Палестина 1 страница

сти, считалось, что Нил берет начало в Индии (PG, t. 89, col. 359; t. 94, соl. 904). Так полагали и многие светские авторы, например Прокопий Кесарийский (В. G., II, 1, 6). Фисон обычно соотносили с Гангом. Лишь некоторые богословы (в основном сирийцы) связывали Фисон с Дунаем 6.

Антиохийские теологи и их последователи считали единую райскую реку источником всей воды на земле. Океан воспринимался как устье этой реки (PG, t. 94, col. 904). В мире происходило круговращение воды, и все реки, впадающие в океан, должны были по подземным каналам возвращаться к собственным истокам, чтобы снова начать там свой путь 7. Иоанн Дамаскин называл эти каналы «кровеносными сосудами» земли (PG, t. 94, col. 904). Что же касается четырех рукавов райской реки, то эти потоки невидимо струятся под землей, пока не появляются на поверхности в тех местах, которые люди привыкли считать их истоками (PG, t. 56, col. 479).

Малоазийские экзегеты не прошли мимо вопроса о местожительстве народов Гога и Магога. Если западные церковные писатели часто отождествляли их с готами или гетами (PL, t. 23, col. 1316), то на Востоке {439} их идентифицировали с гуннами 8. Часто богословы просто указывали, что Гог и Магог придут с севера 9.

Итак, антиохийская космогоническая школа, оперируя библейскими высказываниями, создала собственную фантастическую географию, не имеющую ничего общего с научным знанием. Ограничив географическую науку рамками христианской экзегезы, сирийско-антиохийское богословие сыграло реакционную роль в развитии географии.

Если для того, чтобы антиохийская космогоническая теория нашла свое полное выражение в трудах Севериана из Габалы, потребовалась долгая подготовительная работа многочисленных представителей этого богословского течения, то основные принципы противоположной школы были сформулированы в первом же крупном произведении данного направления — «Беседах на Шестоднев» Василия Великого (PG, t. 29, col. 5— 208). Причина в том, что, в отличие от антиохийцев, Василий Великий активно использовал наследие античной географии. Лишь Ориген (и то с большой долей допущения) может быть назван предшественником Василия в христианской космогонии, в языческой же науке его идеи имеют длительную традицию, восходя к Платону и Аристотелю.

В представлении Василия Великого земля — это шар, заключенный внутри другого шара — небесной сферы. Небесная сфера вместе со светилами вращается вокруг своей оси и вокруг земли, так как земля находится в самом ее центре. Василий считает бессмысленным вопрос о том, на чем стоит земля. Он отмечает, что сколько бы теоретики ни рассуждали о воде или воздухе, на которые опирается земля во Вселенной, они не смогут ответить на вопрос, на чем покоятся этот воздух и эта вода, и будут вынуждены придумывать до бесконечности новые и новые подпорки, не позволяющие земле устремиться вниз (PG, t. 29, col. 21—22). Их ошибка в том, что они ищут «низ» не там, где он находится в действительности. «Низ» для тел, находящихся в шаре, полагает Василий,— в его центре. «Куда стремятся части, туда стремится и целое. Если же камни, деревья и все земляные частицы стремятся книзу, то это самое положение будет свойственно и целой земле» (Ibid., col. 23—24). По мнению Василия, земля держится в центре небесного шара благодаря действию центростремительной силы, ибо «окружающее ее отовсюду равенство делает совершенно невозможным движение ее к чему-нибудь» (Ibid.). Объяснение срединного положения земли во Вселенной выдержано у Василия в чисто аристотелианском духе.

Значительная часть земли, по Василию Великому, покрыта водой. Моря образуют единую взаимосвязанную систему. Василий полагает, что внутри земли существуют каналы, по которым совершается круговращение вод. Однако этот круговорот никак не связывается им в «Гексамероне» с течением райских рек: данный вопрос вообще не привлекает к себе внимания экзегета (Ibid., col. 85—86).

Чисто светское объяснение дает Василий метеорологическим явлениям. Он считает, что частицы влаги, конденсируясь в облаках, образуют капли, под действием силы тяжести выпадающие на землю в виде дож-{440}дя. Будучи раздроблены ветрами и превратившись в пену, те же частицы затем замерзают и образуют снег (Ibid., col. 73—74).

Как видим, в основных своих чертах космогоническая система Василия Великого независима от Библии и построена по принципам античной науки (в основном — ее аристотелианской струи). В то же время, будучи экзегетом, Василий не мог, разумеется, пройти мимо некоторых проблем, прямо поставленных Писанием. Это прежде всего проблема небесных вод. Василий принимает положение Библии о водах, которые покоятся на небесном своде. Он оригинально решает вопрос, почему вода не скатывается вниз со сферической поверхности небес. «Если небо сферическое, т. е. вогнутое изнутри,— говорит Василий,— то это еще не значит, что его внешняя сторона также имеет форму сферы... его верхняя поверхность может быть плоской и гладкой» (Ibid.) Иными словами, у Василия Великого небеса образуют сферу лишь внутри, но он не знает, как выглядит их внешняя сторона. Верхние воды играют роль своеобразного буфера между землей и «высшим огнем, который иначе мог бы спалить всю землю» (Ibid), (общее место в патристической литературе).

Проанализировав ряд контрсоображений, Василий Великий в конце концов положительно решает вопрос о существовании второго неба, поскольку в Библии оно называется отличным от первого именем, и обладает иными функциями (PG, t. 29, col. 73—74). Впрочем, в этом плане Василий не противоречит и Аристотелю. Экзегет не склонен много распространяться о материале, из которого изготовлено второе небо «так как мы научены Писанием не давать себе свободы представлять умом что-либо, кроме дозволенного» (Ibid.).

Поскольку сердцевину космологической системы Василия Великого составили идеи Аристотеля, исследование проблем чисто библейских было, в сущности, для нее бесполезно. Именно поэтому полна умолчаний вторая гомилия Василия «О тверди небесной», поэтому он отмахивается от вопроса о природе этой тверди и т. д. В его картине мироздания осуществлен синтез греко-римской и библейской космогонии, но античность играет в нем ведущую роль.

Сходных представлений об устройстве мира придерживался брат Василия Великого Григорий Нисский. Убежденный сторонник идеи шарообразности земли, он признавал и сферичность небес. Небесных сфер, по его мнению, существует не две, а три (ссылаясь на послания апостола Павла, Григорий, по сути дела, отдает дань идущей еще от Евдокса Книдского теории множественности небесных сфер) 10. Первым небом для него является «предел более грубого воздуха, до которого возносятся облака, ветры и естество высокопарящих птиц» (PG, t. 44, col. 80). Стремясь строить картину мироздания в аллегорическом духе, Григорий считает, что второе небо — στερέωμα — это граница между миром материальным и духовным. По своей субстанции оно огненное («крайний предел чувственной сущности, по которому... круговращается естество огня»). Два мира изолированы друг от друга, и верхние воды, разлитые над перемычкой (нижним небом), никогда не могут смешаться с нижними и отличаются от них по природе (Ibid., col. 80). Именно особая их сущность не позволяет им испаряться от огня. В этом своем толковании {441} Григорий ближе, чем к Василию Великому, стоит к Оригену, считавшему верхние и нижние воды отображением небесных и земных сил 11.

Интересно, что верхний, духовный мир, видимо, подчиняется у Григория тем же физическим законам, что и материальный. По внутренней стороне нижнего неба ходят небесные светила, видные человеческому глазу. Внешняя поверхность небес изрезана, имеет горы и долины, похожие на земные; в этих долинах и заключается вода. Так как небесная сфера вращается, вода должна была бы стекать с нее. «Не предположить ли,— пишет Григорий Нисский,— что имеются в глубине шара сосуды, в которых она заключается?» (PG, t. 44, col. 89—90). Ясно видно, что в космогонии Григория Нисского идея о разграничении материального и духовного мира — лишь богословская фикция. По существу он рисует картину мира в традициях той же аристотелевской школы.

Космогонические идеи «великих каппадокийцев» не имели развития на протяжении полутора столетий (хотя их и воспринял Амвросий Медиоланский, дословно пересказавший «Беседы на «Шестоднев» Василия Великого в своем «Гексамероне») 12. Первым значительным продолжателем каппадокийской линии в космогонии стал Иоанн Филопон.

Иоанн Филопон, живший и работавший в Александрии в первой — начале второй половины VI в., был учеником Аммония — одного из последних представителей александрийского аристотелизма. Уже в зрелом возрасте Филопон порвал с аристотелизмом и выступил как богослов.

Иоанн поставил перед собой своеобразную задачу: показать, что все ценное в космогонических концепциях древних авторов в конечном счете почерпнуто ими из Писания. Разумеется, для решения этой задачи ничего не могла дать антиохийская космогоническая теория. В поисках предшественников Иоанн Филопон, естественно, обратился к Василию Великому.

Вслед за Василием Филопон признает землю шаром, а небо — вращающейся сферой. Ему кажется «смехотворной» попытка антиохийцев представить землю плоской (III, 10). Ошибка прежних толкователей Писания, по его мнению, заключается в том, что они принимали за все небо видимую его часть. Именно к видимой небесной полусфере относится библейское сравнение небес с шатром и скинией (III, 10).

Филопон исходит из воспринятой Василием концепции Платона и Аристотеля о том, что земля находится в центре Вселенной (II, 4). Он повторяет доводы Василия о равноудаленности земли от поверхности небесной сферы во всех ее точках как причине ее неподвижности. Он также выступает сторонником концепции двух небес — ορανός и στερέωμα. На нижнем небе крепятся небесные светила, верхняя сфера лишена звезд Филопон знает, что Птолемей и Гиппарх развивали учение о беззвездной верхней сфере, но подчеркивает, что впервые эта мысль прозвучала в Библии. По мнению Филопона, небеса состоят из воды и воздуха, соединившихся в твердую субстанцию — твердь: ведь именно вода — единственный, кроме воздуха, элемент, обладающий прозрачностью.

Между двумя небесами находится вещество жидкое и прозрачное. «Поэтому вслед за Моисеем и мы можем, по типу омонима, называть {442} водой субстанцию, которая занимает пространство между двух небес». Филопон — единственный представитель восточной патристики, считающий, что «воды небесные» — не воды в собственном смысле слова.

Оригинальность Филопона проявилась и в том, что вопреки большинству раннехристианских теологов, он воспринял античное учение о зонности и о существовании антиподов. Обосновывая своеобразный взгляд, что ойкумена не может быть окружена морем со всех сторон, он пишет, что в противном случае хотя бы один моряк проплыл бы морем южнее Ливии. Некоторые утверждают, что это невозможно, так как человек не в силах перенести жару, царящую в срединном обитаемом поясе. Но ведь известно, что через срединный пояс протекает Нил, который берет начало у антиподов. Поскольку невозможно, чтобы он впадал в южный океан, а затем продолжал бы течь дальше под водой (или под дном океана), ойкумена составляет с землей антиподов единый материк (IV, 5).

В традициях классиков решает Иоанн Филопон проблему возникновения землетрясений. Как и Аристотель, он считает, что внутри земли бушуют подземные ветры, которые колеблют почву, стремясь вырваться наружу (IV, 10). Ветры же надземные возникают вследствие земных испарений, а в дальнейшем — вновь превращаются в воду (II, 10). И здесь Филопон следует за Аристотелем 13. Но, вопреки Стагириту, он правильно указывает, что земля внутри горячая. По его мнению, об этом свидетельствует существование вулканов и горячих водных источников типа гейзеров (II, 10).

Как видим, трактат Иоанна Филопона «О сотворении мира» представляет собой явление «антикизирующей» христианской мысли, произведение в основном христианское — по форме, в основном античное — по существу.

И в дальнейшем в Александрии создавались космогонические труды, лежавшие в русле античной, главным образом — аристотелианской традиции. Один из последних учеников Аммония Олимпиодор написал ок. 564 г. комментарий на «Метеорологию» Аристотеля 14. Его труд был составлен следующим образом: вначале автор приводил отрывок текста из «Метеорологии», затем в нескольких фразах формулировал основную идею этого пасссажа. Комментарий Олимпиодора был лишен оценочного элемента и представлял собою пособие для изучения Аристотеля. Характерно, что дошедший до нас текст — это конспект, составленный одним из студентов Олимпиодора.

Авторитетный астролог Стефан Александрийский был, по-видимому, учеником Олимпиодора 15. В Александрии он опубликовал две работы астронома III в. Феона — последователя Птолемея, развивавшего теорию шарообразности земли 16. Здесь же Стефан написал трактат «Астрологическое сочинение». В нем он исходил из античной концепции о циклическом движении солнца, Луны и планет вокруг Земли. Около 618 г. Сте-{443}фан был приглашен в Константинополь для преподавания в столичном университете и занял пост οκουμενικς διδάσκαλος. Он был близок к императору Ираклию, как известно, увлекавшемуся астрономией. В соавторстве ими был написан комментарий к одному из трактатов Феона 17. Таким образом, была сделана попытка привить на столичной почве космогонические идеи александрийской школы.

Как Олимпиодор, так и Стефан Александрийский были представителями светской космогонической мысли 18. Их творчество не имело ничего общего с теологией. Однако в условиях христианского средневековья «мирская» астрономия и космогония имели шансы сохраниться только, если они включались в богословскую традицию. Светская александрийская школа исчезла в момент арабского завоевания Египта, но ее идеи мы можем встретить в дальнейшем в творчестве христианских богословов, живших на территории халифата. Не случайно хорошо знакомый с работами александрийцев Яков, епископ Эдесский, отстаивал в конце VII в. идею шарообразности земли 19. Что же касается деятельности в Константинополе Стефана Александрийского, то она во многом подготовила появление в столице империи нового крупного космогонического произведения, развивавшего античные представления о мироздании,— «Гексамерона» Георгия Писиды.

Известный эпический поэт Писида жил и творил в первой половине VII в. Он был хорошо знаком с античной философской и космогонической литературой, знал труды Платона, Аристотеля, Птолемея, Евклида, Гиппократа, Галена. Ему были известны работы александрийских астрономов 20.

Как и его предшественники, Писида исходит из сферичности земли и небес. Небесных сфер — две, и на нижней размещаются светила (Hexameron, 221—222). Она вращается вокруг неподвижной земли, и поэтому Солнце днем находится над землей, ночью — под землей. В стихотворном «Шестодневе» Писиды впервые в христианской литературе отчетливо прозвучала платоновская идея 21 (лишь упомянутая у Василия Великого) о том, что нижняя звездная небесная сфера вращается в направлении, противоположном направлению вращения всей Вселенной. Эти два вращательных движения взаимно уравновешивают друг друга, и лишь благодаря этому Солнце не сходит со своей орбиты и не сжигает весь мир (Ibid., 110).

Верхнее небо ограничивает Вселенную, удерживая в себе всю совокупность воды и воздуха и не давая им разлиться. Равномерным давлением своей массы на внутреннюю поверхность неба они обеспечивают его сферическую форму (Ibid., 155—161). {444}

Будучи хорошо знаком с творчеством каппадокийских экзегетов, Писида повторяет мнение Григория Нисского об огненной природе небес (Ibid.,165). Но в другом месте пишет, что небо состоит «из дыма» (Ibid., 94), отдавая дань буквальному пониманию текста Библии («небо словно дым»).

В «Гексамероне» Георгия Писиды находит отчетливое выражение стоическая идея о противоборстве в природе противоположных начал, в особенности влаги и огня (мысль, близкая также Григорию Нисскому). Развивая ее, Писида приходит к идее, популярной в античной философии еще со времен Анаксагора, творчество которого вряд ли было знакомо поэту. Он утверждает, что Луна не является самостоятельным источником света, а лишь отражает свет Солнца. Месяц у Писиды — влажный, Солнце — огненное. Их содружество не дает Месяцу затопить Вселенную водой, Солнцу — спалить огнем (Ibid., 250—258).

Естественно, что в ряде случаев при освещении сложных теоретических вопросов космогонии Писида просто ограничивается ссылкой на Писание. Сам жанр стихотворного «Гексамерона» зачастую не позволял ему быть более подробным; кроме того, не вызывает сомнения и христианская ограниченность его мировоззрения, проявлявшаяся в ироническом отношении к Евклиду и Гиппократу (Ibid., 1176, 941), попытке высмеять гипотезу Аристотеля о происхождении града (Ibid., 554) и т. п. Но в целом бесспорно, что Писида должен быть отнесен к «просвещенной струе „гексамеральной книжности“» 22, так как продолжает традиции «великих каппадокийцев» и Иоанна Филопона.

К тому же направлению в космогонии можно отнести и выдающегося армянского астронома и математика Ананию Ширакаци (ум. в 685 г.). Анания родился в Армении вблизи Ширака в первом десятилетии VII в., учился на родине, затем — в Феодосиополе и наконец в Трапезунде у греческого ученого Тихика, был хорошо знаком с трудами Птолемея и его александрийских последователей, работами греческих математиков. Анания — автор крупных трудов «Арифметика», «Теория календаря»; он впервые в истории математики составил арифметические сводные таблицы с четырьмя действиями, написал ряд астрономических сочинений. В 70-х годах прошлого века К. П. Патканов убедительно атрибутировал Анании анонимную «Географию», приписывавшуюся прежде Моисею Хоренскому 23. Вместе с его же фундаментальной «Космографией» «География» содержит важнейший материал для изучения космогонических представлений автора.

Основными источниками «Космографии» Анании — своеобразного учебника по космогонии и астрономии — послужили труды Птолемея, трактат «О мире» Псевдо-Аристотеля, сочинения Филона Александрийского, армянского богослова V в. Егише («Толкование бытия»), «Беседы на „Шестоднев“» Василия Великого, «География» составлена на основе компиляции из Птолемея, сделанной в III в. н. э. александрийским аст-{445}рономом Паппом. Уже из этого перечня видно, что если Анания вообще может быть отнесен к христианской космогонической традиции, то, конечно, к ее каппадокийской струе. Главным же материалом для обобщений ему служат работы античных мыслителей. Его «География» начинается словами: «Не найдя в Св. писании ничего обстоятельного о землеописании, кроме редких, разбросанных и в то же время трудно постигаемых и темных сведений, мы вынуждены обратиться к писателям языческим, которые установили географическую науку, опираясь на путешествия и мореплавания, и подтвердили ее геометрией, которая обязана своим происхождением астрономии» 24.

Анания определенно заявляет: «Чтобы изобразить Вселенную, следует устроить ее подобие в виде шара» ²⁵. В «Космографии» говорится: «Если же кто пожелает получить от языческих философов наглядный пример, воспроизводящий положение земли, то мне кажется подходящим [пример] с яйцом: подобно тому как в середине [яйца] расположен шарообразный желток, а вокруг него белок и скорлупа заключает в себе все, точно так же и земля находится в середине, а воздух окружает ее, и небо заключает собою все» 26. Здесь Анания цитирует мнение язычников (Аристотеля), но относится к нему благожелательно. Это — мнение «добрых» космографов, в отличие от «злых». Собственного суждения о форме земли Анания в «Космографии» не высказывает, но тот факт, что он склоняется к идее шарообразности, не вызывает сомнений. Так, он не сомневается в том, что Солнце вращается вокруг земли. Будучи закреплено на небесной сфере, оно совершает вместе с ней один оборот за 24 часа, отчего зависит смена дня и ночи. Кроме того, Солнце само движется по сфере и описывает круг в течение года. Благодаря этому меняются времена года 27. Небо для Анании — это «самобытное единичное тело, твердое, несгибаемое, гладкое, ровное, без впадин, охватывающее все» 28. Он признает, как и большинство христианских мыслителей, и второе небо — небесную твердь. Как и Иоанн Филопон, Анания считает, что второе небо состоит из воды и воздуха 29. Впрочем, в небольшом трактате «Об астрономии» Анания вводит семь небесных сфер 30 (явно под влиянием Птолемея).

Склоняясь, по-видимому, к идее срединного положения земли во Вселенной, Анания не может принять библейский тезис о том, что земля держится на водах. «Я недоумеваю, если земля держится на водах, то каким образом на таком количества водяной природы, не погружаясь, держится безмерная тяжесть земли и она не погружается под воду» 31. Он полагает, что о «водах» говорится «по той причине, что вода смешана с преисподней» 32.

Как в связи с теорией шарообразности, так и сами по себе очень интересны идеи Анании о возможности существования антиподов. Анания {446} отмечает, что теория антиподов «противоречит божественному слову». Затем, однако, он пересказывает приснившийся ему сон, в котором он беседовал с Солнцем. На вопрос, имеются ли живые существа на противоположной стороне земли, Солнце ответило: «Не имеются, а свет я даю горам и оврагам и безжизненным пещерам» 33. Таким образом, если не существует антиподов, то существует «противолежащая земля». Идея «противолежащей земли» выдвигается и в «Географии», хотя здесь автор считает ее обитаемой 34. Возможно, в «Географии» следуя за компилятором Птолемея, Анания не считал необходимым приводить имеющийся в его распоряжении материал в согласие с христианской догмой. Автор «Географии» — сторонник античной теории климатических поясов, из которых первый расположен к югу от экватора, остальные — севернее 35. В жарком поясе «ничего не растет вследствие постоянного присутствия в нем Солнца». Вслед за ним располагается Океан, отделяющий ойкумену от противолежащей земли 36. Этот Океан — средиземный. Ни на крайнем севере, ни на крайнем юге суша не омывается Океаном, она сплошная, и площадь морей на земле значительно меньше площади материков. Анания знает, что Каспийское море — закрытое озеро, и использует этот факт как довод против идеи всемирного Океана.

На протяжении всей книги автор «Географии» делает лишь одну явную попытку пренебречь данными науки в угоду Священному писанию. Он отмечает, что Птолемей считал серединой обитаемой земли Счастливую Аравию, но это противоречит Библии, по которой центр земли — Иерусалим. «Следовательно,— говорит Анания,— необходимо при подсчетах по Птолемею считать к востоку от Иерусалима каждых два градуса за один, и тогда расстояние до краев ойкумены в обоих направлениях окажется одинаковым 37. В остальном армянская «География» — произведение вполне светское, в отличие от «Космографии», в которой Анания систематически подчеркивает свой пиетет перед Писанием. Однако основное теоретико-географическое содержание обеих книг не дает причин сомневаться в их принадлежности одному автору. Более благочестивый тон «Космографии», вполне вероятно, объясняется конъюнктурными обстоятельствами, прежде всего тем, что она была написана с учебными целями и эллинистическое свободомыслие, возможное в специальной научной работе, представлялось недопустимым в учебнике. Так или иначе, оба армянских научных трактата продолжают в христианской географической мысли линию Василия Великого и Иоанна Филопона, причем обнаруживают даже бóльшую близость к традициям античной науки, чем произведения родоначальников этой школы.

Дальнейшая история каппадокийского течения в христианской космогонии выходит за хронологические рамки данной главы. Следует все же отметить, что теории каппадокийцев, Филопона и Писиды не были забыты потомками. В последующие века их взгляды развивали Евстратий из Никеи, Михаил Пселл, Мануил Фил — мыслители пусть немногочисленные, но принадлежащие к наиболее образованной и творчески активной части византийской интеллигенции. Однако значение теоретико-географи-{447}ческой работы школы Василия Великого значительно шире. Ее усилиями ряд важнейших положений античной географии был включен в христианскую культуру. На протяжении веков христианские читатели знакомились с ними по «Шестодневам» Василия и Иоанна Филопона. Но и это еще не все. Совершенно ясно, что античные географические теории, являясь языческими, не могли бы быть приняты византийским православием. И. лишь в той своей части, в какой они вошли в труды теологов, прежде всего «великих каппадокийцев», они избегли обвинения в паганизме и получили право на существование. Каппадокийцы повторили, неполно и сумбурно, некоторые постулаты античной географии, и их созидательная роль в истории географической науки очень невелика. Но, компилируя, они освящали взгляды античных ученых своим авторитетом, вторя древним, они сохраняли их идеи для последующих поколений. Поэтому их заслуги в передаче географам средневековья античной географической традиции невозможно переоценить.

Итак, в IV—VII вв. существовали две взаимоисключающие христианские концепции мироздания, в основе которых лежали различные представления о форме земли — шарообразной или плоской. Предпринятая в VI в. Прокопием Газским неуклюжая и неудачная попытка совместить в одной космогонии элементы обеих теорий на практике продемонстрировала их антагонистический характер 38. В чем причина популярности в средние века обскурантской космогонии антиохийской школы? При ответе на этот вопрос вряд ли могут что-либо объяснить ссылки на авторитет различных богословов, тем более что слава сторонников теории шарообразности — «великих каппадокийцев» — намного превосходила славу Севериана из Габалы и его сирийских и малоазийских предшественников. Широкая известность «Христианской топографии» Косьмы вполне уравновешивалась популярностью «Бесед на „Шестоднев“» Василия Великого, безусловно, самого читаемого из средневековых «Гексамеронов».

Обычно успех плоскостной теории в средние века объясняют тем, что для бытового, житейского мировосприятия она более понятна и естественна. Ум человека раннего средневековья с трудом воспринимал научные абстракции, и если земля представала человеческому глазу плоской, то именно как плоская она и осознавалась 39. Знаменитая инвектива Лактанция против антиподов («...невозможно, чтобы люди ходили вверх ногами!...»), как нельзя лучше иллюстрирует подобный стиль установления основополагающих мировоззренческих постулатов на основе обычного житейского опыта и так называемого здравого смысла. Однако такое объяснение явно недостаточно. Несомненно, что многие антиохийские экзегеты (и Диодор, и Феодорит, и Ефрем Сирин) были людьми весьма образованными, знакомыми с античной культурой и способными к теоретическому мышлению (что и доказывали в иных сферах богословия). Они выступали поборниками теории плоской земли не потому, что не могли себе представить землю шарообразной. Причина — в ином.

Как отмечалось выше, космогонические и географические идеи Библии крайне противоречивы. Священное писание не содержит сколько-ни-{448}будь цельной картины мироздания. Однако, комбинируя данные Библии и других современных ей источников (ряда библейских апокрифов, литературных произведений, надписей и т. д.), историки науки в общих чертах восстановили древнеиудейскую космогонию. Для нее оказалось характерным представление о плоской земле, куполообразном твердом небе, двух небесах, между которыми заключены небесные воды, суше, со всех сторон окруженной водой, едином подземном океане, земном Рае и т. д. Таким образом, в ряде важнейших характеристик антиохийская концепция мироустройства совпадает с древнеиудейской. Пытаясь вывести космогонию из Библии, антиохийцы опирались на определенную традицию понимания Писания, и, безусловно, стояли ближе к Библии, чем их оппоненты — каппадокийцы. Это обстоятельство должно было обеспечить им успех у значительной части населения империи, жившей в той же интеллектуальной среде, прежде всего — на Востоке: в Сирии, Палестине, Малой Азии. В настоящее время доказано, что библейская космогония, отразившая мировоззрение древних евреев, в то же время испытала сильное воздействие иных идеологических систем древних народов. Еще большее число старейших космогоний рисовало типологически сходную картину мироздания 39a. Характерно, что в представлении греков архаической эпохи земля являла собой плоский диск, со всех сторон окруженный Океаном (ср. описание щита Ахилла в «Илиаде», XVIII), над которым возвышалась небесная сфера, поддерживаемая Атласом 40. И здесь мы сталкиваемся с концепцией, близкой к антиохийской. К сожалению, в послегесиодовское время источники позволяют нам говорить определенно только об ученой, а не о народной греческой космогонии. Мы вправе, однако, предположить, что, несмотря на все успехи элитарной античной науки, космогонические взгляды большинства рядовых, малообразованных эллинов сохранили свою архаическую основу. Антиохийская теория мироздания была более доступна для восприятия чем каппадокийская, в своих главных чертах она уже существовала в сознании большинства людей поздней античности 41. В этом заключается важнейшая причина превращения ее в ведущую космогоническую систему средневековья.

Итак, в IV—VI вв. был осуществлен синтез античной и библейской традиций в области географической науки. При этом, если представители антиохийской школы следовали Библии во всех своих теоретических построениях, допуская античное влияние лишь в частностях и, как правило, бессознательно, то каппадокийцы, Писида и Филопон положили античную (аристотелевскую) концепцию в основу своих представлений о мироздании. Идея шарообразности земли, геоцентрическое строение мира, представление о широтной зональности — эти наиболее важные идеи {449} древней космогонии и географии были переданы ими средневековью и включены в христианскую культуру. Каппадокийская теория мироздания, разумеется, несла на себе и явный библейский отпечаток (представления о двойном небе, небесных водах и т. д.), но именно она в условиях раннего средневековья представляла прогрессивное направление в развитии географической мысли, так как, в отличие от реакционной теории антиохийцев, заключала в себе ядро позитивного научного знания, добытого античной древностью.

Дата добавления: 2015-05-09