Знание-сила» и «Всем знать все обо всем»

Вступление в XVII век прошло под названием Age Nouvelle (фр.), Новое время. Конечно, переход от Возрождения к Новому времени достаточно условен, еще более условен рубеж, до которого применимо это понятие. С достаточной определенностью, однако, можно сказать, что во второй половине семнадцатого века наступает эра Просвещения (Enlightenment),которая длится весь последующий век и в какой-то степени захватывает начало века девятнадцатого. В течение XIX века Новое время сменяется «Новейшим». Таким образом, на определенном временном отрезке, довольно длительном, Новое время и Просвещение пересекаются — но не совпадают, имея все же различное смысловое содержание.

Немецкий историк культуры Ф. Даннеман, заметив, что Галилей родился в год смерти Микеланджело (1564), усматривает в этом символ: «В Новое время искусство уступает трон науке». Девиз, под которым наступает Новое время, был сформулирован английским философом Фрэнсисом Бэконом (1561—1626): «Знание-сила». В оригинале он выглядит так: «Khowledge itself is power». Английское «power» имеет много оттенков, включая «мощь», «власть». Ф. Бэкон связывал с развитием науки надежды на власть над природой — искоренение болезней, предотвращение стихийных бедствий, расширение возможностей человека благодаря техническим приспособлениям. Он даже составил перечень наиболее насущных практических задач, стоящих перед наукой для содействия нуждам человечества и общественному прогрессу: продление жизни и омоложение, превращение одних тел в другие, владычество над воздухом и вызывание гроз. В утопии «Новая Атлантида» Бэкон с поразительной прозорливостью (хотя и без каких-либо технических деталей, присущих Леонардо), предвидит огромные башни для наблюдения над явлениями природы и для использования солнечного тепла, обширные помещения для искусственного создания атмосферных явлений и новых видов животных, лодки, плавающие под водой, передачу звуков на расстояние и т. д. Оставляя выполнение столь грандиозных задач будущему, Бэкон уже тогда обосновал необходимость объединения в научные коллективы (на первых порах хотя бы в проведении экспериментов), организации не только научной деятельности, но и государственной политики в ее отношении.

На основании выдвинутых им представлений английский философ развертывает широкую программу разработки «нравственных и психологических оснований науки как социально значимой деятельности». На этом пути Бэкон использовал все возможности, предоставленные ему высоким постом лорда-канцлера, который он занимал при короле Якове I. Вместе с тем ученый у него уже не факирствующий маг, пытающийся выпытать у природы ее тайны — для себя лично, а служитель и «интерпретатор», познающий Природу с огромным пиететом, но и на основе четко продуманного, систематического метода, «согласно с ее устройством» — именно этим приобретая возможность использовать природу. Бэкон видел в Природе учителя, который поможет наиболее разумным образом устроить общественную жизнь, добиться «морального, религиозного и политического обновления общества».

В предложенной им программе исходным было исследование отношения к природе, а уже на основе этого — отношений между людьми. С изучением природы Бэкон связывал и возможность обретения власти над самим собой — болезненными страстями и «аффектами души» (выражение уже Декарта). Много внимания Бэкон уделил также «изгнанию идолов, гирями висящими на крыльях разума»: это — идолы «рынка» (привычка некритически воспринимать ходячие мнения), «театра» (слепая вера в авторитеты), «рода» (ограниченность ума и чувств), «пещеры» (ограниченность условиями воспитания).

Уверенность в наступлении «века разума» все более укреплялась поразительными успехами механико-математического естествознания, по существу, отождествляемого с наукой, задающего ей эталоны, идеалы и нормы. В еще большей степени сказанное относится к наступившей вскоре эпохе Просвещения. Своеобразное кредо Просвещения сформулировал чешский педагог и философ Ян Амос Коменский (1592—1670): «Всем знать все обо всем». Конечно, это не более, чем идеал, но он добавляет к бэконовскому еще и то важное положение, что знание может и должно быть доступно не только избранным (по социальному положению или жизненным обстоятельствам), но и всем, кто к нему стремится, а стремление к знаниям должно сделаться естественным для каждого человека. Конечно, на первый план такая позиция выдвигала образование, заботу о котором должно взять на себя государство. Нет нужды при этом уточнять, что целесообразным и эффективным предполагалось только природосообразное образование, согласное с законами природы и природной предрасположенностью.

Просвещение вышло за пределы круга земель, охваченного Возрождением, включив страны Восточной Европы и Россию (которая впервые вступает в общеевропейскую колею), а также Северную Америку. Крах же идеалов Просвещения как очередной несбывшейся мечты человечества произошел в начале XIX века. Крушение программы Просвещения было сопряжено с целым рядом взаимосвязанных и взаимополагающих факторов. Это и выявление ограниченности метафизического материализма, бездушности безчеловечной (без человека) картины мира механистического естествознания, бесчеловечности и бездушности маховика капитализма, набиравшего обороты с успехами науки. В политическом плане крах Просвещения был обозначен походами Наполеона. Последние струйки Просвещения, усыхающие в первые 2—3 десятилетия XIX века, связаны с именами великих немцев — Канта, Гегеля, Гёте, Гердера, все еще веривших в Просвещение, но и видевших нереализованность его программы.

XVII—XVIII вв. — эпоха серьезных экономических и социальных перемен. Теперь уже, не сдерживаемые внешними и внутренними ограничениями, капиталистические преобразования приобрели значительный размах. Успехи естествознания, с одной стороны, обеспечивали капитализму мощную идейную и техническую базу, с другой — капитализм все более поддерживал и подстегивал науку, которая смещала свою направленность от «светоносной» и «плодоносной» (также выражение Ф. Бэкона). Как пишет Э. Мендельсон, «одни и те же социальные силы помогали и рождающемуся ученому, и рождающемуся капиталисту». Столь же неслучайно научная революция XVI—XVII вв. разворачивались одновременно с Нидерландской (1566—1609) и Английской (1604—1660) буржуазными революциями. В то же русло вписались позже война за независимость США и Французская революция 1789 г. Впрочем, то, чем она обернулась, явилось еще одним сокрушительным ударом по Просвещению.

«Республика Ученых»

Одним из наиболее значительных явлений культурной жизни начала XVII века стала деятельность неформального сообщества наиболее образованных людей Европы, которое вошло в историю под названием «Невидимые колледжи» (Р. Бойль), или «Республика писем» (впервые у П. Бейля, 1684), а позже — «Республика ученых». Эта нигде и никем не учрежденная «Республика» объединила под своими незримыми знаменами крупнейших мыслителей века — философов, теологов, естествоиспытателей, организаторов науки и ее покровителей. «Членами-корреспондентами» Республики Ученых могут считаться уже Ф. Бэкон и Г. Галилей, еще И. Ньютон, ее ядром — Р. Декарт, Б. Паскаль, Б. Спиноза, Р. Бойль, Дж. Локк, Г. Лейбниц, Х. Гюйгенс, А. Арно и П. Николь, П. Ферма, братья Бернулли, Р. Олденбург, М. Мерсенн, шведская королева Христина.

Если название «Республика писем» определяется формой общения, то название «Республика ученых» передает состав и содержание ее деятельности. В ходе переписки, наиболее подходящей для интеллектуального общения в Европе XVII в., происходило непринужденное обсуждение широчайшего круга вопросов — естественнонаучных, религиозных, философских, моральных, социально-политических, объединенных основной идеей — общественного прогресса и роли в нем науки.

Лейтмотивом исследований «Республики» была установка во всем учиться у природы как «идеального государства», «величественного субститута Бога» и «наилучшего репрезентатора Божественного замысла», «воспитателя воспитателей» (Р. Бойль). Мир рассматривается как «кафедра, воздвигнутая творцом для обучения подлинному благочестию и высшим пруденциям». Любые явления и законы природы предстают, в характерной оценке Р. Бойля (1627—1691), как «эпициклы (термин из астрономии — В, Т.) великой и универсальной системы плана Бога».

Рассуждая в русле «обновленной религии», мыслители XVII—XVIII вв. были убеждены, что творец, как писал Р. Декарт (1596—1650), «не может обманывать человека в наивысших проявлениях его познавательных способностей». У Б. Спинозы (1632—1677) научное познание рассматривается как прямое отражение мышления Творца, благодаря чему «даже порядок наших идей повторяет установленные Им порядок и связь вещей». Происходило своеобразное отождествление природы сотворенной творящей и сотворенной (natura naturata et natura naturans), что позволило тому же Спинозе выдвинуть принцип «Природа — причина самой себя» («Natura est causa sui»). Мировоззренческой и методологической нормой при таком подходе становилась уже не отсылка к необъяснимой воле творца, а требование любое природное явление объяснить природными же причинами. На этом пути происходил переход от телеологических причин (телеология — учение о целях) к механическим, вопрос «для чего, с какой целью Господь сделал так-то?», сменялся вопросом «каким образом?», предполагавшим вполне прозаичные и строгие механико-математические расчеты.

Такую задачу ставили и выполняли физики и математики — Декарт, Паскаль (1623—1662). Лейбниц (1646—1716). Характерно, что они одновременно были философами, а Паскаль — еще и теологом. Паскаль писал о том, что человек — это хрупкая тростинка, подавленная безмолвием и грозным величием Вселенной, но эта тростинка, качаемая на ветру, велика тем, что обладает разумом. Тот же Паскаль, сравнивая познание с артиллерийской стрельбой, считал возможным создание научного метода, который позволял бы, вместо длительных пристрелок, одним выстрелом попадать в цель. Подобные же мысли высказывал еще Бэкон, не слишком жаловавший математику. Он утверждал, что человек, вооруженный точным научным методом, так же уравнивается с другими исследователями, как чертежник, вооруженный циркулем и линейкой. Под этими словами подписался бы и Декарт (кстати, артиллерист-баллистик по образованию), поставивший задачу создания «mathesis universalis». Он провозгласил: «Cogito ergo sum» — «Мыслю, следовательно, существую».

В свете сказанного понятно рафинированное внимание Республики ученых к проблеме научного метода — достоверного, надежного, способного приводить к абсолютной, исчерпывающей истине на все времена. Именно поиски достоверных оснований научного метода привели к извечному в истории философии и научного познания разделению на эмпиризм и рационализм. Сторонники первого считали единственно достоверным основанием научного познания эмпирические, опытные данные, в которые объединяющий их разум может внести субъективные элементы, их же оппоненты, напротив, доверяли именно рассудку, разуму (ratio), считая как раз опыт субъективным.

Многие представители Республики, особенно философы и естествоиспытатели в одном лице, были авторами исследований с характерными названиями — «Рассуждение о методе» (Декарт), «Опыт о человеческом разуме» (Дж. Локк), «Новые опыты о человеческом разуме» (Лейбниц). Не менее характерно, что даже «Этика» голландского философа Б. Спинозы была построена в форме следующих одна из другой теорем. Обращает на себя внимание и то, что уже философ следующего за Бэконом поколения, его соотечественник Томас Гоббс (1588—1679) ввел весьма знаменательное уточнение: «Знание само по себе еще не сила, но лишь путь к силе». Гоббс имел в виду прежде всего важность выработки надежных методов достижения научного знания и использования его результатов. Сейчас иногда даже утверждают, что он предостерегал о тех опасностях и бедах, которыми чреват научно-технический прогресс. Вряд ли, однако, можно было это тогда предвидеть. Тем более безосновательны встречающиеся порой обвинения в адрес Ф. Бэкона и даже Дж. Бруно как идеологов насилия над природой, которое с такой силой развернулось в ХХ веке.

В эпоху Просвещения наука (читай: естествознание) однозначно расценивалось как панацея от всех бед, способная обеспечить на Земле мифический «золотой век». Об общественном отношении к науке свидетельствует такая история. За 18 лет до возвращения к Земле знаменитой кометы, названной его именем, английский астроном Эдмунд Галлей (1656—1742) предсказал с небывалой точностью и время, и координаты ее появления. Когда же предсказание сбылось (в 1758 г.), это было воспринято как подлинный триумф науки и человеческого разума. По всей Европе шли праздничные гулянья, зажигались фейерверки, слагались оды в честь науки.

Дата добавления: 2015-05-09