КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Куртизанки, рыцари, сектанты
Мария Омаль была в своем роде достопримечательностью империи – продажная женщина, добившаяся высокого положения в свете, при этом никогда не была фавориткой правителя, грехи которой не принимаются обществом в счет, а нравы в Тримейне и Эрде были суровей, чем в Париже или Венеции. Недоброжелатели заявляли, что в настоящее время уважение к ней покоится на почтении к ее преклонному возрасту, и были не правы. Все были согласны, что Марии перевалило за сорок, но как давно это случилось, никто не мог утверждать с уверенностью. Никто также ничего не мог сказать о ее происхождении, хотя имя Омаль, безусловно, было вымышленным. Предполагали, что она незаконная дочь какого‑то знатного дворянина и это пятно лишило ее возможности достойно выйти замуж. Во времена прошлого царствования в Тримейне, когда она была в особой моде, Мария Омаль заявила, что своих обожателей она делит на следующие категории: «любовники по деньгам», «любовники по политике», «любовники по тонкости ума». Тогда сочли, что это очень остроумно. Ее особняк посещали министры, финансисты, путешественники, поэты. И тот, кто жаждал ее благосклонности, обязан был платить в меру своих способностей. Обобранного до нитки графа или маркиза, продавшего ради прихотей прелестной Марии родовые владения, сменял университетский профессор, обучавший ее тонкостям итальянской грамматики, а за ним толпились карнионский банкир, от которого требовалось выгодно поместить накопления дамы, и знаменитый дуэлянт, готовый проучить каждого, кто дурно о ней отзовется. Это также находили остроумным и оригинальным. Приемы, что она устраивала, были веселы без распущенности, роскошны без вульгарности, и со временем туда стали стремиться не только по зову плоти. Общества Марии Омаль не чурались и служители Церкви, и дамы с безупречной репутацией, тем более что она щедро жертвовала на дела милосердия и покровительствовала нуждающимся. Разбогатев, Мария Омаль перевела почти всех своих любовников в разряд обычных посетителей, предпочитая оставаться законодательницей мод и хорошего тона. Но и теперь, когда она была в летах, губительных для женщины ее профессии, находились желающие предоставить в ее распоряжение сердце, ум, шпагу и кошелек. Это было тем более удивительно, что Мария Омаль не принадлежала к писаным красавицам. Невысокого роста, с чертами скорее миловидными, чем правильными – курносым носом и крупным ртом, – с годами она также несколько располнела. Но кожа ее оставалась неизменно гладкой, взгляд темно‑голубых глаз – красноречивым, а более всего в ее пользу свидетельствовали утонченный вкус в одежде и чистая, безупречная речь. Мерсер отметил последнее обстоятельство, сравнивая голоса госпожи Омаль и ее младшей собеседницы. У той был заметен сильный северный акцент, при том что ей по роду занятий положено было следить за выговором. Белинда Кокс была актрисой, а Мария Омаль, насколько было известно Мерсеру, на сцене не играла. Однако она часто повторяла, что не любит быть единственной женщиной среди мужского общества. Эрденонские благородные дамы и богатые представительницы буржуазии еще не достигли таких высот свободомыслия, как их тримейнские сестры, чтобы посещать дом куртизанки, а вульгарных проституток она бы сама не пустила к себе на порог. Оставались актрисы, занимавшие промежуточную ступень между шлюхами и порядочными женщинами. Профессиональные актрисы появились на Севере только после войны. До этого в герцогстве Эрдском, в отличие от других частей империи, женщин на сцену не допускали, постоянно действующих городских театров не существовало вовсе, и комедианты, выступавшие при дворе Йосселингов и богатых вельмож, были приезжими. В эрдских труппах, увеселяющих горожан, так называемых «риторических камерах», женские роли исполняли мальчики. Когда с установлением гражданского мира в Эрденоне открылся театр, изумленная публика увидела на подмостках женщин. По этому поводу развернулась продолжительная полемика, были напечатаны десятки трактатов, памфлетов и стихотворений. Первоначально казалось, что это новшество долго не продержится, ибо голоса противников актрис звучали громче. Поборники нравственности утверждали, что дозволением женщинам играть поощряется разнузданный разврат, патриоты полагали, что сие попирает древние, исконно эрдские обычаи, эстеты приводили множество доводов в пользу того, что ни одна женщина не сумеет сыграть женскую роль с такой изысканной утонченностью, как мальчик. Но кровавые трагедии и развеселые фарсы с участием женщин не сходили со сцены, и постепенно к ним привыкли. Как ни странно, актрис поддержала Церковь. Священники заявляли, что, конечно, актерское ремесло греховно по своей сути и лучше бы не заниматься им вовсе, но если честная замужняя женщина играет на сцене пропитания ради вместе с законным мужем, она имеет возможность этот грех искупить. Другое дело – игра мальчиков в женских платьях. Помимо того, что это прямое нарушение заповедей Писания, называющих ряжение в одежды другого пола мерзостью перед Господом, наказуемой смертью, это ведет к поощрению извращенного вожделения – отвратительнейшего из пороков, завезенных из‑за границ и чуждых нравам честного Севера. Короче, актрисы были признаны меньшим злом. К тому же театр традиционно пользовался покровительством наместников. Они назначались из Тримейна, а в тамошних театральных труппах актрисы выступали с давних пор. Итак, дабы разнообразить общество в своем доме, Мария Омаль приглашала к себе актрис, нимало не смущаясь, что некоторые из них были моложе и красивей ее. Посетители салона сочли это проявлением врожденного благородства натуры. Те, кто в Обезьяний дом допущен не был, утверждали, что старая шлюха, перестав быть приманкой для развратников, занялась сводничеством. На утреннем приеме у госпожи Омаль гостей было немного: Мерсер оказался четвертым. Причем пожилой мужчина в темном кафтане, отделанном синим галуном, непрерывно подергивающийся от нервного тика (Мерсер узнал в нем контролера финансов провинции), вскоре распрощался и, церемонно поцеловав хозяйке ручку, ушел. В гостиной остались актриса и другой мужчина, по возрасту даже старше контролера, ему можно было дать все семьдесят. Совершенно седой, с благородным строгим лицом, он носил багряный плащ с зеленым крестом ордена Св. Барнабы Эйсанского. Рядом с ним на кушетке восседала Белинда Кокс – крупная яркая блондинка лет двадцати пяти, в розовом с синими бантами платье от лучшего эрденонского портного, каковое можно было покритиковать лишь за то, что оно для утреннего часа слишком нарядно и открыто. Последнее, возможно, объяснялось тем, что актрисе было жарко, судя по тому, как усиленно она обмахивалась веером. На гостей благосклонно поглядывала хозяйка. Она выбрала себе не одно из кресел у стола, а стул с прямой спинкой. Ее платье лазурного цвета было уложено живописными складками, декольте прикрывала кружевная косынка, каштановые волосы мелкими кольцами спускались на лоб и плечи, и что здесь даровано природой, а что достигнуто искусством, определить было невозможно. Из‑за того, что в оконный переплет были вставлены цветные стекла, солнечный свет в гостиной был неярок и, преломляясь, создавал странное иллюзорное освещение. Витражи в окнах жилых домов давным‑давно вышли из моды. Этот уцелел каким‑то чудом, и новая владелица, по непонятному капризу, не стала его менять. От старых времен остался и выложенный квадратами паркет. А вот мебель – красного дерева, замысловатых форм, – несомненно, была приобретена хозяйкой: Мерсер еще не видел такой на Севере.
Он подоспел к кофе. Этот напиток, с начала века известный в портовых городах империи, особенно на Юге, лишь недавно распространился в обществе Эрденона. Мерсер, как и эйсанский рыцарь, взял предложенную чашечку с удовольствием, а вот актриса явно пила через силу, и лишь приобретенная сценическая выдержка не позволяла ей плеваться. В это избранное общество Мерсера привело, в точности как он ожидал, магическое имя капитана Бергамина. – Бергамин? – сказала Мария Омаль. – Конечно же, я его знаю. Он посещал мой дом в Тримейне… надо полагать, набирался впечатлений для романов. А с его сестрой мы весьма дружны. Мерсер воззрился на нее с изумлением. Он помнил сестру Бергамина, сопровождавшую литератора в его приезды в столицу, – безнадежную старую деву с лошадиным лицом, еще менее общительную, чем брат. – Вы удивлены? – госпожа Омаль улыбнулась, приоткрыв ровные белые зубы. – Сказать по правде, да, сударыня. Мне трудно представить, что может быть общего у двух таких женщин. – У падшей и порядочной? – Вовсе нет. У блестящей и скучной. На Марию Омаль комплимент не произвел особого впечатления. – Много больше, чем вы можете подумать, – спокойно произнесла она. – А вы, сударь, тоже писатель? – Нет, я имею некоторое отношение к юриспруденции. – Адвокат? – И снова – нет. Помогаю разрешать спорные вопросы. Госпожа Омаль задумчиво кивнула. В отличие от своих товарок, она не пренебрегала обществом судейских. И это помогало ей избегать кое‑каких жизненных неурядиц. – А по мне, так ничего хорошего нет в этом Бергамине, – вступила Белинда. – Я играла в двух его пьесах – ужасная тоска! Не подумайте дурного, я понимаю разницу между трагедией и фарсом, но актрисе на сцене нужно что‑то играть, а не просто заламывать руки и восклицать «Ах!» и «Увы мне!». О прошлом годе мы ставили «Радульфа Тримейнского», так худшего провала я в жизни не видела, хотя сюжет… как это… патриотический… и возвышенный. Его светлость был очень разочарован. – То‑то я слышал, он запретил ставить новую пьесу Бергамина. – И правильно сделал! – Не горячись, милая, – заметила Мария. – Нужно быть снисходительной к слабостям близких… И служители муз нуждаются в покровительстве. – Если кого‑то и можно назвать покровителем капитана Бергамина, то не генерал‑губернатора, а нашу дорогую Марию, – сказал эйсанский рыцарь. – Именно она выхлопотала ему место коменданта крепости в Галвине, хотя, прощая слабости Бергамина‑литератора, она никогда не проявляла снисходительности к Бергамину‑мужчине. – К чему такие откровения, приор? Моему гостю это вряд ли интересно. – Станете утверждать, что это неправда? – Предположим, нет. Но это было так давно… и теперь у Бергамина и бедняжки Магдалины есть верный кусок хлеба, независимо от того, как распродаются книги. – А уж пьесы его и вовсе дохода не приносят. Верный убыток! – фыркнула Белинда. – Дамы, дамы, стоит ли все сводить к деньгам… – Счастлив тот, кого высокий удел спасает от заботы о низменном, – чарующим голосом произнесла Мария Омаль. – Но бедные царедворцы Эвтерпы и Мельпомены находятся в прямой зависимости от заработка и милости покровителя. И мы с вами, приор, сделали все, дабы облегчить участь тех, кто достоин лучшего. Не так ли? Себя она к нуждающимся не относит, отметил про себя Мерсер. Приор одобрительно улыбнулся. Несомненно, ему не показалось, что шутка – дурного тона. А может, и вовсе не счел сказанное шуткой. Все‑таки лицо духовного звания. – Вы в Эрденон по делам ордена? – осведомился Мерсер. – Сейчас нет, – ответствовал старец. – Здесь наши родовые владения, и, поскольку ныне никто из семейства Ларком, кроме меня, не живет в Эрденоне, это налагает определенную ответственность. – Я встречал в Тримейне полковника Герхарда Ларкома. Его называют выдающимся знатоком фортификации, надеждой нашего инженерного ведомства. – Благодарю за добрые слова. Герхард – мой племянник. А я – Антон Ларком, смиренный слуга божий. Вероятно, он продолжил бы разговор, но Белинда коснулась веером его плеча. – Дорогой приор, не утомляем ли мы хозяйку? – В ее тоне фамильярность мешалась с почтением. – Да, милая, это ты верно подметила. – Мне тоже пора откланяться, – сказал Мерсер. – Друг мой, вы отвезете Белинду? – спросила Мария у рыцаря и, получив утвердительный ответ, заметила: – А я намеревалась посетить торговые галереи. – Она позвонила в серебряный колокольчик и распорядилась закладывать карету. – Рад был познакомиться с вами, юноша, – сказал приор, беря актрису под руку. – Я намереваюсь задержаться в Эрденоне, так что, вероятно, еще увидимся. Мерсер также выразил на это надежду, и эйсанский рыцарь увел даму. Возможно, слухи о том, что Мария Омаль не чужда сводничеству, имели под собой основания, подумал Мерсер. Впрочем, эйсанские рыцари, даром что считаются монахами, – люди военные и сами умеют удовлетворять свои потребности. Горничная подала Марии Омаль накидку и перчатки. – Если вам, господин Мерсер, по пути со мной, могу вас подвезти, – деловито промолвила дама. – Благодарю за любезное предложение, но мне удобнее пешком. – В таком случае проводите меня до кареты… У парадного входа дожидалась легкая карета в карнионском стиле, запряженная парой светло‑серых лошадей. Кучер уже занял свое место, и лакей приоткрывал застекленную дверцу. – Если вы еще раз захотите посетить меня, господин Мерсер, то учтите: я живу по давно заведенному порядку. Утренние визиты мне наносят в это же время, затем я отправляюсь на прогулку или в торговые галереи. Если кто‑то из друзей желает составить мне компанию – в добрый час. Затем я возвращаюсь, обедаю и сплю. Вечерние посетители прибывают не ранее семи часов пополудни. В воскресные и праздничные дни я посещаю мессу. Таков образ жизни, которого я придерживаюсь много лет. Ибо лишь следование твердым правилам, а не румяна и белила помогают сохранить нам, бедным женщинам, молодость и привлекательность. Мерсер мог бы поклясться, что в этом монологе нет ни грана кокетства. Она говорила так, будто диктовала кулинарный рецепт. Эта дама пока что не знает, как квалифицировать нового знакомого и чем он будет ей полезен. – Благодарю вас, сударыня, за любезный прием. Надеюсь, что и в будущем вы уделите мне толику вашего драгоценного внимания. Этот стиль Мерсер усвоил в Тримейне и мог изъясняться так без особого труда. Он помог даме сесть в карету, дверца захлопнулась, кучер хлестнул лошадей, и Мерсер остался стоять у старинного особняка, украшенного фигурами играющих обезьян. Да, уж эта карета не растворится в воздухе за ближайшим поворотом, в отличие от той, в которой удалилась из Аллевы Анкрен… Анкрен… Она не ведет размеренное существование в спокойствии и довольстве, подобно Марии Омаль, а мечется по всей империи, скрывается, выслеживает, спит где придется и ест что попало. Такая жизнь неминуемо должна была состарить ее прежде времени. Однако она выглядит молодо, хотя давно уж не юна. Впрочем, и Мерсер – не юноша, несмотря на то что Антон Ларком назвал его так. Но женщины старятся быстрей. Что это – следствие Дара… или нечто иное? И все же – не стоит отвлекаться. Остаток дня он посвятил «Торговому дому Сигурдарсона» и его партнерам, но мыслями возвращался в Обезьяний дом. Во время непринужденной и малозначительной беседы в гостиной Марии Омаль он услышал кое‑какие имена и названия, заставившие его призадуматься. По возвращении в дом Китцеринга услышал от Миккеля, что господин уже вернулся со службы и просил гостя зайти к нему отужинать. – А госпожа? – спросил Мерсер. Миккель пожал плечами. На сей раз обстановка у Китцеринга была не парадная. Скатерть на столе отсутствовала, посуда была простая, равно как и еда в этой посуде – жареная рыба и омлет. Ни вина, ни кофе, но в изобилии охлажденного светлого пива. О том, что стоило пригласить к столу и Анкрен, Мерсер напоминать хозяину не стал. Не хочет – и не надо. Возможно, она сама предпочитает лишний раз не встречаться с Китцерингом. Да и неизвестно, дома ли она. Мерсер с охотой принялся за рыбу. У Марии Омаль его не угостили ничем, кроме кофе, а потом он не удосужился перекусить. Так что теперь ел не менее жадно, чем Анкрен. – Я размышлял о том, о чем мы говорили вчера. Китцеринг уже отужинал и неспешно потягивал пиво. – Мы вчера много о чем говорили. – О преступлениях, корни которых уходят в гражданскую войну, и событиях, предшествующих ей. Мы тогда как‑то перешли к бедствиям войны и большой политике и позабыли о сути разговора. А сегодня я задумался: что имелось в виду под событиями, предшествующими смуте? И ответил себе: тогдашние заговоры и череда самозванцев. – И далее ход ваших мыслей был таков: что, если кто‑то из них остался жив и мстит за себя? И если не они сами, то их потомки? – Мерсер вытер руки полотняной салфеткой. – Вы угадали, – Китцеринг ничуть не был удивлен. – Но посмотрим, что получается. Кто сразу приходит на ум? Сверре Дагнальд. Умер в октябре 1629 года, возможно, отравлен. – Это не доказано. – Важно, что он умер и род объявлен выморочным. Теперь его вероятный убийца, генеральный судья Вирс‑Вердер. После смерти Дагнальда объявил себя герцогом. – Он с самого начала претендовал на герцогскую корону, называя себя родственником Йосселингов. – Вот у него, насколько я знаю, родственники остались. – Верно. Их история хорошо известна в Тримейне. Виллибальд Вирс‑Вердер оставил жену и детей в родовых владениях, и за те пять лет, что провел в Эрде – сперва генеральным судьей, потом герцогом, – не удосужился с ними свидеться. Когда стало ясно, что император отвернулся от Вирс‑Вердера, графиня – особа властная и мстительная – отреклась от каких‑либо связей с государственным преступником и подала его величеству прошение о возвращении ей родительского имени и титулов. Поэтому сыновья Вирс‑Вердера благоденствуют, хотя и сменили имя. – И мстить за отца, казненного после восстания в Эрденоне, права не имеют. – Но вы, Роберт, вспоминаете участников событий только с одной стороны. – Правда ваша. По справедливости надо было начинать с Тальви‑Самозванца. – Кстати, просветите меня, приезжего: почему Тальви так упорно именуют самозванцем? По‑моему, это нелогично. – И снова вы правы. Любой законовед скажет, что Гейрред Тальви был последним законным герцогом Эрдским, ибо последним коронован с соблюдением всех правовых норм, формальностей и обычаев, чего никто из последующих герцогов соблюсти не смог. Я даже слышал о завещании Гарнего V в его пользу. Но кто тогда мыслил логически? Чернь вообще к этому не склонна, а в те годы в эрдских событиях царила такая неразбериха, что любой мудрец придет в отчаяние. Но я веду к тому, что отстаивать правоту Тальви никто не станет. Его имя исключительно непопулярно на Севере. Считается, что именно он вверг Эрд в междоусобицу. – Вот у кого были бы все основания отомстить. – Но Тальви погиб осенью 1627 года. – Я слышал, никто не знает, когда и где он умер. – Бросьте, Мерсер. Если человек, да еще с таким нравом, не объявился в течение тридцати пяти лет, значит, он мертв. А сейчас он был бы уже дряхлым старцем. Жениться он не успел, наследником не обзавелся. Пойдем дальше. Герман Кренге, слышали о таком? – Смутно припоминаю. – По знатности рода он превосходил всех соратников, а заодно и противников, несмотря на то что был простым армейским полковником. Потомок графов Свантерских, а их родство с Йосселингами, правда по женской линии, не подлежит сомнению, в отличие от Вирс‑Вердера. – Но Свантеров вроде бы те же Йосселинги и выкорчевали. – Старшую, владетельную ветвь. Кренге принадлежал к младшей. Может быть, поэтому на власть он не претендовал, уступив место вождя Тальви. Но для Дагнальда, власть которого была очень шаткой, он представлял несомненную опасность. Герман Кренге умер в заточении здесь, в Эрденоне, зимой 1628 года. Никогда не слышал, чтоб у него была семья. – Возможно, у него остались наследники или просто родичи, но действительно, если они не проявили себя за десятилетия, их все равно что нет. – Есть еще святой Альдрик. Погиб в сражении в сентябре 1627 года. – Так он же святой, а какие у святого жена и дети? – Правильно… Кажется, мы перечислили всех, есть еще персонажи последующих лет, все эти «исконные эрды», последователи Ангела‑Мстителя, и кровавые фарсеры из замка Бодвар… но ведь речь идет о более ранних событиях? И все притязавшие на власть в Эрде помимо императорской воли погибли. Это, конечно, можно считать закономерным. Но то роковое обстоятельство, что ни у кого из них не оказалось наследников… перст ли это Божий… – Роберт, вы – чиновник, следовательно, человек разумный. Изучали законы, имеете дело с финансовыми документами. А рассуждаете, как поэт… или романист. Почему непременно кровная месть? И говоря об участниках тех событий, почему вы сводите все к отдельным личностям? – Если не личности, то кто же? Не понимаю, о чем вы. – Организации, друг мой. Заметьте, я не ангелистов каких‑нибудь имею в виду или пресловутое Вольное братство контрабандистов. Я о вполне почтенных сообществах, имеющих определенные материальные интересы. Например, мне приходилось слышать, что к заговору имел касательство орден Святого Барнабы. А также что обе стороны были связаны с южными финансистами, конкурировавшими между собой. – Но, судя по тому, что барнабиты в войне не участвовали, а орден неизменно пользовался покровительством короны, вас ввели в заблуждение. Что же до карнионских финансистов… «Южное золото» было едва ли не главным жупелом тех лет, и противники яростно обвиняли друг друга, что они этим золотом пользуются. Возможно, это домыслы, но правдоподобные, вынужден признать. Вам не хуже, а лучше меня известно, что карнионские торгово‑промышленные круги не столь едины, как у нас порой представляют. Укрепить свои позиции в Эрде, подпитывая деньгами кое‑кого из претендентов, чтобы его руками избавиться от соперников, – вполне в духе южан. – Но никто из них не мог представить, что это приведет к такой катастрофе. – Кто знает? Междоусобица в Эрде была выгодна многим на Юге. Имен, правда, я не назову, документов не сохранилось, доказательств нет. – В любом случае это уже не имеет значения. Сейчас положение в империи стабильное, и вы сами сказали, что его светлость привлекает южные капиталы вполне открыто. – Это вы об Оране? «Дом Орана» – это уже не просто деньги. Он владеет многими предприятиями. Начинали Ораны с мануфактур – чего скрывать, в Карнионе издавна производились лучшие ткани в империи, но в последние десятилетия они сильно расширили свои интересы. У Лейланда Орана литейные заводы, он разрабатывает месторождения в Открытых Землях – разумеется, это может принести выгоду и нашей провинции. – На Юге я слышал, будто часть своих предприятий Лейланд Оран заполучил, разорив Роуэнов. – Таких тонкостей я не знаю. – Кстати, я позабыл название города, возле которого сосредоточены шахты Орана. – Галвин. Однако я там никогда не был. – Я тоже. – Здесь Мерсер не солгал. – Но в целом это была любопытная беседа. – Принесла ли она какую‑либо пользу? – Это выяснится впоследствии. Больше Китцеринг не посмел его расспрашивать. Он был на хорошем счету в канцелярии, знал свое дело, но был человеком увлекающимся. Иначе трудно объяснить обстоятельства, по которым он потерял важные документы. Если б Мерсер их не нашел, Роберт Китцеринг, возможно, сохранил бы жизнь, но не свободу, а на его карьере можно было бы поставить жирный крест. Они с Мерсером никогда об этом не говорили, но Мерсер не сомневался: чиновник ничего не забыл. Об Анкрен они в тот вечер не сказали ни слова, однако, поднявшись наверх, Мерсер обнаружил ее в отведенной ей комнате. Она читала роман Бергамина с таким видом, будто вообще не покидала дома. Мерсер в этом сомневался. – Я смотрю, ты уже много прочла. – Дошла до места, где эта пара злодеев, Лизиарт и Лизиска, сговариваются погубить принца с принцессой и завладеть алмазной шпагой. – И как впечатление? – У меня такое чувство, будто этот капитан Бергамин – одно из тех созданий, которых я показываю, когда навожу морок. Нечто несуществующее. – Здесь ты ошибаешься. Капитан Бергамин существует. Это, помимо меня, может подтвердить и хозяин дома. А госпоже Омаль, как выяснилось, пришлось исхлопотать ему место коменданта крепости в Галвине. Мысль о том, что такая личность, как капитан Бергамин, может иметь отношение к происходящему, была нелепа. Но Мерсер не любил совпадений. И вдобавок Бергамин находился в Эрденоне примерно в то же время, когда происходило совещание у примаса. – Анкрен, там в книге есть портрет автора… довольно похожий, если убрать лавровый венок. Ты не припоминаешь – был ли Бергамин в доме архиепископа? Анкрен раскрыла «Связанных верностью» в начале, вгляделась. – Нет, никого даже отдаленно похожего я там не видела… если Бергамин все‑таки не морок. А с чего ему там быть? – Ты сказала, что некоторые участники совещания появились со свитой. Бергамин, возможно, находится в зависимости от Лейланда Орана. А Оран там был. – Был. Держался так, будто Папа Римский – его бедный родственник. А всего‑то привез пустой реликварий, правда весь усыпанный драгоценностями. Камень, который там изображал сердце, был величиной с мой кулак. Я еще подумала: таких рубинов в природе не бывает. Но я не слишком разбираюсь в драгоценных камнях, а там наверняка были люди, способные отличить подделку… – Конечно, – отозвался Мерсер. Следовало проверить еще одну догадку. – Кроме того, ты упоминала, что там присутствовал приор барнабитов. Ты не запомнила его имени? – Отчего же. Ларком его звали. Антон Ларком. Тоже держался как король. Вещал, будто помнит утерянные реликвии наизусть, и зрел разрушенный собор Св. Иоанна в его славе – поскольку молодые годы провел в Эрде перед самой войной… – Я знаю… то есть я знаю, что он живет в Эрденоне. Видел его сегодня у Марии Омаль. – Ты считаешь, это тот, кого мы ищем? – Анкрен отшвырнула книгу. – Нет. Безусловно, нет. – А почему? Ты говорил, что наш заказчик живет в Эрденоне или рядом с ним, – и пожалуйста, Ларком живет в Эрденоне. И он что‑то знает про эти чертовы реликвии! – Подумай трезво! Зачем ему надо было засылать тебя в дом примаса, чтоб осмотреть реликвии, когда он сам там был и все видел? И зачем ему нанимать каких‑то головорезов, когда у него под рукой целый орден хорошо обученных вояк? – Может, он затеял что‑то втайне от ордена. И убирает свидетелей, чтоб его хозяева не пронюхали? Хотя… Ладно, может, ты и прав. – Я хочу сказать, что Ларком – не наш убийца, но от него может идти ниточка… Но Мерсер не был в этом уверен. И что‑то еще из высказанного сегодня тревожило его. В замечаниях Китцеринга, большей частью бесполезных, промелькнуло нечто крайне важное… однако Мерсер не мог вспомнить, что именно. – Но ты нашел след? – Ищу… Завтра снова пойду к Марии Омаль. – Она же тебе в матери годится! – Да хоть в бабушки. – Мерсер хотел было сказать, что от Марии Омаль ему нужны только сведения, но потом подумал: а почему он должен оправдываться? – Ты меня угнетаешь своей ревностью. То тебе Тильда из гостиницы покоя не дает, то госпожа Омаль… и это при том, что между нами чисто деловые отношения! Анкрен смотрела на него, двусмысленно улыбаясь. – А ты хотел бы иного? – Хватит шутки шутить. Ты смеешься над моими догадками, а своих не высказываешь. – У меня нет догадок. Я не такая умная, как ты. Мерсер направился к двери, но, не дойдя, остановился: – А когда ты успела выяснить, что Мария Омаль годится мне в матери, если еще вчера ничего о ней не слышала? Следила за мной? Нехорошо… – За тобой – нет. Но я не весь день сидела дома и читала этот увлекательный роман. Я обошла многие улицы, а также торговые галереи… И вовсе не для того, чтоб обновить свой гардероб… – И в каком облике, позволь узнать? – В своем собственном. Мерсер вышел. Анкрен снова взялась за книгу и хмыкнула. – Алмазная шпага? Надо же. И как он это себе представляет?
Вы, студиозус, народ особый, Вы, что привыкли с давних пор Деньгибус тратить не для учебы, А на танцибус эт случайный амор, Продавайте книги, бросайте вздор, Чем пер платеас шляться, вконец охмелев, Кончайте драки, ступайте, вояки, На мужикибус выместив гнев![2]
Студенты славного Эрденонского университета, застрявшие в городе на вакации, горланили песню с таким рвением, что, приложи хоть толику его к учебе, давно бы стали магистрами.
Дата добавления: 2015-05-08; Просмотров: 372; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |