одном и том же предмете. В самом деле, из двух противополож­ных определений одно есть в такой же мере и отсутствие (того определения, которое дается в другом), и при­том отсутствие (определения, относящегося к) сущности; а это отсутствие есть отрицание (известного определения) в облас­ти некоторого определенного рода. Если поэтому нельзя го­ворить верно, вместе утверждая и отрицая что-нибудь, то не­возможно также, чтобы противоположные определения вместе были даны (в чем-нибудь), но или оба они даются с известным ограничением, или же одно — с известным ограничением, а другое — непосредственно (безоговорочно).

ГЛАВА СЕДЬМАЯ,

Формулируется закон исключенного третьего (1011 b 23 — 24),и невозможность его отрицания обосновывается при посредстве ' ряда (в общем семи) аргументов (1011 b 25 — 1012 а 17). Что дало некоторым мыслителям повод отвергать начала, лежащие в основе всякого доказательства, и как надо вести опровержение этих мыслителей (а 17 — 28)?

Равным образом не может быть ничего посредине между двумя противоречащими (друг другу) суждениями, но об одном (субъекте) всякий отдельный предикат необходимо либо утверждать, либо отрицать. Это становится ясным, преж­де всего, если мы определим, что такое правда и ложь. В са­мом деле, говорить, что сущее не существует или не-сущее су­ществует, это — ложь, а говорить, что сущее существует и не-сущее не существует, это — правда. Поэтому и человек, ко­торый говорит (про то, что находится посредине между двумя противоречащими утверждениями), что оно есть, или что его нет, будет (либо) говорить правду, либо лгать. Но в этом случае не про сущее говорится, что его нет или что оно есть, и не — про не-сущее. Далее, то, что лежит между противоре­чащими утверждениями, будет находиться между ними или по образцу того, как серое (находится) между черным и белым, или как то, что не есть ни человек, ни лошадь, (находится) меж­ду человеком и лошадью. Если оно берется в этом последнем смысле, оно не могло бы изменяться: ведь изменение происходит из нехорошего в хорошее или {наоборот) из второ­го в первое. Между тем мы все время видим, что (здесь) изменение совершается: ибо нет иного изменения, кроме как из одного определения в другое, противолежащее ему, и в то, что находится в промежутке между ними. С другой стороны, если мы имеем здесь промежуточное (в собственном смысле), то и в таком случае возникновение белого совершалось бы не из не-белого; между тем в действительности этого не видно. Далее, все, что постигается через рассуждение и через усмотрение разума, мысль наша — как это ясно из определения (истины и лжи) — либо утверждает, либо от­рицает, — ив том случае, когда она судит правильно, и в том, когда — ложно: (действительно) она судит правильно, когда через утверждение или отрицание установит такую-то связь, судит ложно, когда (также через утверждение или отрицание) установит такую-то. Далее, такое «промежуточное» долж­но иметь место наряду с взаимно противоречащими утвержде­ниями во всех без исключения случаях, если (конечно) про него не говорится лишь ради того, чтобы (такую вещь) сказать;а потому может быть и так, что человек не бу­дет говорить ни правду ни неправду, и «промежуточное» бу­дет существовать помимо того, что есть, и того, чего нет, так что, значит, и кроме возникновения и уничтожения будет суще­ствовать еще какое-то изменение (по существу). Далее, если в каких-нибудь областях отрицание ведет за собою, противопо­ложное (определение), то и в них будет существовать такое «промежуточное», так, например, в области чисел — число, которое будет ни нечетным, ни не-нечетным. Но это невоз­можно, причем (невозможность эта) ясно (видна) из определе­ния (чета и нечета). Далее, (с этим промежуточным) придет­ся идти в бесконечность, и число вещей увеличится не только в полтора раза, но (еще) больше. В самом деле, тогда это про­межуточное можно будет отрицать в свою очередь, противопо­ставляя его (прежнему) утверждению и отрицанию (вместе), и здесь снова получится нечто (новое), потому что сущность у него — некоторая другая. Далее, если на вопрос, белое ли это, ты скажешь, что — нет, то этим отвергнуто не что иное, как бытие (того, о чем спрашивалось), а если что-либо не существует, это значит, что мы отрицаем его.

К обсуждаемому положению некоторые пришли тем же путем, что и к другим неправдоподобным мнениям: не имея возможности опровергнуть доводы, выдвигаемые при спорах, они уступают аргументации и признают верным то, что было выведено путем формального умозаключения. Одни, таким образом, выставляют это положение по указанной причине, а другие — потому, что они для всего ищут основания. В свою очередь, началом (для выступления) против них должно всякий раз послужить установление определения. А определе­ние получается (здесь) на основании того, что слова их необходимо должны значить что-то такое; ибо определением бу­дет (развернутое) понятие, знаком которого является слово. И, по-видимому, положение Гераклита, утверждающее, что все су­ществует и не существует, делает все истинным; напротив, учение Анаксагора приводит к тому, что есть нечто посредине меж­ду противоречащими утверждениями, так что все оказывается ложным: в самом деле, когда произошло смешение, тогда смесь, это уже не будет ни - хорошее, ни — нехорошее, так что (о ней уже) ничего нельзя сказать правильно.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Ошибаются как те, по мнению которых все истинно, так и те. по мнению которых все ложно (1012 а 29 — b 22): равным образом — как те, кто всему приписывает движение, так и те, кто всему приписывает покой (b 22 — 31).

После того как это различие нами сделано, надо при­знать очевидным, что и определения, высказываемые в од­ном смысле и по отношению ко всему, не могут быть во всех случаях правильны, как это принимают некоторые, причем одни говорят, что ничто не истинно (ибо по их словам дело всякий раз может обстоять так же, как в том случае, когда утверждается, что диагональ соизмерима), другие, наоборот, (заявляют), что истинно все (без исключения). Эти утвержде­ния почти тождественны с тем (положением), которое выс­тавляет Гераклит: ибо тот, кто утверждает, что все истинно и все ложно, высказывает также и каждое из этих положе­ний отдельно, а следовательно, если то, что говорит Герак­лит, невозможно, то невозможно, чтобы были правильны и они. — Далее, явным образом существуют противоречащие (друг другу) утверждения, которые не могут быть вместе ис­тинными; но также они, конечно, не могут быть все ложны­ми, хотя последнее утверждение скорее могло бы показаться вероятным, если исходить из того, что было сказано (этими лицами). А в ответ на все подобные речи необходимо, как мы это указали и выше в наших рассуждениях, требовать (от собеседника) не — (согласия с тем), что вещь (или) суще­ствует или не существует, но — (признания), что он (своими словами) обозначает что-нибудь, так что в разговоре с ним надлежит исходить из определения, принявши (за основу), что означает ложь или истина. Если теперь ложь есть не что иное, как отрицание истины, то все не может быть ложным; ибо один из двух членов противоречия должен быть истинным. Кроме того, если все необходимо либо утверждать, либо от­рицать, то отрицание и утверждение не могут быть оба лож­ными; ибо ложью может быть (лишь) один из двух членов противоречия.

Ибн-Сина

Відскановано: Ибн-Сина. Логика. // Избранные философские произведения.- М.: 1980, с. 230-232, 286-290

Дата добавления: 2015-05-22