Перед боем

Итак, послезавтра! 21 марта 1918 года. Это день решения, в который мы одним ударом кулака доведем до конца огромный ход, разорвем железные цепи и по-следним взмахом ударим нашими штурмовыми к морю. Волна на Запад, четыре года сдерживавшаяся огненными преградами и разбитая, наконец, вспенив-шись, рванется к цели. Пришел час великого прорыва и его оценки, мы пробьем брешь в бастионе, которую никто не сможет заткнуть. Мы разорвем стальную сеть, чтобы массы, которые упорно ждут за нами, схватили ее концы, вгрызлись

в открытые фланги, чтобы развертываясь, преследуя и уничтожа я освятить

нашу непоколебимую веру в себя победой, ясной и полной победой.

В нашем кругу нет никого, кто сомневался бы в этом. Четыре года мы пронесли это убеждение с одного поля сражения к другому, видели, как тысячи гибли на бегу к великому обещанию, во время коротких дней отпуска нас торжественно встречали как исполнителей святой миссии, молодость и все краски мира бро-сили на темные чаши весов и так многим пожертвовали ради наших идеалов, что их закат был бы также и нашим закатом.

Мы в девять лет выучили «dulce et decorum», дома, в школах, университетах и казармах понятие «Отечество» было поставлено в туманном мире нашего миро-воззрения как центр, как Солнце в планетной системе, как ядро в мощном вих-ре атома. На серых стенах коридоров казарм золотые литеры объявляли имена павших на прошлых войнах, и изречения между ними напоминали нам, что мы должны всегда быть достойны этих героев. Памятники генералов на плацах, изучение истории, которая показывала нам, как тесно величие и упадок народа связаны с его войнами, серьезные лица, с которыми поколения офицеров смот-рели на нас с портретов на стенах нашей офицерской столовой, блестящие ор-дена и простреленные знамена, шелк которых только на больших праздниках развевался над толпой: все это сделало войну для нас торжественным и могу-щественным явлением. Мы чувствовали себя как наследники и носители мы с-лей, которые веками передавались по наследству от поколения к поколению, и были все ближе принесены к воплощению. Над всякой мыслью и всяким дей-ствием стоял самый тяжелый долг, наивысшая честь и сверкающая цель: смерть ради страны и ее величия. Таковы были силы, которые высвобождали и броса-ли наружу вспышку давно ожидаемого в нас, силы с такой мощью, кото рую мы считали самой могущественной и непреодолимой, чем все до сих пор. Семья, любовь, вожделения пестрого кинофильма жизни, все меркло в свете этих сил, когда они в опьянении и восторге бросали нас за грани навстречу победе. Если даже работа и была необыкновенно тяжелее, чем нам думалось вначале, то, все же, мы стоим теперь перед вознаграждением, последний конец дороги лежит перед нами, и послезавтра с этим нужно будет справиться.

Капитан как раз говорил. Если даже нам в ходе событий когда -то такие боль-шие слова о славе и о радостной почетной смерти поблекли и стали пустыми, то сегодня у них снова есть звучание и напряжение как когда -то; мы пьем за п о-беду и разбиваем стакану о стенку. Он прав, батальон уже сделает свое дело, мы горды, что как первая волна сможем пронестись над разбитыми ураганным огнем траншеями. Мы товарищи, какими могут быть только солдаты, действием, кровью и образом мыслей сросшиеся в одно тело и одну волю. Испытанные пе-

редовые бойцы сражения техники, мы хорошо знаем, что нам предстоит, но мы также знаем, что в нашем кругу нет никого, кто тайком страх душит перед большой неизвестностью. Трусы не удерживаются в наших рядах; как мы знаем дорогу к врагу, так они умеют находить безопасную землю глубокого тыла. Во-преки врачам и комиссиям они мастерски лавируют между военными госпита-лями, курортами и гарнизонами, где синий мундир и белые манжеты отличают солдата от воина.

Мы часто сердимся, когда они присылают на м открытки «с товарищескими при-ветами» из Боркума и Пирмонта; сегодня ни одна мысль не касается их сфер общества, хорошего тона и хороших вин. Стоять как первые в борьбе: мы все еще считаем это честью, которой достойны только наилучшие. Сегодня мужчина и действие – это содержание дня, и послезавтра лучший рядовой состав вели-кого воинственного народа приставит резец к новому лицу земли. Это день как день Вальштатта, Вены и Лейпцига, где для народа и его мыслей будет проло-ман кровавый проход.

Да, мы веселы и уверены в победе. У этих дней и ночей до борьбы есть стра н-ное обаяние. Все обременяющее утопает в несущественном, мгновение стано-вится восхитительным владением. Будущее, забота, все надоедливое, которым мы затопляли наши хмурые часы, выбрасывается в сторону как докуренная си-гарета. Через немного часов, вероятно, побледнеет тот неясный остров за нами, которому мы, как Робинзоны, пытались придать, среди многих, наш смысл. Деньги, этот источник заботы, станут излишеством и чепухой, стоит пропить последний талер, хотя бы ради того только, чтобы освободиться от него. Роди-тели будут плакать, но время уберет все прочь. Ведь так много мужчин погиб а-ют, девушка все еще найдет себе одного, и ее любовь к мертвому с новым пре-вратится в чувство. Друзья, вино, книги, богатый стол сладких и горьких наслаждений, все угаснет с сознанием, как последний свет свечи у рождествен-ской елки. Умираешь с надеждой, что миру будет хорошо, и как раз в после д-нем вздрагивании чувствуешь, как бегло, в принципе, ты проходил мимо людей и вещей. Великий вечер, решение, забвение, гибель и возвращение из времени в вечность, из пространства в бескрайнее, из личности в то большое, что в св о-ем лоне несет все.

Да, солдат в его отношении к смерти, в жертвовании личностью для идеи, мало знает о философах и их ценностях. Но в нем и его действии жизнь выражается более волнующе и глубже, чем когда-либо книга могла бы сделать это. И снова и снова, вопреки всему абсурду и безумию внешнего развития событий, ему остается сияющая правда: смерть за убеждения – это наивысшее совершение. Она – признание, действие, исполнение, вера, любовь, надежда и цель; она в

этом несовершенном мире сама по себе совершенство и завершение. При этом само дело – ничто, а убеждение все. Пусть кто-то умирает, упрямо упираясь в несомненную ошибку; он сделал самое большое. Если летчик Барбюса глубоко под собой может видеть, как две вооруженные и готовые к бою армии молятся Богу о победе их справедливого дела, то, конечно, одна из них, вероятно, даже две, прикрепляют заблуждение к своим знаменам; и, все же, Бог охватит одно-временно обоих их в своей сущности. Иллюзия и ми р – это одно, и кто умер ра-ди заблуждения, остается, все же, героем.

У меня теперь горячая голова от шума и вина. С тех пор как в первый раз ле г-кое опьянение вина понесло меня, у меня снова и снова есть ощущение осво-бождения. Многим цвета, звуки и переживания становятся ярче, наполненнее, для меня они расплываются в незначительном и отступают приятно и смягченно на далекий задний план, который окружает меня и оживающие мысли как центр. Тогда я люблю сидеть один, чтобы избежать беседы, которая все более скачкообразно и более шумно связывает круг в одно духовное тело, в котором все чувствуют одно и то же, и, все же, каждый слышит только самого себя. П о-этому я встаю и сажусь на скамейку перед нашим домиком, в котором мы встре-чались уже три недели по вечерам, и который окружает нас сегодня в послед-ний раз перед неизвестностью. Он находится близко от военной дороги, по ко-торой и наш полк будет маршировать на запад.

Мы выступаем только завтра после наступления темноты, чтобы прождать еще одни сутки до штурма, скрытно в пещерах и подземных ходах. Уже три ночи бесчисленные тысячи с наступлением сумерек прокатываются мимо нашего до-мика, который лежит как остров в потоке, молча, без песен, без игры, без слова шутки и смеха. Иногда приказ, деловой и безличный, вмешиваетс я в шумный удар подкованных сапог, в дребезжание винтовок о каски, в треск штыков о шанцевый инструмент. Потом длинные артиллерийские колонны снова гремят мимо, от маленьких полевых орудий до огромных мортир на механической тяге. В конце концов, зрителю после этого темного парада людей, животных и техни-ки остается только лишь впечатление серой, огромной силы и воли, которая толкает эту силу к цели. То, что там ночью течет мимо как поток, чтобы в г и-гантском размере накопиться перед пограничными валами, это воля к победе, это доведенная до своей самой краткой формулы сила: армия.

Армия: люди, животные и машины, скованные в одно оружие. Машинами мы хотим растоптать противника, ослепить, задушить, пригвоздить к земле, заки-дать пламенем, раскатать на дне снарядных воронок. Ими мы хотим подавить волю немногих оставшихся в живых таким прибоем ужасных впечатлений, что наши штурмующие войска будут только выдергивать их из их дыр, бездеятель-

ных и с отупевшей улыбкой. Машина – это отлитый в стали интеллект народа. Она в тысячу раз увеличивает силу отдельного человека и только придает нашей борьбе свой страшный отпечаток.

Борьба машин настолько сильна, что человек почти совсем исчезает перед нею. Часто мне, окруженному силовыми полями современной битвы, казалось стран-ным и едва ли правдоподобным присутствовать при всемирно-историческом процессе. Борьба выражалась как огромный, мертвый механизм и распростра-няла ледяную, безличную волну уничтожения над территорией. Это было как ландшафт кратеров на мертвом небесном теле, безжизненный и брызжущий жа-ром.

И, все же: за всем этим находится человек. Только он придает машинам направление и смысл. Это он выпускает из них снаряды, взрывчатку и яды. Он поднимается в них как хищная птица над противником. Он сидит в их утробе, когда они, изрыгая огонь, утюжат поле боя. Он – самое опасное, самое крово-жадное и самое целеустремленное существо, которое должна нести Земля.

Всегда были борьба и войны, но то, что проходит здесь темно и беспрерывно, это самая страшная форма, в которой до сих пор всемирный дух оформил жизнь. И как раз потому, что эти массы так серо и однообразно прокатываются вперед, чтобы скопиться впереди за дамбами в водоем полный огромной потен-циальной энергии, как раз поэтому они пробуждают впечатление чистой силы, идея которой как электрический ток распространяется к одинокому зрителю. Это впечатление хмельной трезвости, подобное которому обнаруживается толь-ко в центрах наших больших городов или в представлениях о силовых полях согласно понятиям современной физики. Здесь уже скрывается цезаристская воля, которая в состоянии справиться с размерами массы. То, что готовится здесь, уже битва в смысле нового времени.

Еще тогда, когда я сидел внутри вместе с товарищами, смех которых звучит беспорядочно через затемненное окно, я был полностью сыном старого време-ни, и мне казалось, что послезавтра старые и святые символы нужно будут по-нести навстречу новым целям. Но здесь, кажется, блекнет шелковый блеск зна-мен, здесь говорит горькая и сухая серьезность, такт марша, который пробуж-дает представление о больших промышленных районах, армиях машин, рабочих батальонах и холодных, современных людях с волей к власти. Здесь говорит техника на своем железном языке и превосходящий интеллект, который исполь-зует технику. И этот язык решительнее и резче, чем любой другой прежде.

Но что это за люди, которые чувствуют себя не соответствующими велениям своего времени? Сегодня мы пишем стихотворения из стали и композиции из железобетона. И мы боремся за власть в битвах, при которых происходящее переплетается с точностью машин. В этом кроется красота, которую мы уже в состоянии смутно осознавать, в этих битвах на суше, на воде и в воздухе, в к о-торых горячая воля молнии усмиряет себя и выражается в овладении техниче-скими чудесами силы. И я могу, пожалуй, представить себе, что позже будет возможна позиция, которая противостоит этим проявлениям с одаренной могу-щественным чувством реальности расой, как например, великолепная орхидея, которая не требует никакого другого права, кроме своего существования.

Все цели преходящи, только движение вечно, и оно беспрерывно порождает великолепные и суровые спектакли. Суметь погрузиться в его возвышенную бесцельность как в художественное произведение или как в звездное небо, это позволено только немногим. Но кто на этой войне испытал только отрицание, только собственное страдание, но не подтверждение, не более высокое движе-ние, тот пережил эту войну как раб. У него не было внутреннего переживания, а только внешнее. Здесь это течет мимо, сама жизнь, великое напряжение, воля к борьбе и к власти в формах нашего времени, в нашей собственной форме, в самой упрямой и самой обороноспособной позиции, которую только можно во-образить. Перед этим могущественным и беспрерывным потоком к борьбе все произведения становятся ничтожными, все понятия пустыми, чувствуется про-явление стихийного, величественного, которое всегда было и всегда будет, да-же если уже давно больше не будет ни людей, ни войн.

Русский Интеллектуально-Познавательный Ресурс «ВЕЛЕСОВА СЛОБОДА»

Если вы хотите автоматически получать информацию о всех обновлениях на сайте, подпишитесь на рассылку --> Новости сайта Велесова Слобода.

Дата добавления: 2015-05-08