Город Бездны 2 страница

– Да неужели?

– Среди местных жителей попадаются очень религиозные. Будь поделикатнее и думай, что говоришь, парень… а то еще нарвешься ненароком.

– Я слышал, что они сделали из Хаусманна идола, но подробностей не знаю. – Снова я огляделся и впервые заметил на одной из стен нечто странное – череп дельфина, весь в загадочных впадинах и бороздах. – Как тебе досталась эта хибара? Выкупил у чокнутого хаусманнопоклонника?

– Не совсем так.

Дитерлинг кашлянул. Я не обратил на это внимания:

– Да? Значит, отделал комнату по своему вкусу?

Васкес затушил сигарету и ущипнул себя за переносицу, наморщив крошечный лоб:

– В чем дело, Мирабель? Пытаешься достать меня? Или ты просто тупица?

– Даже не знаю, что ответить. Мне казалось, я поддерживаю вежливую беседу.

– Ну да, ну да. И для начала назвал меня Красной Рукой, будто ненароком.

– Кажется, мы это уже обговорили. – Я глотнул «Писко сауэр». – Васкес, я не пытаюсь тебя достать. Просто ты, сдается, уж слишком чувствителен.

Он что‑то сделал – еле заметный жест, будто пальцами щелкнул.

Далее произошло нечто неуловимое глазом: в комнате засверкал металл и закружил ласковый ветерок. Позже, восстанавливая в памяти события, я пришел к выводу, что в стенах, полу и потолке разом раскрылись многочисленные отверстия, выпуская летающие машины.

Это были дроны‑убийцы – летучие черные шары. Из каждого торчало по три‑четыре ствола, расположенных по экватору, и все были нацелены на нас с Дитерлингом. Дроны медленно барражировали и жужжали, как шершни, словно их и вправду переполняла злоба.

Минуту, а то и две я не дышал, как и мой спутник. Наконец Дитерлинг решился заговорить:

– Васкес, я так понял, мы бы уже были покойниками, разозлись ты на нас всерьез.

– Ты прав, Змей. Тонко подмечено. Безопасный режим! – повысил Васкес голос и еще раз щелкнул пальцами. – Видишь, приятель? Ведь ты не уловил разницу? Но комната ее уловила. Если бы я не отключил систему, она бы приняла это за приказ разделаться с каждым из присутствующих, включая вон тех жирных пердунов в креслах. С каждым, кроме меня.

– Рад, что ты ее отключил, – сказал я.

– Давай, Мирабель, посмейся. – Последовал новый щелчок. – Что, похоже на первую команду? Но теперь у дронов новое задание: оторвать вам руки, по одной зараз. Эта комната запрограммирована на распознавание еще как минимум двенадцати жестов, и поверьте, некоторые из них способны меня разорить, очень уж дорого обойдется уборка помещения. – Он уставился на меня. – Надеюсь, я понятно выразился?

– Пожалуй, мы поняли твой намек.

– Вот и прекрасно. Безопасный режим! Часовые, по местам!

То же мельтешение, тот же ветерок. Машины как будто растворились в воздухе.

– Понравилось? – спросил у меня Васкес.

– Не то чтобы очень, – ответил я, ощущая на лбу едкий пот. – Будь твоя охрана посерьезнее, она бы вообще не подпустила к этой комнате потенциальную угрозу. Но для вечеринок, наверное, годится – скуку разгонять.

– Ага, для вечеринок. – Васкес смотрел на меня с ухмылочкой, он был явно доволен произведенным эффектом.

– Но это дает мне повод задуматься о причинах твоей чрезмерной чувствительности.

– На моем месте, – процедил он, – ты был бы хрен знает во сколько раз чувствительнее.

Меня удивило то, что сделал Васкес в следующий момент. Он просто вынул руку из кармана, причем достаточно медленно, чтобы я понял: в ней нет оружия.

– Смотри, Мирабель.

Не знаю, что именно я ожидал увидеть. Кулак, который мне показал Васкес, выглядел достаточно заурядно. Я не заметил никаких увечий:

– Рука как рука.

Он сжал кулак посильнее, и тут произошло нечто странное. Между напряженными пальцами засочилась кровь – вначале медленно, но вот уже течет струйкой. Я смотрел, как алая кровь разбегается по зеленому полу.

– Вот почему меня так называют. Потому что у меня кровоточит правая рука. Прикольно, правда? – Он разжал кулак, показав влажную красную дырочку посреди ладони. – Это стигмат, вроде знака страстей Христовых. – Здоровой рукой он полез в другой карман, вынул платок, скомкал его и прижал к ране, чтобы остановить кровотечение. – Вот так‑то. Иногда получается это вызвать простым усилием воли.

– Значит, до тебя добрались сектанты Хаусманна, – заметил Дитерлинг. – Небесного тоже распяли. И гвоздь ему вбили в правую ладонь.

– Не понимаю, – признался я.

– Сказать ему?

– Сделай одолжение, Змей. Парня явно пора просветить.

Дитерлинг повернулся ко мне:

– За последнее столетие поклонники Хаусманна разделились на разные секты. Некоторые прониклись идеями кающихся монахов, они пытаются причинить себе хоть малую толику той боли, что довелось испытать Небесному. Кто‑то запирается и сидит в потемках, пока не поедет крыша и не начнутся видения, кто‑то отрубает себе левую руку, а кто‑то просит приятелей, чтобы его распяли. При этом он запросто может умереть. – Дитерлинг сделал паузу и покосился на Васкеса, словно просил разрешения продолжать. – А одна экстремистская секта зашла еще дальше. Ее адепты распространяют Священное Писание не устно и не письменно, а при помощи вируса.

– Продолжай, – сказал я.

– Скорее всего, вирус создали ультранавты. Может, кто‑то из сектантов наведался к жонглерам образами, а те побаловались с его нейрохимией. Это не важно. Важно лишь, что вирус получился очень цепким, он передается по воздуху и заражает почти всех.

– Превращая в сектантов‑хаусманнитов?

– Нет, – заговорил Васкес, доставший новую сигарету. – Вирус тебя имеет в мозг, но религиозным фанатиком от этого ты не становишься. Появляются видения и сны, а иногда тебе хочется… – Он скомкал фразу и кивнул на торчащего из стены дельфина. – Видишь рыбий череп? Он, чтоб его, стоил мне ноги и руки. Это череп Слика – знаешь, жил такой на корабле. Полезно иметь в хозяйстве подобную хреновину – нервы успокаивает. Но не более того.

– А рука?

– Некоторые вирусы вызывают физические изменения, – продолжал Васкес. – Можно сказать, мне повезло. Есть ослепляющий вирус, другой заставляет бояться темноты, а третий высушит твою левую руку, и она отвалится. В общем, потерять время от времени каплю крови – это сущая мелочь. Поначалу, пока о вирусе знали немногие, было здорово. С помощью этой болячки удавалось неплохо дурачить народ. Представь, заявляешься на переговоры и у всех на глазах начинаешь истекать кровью. Потом, правда, народ просек, что меня заразили сектанты.

– И задумался: а вправду ли ты так крут, как говорят, – сказал Дитерлинг.

– Ага, точно. – Васкес посмотрел на него и скривился. – Такую репутацию, как у меня, за два дня не заработаешь.

– Не сомневаюсь, – согласился Дитерлинг.

– Да. И подобная мелочь, парень, может очень сильно ей повредить.

– А ты не пробовал лечиться? – спросил я, не обращая внимания на отчаянные сигналы Дитерлинга.

– Пробовал, Мирабель. На орбите полно всякой дряни, которая справится с такой хворью. Но вот незадача: в списке мест, безопасных для моего посещения, орбита не значится.

– Ну, так и живи с этим вирусом. Ведь он, как я слышал, уже почти не заразен.

– Верно, тебе он не грозит. И никому не грозит. Я сейчас практически в порядке. – Васкес снова закурил, и это его слегка успокоило. Кровотечение прекратилось, он спрятал злополучную руку в карман и глотнул «Писко сауэр». – Только, знаешь, иногда я жалею, что не заразен… Что не припас немного крови с той поры, как был инфицирован. Можно было бы оставить кое‑кому подарок на прощание, типа укольчика в вену.

– Но это бы значило пойти на поводу у хаусманнитов, – сказал Дитерлинг. – Распространять их веру. Ведь именно этого они от тебя добивались.

– Ну да. Так что я лучше буду распространять веру в то, что однажды поймаю гниду, устроившую мне такую подлянку… – Васкес прервал фразу, как будто его что‑то отвлекло. Неподвижно глядя прямо перед собой, словно в трансе, он проговорил: – Нет. Не пойдет, парень. Извини, не верю.

– Чему не веришь?

Я больше не слышал его голоса, хотя видел, как двигаются мышцы на шее. Должно быть, Васкес вышел на связь с одним из своих людей.

– Рейвич, – произнес он наконец.

– И что с ним? – осведомился я.

– Эта сволочь перехитрила меня.

Глава 2

Лабиринт темных сырых коридоров соединял заведение Красной Руки с внутренними помещениями терминала, проходя прямо сквозь черную стену. Васкес вооружился факелом и повел нас по лабиринту, пинками разгоняя с дороги крыс.

– Двойник! – восхищенно сказал он. – Вот уж никак не ожидал, что Рейвич подставит нам живца. А мы гонялись за этим гадом столько дней! – Последнее словоонпроизнес так, будто имел в виду месяцы и весь этот срок ему приходилось проявлять чудеса проницательности и расчетливости.

– На что только не идут некоторые ловкачи! – сказал я.

– Эй, остынь, Мирабель. Ведь это ты не хотел, чтобы мы пустили парня в расход, как только увидим. Укокошить его было бы проще простого.

Он плечом распахивал двери, ведя нас в следующий коридор.

– Но это точно не Рейвич?

– Конечно. Мы провели экспертизу, поняли, что это не он, и взялись за поиски настоящего Рейвича.

– Парень в чем‑то прав, – произнес Дитерлинг, – как ни тяжко мне это признавать.

– Спасибо, Змей, на добром слове. За мной не заржавеет.

– Да ладно, не бери в голову.

Васкес пинком отправил в темноту очередную крысу.

– Так что же там приключилось, после чего ты стал одержим этой дурацкой вендеттой?

– Сдается, ты уже в курсе, – отозвался я.

– Да, мир слухами полнится. Особенно когда играет в ящик такая крупная шишка, как Кагуэлла. Вакуум власти и прочее. Но меня удивляет, что вы оба выбрались из передряги живыми. Я слышал, там, в засаде, было чертовски жарко.

– Меня ранило не слишком сильно, – сказал Дитерлинг. – Таннеру досталось куда круче. Он потерял ступню.

– Ничего особенного, – сказал я. – Прижег лучевиком рану и остановил кровотечение.

– Ну да, – согласился Васкес. – Царапиной больше, царапиной меньше… Ай да молодцы, ребята! Никак не устану вами восхищаться.

– Отлично, но, может быть, хватит обсуждать наши скромные персоны?

Моя сдержанность объяснялась не просто нежеланием говорить с Васкесом Красная Рука о недавнем инциденте. Помимо нежелания, немало значил тот факт, что у меня попросту вылетели из головы почти все подробности происшествия. То есть, возможно, я помнил что‑то из случившегося до курса коматозного лечения, во время которого мне заново вырастили ступню, – но теперь казалось, что в переделке я побывал очень‑очень давно, а не считаные недели назад.

Впрочем, я искренне верил, что Кагуэлла выживет. Вначале считал, что ему повезло: лазерный импульс прошел сквозь тело и каким‑то чудом не коснулся жизненно важных органов, словно его траектория была заранее рассчитана искусным хирургом. Но тут начались сложности. Не имея возможности добраться до орбитальной станции – Кагуэлла подвергся бы аресту и казни, еще не успев покинуть пределы атмосферы, – он вынужден был пользоваться услугами черного рынка, самыми дорогими, какие мог себе позволить. Этого оказалось достаточно, чтобы вернуть мне ногу, но ранения такого типа на войне случаются каждый день. Совсем иное дело – множественные повреждения внутренних органов, они требуют куда более высокого уровня медицины, чем способен предложить черный рынок.

Поэтому он теперь мертв.

А я нахожусь здесь. Охочусь за человеком, который убил Кагуэллу и его жену. И я намерен сразить негодяя одной алмазной стрелкой из заводного пистолета.

Еще до того, как я стал экспертом по безопасности на службе у Кагуэллы, – то есть когда был еще солдатом, – поговаривали, будто я наикрутейший снайпер, могу не просто влепить пулю в голову, а попасть в область мозга с определенной функцией. Это не совсем так, но до сих пор на меня никто не жаловался. Свою работу я люблю делать быстро и аккуратно.

Я от души надеялся не оплошать и при встрече с Рейвичем.

К моему удивлению, потайной коридор вывел нас прямо в середку терминала, в затененную часть главного вестибюля, к посадочной платформе. Я оглянулся на досмотровый пункт, который мы обошли, – там охранники обыскивали пассажиров на предмет оружия и проверяли удостоверения личности на случай, если с планеты попытается улизнуть военный преступник. Удобно примостившийся в моем кармане заводной пистолет не показался бы на экранах сканирующих устройств, что и обусловило мой выбор. Теперь я ощутил легкую досаду оттого, что мои хлопоты пропали всуе.

– Господа, – произнес Васкес, задержавшись на пороге, – дальше я не пойду.

– А мне казалось, ты здесь как рыба в воде, – проговорил Дитерлинг, оглядываясь. – В чем дело? Боишься, что выныривать потом не захочется?

– Что‑то вроде этого, Змей. – Васкес похлопал нас по спинам. – Ладно, ребята, идите и разберитесь с этим постмортальным анализом кала. Но не говорите никому, что сюда вас привел я.

– Не беспокойся, – заверил Дитерлинг. – Твоя роль в мероприятии не будет преувеличена.

– Вот и славно. И помни, Змей, – Васкес снова сделал жест, словно стрелял из пистолета, – наш уговор насчет охоты.

– Считай, что ты уже включен в список, по крайней мере с испытательным сроком.

Он исчез в тоннеле, а мы с Дитерлингом остались на платформе. С минуту оба не могли произнести ни слова, ошеломленные и подавленные странностью обстановки.

Мы находились на поверхностном ярусе, в кольцеобразном зале, окружающем посадочную платформу, которая располагалась у основания спирали. Потолок вестибюля нависал над множеством ярусов, пространство между ними пересекали во всех направлениях подвесные дорожки и пассажирские трубопроводы, а в наружной стене размещались бутики и рестораны, но они были частью закрыты, частью переоборудованы в тесные молельни или лавки, торгующие предметами религиозного назначения. Здесь было малолюдно – с орбиты добраться нелегко, и лишь к подъемникам шагала небольшая группа отправляющихся. Вестибюль был освещен хуже, чем рассчитывали дизайнеры, потолок едва виднелся. Помещение напоминало собор, в котором шла некая религиозная церемония; в такой атмосфере неуместны спешка и громкие голоса. На пределе слышимости что‑то гудело, – казалось, этот звук идет из набитого генераторами подвала. Или из комнаты, набитой монахами, тянущими в унисон погребальное песнопение.

– Здесь всегда так? – спросил я.

– Нет. То есть это место всегда было отстойником, но с тех пор, как я побывал тут в последний раз, оно окончательно испортилось. Еще месяц назад, наверное, яблоку негде было упасть. Большинство проходили именно этим путем, чтобы сесть на корабль.

Здесь, на Окраине Неба, прибытие звездолета никогда не оставалось незамеченным. Планета у нас бедная и довольно отсталая, если сравнивать с другими населенными мирами, и едва ли она оказывает серьезное влияние на флуктуации межзвездного рынка. Мы ничего не экспортируем, если не считать опыта ведения военных действий и кое‑каких малоинтересных биопродуктов из джунглей. Охотно покупали бы всякую технологическую экзотику и соответствующие услуги у демархистов, но лишь немногие толстосумы Окраины Неба могут это себе позволить. Когда нас все‑таки удостаивают визитом, молва объясняет это тем, что гостей вытеснили с процветающих рынков, с маршрутов Йеллоустон – Солнечная система или Фанд – Йеллоустон – Гранд‑Титон, либо тем, что корыту потребовался срочный ремонт. Это случалось примерно раз в десять стандартных лет, и визитеры всегда обводили нас вокруг пальца.

– Хаусманн действительно погиб здесь? – спросил я.

Мы пересекали огромный гулкий вестибюль.

– Где‑то неподалеку, – отозвался Дитерлинг. – Где именно – никто никогда не узнает, потому что в те времена не было точных карт. Это случилось в радиусе нескольких километров отсюда, наверняка в окрестностях Нуэва‑Вальпараисо. Вначале тело собирались сжечь, но позже решили забальзамировать, чтобы легче было его выставлять – в качестве наглядного примера.

– Но культа тогда еще не было?

– Конечно не было. Несколько чокнутых поклонников, но никакого религиозного психоза. Это началось позже. Экипаж «Сантьяго» состоял в основном из людей светских, но человеческую психику не так‑то просто излечить от религиозности. Они взяли деяния Небесного и соединили их с тем, что предпочли вынести из прежней жизни; они сохраняли одно и выбрасывали другое по своему усмотрению. Сменилось несколько поколений, пока они не продумали схему до мелочей, после чего остановить процесс стало невозможно.

– А после того как появился мост?

– К тому времени хаусманниты поделились на секты, одна из которых завладела его мумией. Эти фанатики назвали себя церковью Небесного. И решили – исключительно удобства ради, – что он умер не просто у моста, а под ним. И что мост, по сути, надо считать не космическим лифтом – это его побочная функция, – а усыпальницей Господней, символом преступления и славы Хаусманна.

– Но мост спроектировали и построили люди.

– По воле Божьей. Неужели не понимаешь? Таннер, тут ни к чему не подкопаешься, так что сдавайся.

Навстречу нам шли сектанты, двое мужчин и женщина. Возникло ощущение, что я уже где‑то видел эту троицу, хотя вряд ли встречался лицом к лицу. Все были одеты в просторные пепельно‑серые блузы. Независимо от пола эти люди носили длинные волосы. На голове у одного из мужчин сидел венец – судя по всему, устройство для причинения боли. У другого пустой левый рукав был приколот к боку. На лбу у женщины можно было разглядеть татуировку в виде крошечного дельфина. Мне вспомнилось, что на борту «Сантьяго» Небесный Хаусманн коротал время в обществе своих друзей‑дельфинов, которых чурался экипаж.

Странно, что я вспомнил эту подробность. И еще хотелось бы вспомнить, кто мне про нее рассказывал.

– Пистолет твой на взводе? – спросил Дитерлинг. – Приготовь на всякий случай. Может, завернем за угол, а там наш дружок завязывает шнурки.

Я похлопал по пистолету, чтобы убедиться в его наличии:

– Сомневаюсь, Мигуэль, что сегодня нам так повезет.

Мы прошли через дверь в стене вестибюля и теперь уже отчетливо услышали голоса. Это монахи пели хором, и не сказать чтобы в лад.

Впервые с тех пор, как мы очутились в помещении терминала, нашим взглядам предстала спираль. Посадочная площадка являла собой огромное круглое помещение, окаймленное балконом, на который мы вышли. Дно находилось в сотнях метров под нами, а спираль, проходя через лепестковый люк в потолке, спускалась к «причалу», где прятались обслуживающие механизмы, готовые ремонтировать подъемники. Откуда‑то снизу и доносилось молитвенное пение, и причуды местной акустики увлекали эти звуки к самому потолку.

Мост – это хрупкая на вид цельная вена из гипералмаза, которая тянется от поверхности планеты до самой синхронной орбиты. Ее диаметр не превышает пяти метров – не считая последнего километра, где она накрывает терминал. Здесь ширина трубки составляет тридцать метров. Уходя наверх, она постепенно сужается. Этот излишек выполняет чисто психологическую функцию: слишком многие захотели бы отказаться от посещения орбиты, обнаружив, насколько узка на самом деле нить, по которой им предстоит путешествовать. Вот почему владельцы моста сделали видимую часть терминала значительно более широкой, чем диктовала необходимость.

Лифты прибывали и отправлялись с интервалом в несколько минут, проходя колонну вверх и вниз из конца в конец. Кабина лифта представляет собой гладкий цилиндр с выпуклым основанием и удерживается внутри шахты при помощи магнитов. Каждая разделена на уровни для питания, отдыха и сна.

Большинство капсул скользили вверх и вниз порожняком, с неосвещенными пассажирскими отсеками. Лишь в каждой пятой или шестой можно было заметить маленькие группы людей. Несомненно, это не говорило о процветании бизнеса, но серьезных проблем, кажется, пока не намечалось. Расходы на прогон пустых кабин были ничтожны в сравнении со стоимостью моста и не влияли на график движения «прибыльных». Издали их было не различить, и это порождало иллюзию оживления и благополучия – надеждой на то, что такое однажды наступит, владельцы моста не тешились с тех пор, как его арендовала церковь. И хотя в пору муссонов можно было подумать, что война прекратилась, кто‑то продолжал составлять планы кампаний на новый сезон и на компьютерах‑симуляторах разыгрывались военные игры, чертились направления ударов и фланговых обходов.

Хрупкий до головокружения прозрачный «язык» тянулся от балкона почти до самой спирали, оставляя достаточно места для прибывающего лифта. Там уже собирались в ожидании посадки пассажиры с багажом. Среди них я заметил группу аристократов – они выделялись роскошной одеждой. Но Рейвича не было, равно как и людей, похожих на кого‑нибудь из его помощников. Пассажиры болтали между собой или смотрели новости на узких прямоугольных экранах, которые плавали в замкнутом пространстве, подобно тропическим рыбам, и мигали рыночными сводками и интервью знаменитостей.

У основания «языка» находилась будка, где продавали билеты на лифт; в ней за столом сидела скучающая женщина.

– Подожди здесь, – сказал я Дитерлингу.

Когда я подошел к столу, женщина подняла на меня глаза. На ней была мятая форма администрации моста, под налитыми кровью опухшими глазами – лиловые полумесяцы.

– Да?

– Я друг Арджента Рейвича. Мне нужно срочно с ним связаться.

– К сожалению, это невозможно.

На большее я и не рассчитывал.

– Когда он отправился?

Она говорила в нос, произнося согласные неразборчиво:

– Сожалею, но я не вправе разглашать подобную информацию.

Я кивнул с понимающим видом.

– Повторяю, я не…

– Не беспокойтесь, пожалуйста, – перебил я, смягчая реплику любезной улыбкой. – Извините, я не хотел бы показаться навязчивым, но дело очень срочное. У меня для него кое‑что есть. Кое‑что – это ценная реликвия семьи Рейвич. Могу я поговорить с ним, пока он поднимается? Или нужно ждать, когда он достигнет орбиты?

Женщина заколебалась. Какую бы информацию она ни разгласила в данных обстоятельствах, это будет нарушением правил. Но я выглядел таким честным, так искренне желающим принести пользу другу… И таким богатым.

Она опустила глаза на дисплей:

– Вы сможете отправить ему сообщение и попросить связаться с вами по прибытии на орбитальную станцию.

Это означало, что он еще не прибыл, а находится где‑то надо мной, поднимается по нити.

– Пожалуй, я лучше последую за ним, – сказал я. – Тогда задержка получится минимальной. Мы встретимся на орбите. Я просто передам ему эту вещь и вернусь.

– Полагаю, в этом есть смысл… – Женщина посмотрела на меня. Возможно, в моем поведении сквозило нечто странное, однако она не настолько доверяла собственным инстинктам, чтобы воспрепятствовать мне. – Но вам придется поспешить. Посадка вот‑вот начнется.

Я бросил взгляд туда, где «язык» протягивался к спирали. Снизу, из технической зоны, уже скользил пустой лифт.

– Тогда будет неплохо, если вы продадите мне билет.

– Полагаю, обратный билет вам тоже понадобится? – Женщина потерла глаза. – Всего будет пятьсот пятьдесят астралов.

Я раскрыл бумажник и отсчитал хрустящие купюры южан.

– Безобразие, – притворно возмутился я. – Сколько нужно энергии, чтобы доставить меня на орбиту? Сущий пустяк. Цена должна быть в десять раз меньше. Бьюсь об заклад, часть денег ляжет в кубышку церкви Небесного.

– Не скажу, что это не так, но вам, сэр, не следует отзываться плохо о церкви. Хотя бы здесь.

– Так ведь на каждый роток не накинешь платок. Но вы‑то, надеюсь, не из них?

– Нет, – ответила она, подавая мне сдачу мелкими купюрами. – Я просто здесь работаю.

Сектанты захватили мост лет десять назад, после того как внушили себе, что именно тут был распят Небесный. Однажды вечером целая толпа последователей Хаусманна заполонила терминал; никто и понять не успел, что происходит. Они заявили, что по всему мосту размещены контейнеры с созданным ими вирусом, которые будут взорваны все разом при первой же попытке очистить терминал. Если бы эта дрянь действительно присутствовала на мосту в том объеме, о каком говорили сектанты, и если бы ее разнес ветер, половина Полуострова оказалась бы заражена. Возможно, они блефовали, но никто не рискнул противодействовать культу, стремившемуся навязать себя миллионам людей. Поэтому мост оставили сектантам. Они позволили администрации контролировать работу лифтов, хотя это и означало, что персоналу необходимы регулярные прививки. Учитывая, что антивирусная терапия давала побочные эффекты, это было не самое популярное место работы на Полуострове, тем более что служащим приходилось постоянно слушать песнопения хаусманнитов.

Женщина протянула мне билет.

– Как думаете, я успею? – спросил я.

– Последний лифт отправился всего час назад. Если ваш друг был на нем… – Она помолчала, и я понял, что никаких «если» быть не может. – Скорее всего, вы застанете его на терминале.

– Надеюсь, он меня вознаградит за такие хлопоты.

Она хотела улыбнуться, но передумала. Эта женщина и так сделала для меня слишком много.

– Уверена, он будет в восторге.

Сунув билет в карман, я поблагодарил кассиршу. Жаль было эту бедолагу, такую работу, как у нее, врагу не пожелаешь.

Дитерлинг все так же стоял, прислонившись к низкой стеклянной стене, которая окружала «язык», и с холодным спокойствием на лице рассматривал сектантов. Вспомнилось, как в джунглях он меня спас, когда напала гамадриада. В ту минуту у него было такое же выражение – абсолютно бесстрастное, как у шахматиста, играющего с заведомо слабым противником.

– Ну что? – полюбопытствовал Дитерлинг.

– Он уже уехал.

– Когда?

– С час назад. Я купил себе билет. Теперь твоя очередь. Но делай вид, будто мы путешествуем порознь.

– Братишка, может, мне не стоит ехать с тобой?

– Да не волнуйся ты, – перешел я на шепот. – Отсюда и до выхода с орбитального терминала ни одного поста эмиграционного контроля. Поднимешься и спустишься, и никто тебя не сцапает.

– Таннер, тебе легко говорить.

– Поверь, это безопасно.

Дитерлинг покачал головой:

– Возможно, но вряд ли имеет смысл путешествовать вместе, даже в одном лифте. Мы же не знаем, какое у Рейвича прикрытие. Что, если его охрана все здесь просматривает?

Хотелось поспорить, но внутренне я признавал его правоту. Как и Кагуэлла, Дитерлинг не мог покинуть Окраину Неба, не рискуя быть арестованным по обвинению в военных преступлениях. Оба занимали определенные места в базе данных этой планетной системы, за их головы была назначена солидная награда – невзирая на тот факт, что Кагуэлла мертв.

– Ладно, – согласился я. – Похоже, у тебя есть еще какой‑то повод, чтобы остаться. Я вернусь в Дом Рептилий дня через три, не меньше. Думаю, там будет кому присмотреть за порядком.

– Уверен, что справишься с Рейвичем в одиночку?

Я пожал плечами:

– Всего один выстрел, Мигуэль.

– И этот выстрел будет сделан тобой. – У него явно полегчало на душе. – Ну вот и чудно. Сегодня же вечером махну в Дом Рептилий. И буду с интересом смотреть выпуски новостей.

– Постараюсь не разочаровать тебя. Пожелай мне удачи.

– Удачи. – Дитерлинг пожал мне руку. – Будь осторожен, Таннер. За твою голову награда не объявлена, но это не значит, что к тебе ни у кого не возникнет вопросов. Доверяю разработать план избавления от пистолета самостоятельно.

Я кивнул.

– Жалко его? Вижу‑вижу. Не горюй, подарю такой же точно на день рождения.

Он долго смотрел на меня, словно собираясь что‑то добавить, потом кивнул и пошел прочь от спирали, покинул площадку. В тенистом вестибюле, не сбавляя шага, он начал менять окраску плаща. Дитерлинг удалялся, и его широкоплечую фигуру окружал мерцающий нимб.

Я отвернулся и стал ждать лифта. И, незаметно сунув руку в карман, ощутил холодок и алмазную твердость пистолета.

Глава 3

– Сэр, ужин будет подан на нижней палубе через пятнадцать минут. Если желаете присоединиться к пассажирам…

Голос заставил меня вздрогнуть от неожиданности. Я не слышал шагов по лестнице и полагал, что на смотровой палубе нахожусь совершенно один. Пассажиры разошлись по своим каютам сразу после посадки – путешествие было слишком коротким, чтобы стоило распаковывать багаж… а я поднялся наверх понаблюдать за отправлением. Конечно, мне предоставили каюту, но распаковывать было нечего.

Подъем начался с нереальной плавностью. Вначале казалось, что мы вообще не двигаемся. Ни звука, ни вибрации – только жутковатое ровное скольжение, еле заметный, но постоянный набор скорости. Я посмотрел вниз, пытаясь разглядеть сектантов, но угол подъема позволял заметить лишь несколько случайных фигур – хотя прямо под нами должна была находиться масса народу. Мы как раз проходили через лепестковый люк в потолке.

Я обернулся. Голос, который меня напугал, принадлежал не человеку, а роботу‑слуге. У него были телескопические руки и нарочито безликая голова. Туловище сходилось на конус, образуя осиную талию, но ниже – ни ног, ни колес. Он двигался по прикрепленному к потолку рельсу, с которым был соединен торчащим из спины металлическим прутком.

Дата добавления: 2015-05-08