Наследие революции

Амнезия националистов

По другим причинам память о 1905 годе оказывается неудобной также и для националистов-русофилов самых различных направлений, от почвенников до государственников. Они, пусть и довольно смутно, обращаются к центральной идее «исторического» славянофильства, то есть идее особого исторического пути России - того самого особого пути, который в последние годы все больше входит в моду. Поэтому для них революция 1905 года исключительно неудобоварима: она омрачает лубочный образ прошлого, на котором они выстраивают свою идентичность. Согласно этому образу, царская Россия - страна патриархальная, общинная и христианская, где царь-батюшка правит своим вечно младенческим народом, а тот отвечает ему сыновней любовью. В этом идиллическом мире нет места конфликтам или социальным противоречиям, поскольку там правит гармония. Таким образом, конфликты могут быть лишь импортированы извне, быть результатом действия тайных врагов России, стремящихся подорвать ее могущество, препятствовать осуществлению Россией спасительной миссии во всем мире и с этой целью плетущих темные заговоры[7]. Враги эти, скажем попутно, всегда остаются одними и теми же: это евреи и/или Запад, то есть два лика современности. В этом контексте революция 1905 года лишается всякой социальной реальности и низводится в ранг вульгарного «заговора» против российского могущества, тогда как деятели этой революции - как социалисты, так и либералы - обвиняются в желании направить страну на проклятыйи развращенный западный путь развития и к ним относятся как к банальным предателям[8]. Вследствиеэтого1905 годсегозарядомсвободыисоциальнойсправедливостиизгоняетсяизпамяти, при том чтоодновременносдуваетсяпыльспортретовконсерваторовиреакционеровразного пошиба, включаязнаменитыхчерносотенцев - ихлюбовькродинеицарювоспевается, аярыйантисемитизмчасто обходитсяосторожныммолчанием[9].

Спустявекуреволюции 1905 годанетдостойных наследников, по крайней мере в России. И действительно, кого бы в этих краях могли заинтересовать такие ценности, как свобода и социальная справедливость? Кому теперь нужна надежда на лучшее будущее для обездоленных, которая век назад вдохновляла революционеров?В этом отношении показательно молчание, окружающее события, идеи и судьбы различных составляющих социалистического и революционного движения, от меньшевиков до эсеров, не говоря уже о более мелких течениях. Обреченные на забвение официальной советской историографией, заклеймившей их как контрреволюционеров и обвинившей их в том, что они сознательно или неосознанно пресмыкались перед буржуазией, меньшевики и эсеры были заново открыты в период оттепели историками так называемого «нового направления» (Гефтер, Тарновский, Волобуев - ограничимся здесь упоминанием самых известных имен)[10]. Эти ученые - хотя, разумеется, в то время они не отвергали марксизм-ленинизм, - именно изучая революцию, сначала 1905 года, затем 1917-го, заново открыли всю сложность политической арены той эпохи, которая на самом деле не сводилась, как декларировала официальная историческая наука, к единственной действующей силе - большевистской партии, - и начали задаваться вопросами о существовавших (все еще в рамках социалистического лагеря) альтернативах большевизму, возвращая им утраченное наследство - идеологическое, политическое и культурное. Не то чтобы эти ученые хотели подвергнуть сомнению ключевое положение официальной истории, то есть идею, что Октябрьская революция была необходима и неизбежна в соответствии с исторической закономерностью. Они всего лишь хотели лучше ее понять, чтобы найти ответ на вопрос, который, возможно отчасти неосознанно, их мучил: как могло случиться, что большевистская революция, вдохновленная теми социалистическими идеалами, с которыми они сами себя отождествляли[11], затем привела к сталинскому аду? Шестидесятники, дети XX съезда, верили, что возможно совместить социализм и свободу, они верили в возможность построения в Советском Союзе, пережившем сталинскую диктатуру, «социализма с человеческим лицом»: новое открытие богатства социалистической мысли в его различных оттенках помогало им обогатить их размышления о настоящем. Для стражей ортодоксии эти неспокойные исследования представляли недопустимую угрозу, и с помощью стандартизации, последовавшей за падением Хрущева, «новое направление» после долгой агонии заставили замолчать; меньшевики, эсеры и все прочие социалисты снова были изгнаны из памяти.

Лишь с новой перестроечной оттепелью историки «нового направления» смогли публично высказывать свои позиции[12] и, снова связывая нити повествования, грубо прерванные цензурой, начали возвращать своих героев в коллективную память. Но в России, которая теперь стремилась поскорее перевернуть страницу реального социалистического опыта, чтобы вернуться на путь капитализма, с которого ее совратила революция, их герои больше никому не были нужны. Они оказались невостребованными. И так же, как в советское время проклятие, которому подвергся капитализм, приводило к тому, что все «буржуазные» партии презрительно бичевались как пережитки прошлого, пригодные лишь для свалки истории, в последнее время проклятие, которому подвергается революция, привело к тому, что, в свою очередь, оказались выброшенными на свалку истории все партии, призывавшие к социализму. Открытие архивов, последовавшее за падением СССР, позволило опубликовать исследования и источники первейшей важности по истории социализма и революционного движения в России (ограничимся лишь несколькими примерами: достаточно вспомнить о монументальной серии документов о партиях меньшевиков и социалистов-революционеров, изданной «РОССПЭНом», или, если говорить о периоде, последовавшем непосредственно за революцией, о подборке Виктора Данилова о крестьянском социализме Филиппа Миронова[13]). Но осуществленные исследования, ценность которых несомненна, практически не находили отклика в общественном мнении, проходили почти незамеченными. Горькая истина состоит в том, что историки вносят вклад в формирование коллективной памяти и того, что принято называть «историческим самосознанием», лишь в той мере, в которой темы, затрагиваемые ими, отвечают общественным требованиям идентичности или политическим требованиям в широком смысле слова.

И в посткоммунистической России, кажется, никому не нужны те, кто противостоял большевикам во имя другого социализма. Они не нужны партии власти, которая лелеет мечту вернуть России мощь, утраченную с крахом СССР, посредством создания сильного и авторитарного государства, нисколько не заботясь ни о свободе, ни о демократии, ни о социальной справедливости. Они не нужны коммунистической оппозиции, которая оплакивает иерархическое и упорядоченное общество реального социализма и, кроме фразеологии, имеет мало общего с историческими идеалами социализма. Они не нужны оппозиции либеральной, которая восхваляет экономический либерализм и обожествляет рынок, забывая о том ущербе, который он причинил в первой половине XX века, и о том факте, что западная демократия второй половины XX века, по крайней мере в том, что касается Европы, - порождение концепции «государства всеобщего благосостояния», с помощью которой европейские страны, вышедшие преображенными из горнила войны, ответили на вызов модерности с ее революционными потрясениями: осуществлять политику перераспределения богатств, чтобы гарантировать тот минимум социального равенства и благосостояния, который сможет позволить большинству населения идентифицировать себя с государственными институтами и разделить ценности, лежащие в основе гражданского сосуществования национального общества. Они не нужны, поскольку идеалы, которые их вдохновляли, кажутся чуждыми сегодняшней России.

Однако иностранный наблюдатель не может не видеть: для того чтобы вернуться на непроходимый путь демократии, России, наоборот, необходимо вспомнить революцию 1905 года и ее неудачливых героев, одновременно как повод для размышления и как строгое предупреждение.

Авторизованный перевод с итальянского Яны Токаревой

[1]В этом отношении показательны сведения, полученные в ходе опроса, проведенного Исследовательским центром Юрия Левады по случаю замены 7 ноября, годовщины Октябрьской революции, 4-м, предполагаемой годовщиной победы над поляками в 1612 году. Мало того, что 63% респондентов выступают против отмены праздника 7 ноября, оказывается, только 18% знают, что 4 ноября празднуется «День народного единства», тогда как более 30% полагают, что по-прежнему празднуется «День примирения и согласия», как переименовали 7 ноября в позднеельцинскую эпоху, а более 50% вообще не знают, что именно празднуется (www.levada.ru, пресс-выпуски от 1.11.2005).

[2]Изобретение традиции - термин, заимствованный из названия знаменитой книги: E. J. Hobsbawm, T. Ranger (Eds.). TheInventionofTradition. Cambridge, 1983. Это одна из первых работ, посвященных теме использования прошлого для легитимации национальной власти и выковывания новой коллективной идентичности в период утверждения новых национальных государств - со второй половины XIX века до Первой мировой войны.

[3] Историографический анализ можно найти в очерках Станислава Тютюкина «Первая российская революция в отечественной историографии 90-х годов» и «Первая революция в России: взгляд через столетие» в издании: Тютюкин С. Десять лет в журнале «Отечественная история». М., 2005. С. 25-48 и 71-102.

[4] Шанин Т. Революция как момент истины. 1905-1907 гг. à 1917-1922 гг. М., 1997.

[5]Этаинтерпретацияпрошлогоутвердиласьв 1990-1991 годыисоставилаидеологическийкостяк русского либерализма в момент распада СССР. Мне уже неоднократно доводилось говорить о ее возникновении, поэтому я позволю себе отослать читателя к моей ранее опубликованной статье (Ферретти М. Расстройство памяти: Россия и сталинизм // Мониторинг общественного мнения. 2002. № 5. С. 40-54), гдеэтот вопрос освещен более подробно.

[6]См. в этой связи: Шанин Т. Революция как момент истины...

[7]Яркий пример - недавно опубликованный под эгидой Института российской истории Академии наук учебник истории, опасный именно потому, что столь авторитетный гриф обеспечивает легитимность довольно сомнительным научным теориям: Институт российской истории РАН. История России. С древнейших времен до начала XXI века: В 2 т. / Под ред. А.Н. Сахарова. М.: АСТ; Астрель; Ермак, 2003.

[8]В вышеупомянутом издании Александр Боханов, автор части учебника, посвященной периоду с начала XIX века до 1917 года, аккуратно избегает употребления неудобного термина «революция».См. об этом также меткие замечания Станислава Тютюкина (Первая революция... С. 75-76).

[9]Например, в случае с текстом Александра Боханова, упомянутом в предыдущей сноске. С. 381-384.

[10]Истории «нового направления», к сожалению, еще только предстоит быть написанной. Она кратко изложена в статье: Поликарпов В.В. «Новое направление» 50-70-х гг.: последняя дискуссия советских историков // Советская историография / Под ред. Ю.Н. Афанасьева. М., 1996. С. 349-400.

[11]Это важный момент, который впоследствии слишком часто отрицали: при чтении богатейшей мемуаристики последних лет часто создается впечатление, что в СССР хоть и был коммунистический режим, но без коммунистов - как, впрочем, и в послевоенной Италии, где, кажется, существовал фашизм без фашистов. Однако не обходится и без исключений, достойных внимания, как, например, прекрасные воспоминания Юрия Буртина, который с привычной для него глубокой интеллектуальной честностью очень отчетливо объясняет, что означало для молодых людей его поколения быть социалистами и верить в ценности Октября (Буртин Ю. Исповедь шестидесятника. М., 2003).

[12]Среди первых публикаций был очерк Михаила Гефтера «Сталин умер вчера», где он поднимал одну из глубинных тем «нового направления» - проблему многоукладности России, то есть сосуществования разных стадий развития, которая составляла отличительную особенность страны по сравнению с Западом и обусловила судьбу революции до того момента, когда она уперлась в сталинизм (Рабочий класс и современный мир. 1988. № 1). Очерки Константина Тарновского, также посвященные этой теме, смогли увидеть свет только после утраты прежней официальной историей доминирующей позиции (Мелкая промышленность дореволюционной России. М., 1995). Впрочем, последняя перед 2005 годом большая конференция, посвященная 1905 году, была организована именно Павлом Волобуевым (см. об этом меткие наблюдения Станислава Тютюкина (Первая революция… С. 77.)).

[13] Данилов В.П. Тихий Дон в 1917-1921 годах. Трагедия Филиппа Миронова. Документы и материалы. М., 1997

Александр Шубин Первая русская революция в системе исторических координат

версия для печати (36013)

«‹ – ›»

Александр Владленович Шубин (р. 1965) - историк, автор книг: Ритмы истории. Периодическая теория общественного развития. М., 1996; Новейшая история. ХХ век (учебник для средней школы). М., 2000; От «застоя» к реформам. СССР в 1977-1985 гг. М., 2001; Вожди и заговорщики. М., 2004; Мир на краю бездны. М., 2004; Анархия - мать порядка. М., 2005, и других. Основой статьи послужил доклад, прочитанный на конференции «1905 год: забытая революция, ее значение и последствия» во Франко-российском центре общественных и гуманитарных наук в Москве. Расширенный вариант будет опубликован в итоговом сборнике по результатам этой конференции.

Революция 1905-1907 годов вошла в пору своего столетнего юбилея еще более загадочным явлением, чем она была для современников. Для одних это - «пролог Великого октября / Великой Смуты», для других - повод для юбилейных комментариев к Манифесту 17 октября и созыву Государственной Думы. Можно посетовать, что «преувеличены» жертвы 9 января, порекомендовать власти твердости в борьбе с революционной напастью. Можно поднимать лозунги «Долой царя Путина!» и выступать за возрождение советов. При этом важно и понимать - в чем сущность явления, какое место занимает первая русская революция в потоке истории.

Мода на постмодерн не способствует систематизации образов и фактов в какой-то системе координат, предполагающей поступательность исторического развития. Революция 1905 года - прекрасный повод для критики исторической мегамодели. В ней все перемешано, на арене появляются то массы рабочих, то матросы, то интеллигенты в пенсне. Крестьяне жгут усадьбы. Все толпятся и мешают друг другу. Множество вождей оказываются героями дня, но не года.

Но при внимательном рассмотрении выделяются потоки, логические связи и самая хаотичная из революций становится примером исторических закономерностей, ключом к пониманию более общих проблем историософии.

Дата добавления: 2015-05-08