Провинциальная столица

Они тронулись в путь. Анкрен на своем Лешем, Мерсер – на белоногом Бальзане. Этого коня он купил во время прошлой своей поездки в Карниону задешево, несмотря на хорошие стати. Дело в том, что на Юге господствовало убеждение, что белоногая лошадь приносит несчастье, особенно в сражениях. Мерсер был чужд подобному суеверию, а в сражения вступал, как в Хонидейле, – только если ему не оставляли выбора.

Дорога от Свантера до Эрденона считалась достаточно безопасной, а ночи стояли еще довольно светлые. Можно путешествовать и после захода солнца. Мерсер с Анкрен этим пользовались. Анкрен не смущали неудобства подобного путешествия, она привыкла разъезжать. К помощи своего Дара она прибегала реже, чем предполагал Мерсер. Это обстоятельство, равно как и природа самого Дара, возбуждали любопытство, и Мерсер задал ей несколько вопросов, предварительно осведомившись, не нарушает ли он запрета на разговоры о прошлом, в частности, зачем она подвергает себя опасности, когда могла бы продолжать весь путь под видом какого‑нибудь зверя.

– Я напомню тебе, хотя ты должен и сам понять, что морок не есть превращение. Искажается то, что люди видят, а я остаюсь собой. Кстати, сколько я ни слышала об оборотнях, никогда их не встречала и не знаю, существуют ли они… Так вот, если я иду пешком, в облике бегущей лани, я не могу двигаться быстрее, чем пешеход. Если я прикидываюсь собакой – кошка от нее не убежит: она видит не так, как человек, ее не обманешь… Вообще, зверем можно прикинуться на самый недолгий срок. Наблюдательный человек через некоторое время отличит повадку.

– А как же лошади в Аллеве?

– Ты и до этого докопался… Во‑первых, они не были в поле зрения стражников на заставах постоянно. И потом, они видели не лошадь с определенными приметами, а некую картину: четверку лошадей и карету.

Мерсер слушал ее с интересом, но это никак не приближало к разгадке тайны. Оставалось надеяться, что он найдет ее в списке реликвий. И на привалах Анкрен диктовала:

– Первое. Чудотворная статуя Пресвятой Девы, источавшая перед гражданскими бедствиями кровавые слезы. Статуя из слоновой кости, первоначально плащ ее, окрашенный лазурью, был украшен семью сапфирами. Похищена из Кафедрального собора Эрденона, обнаружена при конфискации имущества у одного купца в Хардгрепе, уличенного в потворстве ангелистам. Находится во францисканском монастыре в Хардгрепе, настоятелем коего и привезена. По уверению последнего, кровавые слезы до сих пор источает, а драгоценные камни похищены.

Второе. Ларец из слоновой кости, окованный серебром, в котором почти тысячу лет хранилось сердце св. Эадварда. До войны находился в женском бенедиктинском монастыре близ Гормунда. Ларец продан неким антикваром аббатству Тройнт, где находится гробница названного святого, и, по всей вероятности, там и останется. Сердце отсутствует.

Между прочим, – обратилась она к Мерсеру, – в некоторых случаях была похищена сама реликвия, в других – драгоценности, в которые она была оправлена. Это имеет значение?

– Еще не знаю. Продолжай.

– Третье. Венец св. Гизелы. Украшал раньше статую названной святой в Тримейне. Подарен императрицей Гарсеной своему брату герцогу Гарнего I. Перешел к родственникам Йосселингов, графам Свантерским, а затем их потомкам. Ныне находится во владениях маркиза Трегварта, капеллан которого под надлежащей охраной венец и доставил. Каким‑то образом венец оказался в целости и сохранности: два припаянных друг к другу золотых обруча, усыпанных бирюзой и аметистами, и восемь зубцов, украшенных яхонтами. Но тот ли это венец, одной Гизеле ведомо.

Четвертое. Слеза раскаявшегося грешника, обращенная в алмаз и заключенная в перстень. Передавалась от ректора к ректору коллегии цистерианцев в Эрденоне. Теперь обнаружилась у иезуитов. У святых отцов губа не дура – перстень очень красивый.

Далее следует то, что украдено из капеллы в Бодваре и пострадало сильнее всего.

Пятое. Рука Йосселя Храброго, точнее, лучевые кости.

Шестое. Череп мученика Агилульфа.

Оба в простых свинцовых футлярах, правда, посеребренных. Подлинность святых мощей подтверждена епископом Децием, приславшим на совещание вместе с реликвиями своего викария. Поправь меня, если я ошибаюсь, но, по‑моему, череп Агилульфа со дня усекновения и по сию пору хранится в Тримейне.

– Когда это кому мешало? Продолжай.

– Седьмое. Молитвенник блаженной герцогини Торисмонды. Сам молитвенник в целости, хотя переплет, украшенный ормуздским жемчугом, исчез. Опознан по миниатюрам. Находится в ордене Св. Барнабы Эйсанского. Доставлен приором ордена.

Это не единственная книга, которая была представлена, следующая поосновательней будет.

Восьмое. Библия в переводе на древнеэрдский. Переписана рукой переводчика, святого епископа Бильги. По этой причине переплет ее был украшен каменьями редкостной ценности и чеканным по золоту образом Христа. Хранилась в сокровищнице герцогов Эрдских. Обнаружилась в Скеле, в монастыре тринитариев, но в простом кожаном переплете. Доставлена настоятелем.

Не устал еще слушать?

– Скажи прямо, что ты устала описывать.

– И не в первый раз, заметь… Крепись, за половину мы уже перевалили.

Девятое. Распятие из черненого серебра, якобы принадлежавшее св. Бернарду Эрдскому. Похищено из церкви этого святого в Эрденоне. Передано конгрегации Семи Скорбей Девы Марии в Фораннане добровольным жертвователем. Доставлено главой конгрегации.

А вот снова – сокровище без святыни.

Десятое. Реликварий в виде фигуры младенца Иисуса из позолоченного серебра. Примечателен украшениями из пяти рубинов. Один, самый крупный, изображает сердце. Четыре, поменьше, – стекающие капли крови. Опять‑таки принадлежал потомкам графов Свантерских. Ныне – в домовой капелле Оранов, в Открытых Землях. Доставлено господином Ораном лично.

Одиннадцатое. Фрагмент алтаря из Домской церкви в Вальграме. Святые Петр и Павел, чеканены по серебру. Не примечателен ничем, кроме древности работы. Находится в Соборной церкви Кулхайма – это вроде бы на границе Эрдской провинции и Открытых Земель. Доставлен каноником церкви.

Двенадцатое. Наконечник копья, которым святой Хамдир убил дракона. Фамильная реликвия владетелей замка Файт, там же, в Пограничье. После того как род вымер, попал к генерал‑губернатору Эрда (он тогда сидел в Свантере), а тот подарил его известной тебе церкви Св. Николая, что рядом с Новой Гаванью. Доставлен священником церкви.

Забавно, да? Они бы еще осколки Зеркала Истины туда притащили.

– Откуда ты знаешь про Зеркало Истины?

– Люди любят рассказывать старые сказки, а я иногда их слушаю. А ты что насторожился, дотошный друг мой?

– Про Зеркало Истины, или, как правильнее его называть, Истинное зеркало, мы поговорим позже. А пока продолжай.

– Я уже заканчиваю.

Тринадцатое. Образ, написанный по‑старому, на доске. Уверяют, что это Алексей, человек Божий. Происхождение неизвестно. Источает слезы, но не кровавые, а обычные. Находится в Камби, в новой церкви Успения. Доставлен главой церковного капитула города.

Четырнадцатое. Чаша для евхаристии из золота и серебра. Вклад герцогини Мехт по уходе в монастырь в Гормунде. Обнаружена агентом примаса на складе лома золотых дел мастеров в Эрденоне.

Все.

– Четырнадцать святынь?

– Ты разочарован? Никаких досок из ковчега, перьев из ангельских крыльев и вина с пиршества в Кане Галилейской – всего, над чем издеваются злые безбожники.

– Наш знакомец Вендель сказал бы, что это дурной признак – священнослужители теряют первоначальную искреннюю веру… Нет, меня заинтересовало число – нет ли в нем какого‑то тайного смысла.

– Хм… Две семерки, либо дюжина и два. Вряд ли. Примас говорил, что святынь было гораздо больше – в десятки раз. Но он благодарит небо за то, что удалось найти хотя бы это. А сколько святынь погибло безвозвратно – было выброшено кощунственной рукой, разломано, сожжено! Это я повторяю дословно.

– Сколько человек присутствовало на совещании?

– Точно сказать не могу. Архиепископ, его викарий и секретарь, охрана. Те, кто привез реликвии, иногда тоже в сопровождении слуг и охраны. И не менее десятка прибыло туда по каким‑то иным причинам. В общем, в залах, где собирались участники, было человек тридцать, а всего в резиденции – не меньше пятидесяти.

– Достаточно, чтоб с твоим умением остаться незамеченной. Но всех поименно ты не помнишь.

– Это не входило в мою задачу.

– Ты и так сообщила довольно много. Теперь я должен обдумать услышанное. А ты попытайся все же припомнить имена.

За подобной беседой они скоротали путь и миновали озеро Бирена, на поверхности которого теснились дровяные баржи, – вокруг Эрденона вырубали последние леса.

– Где остановимся? – спросила Анкрен. – Есть соображения?

– По‑моему, хватит с нас гостиниц и вдовьих квартир. Есть в Эрденоне человек, он кое‑чем мне обязан и не откажет в приюте. Кроме того, в нашем деле он может быть полезен.

– Это твой туз в рукаве?

– На туза он не тянет. Обычная карта…

Древнейший город Эрда, его гордость и столица, в пору гражданских междоусобиц пострадал очень сильно. Причем по странному стечению обстоятельств это произошло не в первые годы смуты, когда город несколько раз принимал в свои стены самозваных герцогов, а в окрестностях гремели пушки и сшибались столичное дворянское ополчение, императорские рейтары и чужестранные наемники, – нет, тогда Эрденон благодаря умелой ли обороне или простой удаче сравнительно легко отделался. Худшее началось, когда новые властители, несколько утвердившись, стали наводить порядок в самом Эрденоне. И добились обратного. Мятежи, захлестнувшие город, волной перекатились через его стены – по всему имперскому Северу, но в Эрденоне спокойней не стало. Этот город, богатый, сытый и благополучный, увидел то, что его жители и в страшных снах представить не могли: уличные бои и баррикады, казни и заточение патрициев и церковных иерархов, разграбленные соборы и сожженную ратушу, когда выгорали жилые и ремесленные кварталы. Бандиты и мародеры объединялись с фанатиками‑ангелистами, призывающими уничтожать неправедно нажитое. Добропорядочные дамы и невинные девицы торговали собой за кусок хлеба.

А потом мятежники снова подошли к Эрденону, но у жителей не осталось ни сил, ни оружия, чтобы защитить столицу. И укрепления, устаревшие еще во времена Пиратских войн, не спасли город…

Неудивительно, что здесь, где громче всех кричали о древних исконных вольностях и превозносили Эрденон как светило «милого Севера», без малейшего сопротивления встретили отмену независимости Эрда и даже не пытались возмущаться, когда столицу провинции временно перенесли в Свантер.

Правда, теперь генерал‑губернатор, третий по счету после окончания войны, находился в Эрденоне. От былых разрушений не осталось и следа. Город отстроили заново. Кое‑кто утверждал, что, лишившись былых достопримечательностей, по нынешнему вкусу излишне грубых и варварских, город много выиграл против прежнего. Перестав быть столицей герцогства, Эрденон приобрел даже большее значение как административный центр. Тон здесь задавали не купцы, как в Свантере, а чиновники и военные, ибо власть генерал‑губернатора была утверждена силой оружия и на него же опиралась.

Однако власть эта была просвещенной. Под покровительством генерал‑губернатора возобновились занятия в университете. Императорские наместники, не хуже чем герцоги, покровительствовали художникам, стихотворцам и философам. Сверх того, открылся городской театр, чего при Йосселингах не было. Типографы, не покладая рук и не давая отдыха церковной и светской цензуре, печатали книги, летучие листки и эстампы.

Вряд ли стоило со смелостью утверждать, будто все, что произрастало в Эрденоне на ниве просвещения – местное образование, изящные искусства и науки, – было такого же хорошего качества, как плоды торговли и ремесел. Но, по крайней мере, они были.

У въезда в город изо всех прелестей жизни при твердом правлении была в основном представлена охрана правопорядка. Мерсеру показалось, что Анкрен несколько занервничала при виде многочисленных городских стражей и солдат. Сам он был безмятежно спокоен: в настоящий момент отношения с властями у него были лучше некуда, убитые в Хонидейле наемники в счет не шли. Отчасти установлению таких идиллических отношений способствовал человек, к которому они сейчас и направлялись. Его звали Роберт Китцеринг, он был чиновником при канцелярии нынешнего генерал‑губернатора Одилона де Бранзарда – невысокого, правда, пошиба: собственного дома на жалованье он бы никогда не приобрел. Однако этот дом, по его утверждению, он получил в наследство.

Его дом находился за площадью Правосудия, в части города, наименее пострадавшей от разрушений, и сохранил особенности построек прошлого века: острую черепичную крышу, узкие окна в обрамлении декоративных колонок, грубоватую лепнину на фасаде. Эрденонцы тех времен любили украшать свои дома «чем‑нибудь веселым»: изображениями обезьян, сатиров, силенов, а рельеф на доме Китцеринга украшали фигурки страдающих ожирением младенцев, воздымавших огромные пивные кружки.

По пути Анкрен ни о чем не расспрашивала Мерсера, из чего он заключил, что она неплохо знает город. Его это не удивляло. Что его удивило – собачий лай, раздавшийся в ответ на стук.

Китцеринг жил довольно скромно, как и подобало чиновнику его ранга. У него было всего двое слуг, один из которых, как правило, сопровождал его в присутствие. Иметь собственный выезд ему не полагалось, но дела порой вынуждали его покидать город, поэтому он держал пару лошадей, благо при доме была конюшня. А вот собак, сколько Мерсер его знал, не держал. Вероятно, некоторые прошлые обстоятельства, также известные Мерсеру, сделали его осторожнее.

Стукнула заслонка окошка на воротах – сторож узнал прибывшего. Лай утих: видимо, собаку отогнали. Ворота открылись. Пожилой встрепанный слуга принял у гостей поводья. Докладывать ни о чем не пришлось – Роберт Китцеринг сам вышел во двор, спустившись по черной лестнице.

Ему было двадцать восемь лет, однако выглядел он значительно старше. Вероятно, он сам стремился усугубить это впечатление из соображений солидности, но сухая, блеклая кожа делала его лицо старообразным и без дополнительных усилий. Жидкие волосы, русые, как у большинства уроженцев Эрда, потускнели от ношения форменного парика. Впрочем, у себя дома парик он снимал.

На лице его не выразилось удивления по поводу визита Мерсера, да еще с дамой. Напротив, он приветствовал их вполне любезно:

– Всегда рад видеть вас под своей крышей, мой друг, и оказать посильную помощь… Осторожней!

Последний возглас был вызван тем, что из конюшни, куда отводили лошадей, вырвался огромный пес, черный с бурыми подпалинами, и бросился прямиком к Анкрен. За ним вперевалку бежал слуга.

– Тигр! Назад!

Если окрик относился к собаке, то он опоздал. Пес уткнулся мордой в колени Анкрен и даже не заскулил, а завизжал от счастья, как потерянный и найденный ребенок.

– Хороший, красивый… – Анкрен снисходительно потрепала его загривок.

– Я должен представить вам свою спутницу, – сказал Мерсер.

– Герда Григан, – Анкрен предупредила возможные измышления на этот счет.

– Могу добавить, что в настоящий момент я помогаю этой даме.

Он поймал иронический взгляд Анкрен.

«Мужчины! – явственно говорил он. – Всегда предпочтут предстать рыцарями, чем признаться, будто кто‑то помогает им».

Роберт Китцеринг не обратил на это внимания.

– Сударыня, вы меня удивили, – сухо сказал он.

– Что же во мне такого удивительного?

– Тигр не признает чужих, а женщины, когда на них бросается собака, обычно кричат. По меньшей мере.

– Я никогда не кричу на собак. И они мне за это признательны.

– Однако я дурной хозяин – держу вас на пороге. Прошу в дом.

Он подозвал младшего из слуг, отдал какие‑то распоряжения и пояснил, адресуясь более к Анкрен:

– У меня нет повара. Когда я ем дома, то со стряпней кое‑как справляется Миккель, но если я принимаю гостей, то заказываю обед в «Розе и единороге» – это ближайшая гостиница.

– Впредь этого делать не стоит, так как введет вас в излишние расходы, – сказал Мерсер, когда они вошли в дом, оставив собаку за дверьми. – Может статься, что мы останемся на несколько дней.

– Следовательно, дама тоже будет жить здесь?

– Да, если вас это не стеснит.

– Меня нет, а вот ее… В доме нет женщин: могут возникнуть определенные неудобства.

– Если вы намекаете, что мне трудно обойтись без служанки, то не стоит беспокоиться, я не избалована. Если же вы подразумеваете угрозу моей репутации, то, уверяю, общество господина Мерсера для меня важнее досужих пересудов.

– Пересудов не будет, я почти никого не принимаю, а мои слуги не болтливы. Вы, вероятно, желаете отдохнуть с дороги? Комнаты для гостей наверху.

Когда они поднялись на обычно пустующий второй этаж, Мерсер заметил:

– Чем‑то ты ему не понравилась. Обычно Китцеринг любезнее с дамами.

– Чепуха. Просто он приревновал свою собаку.

– А кстати, с чего эта зверюга так тебе обрадовалась?

– В этом доме не имеют привычки подслушивать?

– Нет. И двери здесь прочные.

– Ну… я думала, ты понял. Меня никогда не сбрасывают лошади, хотя я не слишком хорошая наездница. И собаки ко мне ластятся, при том что я не особо с ними цацкаюсь. Эта разновидность Дара не имеет ничего общего с умением наводить морок и встречается очень часто. В любой деревне найдется человек, умеющий подчинять себе зверей. А уж среди цыган, коновалов, знахарок…

– В ответ я сказал бы, что тебя не сбрасывают лошади, поскольку ты стараешься выбирать себе тех, что посмирнее. А собаки тебя любят, поскольку хозяева, ценя в них злость, забывают сказать им одно‑другое ласковое слово. Но нам не до этого. Умойся, причешись, а я подумаю, что следует обсудить с нашим хозяином.

В отведенных им комнатах было несколько мрачновато, что свойственно нежилым помещениям, но было заметно, что здесь время от времени проветривают и вытирают пыль. Мебель, старомодная по тримейнским меркам, была удобной и добротной, а в комнате Анкрен имелся даже намек на роскошь – ковер на стене, судя по всему, из мануфактур Орана. В отличие от мебели, новехонький.

Столовая, где Китцеринг принимал гостей, была обставлена лучше. Что ж, такому чиновнику нельзя кичиться богатством – сразу же заподозрят во взяточничестве, но и бедняком выглядеть не подобает.

Резной шкаф‑кабинет в виде собора, кресла, обтянутые тисненой тканью, бронзовые светильники, весьма напоминающие золотые, – этого не постыдились бы и во многих дворянских домах, а Китцеринг дворянином не был.

Стол покрывала белая скатерть, правда, по неразглаженным складкам было видно, что ею редко пользуются. У каждого столового прибора из синего фаянса лежали ложки и, что характерно, двузубые вилки, отделанные перламутром, – при том что в городской среде вилки до сих пор считались признаком барства. Кубки для питья, несомненно парадные, были из цельных раковин‑наутилусов в серебряной оправе с замысловатыми литыми фигурками, отражавшими то ли бурную фантазию художника‑ювелира, то ли рабскую подражательность ремесленника, копирующего все без разбора. Так, у кубка, доставшегося Мерсеру, ножкой служила фигурка амура с луком и стрелами, а на крышке красовался рыцарь в полном вооружении, попирающий дракона. Анкрен достался морской конек и целый хоровод тритонов и нереид, обнимающих раковину. Кубок хозяина подпирала миниатюрная кариатида, а на крышке восседал сфинкс. В начале века такие кубки принадлежали какой‑нибудь титулованной особе, а выйдя из моды, были проданы с аукциона.

Из гостиницы были доставлены паштет из дичи, воздушный пирог и фораннанское вино. Роберт Китцеринг принимал гостей по высшему разряду.

– Что слышно в Эрденоне? – осведомился Мерсер. – Последние полгода я был в разъездах и совершенно отстал от жизни.

– Ну, какие у нас новости… Северное лето коротко, и те, кому позволяет досуг, спешат им насладиться. Генерал‑губернатор перебрался в загородную резиденцию, свита потянулась за ним, и за нами его светлость посылает только в случае крайней необходимости.

– Значит, у вас сейчас затишье.

– Не совсем… – Китцеринг, как правило, прибегал к обтекаемым формулировкам – тоже следствие его работы. – В последнее время архиепископ Рамбальд пытается переложить на светские власти борьбу с этими злосчастными суевериями…

– Вы об ангелистах?

– О, ангелисты орудуют на окраинах, и с ними успешно справляется преосвященный Деций. Нет, я о последователях так называемого Альдрика Эрденонского. – Повернувшись к Анкрен, Китцеринг пояснил: – Этот Альдрик возглавлял первую оборону Эрденона во время смуты. Город он тогда отстоял ценой собственной жизни. Правда, никакой пользы это не принесло, но чернь считает его святым. Приверженцы Альдрика, в отличие от ангелистов, люди скорей заблудшие, чем злонамеренные, и с тех пор, как власть императорского наместника стала незыблемой, их особенно не преследовали. Но, – он снова обернулся к Мерсеру, – в последнее время они как‑то чрезмерно оживились, начались чудесные исцеления на могиле и прочие шарлатанерии. Оставить это без внимания было бы неправильно. Однако его преосвященство желает, дабы его слава доброго пастыря осталась незапятнанной. Поэтому, по его мнению, суеверными должны заняться мы. А его светлость полагает, что лишняя головная боль нам вовсе ни к чему.

– Так зачем мучиться? – сказала Анкрен. – Признайте его святым – и все.

– Если б это было так просто… Ведь, исходя из нынешних понятий, Альдрик Светлый Воин сражался на стороне мятежников и против законных властей. Хотя в те времена разобраться, кто мятежник, а кто представитель законной власти, было почти невозможно. Мой отец тогда служил в городском ополчении, он мне рассказывал… Да что это я? Вы же спрашивали о новостях? Но, ей‑богу, о чем может поведать бедный чиновник? Налоги, жалобы, борьба с контрабандой – все как обычно. И не подумайте, что я в обиде на примаса. Он даже вносит в нашу жизнь некоторое разнообразие. Взять хотя бы это совещание по поводу утерянных реликвий Эрда…

– Но ведь оно вроде бы считалось секретным?

– Да, разумеется. Знаете, мой друг, меня не удивляет ваша осведомленность, это входит в сферу ваших интересов, однако наш разговор… – Он сделал паузу.

– Вы свободно можете говорить в присутствии госпожи Григан. – Мерсер правильно угадал смысл заминки. – Кроме того, любопытно, при чем здесь канцелярия генерал‑губернатора?

– Но вы хотели услышать новости, а какие это новости! Сколько месяцев прошло…

– И все же.

– Что ж, скажу вам, что, хотя добрые граждане Эрденона действительно остались в неведении, в канцелярии генерал‑губернатора об этом совещании все было известно с самого начала. Причем совершенно официально. А как же иначе? Вы, вероятно, в курсе, что на совещании присутствовал господин Оран из Карнионы?

– Да, я слышал об этом.

– А его превосходительство ведет с ним дела и выразил пожелание, чтобы столь видному промышленнику была обеспечена надлежащая безопасность.

– Следовательно, в доме архиепископа были еще и люди наместника?

– Не столько в доме, как вокруг него… Теперь, когда все благополучно завершилось, я могу сказать об этом.

– А что думают в канцелярии об этом совещании, если не секрет?

– Отчего же? Отчасти цель была та самая, о которой заявил архиепископ: найти потерянные реликвии и уточнить, где они находятся. Но была, вероятно, и другая. Вполне благая. В ближайшем будущем намечено перестроить и расширить Кафедральный собор Св. Иоанна. Предстоят большие расходы. И примас заинтересован в перенесении в новый собор какой‑нибудь замечательной реликвии…

– …чтобы привлечь как можно больше верующих и расходы окупить, – пробормотала Анкрен.

Китцеринг поморщился. Сказанное подразумевалось, но произносить этого вслух не следовало.

– А вы можете сказать, какое дело привело вас в Эрденон? – спросил он Мерсера.

– Пока нет, но у меня есть основания считать, что преступление, которое мы расследуем, связано с событиями гражданской войны, а может, и еще более ранними.

Об этом Мерсер еще не говорил своей спутнице, но она ничем не выдала удивления. Возможно, она и не была удивлена – Мерсер и прежде замечал, что Анкрен мыслит с ним сходно.

– Речь идет о событиях в Эрденоне?

– Вполне вероятно.

– Странно. Я согласен, что в те времена в нашем несчастном городе, как и во всей провинции, совершалась целая череда чудовищных преступлений, но мне трудно связать их с днем нынешним, когда все раны, слава богу, затянулись. Неужто кто‑то выжидал, пока не сменятся поколения?

– Вот именно. Поколения сменились, живых участников событий почти не осталось. Поэтому я и говорю с вами – вы все же коренной житель Эрденона, слышали рассказы отца, читали документы…

– Лучше б не читал. Одни постановления Сверре Дагнальда чего стоят. И подумать только, именно эта часть архивов не погибла в огне! Тогда представителей старейших цехов – от простых ремесленников до старшин, воспротивившихся кабальным поборам, – велено было топить в озере Бирена, чтобы не тратить на них дерево для виселиц! Потому что виселиц на всех не хватало! И ведь вывозили на середину озера и топили…

– Это Сверре Дагнальд, насколько я помню, устроил посмертное глумление над телом Альдрика Эрденонского?

– Нет, генеральный судья, Вирс‑Вердер. Он был следующим за Дагнальдом герцогом… или самозванцем, теперь уж не понять. Дикость, совершенная дикость. А считаем себя древней и цивилизованной нацией.

– Не стоит так сокрушаться. В других государствах в те же времена дела обстояли не лучше, а, пожалуй, гораздо хуже. Французы священную особу монарха по всему королевству гоняли, как зайца. У англичан и того ужаснее – короля злодейски лишили жизни, и не ядом и кинжалом, а всенародно, на плахе, по приговору суда! О кровопролитии в германских землях вообще лучше не вспоминать.

– А вы что молчите, сударыня? – спросил Китцеринг. Очевидно, он жаждал утешения также и с этой стороны.

– Мне все равно. Меня мало волнует то, что происходило до моего рождения, да еще в европейских странах.

– Вы говорите так, будто родом невесть откуда, – оскорбленно заявил Китцеринг.

– Совершенно справедливо. Я из Дальних Колоний. Из самых что ни на есть дальних.

Это может быть как правдой, так и ложью, философски отметил про себя Мерсер. Роберта же не предупреждали, что не следует спрашивать о прошлом.

– Кстати, я вспомнил еще одну новость… забавную… и, возможно, имеющую касательство к истории преступлений, только не уголовных. Эрденон почтила своим вниманием Мария Омаль. И не просто посетила нас, а намерена здесь поселиться.

– Вот как?

– Очевидно, для имперской столицы ее прелести уже устарели, но в столице провинции она еще пользуется успехом. Она купила Обезьяний дом – это старинный особняк, принадлежавший фаворитке одного из последних Йосселингов, и едва ли не единственное строение с довоенных времен вблизи площади Розы. Такая блистательная наглость вкупе с уважением традиций многих здесь восхитила. Ей не постеснялись нанести визиты самые чванливые господа – об офицерах местного гарнизона, литераторах и модных проповедниках и говорить нечего…

– Мария Омаль, – задумчиво сказал Мерсер. – Конечно, я знаю о ней, даже мельком видел в Тримейне, правда, представлен не был. А ведь она наверняка прекрасно осведомлена о некоторых событиях прошлого и настоящего…

– Тут я ничем помочь не могу. К ней в дом я не вхож – недостаточно богат, или знатен, или образован…

– Я тоже. Неважно. Сошлюсь на рекомендацию нашего общего знакомого.

– Кого же?

– Капитана Бергамина. Он посещал ее салон в Тримейне, даже вывел в одном из своих романов, причем в самом лестном свете – волшебница Риккиарда в «Зачарованном замке», помните?

– Я не читаю романов. Но о Бергамине мне сразу следовало вспомнить. Он был у нас в этом году по пути из Тримейна, перед тем как вернуться к себе в Открытые Земли. Просил у генерал‑губернатора субсидий на постановку своей новой трагедии.

– И получил?

– Нет. Его превосходительство поощряет служителей муз, но пьесы Бергамина ему не нравятся. «Чем меньше вы будете отвлекаться на сочинение трагедий, – сказал он капитану, – тем больше напишете романов и доставите нам удовольствия». И Бергамин удалился с унылым видом; впрочем, у него всегда унылый вид.

– Итак, наша беседа оказалась плодотворной, я благодарен за нее не менее, чем за обед.

– Всегда к вашим услугам. А если вы, сударыня, как и мой дорогой друг Мерсер, намереваетесь вести светскую жизнь, то вам не мешало бы обновить гардероб. Для Дальних Колоний… самых дальних… это платье, может быть, и подходит. Но никак не для столицы провинции.

… – Ну вот, а ты не верил, что мне приходится тратиться на наряды, – сказала Анкрен, когда они поднялись к себе.

– Зачем было задевать Китцеринга? Ты не дитя малое, которое надо учить, как себя вести.

– Что делать? Порядочных людей мой Дар пугает, вот я и привыкла общаться с непорядочными.

– Камень в мой огород?

– Мы оба сидим в этом огороде. Кто такие Мария Омаль и Бергамин?

– Мария Омаль – куртизанка, из тех, кого посещает лучшее общество, иногда просто для приятной беседы, – тем более что эта дама весьма не юных лет. А Бергамин – писатель. Его книга лежит у меня в багаже, ты, должно быть, видела.

– Так дай почитать. А то я, при своей жизни, не помню, когда в последний раз книгу в руках держала.

– Хорошенькое дело! Я буду голову себе ломать, кто на нас охотится, а ты романы почитывать?

– Точно. Думать ты у нас мастер. Вот если надо что‑то сделать – тогда зови меня.

– Не язви понапрасну, я не Китцеринг. А книгу можешь взять.

Он вытащил томик из сумки и протянул Анкрен.

– Спасибо, и бог тебе в помощь с этой дамой. Хотя я не уверена, что ты взял верный след.

– А у тебя есть другие соображения?

– Не знаю. Я должна осмотреться. Понимаешь, из тех людей, с кем я вела дела, только Прокоп и Мозер знали обо мне правду… часть правды. Если наш убийца где‑то поблизости, Вендель должен был искать человека, который вывел его на посредников, в Эрденоне. Попробую поискать в этом направлении.

– Не стану спорить. Только будь осторожна. Кстати, этот дом удобен тем, что, помимо черного хода, есть и комната с выходом на улицу. Ты сможешь уходить и приходить, не беспокоя хозяина…

– …которому я так не понравилась. Но у меня есть предчувствие, что понравиться ему было бы хуже.

– Оставим это. И лучше бы тебе в самом деле подождать, пока я раскрою тайну.

– Тайну… Это ты мыслишь широко, а я не умею. Я знаю только, что меня обманули и пытались убить; что убили тех, кого я хорошо знала, и еще не все за это ответили. А тебе – тайны. Гражданская война, аристократы, куртизанки, рыцари, сектанты всяческие, прах их побери… Никогда не связывалась с сектантами. Мне хватит забот и с господствующей Церковью.

– Между прочим, в Аллеве тебя нынче считают ангелисткой. Я там побеседовал со служанкой в «Полумесяце».

– С Тильдой? Помню ее. Хорошенькая такая, вострая. Ты был бы дураком, если б, помимо разгадывания тайн, не переспал с ней.

– Так я не дурак.

– А про себя ты ей что наплел?

– Будто бы я там по делу о наследстве.

– И девушка небось ждет не дождется, когда ты приедешь наследство получать, и сохнет…

– Хватит шуток на сегодня. В самом деле.

– Тогда – доброй ночи.

Но спал он плохо.

Дата добавления: 2015-05-08