Материалы к анализу стихотворения

Однако строки эти написаны не слабым, а измученным, страдающим человеком. Вокруг Марины — вакуум. Душа ее тянется к родственной душе. Но свидание невозможно. Разрыв, оторванность от любимого человека, разъединенность с духовным двойником в стихотворении блестяще переданы с помощью тире и переноса. Как разрывают сросшееся, так и поэтесса разрывает слова, производит их вивисекцию, разрезая, членя искусственно то, что неделимо. Поэтесса углубляется не в образ, а в слово, в звуковой и морфологический его состав. В этом надрыве — разрыве чувствуется стон, потому что режут по живому: рас-стояния, рас-ставили, рас-садили. И даже те слова, которые написаны слитно (расклеили, распаяли, развели, расслоили и т. д.), все равно читателем воспринимаются всего лишь как временные соединения. А язык наш уже подготовлен поэтессой к тому, чтобы каждый раз делать паузу перед корнем после приставки рас-. И. Бродский отмечает «языковую оправданность любого разлома» в поэтике Цветаевой.

По жанру стихотворение — своеобразное послание издалека близкому человеку. Но можно определить характер стихотворения как обращение, признание, исповедь, плач. Недаром И. Бродский, превозносивший Цветаеву, писал: «Поэзия Цветаевой прежде всего отличается … некоей априорной трагической нотой, скрытым — в стихе — рыданием»[15].

Обратимся же непосредственно к анализу стихотворения М. Цветаевой «Расстояния…».

М. Цветаева, усиливая впечатление разобщенности близких душ, рвет не только слова,

используя переносы. Она (и это ее излюбленный прием) делает часто «неправильные»

переносы в строках, усиливая и без того напряженную эмоциональность:

Расселили нас, как орлов-

заговорщиков…

* * *

Не рассОрили — рассорИли,

Расслоили…

Стена да ров.

Повтор предложений «Рас-стояние: версты, мили…Рас-стояния: версты, дали…» подчеркивают непреодолимость пространства, разделяющего ее с любимым. Для разделенных людей погасли все краски мира, для них земные широты стали трущобами.

Поэтесса с помощью многочисленных тире выделяет эмоционально и семантически значимые слова и словосочетания, душевную напряженность передает с помощью риторических вопросов — обращений к судьбе: «Который уж — ну который — март?!» и восклицательных предложений — жалоб: «Разбили нас — как колоду карт!» Этими предложениями заканчивается стихотворение, накал которого доведен до предела. Об этом поэтическом приеме Марины Цветаевой писал И. Бродский в указанной выше статье: «На уровне звука — стремление голоса в единственно возможном направлении: вверх».

Удивительны контекстуальные синонимы-глаголы. Они синонимичны только в этом стихотворении и именно потому, что обозначают действия, противоположные соединению. Заглянем в словарь:

расставить — раздвинуть, увеличив расстояние между чем-нибудь;

рассадить — посадить порознь друг от друга;

расклеить — разъять, разъединить склеенное;

распаять — расплавить в месте спайки;

развести — разъединить;

рассорить — роняя, рассыпать в разных местах, раскидать;

расслоить — разделить на слои;

расселить — поселить порознь (живших вместе);

растерять — потерять постепенно (многих, многое);

рассовать — разместить, засовывая в разные места (о неодушевленных предметах);

разбить — разделить, расчленить, повредить, разрушить[16].

Читая словарные статьи, испытываешь шок от того, как сухое констатирующее разъяснение слов точно передает то, что сотворила судьба и люди с двумя близкими душами. Примечательно то, что многие из перечисленных глаголов применимы только по отношению к неживым, неодушевленным предметам. Но ведь говорится о людях! Их нельзя разбивать, расклеивать, распаивать, рассовывать!

Е. Евтушенко, анализируя стих М. Цветаевой, отмечает, что не знает «ни одного поэта в мире, который бы столько писал о разлуке, как Цветаева. Она требовала достоинства при расставании, гордо забивая свой женский вопль внутрь и лишь иногда его не удерживая»[17].

Приемом градации Цветаева добивается ощущения обрушившегося горя. В стихотворении практически нет эпитетов, нет прилагательных-определений. И тем не менее чувство одинокой женщины определено чрезвычайно точно с помощью глаголов.

Синтаксический параллелизм также нагнетает атмосферу одиночества и враждебности мира по отношению к любящим сердцам.

В стихотворении возникает тема распятия, наказания. И это усиливает ощущение страдания, напоминает о крестной муке:

В две руки развели, распяв,

И не знали, что это сплав

Вдохновений и сухожилий….

В сплавах атомы разных веществ, соединяясь друг с другом, образуют качественно новое вещество, с новыми свойствами, причем суммируются их достоинства. М. Цветаева чувствует, что их души, перетекая друг в друга, сливаясь «вдохновениями и сухожилиями», образуют неразъемное, неразрывное, неделимое целое.

Если рассматривать ритмику стихотворения, то нельзя не обратить внимания на стилистическую роль цезур.

Рас — стояние: / версты, / мили…/

Нас рас — ставили, / рас — садили,/

Чтобы тихо себя вели/

По двум разным концам земли.

Рас-стояние: / версты, / дали…/

Нас расклеили, / распаяли, /

В две руки развели, / распяв,/

И не знали, / что это — / сплав

Вдохновений и сухожилий.

Не рассорили — / рассорили, /

Расслоили…/

Стена да ров

и т. д.

Многочисленные цезуры (даже в одной строке поэтесса нуждается в нескольких цезурах) дают ей возможность перевести дыхание, перехваченное горем и одиночеством. А. Павловский, говоря о стихе М. Цветаевой, дает образную оценку ее поэтических приемов: «Не жалея стиха, совершенно не дорожа плавностью гармонии или ладом…, она безжалостно резала строку цезурой, усекала стопы, резко — с помощью тире — отбрасывала слово вверх, так что оно начинало звучать в крайнем верхнем углу октавы; если надо, отрезав слог, отшвыривала его вниз, в следующую строку, и снабжала восклицательным знаком… Музыкально-смысловое естество не исчезало, а превращалось в резко индивидуальную музыку поэта-композитора Цветаевой. Музыка была атональной, нередко дисгармоничной, с синкопированными ритмами. От слушателя-читателя она требует почти физического напряжения, внимательного и сосредоточенного вслушивания…»[18].

Интересна оценка С. Бучкиным того же явления в поэтической речи Цветаевой: «Усложненная ритмика, звукопись, сбивающаяся на косноязычие, как будто неконтролируемый синтаксис — это воплощение замысла в той форме, которая представлялась единственной и естественной как дыхание. Потому что поэзия и была для Цветаевой дыханием, не инструментом, но способом жизни»[19].

А сама поэтесса выскажется кратко и емко: «Я не верю стихам, которые льются. Рвутся — да!»

Таким образом, подводя черту под этими заметками, думается, необходимо определить тему и идею стихотворения. Нам кажется, что тема звучит таким образом: «Обреченное одиночество». Идея же стихотворения заключается в том, что автор всеми силами пытается противостоять разобщенности любящих; в строках поэтессы — своеобразный вызов миру, который обрек близкие души на жизнь в изоляции, а потому обрек на страдания. Недаром, будучи в эмиграции, Марина Ивановна написала:

И к имени моему

Марина — прибавьте: мученица.

Б. Пастернака «Зимняя ночь»

Мело, мело по всей земле

Во все пределы.

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

Как летом роем мошкара

Летит на пламя,

Слетались хлопья со двора

К оконной раме.

Метель лепила на стекле

Кружки и стрелы.

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

На озаренный потолок

Ложились тени,

Скрещенья рук, скрещенья ног,

Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка

Со стуком на пол.

И воск слезами с ночника

На платье капал.

И все терялось в снежной мгле,

Седой и белой.

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

На свечку дуло из угла,

И жар соблазна

Вздымал, как ангел, два крыла

Крестообразно.

Мело весь месяц в феврале,

И то и дело

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

Это стихотворение входит в поэтический цикл, что завершает роман Б. Пастернака Доктор Живаго». Он посвящен О. Ивинской. Стихотворение написано под впечатлением встречи-свидания поэта с О. Ивинской на его даче в Переделкино. Уже тогда они поняли, что не могут жить друг без друга.

Эта зима 1945–1946 гг. была поворотной в его судьбе. Пастернак начал работу над романом «Доктор Живаго», который сыграет роковую роль в его жизни. В это же время он знакомится с сотрудницей редакции журнала «Новый мир» Ольгой Всеволодовной Ивинской. Ему было тогда 56, ей — 34 года. О. Ивинская стала закатной любовью поэта, последние 14 лет жизни Пастернака она была его мукой и страстью, стала прототипом образа Лары в «Докторе Живаго». В одном из писем он восторженно говорит о своей любимой: «Она и есть Лара моего произведения, которое я именно в это время начал писать… Она — олицетворение жизнерадостности и самопожертвования. По ней незаметно, что она в жизни (уже до того) перенесла… Она посвящена в мою духовную жизнь и во все мои писательские дела».

Это ее драматическая судьба отразилась в романе, и, в свою очередь, драматическая судьба романа отразилась на ее судьбе. Ольга был арестована. Сталин оставил на свободе Пастернака, но нанес ему предательский удар арестом его возлюбленной. В начале 1949 года Ивинскую увезли на Лубянку якобы за то, что она хотела устроить Пастернаку побег за границу и бежать вместе с ним. В тюрьме ее подвергли пыткам, даже несмотря на то, что она ждала ребенка. Однажды после очередных пыток она очнулась в морге. Потом ей сказали, что произошла ошибка, не туда привезли. Но по возвращении в камеру начались сильные боли, и Ольга Всеволодовна потеряла ребенка. Страданиям горячо любящих людей не было конца:

Как будто бы железом,

Обмокнутым в сурьму,

Тебя вели нарезом

По сердцу моему, — писал Пастернак.

Но есть стихи О. Ивинской, которые звучат ответом любимому:

Играй во всю клавиатуру боли,

И совесть пусть тебя не укорит

За то, что я, совсем не зная роли,

Играю всех Джульетт и Маргарит.

Вскоре после ареста Ольги Пастернака свалил инфаркт, а Ивинская попала на 4 года в мордовские лагеря, откуда была освобождена только после смерти Сталина. В письме к Р. Швейцер поэт писал: «Ее посадили из-за меня. Чтобы добиться свидетельства против меня. Только ее мужеству обязан тем, что меня не арестовали и я имею возможность писать».

А судьба романа оказалась не менее трагичной. «Доктор Живаго» был закончен в конце 1955 года и отправлен в редакцию журнала «Новый мир». Роман был отвергнут по идейным соображениям, так как советские идеологи от литературы увидели в нем искаженное изображение революции. «Дух Вашего романа — дух неприятия социалистической революции. Пафос Вашего романа — пафос утверждения, что Октябрьская революция, гражданская война и связанные с ними последние социальные перемены не принесли народу ничего, кроме страданий, а русскую интеллигенцию уничтожили или физически, или морально…» — это письмо от редакции подписано Б. Агаповым, Б. Лавреневым, К. Фединым, К. Симоновым.

Рукопись романа попала в Италию, где и была напечатана на итальянском и русском языках. Публикация романа послужила дополнительным основанием для Нобелевского комитета присудить Пастернаку премию 1958 года «за выдающиеся достижения в современной лирической поэзии и на традиционном поприще великой русской прозы». Началась травля писателя.

Нобелевский лауреат был исключен из Союза писателей. Под угрозой насильственной высылки из СССР, в беспокойстве о благополучии и самой жизни близких ему людей Пастернак отказался от Нобелевской премии.

Я пропал, как зверь в загоне.

Где-то люди, воля, свет,

А за мною шум погони.

Мне наружу ходу нет,

Что же сделал я за пакость,

Я, убийца и злодей?

Я весь мир заставил плакать

Над красой земли моей.

(«Нобелевская премия», 1959 г.).

Поэт был близок к самоубийству. Его сломила болезнь, от которой он уже не мог оправиться. В последние дни поэта поддерживали друзья и письма О. Ивинской. Из семьи Б. Пастернак так и не ушел, ибо считал невозможным для себя «соединяться на обломках чьего-то крушения». Теперь, как 14 лет назад, он признавался ей: «Золотая моя прелесть, твое письмо как подарок, как драгоценность. Одно оно способно излечить, окрылить, вдунуть в меня жизнь». Это написано 30 апреля 1960 года. Ровно через месяц, 30 мая, его не стало. Когда О. Ивинская пришла проститься с ним, перед ней молча расступились. Ибо все чувствовали, что у этой женщины были «какие-то свои, совсем особые права на скончавшегося».

Слова эти принадлежат Пастернаку. Это сцена, когда к мертвому, утопающему в цветах доктору Живаго приходит в последний раз его Лара.

Конечно, стихотворение «Зимняя ночь» написано под впечатлением конкретного факта из жизни Пастернака. Но, безусловно, оно выходит за рамки автобиографического. Как ни печально, ни О. Ивинской, возлюбленной великого поэта, ни самого Б. Пастернака уже нет в живых. Но свеча, зажженная силой любви поэта, горит всем февральским метелям назло.

Это стихотворение удивительно. Возможно, даже с первого чтения не постигаешь его колдовства. Надо читать, читать стихотворение, желательно вслух. И постепенно ты попадаешь под магию слов, тебя очаровывает волшебная музыка, ты повторяешь как заклинание:

Мело, мело по всей земле

Во все пределы…

И настроение у тебя чудесным образом меняется, душа словно бы очищается, осветляется, возносится:

Мело, мело по всей земле

Во все пределы…

Вы тоже попали под колдовской ритм этих строк? Вы почувствовали с помощью ассонанса, как плачет вьюга, завывает ветер и крутит снежные хлопья? Это все творит удивительная звукопись стихотворения. Недаром, утверждала М. Цветаева, восхищенная талантом Пастернака, он пришел из музыки. Пастернак принес в поэзию «всю несказанность». Читая стихи Б. Пастернака, идешь «ощупью, наугад». И, боясь показаться однообразной, приведу еще одну цитату Цветаевой: «Пастернак нами не читается, он в нас совершается… Пастернак завораживает. Когда мы читаем Пастернака, мы все забываем, кроме Пастернака… Действие Пастернака равно действию сна. Мы его не понимаем. Мы в него попадаем. Под него подпадаем. В него — впадаем». Потому что он — тайнопись, иносказание, шифр.

Конечно, можно наслаждаться пастернаковской «Зимней ночью», не постигая тайны его стихотворчества. Но разве плохо понять, как очаровывает это стихотворение, почему берет в плен, каким образом покоряет? Из чего состоит ткань стиха, нежнейшая «на ощупь»? Какой словесный и звуковой рисунок встает перед читателем? Если ученики постигнут эту науку, то, на мой взгляд, их восхищение стихотворением будет глубже и осознанней. А то, что ученики восхищены «свечой», горящей на столе вопреки февральским метелям, я смогла убедиться за годы преподавания в старших классах. Расскажу лишь о недавнем случае. Зима. За окном снег. Идет урок в 11 классе. Не помню, в связи с какой темой, но говорим о любви, о силе этого чувства. Я внезапно предлагаю ребятам: «Хотите, я вам прочту потрясающее стихотворение о любви?» Начинаю читать «Зимнюю ночь». Когда стихи кончились, в классе повисла тишина. А потом… раздались аплодисменты! Поверьте, я была рада не за себя, что дошла до сердец моих ребят. Я была горда, что Пастернак вызвал у ребят восторг! Уверена, что в мировой лирике не так уж много совершенных стихов, где сплавлены поэзия и музыка в абсолютно идеальных пропорциях. Думаю, что возглавлять этот список будут «Незнакомка» А. Блока и «Зимняя ночь» Б. Пастернака.

У больших поэтов нет ничего случайного. И если мы говорим о звукописи Пастернака, то это не означает, что поэт рассудочно отбирал слова, создающие эффект завывания вьюги или рисующие картину озаренной свечой комнаты. В том-то и чудо гениальных строчек, что поэт интуитивно находит единственно возможные образы, слова, звуки, слышит ту музыку, которая подчеркивает смысловое богатство стихотворения.

Тягучий, протяжный ритм, поразительные ассонанс (созданный звуками И, Э) и аллитерация (прием, основанный в данном случае на повторении звуков М и Л) первых двух строчек в начале стихотворения заставляют нас представить ночное безмолвие, безжизненность пространства, где царит мрак и холод, злобствование метели, швыряющей снежные хлопья в освещенное окно:

Мел о, мел о по всей з емл е

Во все пр е д ел ы….

По смыслу, по тональности, по звуковому оформлению контрастом звучат вторые две строки:

Свеч а г о рел а на ст о ле,

Свеч а г о рел а.

Концентрированное повторение звука А, открытого и широкого, создает эффект противостояния света — мраку, тепла — холоду, огня — льду. Эти две строки, четырежды повторенные в стихотворении, станут его лейтмотивом, ключом к пониманию главной мысли поэта и будут раз от разу звучать все более настойчиво и жизнеутверждающе. Прием градации придает стихотворению вид заклинания, оно воспринимается как вызов судьбе.

Итак, уже в первой строфе зашифровано все, что будет раскрыто в последующих строках. В стихотворении есть два основных символа — метель и свеча. Символы эти многозначны, они приобретают философский характер, достигают вселенского масштаба. Стихотворение построено на антитезе: противодействуют и взаимодействуют (единство и борьба противоположностей) два символа, два мира, две стихии.

Метель — это не просто явление природы, свеча — не просто тающий от огня воск. Пастернак подчеркивает надмирность метели, которая «метет по всей земле», застит свет, сбивает с жизненных ориентиров, угрожает, леденит душу. Она враждебна уюту и теплу, стремится погасить огонь в очаге, мешает соединению родственных душ:

Как ле том ро ем мошкара

Ле т и т на п л а м я,

С ле та ли сь х л опья со двора

К оконной раме.

Ме т ел ь ле пи л а на ст е к л е

Кружк и и стр ел ы…

Снова явление метели создано с помощью повтора согласных Л, М и гласной Э, И.

И даже в человеческом жилище, защищенном от стужи февральской вьюги, нет покоя: «на озаренный потолок ложились тени», на свечу «дует из угла», капает слезами «воск … с ночника».

Что может противопоставить человек враждебному миру и ощущению затерянности в холодном пространстве? Только любовь, «судьбы скрещенье», огонь души.

Когда встречаются он и она, отступают темнота и холод, мир становится надежным, знакомым, узнаваемым. Тогда поэтом используется другая лексика. Автор включает в философские стихи простые и привычные слова: потолок, платье, башмачки, ночник, слезы, воск. Бытие и быт здесь сосуществуют, дополняя друг друга. Предельно конкретные вещи, те, что окружают человека ежеминутно, — входя в стихотворение, получают образное воплощение и становятся олицетворением вечных истин. Обыденное обнажает значительное и вечное… Пастернака «увлекала задача… воссоздать всеохватывающую атмосферу бытия…» (А. Синявский).

Сцена свидания описана предельно откровенно, но и чрезвычайно целомудренно и возвышенно. Мы видим брошенное на стул платье, упавшие на пол башмачки, мелькающие тени, слившиеся воедино:

На озаренный потолок ложились тени

Скрещенья рук, скрещенья ног,

Судьбы скрещенья.

И п а дали дв а баш м ачка

С о стук о м н а пол.

И воск сл езами с н о чника

На п ла тье к апал.

С помощью звукописи потрясающе переданы стук упавших башмачков и медленное падение восковых капель.

В нескольких строчках — любовный порыв двух близких людей, ищущих оплота друг в друге во враждебном мире. Их словно осеняет ангел:

На свечку дуло из угла,

И жар соблазна

Вздымал, как ангел, два крыла

Крестообразно.

Чувства двоих освящены поэтом. Он утверждает: метель бессильна. Она не может задуть горящую свечу. Всемирная метель и хрупкий огонек свечи вступают в противодействие, и побеждает свет! Горящая свеча также перерастает в символ: это маяк для одиноких путников, магнит для любящих сердец, ориентир для жаждущих света, гавань для сбившихся с дороги, пристань для отчаявшихся, уставших и заблудших. Свеча горит вопреки злым силам. Образ свечи имеет в христианской символике особое значение. Христос в Нагорной проповеди говорит: «И зажегши свечку, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме».

В финале стихотворения, которое имеет кольцевую композицию, пропадает значение всемирности метели. Лед побежден огнем, мрак потеснен светом. Метель — всего лишь февральская вьюга, которая обязательно отступит под напором весны. Отсутствие повтора «мело, мело» в последней строфе снимает ощущение безысходности:

Мело весь месяц в феврале,

И то и дело

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

Очень хочется точку в конце заменить восклицательным знаком, потому что уверенность и сила исходят от последних строчек, в них утверждается идея безграничности высоких чувств и силы любви, которая не покоряется обстоятельствам. Автор рассуждает о проблемах онтологического характера, склоняясь к философским обобщениям. Художественной установкой Пастернака является анализ соотношения человека и внешнего мира. Поэт устремлен вглубь, в суть постигаемого явления. Это стихотворение принадлежит к медитативной лирике. Строчки «Зимней ночи» — это своеобразный поток сознания, который равно захватывает явления бытия и быта, внешнее и внутреннее, абстрактное и конкретное. Это своеобразный философский этюд с жизнеутверждающим финалом, в котором сопрягаются элегические раздумья со своеобразными пейзажными зарисовками, что образуют параллель с внутренним миром человека.

Стихотворение метафорично. Обычный мир поэт видит сквозь «магический кристалл». Сам Пастернак определял метафоризм как «естественное следствие недолговечности человека и надолго задуманной огромности его задач. При этом несоответствии он вынужден смотреть на вещи по-орлиному зорко и объясняться мгновенными и сразу понятными озарениями. Это-то и есть поэзия. Метафоризм — стенография большой личности, скоропись ее духа». Многозначная метафора для Пастернака — единственно возможное средство запечатлеть многозначный мир вокруг и внутри человека.

Стихотворение написано четырехстопным ямбом, который как нельзя более удачно передает эмоциональную насыщенность и взволнованность текста. Но вторая и четвертая строки в строфах укорочены и имеют все две стопы. Возможно, эта перебивка ритма и придает энергию строкам, делает стихи динамичными, экспрессивными.

∪ – ∪ – ∪ – ∪ –

∪ – ∪ – ∪

∪ – ∪ – ∪ – ∪И –

∪ – ∪ – ∪

Мы отмечаем чередование мужской и женской рифмы в строках, в зависимости от расположения рифмы определяем ее как перекрестную (АВАВ).

В стихотворении мало тропов: есть редкие эпитеты, помогающие создать цветовой образ:

озаренный потолок — снежная мгла, седая и белая; есть сравнение, характеризующее отношение автора к чувству героев: жар соблазна вздымал, как ангел, два крыла…

Дата добавления: 2015-05-24