Любила ли Кармен Хосе и почему он ее убил? 2 страница

Почему, – возразил клерк. – Так делают в Париже.

Эти слова, словно неопровержимый аргумент, заставили ее решиться» (С. 131).

Этот аргумент был так же неопровержим, как отсутствие амазонки для прогулок с Родольфом. Как только муж предложил купить амазонку, дело было решено в нужном для Эммы Бовари духе.

Измена порождает нескончаемую ложь, в которой тот, кто лжет, путается. Эмма лгала напропалую: если, как пишет Бовари, она шла по правой стороне улицы, то мужу она обязательно сказала бы, что шла по левой стороне. Она выдумала повод еженедельно бывать в Руане якобы для занятия музыкой. На самом деле – для встреч с любовником. Ее путь – путь бесконечных компромиссов с собой, и все большее падение в долговую яму с легкой руки Леру. Когда же дом Шарля Бовари описывают, она пытается что-то сделать, чтобы избежать позора и выручить мужа, еще об этом не подозревающего: она предлагает любовнику Леону ограбить свою контору, где он служит клерком; но, натолкнувшись на непонимание и ужас Леона, она готова уже почти выйти на панель: она предлагает себя сборщику налогов, и в окно жители местечка наблюдают эту сцену и со смехом и ужасом обсуждают поведение госпожи Бовари. Так же отказывает ей в деньгах и бывший любовник, богач Родольф. Ей остается мышьяк: она не задумывается в этот момент ни о будущем горе мужа, ни о ребенке, брошенном ей на произвол судьбы. Ее смерть Бовари описывает сильными мазками, и впервые, пожалуй, читатель начинает сочувствовать госпоже Бовари. Но всё же роман не кончается с ее смертью. Остается муж, который должен узнать тайну ее супружеских измен. Но он прощает ее и так же боготворит, даже тогда, когда хам Родольф, столкнувшись с ним, предлагает ему выпить.

Настоящий герой романа – Шарль Бовари. Под личиной пошлого и недалекого мещанина скрывается подлинная любовь, которая обрывается смертью. Шарль не может поверить в предательство жены и понять все эти трехлетние ухищрения, но, как только он теряет иллюзии насчет своего почти божественного идеала, он умирает, как человек, которому больше незачем жить. Встретятся ли они с женой в раю? Едва ли.

Так можно ли считать Гюстава Флобера госпожой Бовари? Она человек, и он описывает ее по-человечески, с сочувствием и любовью, несмотря на то что понимает все ее женские хитрости и самообманы. Да, в определенном смысле он сделался госпожой Бовари, но только тогда, когда ее отчаяние дошло до краев и когда она перестала быть сухой эгоисткой. Ее смерть отчасти примиряет читателя с нею: Флобер хочет, чтобы читатель простил ее и посочувствовал. Не рок виноват в этих обстоятельствах (словечко, которое сначала бросает Родольф для самооправдания, бросая Эмму, а потом муж), а сама Эмма Бовари. Чувство нравственной ответственности – вот что ей не хватало и о чем ратует писатель Флобер. Эгоизм привел в пропасть госпожу Бовари, и это то страшное зло, с которым Флобер намерен до конца бороться и делает это с успехом, расставляя в своем романе нравственные акценты, ясные читателю.

Глава 5. Разрушение кукольного дома во имя человека (по пьесе Г. Ибсена «Кукольный дом»)

Генрик Ибсен в каждый момент действия своей драмы «Кукольный дом» удивляет читателя (зрителя). Читатель готовится к одному и ждет одного развития событий, а действие внезапно развивается, вопреки его ожиданиям, по совсем другому сценарию.

В первой сцене Нора кажется инфантильной, наивной, по-детски доверчивой, ребячливой – не от мира сего, одним словом. Вот почему разговор с подругой ее детства фру Линне читатель может посчитать опасным для Норы. Зачем Нора выдает ей тайну? Не воспользуется ли этой тайной фру Линне в своих корыстных интересах? И вообще что это за тайна у Норы? Каким способом Нора достала деньги? Изменила мужу? И такой вариант тоже читатель проигрывает в сознании, знакомясь с Норой. Впрочем, все эти возможные варианты развития событий Ибсен, как настоящий непредсказуемый художник, разом опровергает.

Завязка интриги, таким образом, деньги. Муж Норы адвокат Торвальд Хельмер тяжело болел, был при смерти. Спасти его могла только Италия с ее целительным климатом. Но денег не было на эту поездку. Взять было неоткуда. Врачи одной Норе сказали о смертельном исходе болезни мужа в случае, если тот немедленно не поменяет климат. Следовательно, сам муж, не подозревая, что ему грозит, не стал бы искать денег на поездку, поскольку и не чувствовал опасности. Нора занимает деньги у Крогстада, хищного, жадного и подлого дельца. Гарантию по заемному письму должен подписать поручитель, уважаемый человек, – в случае с Норой таким человеком стал отец Норы. Но он тоже смертельно болен, и такая подпись убьет старика, ведь ему надо все объяснить, в том числе рассказать о смертельной болезни мужа Норы. Это его окончательно добьет.

Все эти обстоятельства заставляют Нору совершить подлог, то есть поставить вместо отца-поручителя фальшивую подпись, подделанную самой Норой. Такая подделка могла бы и «не всплыть», если бы Крогстад, интриган и мерзавец, не выяснил дату смерти отца Норы. Заемное письмо было подписано от его имени через три дня после его смерти.

Вот и еще материал для, так сказать, мысленного соревнования в силе фантазии между читателем и автором. Автор не дает ни малейшего шанса читателю. Крогстад в сцене с Норой представляется обыкновенным шантажистом, типичным отрицательным героем, отпетым злодеем, который уж если ступил на дорогу зла, то с нее не сойдет никогда. И снова Ибсен опровергает предположения читателя.

Несмотря на то, что Крогстад в полном отчаянии: муж Норы Хельмер, ставший новым директором банка, увольняет его; несмотря на то, что Крогстад решил бороться до конца, чтобы его дети, дети вдовца, не умерли с голоду, – и он ставит Норе новые условия: он будет шантажировать ее мужа до тех пор, пока тот не введет специально для него, Крогстада, новую должность, благодаря которой Крогстад будет фактически единолично управлять делами банка, в противном случае под суд они пойдут вместе с Норой, подделавшей подпись под финансовым документом, – несмотря на этот грубый шантаж, Крогстад оказывается очень неплохим человеком и возвращает заемное письмо Норе и Хельмеру без всяких условий.

Почему Крогстад вдруг так резко изменился? Да потому что он любит фру Линне, подругу Норы. И та тоже в конце концов оказывается глубоко порядочной женщиной и, по существу, спасает Нору. Она, когда-то отказавшая Крогстаду в любви и вышедшая замуж за нелюбимого, но богатого, чтобы обеспечить будущее своим младшим братьям, теперь предлагает Крогстаду взять на себя попечение о его детях, оставшихся без матери, и начать новую, честную жизнь вместе с Крогстадом. Он в восторге от ее предложения, немедленно соглашается и бросает все свои злобные притязания в отношении Норы и Хельмера.

Есть в пьесе и еще два героя, которые, в свою очередь, льют воду на мельницу – главную идею драмы. Это – доктор Ранк и няня детей Анна-Мария, бывшая кормилица Норы. Доктор Ранк – друг семьи. Без него ни дня не может прожить хозяин дома Торвальд Хельмер. Но и Нора также считает его своим другом. Мало того, она отлично знает, что он давно и безнадежно влюблен в нее. В первом разговоре с фру Линне Нора выдвигает как невозможное, чудесное предположение смерть некоего богатого покровителя и ее поклонника, который все деньги завещает Норе, и она наконец-то избавится от тяжкого времени долга. Ибо она выплачивает его уже много лет: на всем экономит, переписывает по ночам разные бумаги, мелкие подачки мужа на женские обновки отправляет в счет долга. Это притом что муж окончательно излечился от своей смертельной болезни в результате ее самоотверженности.

И вот в канун Рождества муж получает высокооплачиваемую должность директора банка. Теперь уже можно не экономить, даже можно побаловать себя миндальным печеньем. В этом любимом лакомстве она отказывает себе много лет. И вдруг Крогстад принялся ее шантажировать именно тогда, когда все могут быть счастливы: дети – от новой елки со сверкающими дорогими игрушками (не как в прошлом году, когда Нора сама вырезала из бумаги и раскрашивала украшения, которые все равно уничтожил кот); Нора и Хельмер – от изобилия в доме и здоровья в семье, фру Линне – от того, что получила от Хельмера работу конторщицы; доктор Ранк – от того, что перед смертью может выполнить просьбу Норы, какую, она пока не говорит.

Одним словом, доктор Ранк – тот самый волшебник-благодетель, какой может легко оплатить Норе оставшуюся часть долга и лишить шантажиста почвы. Но опять Ибсен умнее своего читателя: он как будто дразнит его элементарными сюжетными ходами, а в драме происходит все не так, непредсказуемо, точно в жизни. Доктор Ранк тоже смертельно болен. Это уже третий персонаж смертельно больного. Первым был отец Норы, вторым – ее муж и третьим – безответно в нее влюбленный доктор Ранк. Он, пожалуй, единственный из всех персонажей, кто относится к Норе серьезно, не как к певчей птичке, жаворонку, ласковой белочке (все это эпитеты Хельмера, мужа Норы), а как к человеку, мыслящему и чувствующему, отнюдь не только ублажающего мужа в перерывах между работой в кабинете и на службе.

Оба они – и доктор Ранк, и Нора – в эти трагические дни Рождества на пороге смерти. Нора решается покончить самоубийством, чтобы избавить мужа от позора, на который она его невольно обрекла. Доктор Ранк проводит на себе медицинское обследование и узнает наверняка, что ему осталось жить считанные дни, что он скоро начнет разлагаться, поэтому он хочет затвориться в своем кабинете, чтобы никому не докучать. Казалось бы, почему в этих обстоятельствах Норе не исповедаться доктору, покаяться в своей ошибке и не попросить спасти ее, заплатив оставшийся долг, тем более что доктор с восторгом обещал исполнить любую ее просьбу. Нора даже обнажает для доктора свою красивую ногу в чулке телесного цвета. Тем не менее, когда доктор Ранк признается Норе в любви открыто, его помощь для нее немыслима, и она отказывается от этого, казалось бы, спасительного плана.

Няня Норы и ее кормилица в детстве Анна-Мария отдала свою дочь, только что рожденную, на воспитание чужим людям, чтобы получать хорошее жалованье в семействе Норы и кормить чужого ребенка. Нора никак не может понять, как Анна-Мария могла бросить свою девочку, для Анны-Марии этот поступок представляется самым обыденным и нормальным:

Торвальд Хельмер, мнящий себя нравственно безупречным джентльменом, назидательно внушает Норе: «Ты представь себе только, как человеку с таким пятном на совести приходится лгать, изворачиваться, притворяться перед всеми, носить маску, даже перед своими близкими, даже перед женой и собственными детьми. (…) Потому что отравленная ложью атмосфера заражает, разлагает всю домашнюю жизнь. Дети с каждым глотком воздуха воспринимают зародыши зла. (…) Почти все рано сбившиеся с пути люди имели лживых матерей»[33].

Нора принимает все сказанное мужем близко к сердцу, потому что, как ей думается, речь идет о ней. Она лживая мать, она отравляет жизнь своих трех детей. На самом деле – и это в конце пьесы понимает читатель (зритель) – Хельмер говорит о лживости своего собственного «кукольного» дома. Он сам делает из жены и детей кукол, а если куклы выйдут из-под контроля, то он перестанет ощущать себя кукловодом, творцом спектакля, богом-демиургом. Это слишком опасно для его амбиций, поэтому он старается весь кукольный домик держать под контролем, и до некоторого времени ему это удавалось.

Слова Хельмера глубоко задевают Нору, и она говорит няне, что теперь не сможет заниматься с детьми, имея в виду, что она нравственно испорченная мать и эту порчу способна передать собственным детям. Она изолирует себя от детей под влиянием морального, а на деле псевдоморального, рассуждения мужа.

Тот же мотив «отцов и детей» возникает в истории доктора Ранка. Он умирает по причине развратного образа жизни своего отца, который сполна насладился жизнью с женщинами и шампанским. А его сын, доктор Ранк, неизвестно почему, в результате всего получает сухотку мозга, от которой медленно умирает, не вкусив от жизни ни малейшего удовольствия:

Ранк. (…) И так расплачиваться за чужие грехи?! Где тут справедливость? И в каждой семье так или иначе сказывается подобное же неумолимое возмездие. (…) Моему бедному неповинному спинному мозгу приходится расплачиваться за веселые деньки офицерской жизни моего отца!

Нора. Он был очень падок на спаржу и страсбургские паштеты? Да?

Ранк. Да, и на трюфели.

Нора. Да, да, и на трюфели. И на устрицы, кажется?

Ранк, Да, и на устрицы, устрицы, само собой.

Нора. И на всякие там портвейны да шампанское. Обидно, что все эти вкусные вещи непременно отзываются на спинном хребте.

Ранк. И в особенности обидно, что они отзываются на злополучном хребте того, кто не вкусил ни капельки от этих благ (С. 416).

Так в пьесе возникает тема нравственной ответственности родителей за детей. И опять Ибсен как бы дает читателю решить проблему, так сказать, в первом приближении: безнравственные родители, дескать (например лживая мать) портят детей, и они тоже становятся порочными, попадают под суд, о чем свидетельствует адвокатский опыт мужа Норы Хельмера. Другими словами, Нора думает только об одном – о самоубийстве. Этот акт воли решит все проблемы разом: муж останется навсегда во мнении общества беспорочным и неподкупным, а ее детей будут воспитывать чужие нравственные люди, на совести которых нет никаких пятен. Нора считает, что теперь она не вправе их воспитывать.

Однако финал драмы ставит все на свои места. Хельмер оказывается подлецом, тряпкой и эгоистом. Письмо Крогстада приводит Хельмера в ужас. Он готов немедленно выполнить все требования шантажиста. Если Нора пожертвовала собой ради любви к нему и к семье, то он готов без раздумий пожертвовать Норой, лишь бы сохранить свою репутацию:

Хельмер. О, какое ужасное пробуждение! Все эти восемь лет… она, моя радость, моя гордость… была лицемеркой, лгуньей… хуже, хуже… преступницей! О, какая бездонная пропасть грязи, безобразия! (…) Ни религии, ни морали, ни чувства долга… (Теперь ты разрушила все мое счастье! (…) Я в руках бессовестного человека. Он может сделать со мной, что хочет, требовать от меня, чего угодно, приказывать мне, помыкать мной, как вздумается (…) Придется как-нибудь ублажить его. Дело надо замять во что бы то ни стало. А что касается нас с тобой, то нельзя и виду подавать: надо держаться, как будто все у нас идет по-старому. Но это, разумеется, только для людей. Ты, значит, останешься в доме, это само собой. Но детей ты не будешь воспитывать. Я не смею доверить их тебе… (С. 443–444)

Хельмер так же легко, как и Норой, жертвует своим умирающим другом доктором Ранком: чем быстрее тот помрет, тем проще будет избавиться от некрасивости смерти, от ее безобразного лика, от болезненного лица друга, которое Хельмеру, как видно, давно уже приелось.

Образец нравственности и религиозной морали на поверку оказывается нравственным чудовищем, предавшим жену, друга, детей во имя публично провозглашаемых общественных химер.

Нора, сплясавшая тарантеллу на маскараде (это для нее своего рода пляска смерти или прощание с жизнью), сбрасывает с себя маскарадный костюм, а вместе с ним и маску куколки, жаворонка, белочки. Она перестала сюсюкать и играть роль куклы, которую сначала в родительском доме ей навязал отец, а потом, когда она переселилась к мужу, муж. Она человек! И должна сама решить, соответствуют ли нормы общественной и религиозной морали реальной жизни, в которой она вынуждена жить.

Нора разрушает кукольный дом, чтобы понять себя и найти настоящие, не кем-то провозглашенные, но настоящие, подлинные ценности. Ее муж, восемь лет игравшей с ней, как с куклой, вовсе не достоин ее любви. Забота об умирающем отце и муже в глазах общества, оказывается, наказуема в судебном порядке. Религия – это не что иное, как навязанные ей извне прописные истины, провозглашенные с церковной кафедры местным христианским проповедником. Что же такое на самом деле религия, ей предстоит решить в одиночку, на свой страх и риск.

Нору не устраивает с виду благопристойная буржуазная мораль, когда няня бросает свою дочь, чтобы воспитывать чужих детей в чужом доме. Власть денег над человеком, которая уничтожает все иные связи: любовь, семью, дружбу, верность, – неприемлема для Норы. Она не желает жить в таком кукольном домике. Она достаточно сильна, чтобы бросить и мужа, и детей, разрушить эту кукольную жизнь ради себя самой, своей собственной индивидуальности, которая отнюдь не является химерой; ее индивидуальность – это и не общественное заблуждение, и не ханжеская религиозная мораль.

Здесь речь идет о ее личности, и ценность личности выше всяких самых нравственных, а по сути лицемерных общественных деклараций. Жизнь не кукольный домик, а человек не кукла, не белочка, не птичка. И ради этой ценности человека и его личности написана эта талантливая пьеса Ибсена, где женщина бросает вызов лицемерному, ханжескому обществу, тем самым побеждая его прогнившие, выморочные ценности.

Глава 6. Писатели одной темы: Куприн и Бунин

6.1 А.И. Куприн: любовь и смерть (Повесть «Олеся», рассказ «Гранатовый браслет»)

А.И. Куприн, наряду с И.А. Буниным, вошел в русскую литературу как певец любви. Впрочем, его взгляд на любовь не похож на бунинское представление о любви. Этот взгляд жестче, трагичнее и беспощаднее. «Сильна, как смерть, любовь» – эти слова из библейской книги «Песнь песней» звучат лейтмотивом в рассказе Куприна «Суламифь» (1907, опубл. 1908) – о страстной любви царя Соломона и простой девушки из виноградника Суламифи.

Любовь чревата смертью. Смерть, по Куприну, стремится во что бы то ни стало уничтожить любовь, потому что видит в любви сильного соперника и боится его. Да, смерть поглощает любовь, как и все живущее на земле. Но в конечном итоге любовь все равно оказывается сильнее смерти – в памяти людей, в их душах и сердцах. В конце концов любовь побеждает смерть, но ценой собственной гибели. Иначе сказать, в настоящей любви заложена жертвенность, которая имеет в себя начало смерти. Такова трагическая диалектика Куприна, и она блестяще выражена в рассказе «Гранатовый браслет» (1910, опубл. 1911) и в повести «Олеся» (1898).

В «Олесе» Куприн рисует все стадии любви: от зарождения чувства до разрыва. Трезвый, лишенный иллюзий реалистический взгляд Куприна на жизнь и на людей ничуть не отменяет глубину и силу ощущения поэзии любви. Больше того, тем ярче и выпуклее изображенная писателем любовь, чем грубее и тусклее фон, на котором она выступает Любовь в окружении людей – вот тема повести Куприна.

Какой отклик в душе окружающих порождает настоящая любовь между мужчиной и женщиной, упоенных собственным счастьем и красотой своего чувства? Их любовь вызывает у людей зависть, злобу и страстное желание погубить счастье влюбленных какими угодно средствами. При этом обычно люди оправдывают свои низкие поступки высоконравственными мотивами и часто поминанием Бога, во имя которого они якобы действуют, творя высшую справедливость.

На самом деле Куприн прекрасно отдает себе отчет: зависть движет людьми, и ничто иное. Зависть возникает потому, что, замечая подлинную любовь, люди в глубине души понимают, что они-то лишены возможности испытать такую любовь, у них-то, возможно, никогда и не было подобного чувства. Но почему эти влюбленные лучше их? Они должны быть как все, то есть пусть страдают, как мы, пускай живут в вязкой тине быта, как мы, и медленно гибнут в рутине жизни. Вот почему влюбленных надо разлучить, а значит, нагадить им и испортить их счастье. Все это оттого, что влюбленные осмелились любить по-настоящему, пренебрегая мнением толпы и опрокидывая аксиому об однообразии и скуке жизни.

Одним словом, любовь у Куприна – вовсе не норма жизни. Быть может, она является к одному из тысячи, из миллиона живущих на земле. Это исключительное, редчайшее, необыкновенное событие человеческой жизни, которое, как и все на свете, проходит, но любовь, точно комета, навсегда оставляет свой огненный след в сердце человека. Как писал о любви Б.Л. Пастернак, тоже испытавший все муки любви, в том числе и людскую зависть:

Как будто бы железом,

Обмокнутым в сурьму,

Тебя вели нарезом

По сердцу моему

(«Свидание», 1949).

Куприн начинает повесть «Олеся» отнюдь не с любви. В экспозиции он описывает от первого лица скучноватую жизнь главного героя повести Ивана Тимофеевича, по делам службы волею случая оказавшегося в глухой полесской деревне Переброд, где скуки ради он занимается то лечением дремучих старух, которые заскорузлой рукой в награду суют ему пару яичек, то учит туповатого безграмотного пьяницу Ярмолу рисовать свою подпись. Впрочем, Ярмола наделен талантом охотника и, как выясняется в финале, он преданный друг Ивана Тимофеевича и единственный из всего села, кто встает на его защиту.

И вот на этой болотистой почве заурядной обыденной жизни таинственным образом начинает расти прекрасный цветок любви. С ней всегда связано нечто загадочное в человеческой жизни. Перед тем как явиться самой, любовь высылает перед собой вестников – мистические знаки судьбы, предваряющие любовь. Человек волен заметить или проглядеть эти знаки. Но потом, после того как любовь проходит или умирает, он непременно их понимает.

Ярмола рассказывает Ивану Тимофеевичу о «ведьмаках», живущих на отшибе, в лесной избушке, подальше от людей. Первое чувство героя – любопытство: как бы ему встретиться с полесской ведьмой Мануйлихой, это же так романтично, особенно если герой чувствует в себе задатки будущего писателя. Заблудившись во время охоты, он набрел на избушку на курьих ножках, а в лице Мануйлихи запечатлелись все «черты бабы-яги, как ее изображает народный эпос <…>: худые щеки, втянутые внутрь, переходили внизу в острый, длинный, дряблый подбородок, почти соприкасавшийся с висящим вниз носом; провалившийся беззубый рот беспрестанно двигался, точно пережевывая что-то; выцветшие, когда-то голубые глаза, холодные, круглые, выпуклые, с очень короткими красными веками, глядели, точно глаза невиданной зловещей птицы».

Трудно предположить, что в такой убогой обстановке живет красавица, больше того, цельная и сильная личность и что она внучка этой уродливой и жадной бабы Яги.

Олеся – дитя природы, поэтому деревья, лесное зверье и птицы для нее точно братья и сестры, среди них она чувствует себя вольно и радостно. Только от мира людей исходит угроза. Человек опасен своим желанием принести зло ей, Олесе, и ее бабушке. Вот почему она просит Ивана Тимофеевича во время следующей встречи не брать с собой ружье: «Зачем бить пташек или вот зайцев тоже. Никому они худого не делают, а жить им хочется так же, как и нам с вами».

Читатель в который раз сталкивается со знакомым сюжетом русской литературы: образованный герой-дворянин встречает простую девушку из другого социального слоя (герой пушкинской поэмы «Кавказский пленник», Печорин и черкешенка Бэла). Между ними – бездна. Способна ли любовь эту бездну преодолеть? В этом сюжете заложена еще одна типичная ситуация русской литературы: не окажется ли эта необразованная девушка нравственно выше и духовно чище своего образованного возлюбленного? Или, другими словами, выдержит ли герой испытание любовью? Эту ситуацию Н.Г.

Чернышевский когда-то метко окрестил словами «русский человек на рандеву»: Онегин, Печорин, Бельтов, Рудин, Обломов – все оказывались ниже своих возлюбленных и не проходили испытание любовью. Герой Куприна Иван Тимофеевич, увы! не исключение. В финале он предстает слишком слабым, чтобы защитить Олесю, и слишком нерешительным, чтобы бросить вызов завистливым людям во имя торжества настоящей любви.

Олесю Иван Тимофеевич вместе с читателем впервые не видит, а слышит: она поет грациозную малоросскую песню. В портрете Олеси автор стремится раскрыть загадку женской красоты, но, как и всякая загадка, она ускользает от него, и он скорее улавливает силу личности Олеси, нежели тайну ее женского обаяния: «Оригинальную красоту ее лица, раз его увидев, нельзя было позабыть, но трудно было, даже привыкнув к нему, его описать. Прелесть его заключалась в этих больших, блестящих, темных глазах, которым тонкие, надломленные посередине брови придавали неуловимый оттенок лукавства, властности и наивности; в смугло-розовом тоне кожи, в своевольном изгибе губ, из которых нижняя, несколько более полная, выдавалась вперед с решительным и капризным видом».

Олеся в своей красной юбке на фоне ослепительно-белого снега будто полесская Кармен, которая еще покажет силу своей страсти.

Пока же Куприн описывает все стадии зарождения любви – то, что Стендаль в своей книге «О любви» назвал «кристаллизацией»: если в соляные копи опустить веточку дерева, то она за ночь покроется кристалликами соли. Так и в любви: человек много дней или даже лет может ходить мимо женщины и не замечать ее вовсе, как вдруг в какой-то момент он видит в ней нечто, что заставляет его вспоминать ее образ, вызывать его в душе вновь и вновь, фантазировать и мечтать о ней – и вот произошла кристаллизация: еще недавно чужая, она становится дорогой и любимой, своей. Больше того, в ней появляется некая тайна, которую сам для себя создал влюбленный, и все его дальнейшие заботы – во что бы то ни стало эту тайну открыть.

За несколько недель разлуки Иван Тимофеевич успел влюбиться в Олесю, потому что в дело вступило его воображение – бич и одновременно дар всех влюбленных: «В эти весенние дни образ Олеси не выходил из моей головы. Мне нравилось, оставшись одному, лечь, зажмурить глаза, чтобы лучше сосредоточиться, и беспрестанно вызывать в своем воображении ее то суровое, то лукавое, то сияющее нежной улыбкой лицо, ее молодое тело, выросшее в приволье старого бора так же стройно и так же могуче, как растут молодые елочки, ее свежий голос, с неожиданными низкими бархатными нотками…»

Думала ли Олеся об Иване Тимофеевиче? Шел ли и в ее душе процесс «кристаллизации»? Автор ничего не говорит об этом, но дает одну лишь сильную художественную деталь – и читателю становится все понятно. При встрече через несколько недель, едва герой вошел в избушку на курьих ножках и стукнул дверью, Олеся «обернулась, нитка оборвалась под ее руками, и веретено покатилось по полу». В этой детали есть также и мистический смысл: упавшее веретено и оборванная нитка как будто предрекают трагический конец этой внезапно вспыхнувшей любви. Судьба как будто ревниво сторожит счастье будущих влюбленных. Прежде чем рассказать Ивану Тимофеевичу о карточной ворожбе, Олеся со страхом оглядывается на дверь, и этот ее взгляд невольно повторяет Иван Тимофеевич. Олеся говорит вещи, которые кажутся ему нелепыми с позиций рассудка, но сердцем он чувствует их правоту и испытывает беспокойство от непонятности и непостижимости тайных путей судьбы: «Судьбу нельзя два раза пытать… Не годится… Она узнает, подслушает… Судьба не любит, когда ее спрашивают. Оттого все ворожки несчастные».

Олеся обладает даром угадывать в лице человека скорую смерть. Она рассказывает о конокраде Яшке, приходившем к бабушке погадать, которого она внезапно увидела с зеленым, мертвым лицом, закрытыми глазами и черными губами. Мужики, поймавшие Яшку на конокрадстве, заколотили ему гвозди в пятки и перебили кольями все ребра. Этот страшный эпизод, напоминающий крестные муки Христа, кажется случайным, но не так ли хотели обойтись перебродские бабы с Олесей на паперти церкви в финале? В свете ее гадания о себе и Иване Тимофеевиче, где она говорит, что она через него примет большой позор и долгую печаль, – этот эпизод с конокрадом и гвоздями заставляет читателя искать религиозно-символический ключ сцены: почему свои низкие инстинкты, зло и жестокость люди оправдывают святым именем Бога?

Таинственная непостижимость человеческой судьбы и скрытый трагизм любви усугубляются верой Олеси в дьявола, в то, что все ворожеи и колдуньи, в том числе и она, еще до рождения посвящены ему: от него их сила, способность заговаривать болезни и видеть смерть наперед. Вот почему она не может венчаться, не должна заходить в церковь. Она как бы проклята для Бога. Этот пункт единственный, по которому Олеся и Иван Тимофеевич, не могут найти общего языка. В основном же Иван Тимофеевич, изумляясь способностям и уму Олеси, открывает ей большой мир, лежащий за пределами полесского бора: «Она принуждала меня пускаться в чудовищные сравнения, в самые дерзкие примеры, и, если я затруднялся подыскать выражение, она сама помогала мне целым дождем нетерпеливых вопросов <…> И действительно, в конце концов ее гибкий, подвижной ум и свежее воображение торжествовали над моим педагогическим бессилием».

Впрочем, их все больше крепнувшая дружба и доверие друг к другу должны пройти через кризис. Во всякой любви бывает тягостная и мучительная стадия взаимных обид, непонимания и охлаждения: любящие ни с того ни с сего начинают мучить друг друга, иногда на время превращаясь почти во врагов. Эту стадию любви Тютчев назвал «поединком роковым»:

Любовь, любовь – гласит преданье —

Союз души с душой родной —

Их съединенье, сочетанье,

И роковое их слиянье,

И… поединок роковой…

Между Олесей и Иваном Тимофеевичем, что называется, пробежала черная кошка, особенно когда Иван Тимофеевич вступился за Олесю и ее бабушку перед полицейским урядником Евпсихием Африканычем (имя героя точно соответствует его жирному затылку и багровому лицу), в качестве взятки отдав ему самое дорогое – свое великолепное ружье. Символически Иван Тимофеевич как бы отказывался во имя любви к Олесе от прежних привычек насилия и убийства, как будто бы он внял призыву Олеси не трогать «братьев меньших», обитателей Олесиного бора. Между тем Олеся, наоборот, вместо ожидаемой героем благодарности стала с ним напряженной, неразговорчивой и неприветливой: «В моем присутствии она отдавалась работе с напряженной, суровой деловитостью. Но часто я наблюдал, как среди этой работы ее руки вдруг опускались бессильно вдоль колен, а глаза неподвижно и неопределенно устремлялись вниз, на пол <…> Иногда мне казалось, что ее тяготит и стесняет мое общество, но это предположение плохо вязалось с громадным интересом, возбуждаемым в ней всего лишь несколько дней тому назад каждым моим замечанием, каждой фразой… <…> Все это требовало разъяснений, а Олеся упорно избегала всякого благоприятного случая для откровенного разговора. Наши вечерние прогулки прекратились. Напрасно каждый день, собираясь уходить, я бросал на Олесю красноречивые, умоляющие взгляды, – она делала вид, что не понимает их значения».

Дата добавления: 2015-05-08