О хороших и неисправных священниках. О всеусердной молитве Господу об исправлении ближнего 3 страница

11) После всего сказанного мною пред сим ты уже и сам можешь решить, сколько правды есть в приводимых тобою словах вашего нового учи­теля. «Однажды,— пишешь ты,— он много тол­ковал вам о том, что непременно надобно устами исповедать Иисуса Христа и что, как только кто исповедует Его устами, тотчас делается прияв­шим Его, и Он исполняет его и хранит Своею благодатию. К одному он очень приставал: испо­ведуй, исповедуй; но тот не согласился. Говорил: совестно как-то».

И хорошо очень сделал, что не согласился. Прав дух у него, потому что такое исповедание, ни с того ни с сего, противно воле Божией. Чуткая совесть этого доброго христианина и не позволила ему этого сделать. Это было бы фан­фаронство и фиглярство. Исповедание Иисуса Христа есть великий подвиг, и Господь обещал за него исповедать исповедавшего Его пред Отцем Небесным (Мф. 10, 32). Но в каких данное обстоятельствах исповедание так ценно в очах Господа? — В таких, когда предлежит или испо­ведать свою веру в Господа Иисуса Христа и за то тут же подвергнуться страшным мукам и быть замучену до смерти, или отвергнуться Христа и принесть жертву идолам. Исповедающий Христа в таких обстоятельствах в духе уже подъемлет мученичество. Оттого исповедание его так и цен­но. В Церкви Божией исповедники стоят наряду с мучениками. Мученики — те, которые, испове­дав Христа, были мучены и замучены до смерти; а исповедники — те, которые, исповедав Христа, были мучены, но по какому-либо случаю не были замучены до смерти. Вот о каком исповедании говорит Господь! Почему оно стоит у Него вмес­те с противоположным ему отвержением Его. А иже, говорит, отвержется Мене пред человеки, отвергуся его и Аз пред Отцем Моим, Иже есть на небесех (Мф. 10, 33). А у вас там есть ли такие обстоятельства, что или исповедуй Христа и стра­дай, или отвергнись Его, и живи счастливо?! Нет. Стало быть, нет возможности явить и такое исповедание, которое столь ценно в очах Божиих. Пофанфаронить же, пофиглярничать всегда есть возможность. Выбеги на улицу и кричи: ве­рую во Христа и исповедую. Но такое исповеда­ние будет на ветер, как и то, которого требовал учитель ваш.

Ваш новый учитель с исповеданием соединяет такое обетование: как только исповедуешь устами Христа, так сделаешься приявшим в себя Христа. Откуда это он взял?! Смотри, как Господь и святые Апостолы учили о том, как кто приемлет в себя Христа. Святой Павел говорит: Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся (Гал. 3, 27). Облекшийся во Христа, конечно, приял Его в себя. Следовательно, кто крестится, тот делается приявшим в себя Христа. Пред креще­нием крещаемый исповедует Христа Господа, читая Символ веры; но чрез это не вселяется в него Христос, а он делается только способным приять Его в себя чрез святое крещение; самое же вселение совершается чрез крещение. Вот как учит Апостол; а ваш учитель иначе толкует. Это у него от своего ума, а не от Божия извещения и обетования.

Смотри еще. Господь говорит: Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает, и Аз в нем (Ин. 6, 56). Если Господь пребывает в при­частившемся, то это потому, конечно, что в святом причастии он принял Его. Следовательно, прича­щающийся Святых Тайн Тела и Крови Христо­вых соделывается чрез сие самое приявшим Его. Пред причащением мы исповедуем Господа, гово­ря: «Верую Господи и исповедую...» Но не это исповедание вселяет Христа, а самое причащение Тела и Крови. Исповедание же только отверзает вход Господу для принятия Его, в Таинстве Тела и Крови Его.

Таким образом, видишь, что мы в силу креще­ния и святого причащения соделываемся прияв­шими Христа, а не в силу одного исповедания Его, хотя сие исповедание мы и даем прежде тех Таинств. А ваш учитель изобрел иной путь к приятию Господа. Это он делает по своему смышлению суемудрому.

В другом месте, у того же святого Иоанна Богослова, Господь указывает иной еще путь к приятию Его, именно исполнение заповедей Его. Имеяй заповеди Моя, говорит Он, и соблюдаяй их, той есть любяй Мя: а любяй Мя возлюблен будет Отцем Моим; и Аз возлюблю его и явлюсь ему Сам. И еще: Аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет; и Отец Мой возлюбит его, и к нему приидем и оби­тель у него сотворим (Ин. 14, 21, 23). Не подумай, что это исполнение заповедей пролагает путь к вселению в нас Господа особо или отдельно от крещения и святого причащения. Благодать кре­щения и святого причастия дает силы к верному исполнению заповедей. Исполнивший все запове­ди благоукрашает душу свою всякими добродете­лями и делает сердце свое храмом, достойным быть обителию Господа. Он и вселяется в него тогда. Он в нем бывает с минуты святого креще­ния и еще приискреннее общится с ним во святом причастии. Но, помогая ему в жизни святой, все еще не всецело успокоивается в нем, потому что, пока не водворятся в душе все до­бродетели чрез исполнение заповедей,— в ней все еще остаются следы страстей,— неприятный Господу запах греха. Она и не успокоивается в нем, как бы не доверяя ему, и еще только изго­товляя себе покойную Себе в нем обитель. Когда же душа освятится добродетелями, тогда уже Он благонадежно входит в нее, как в дом, и оби­тает спокойно, нетревожимый неприятными Ему движениями греха и страстей. Таким образом вера привлекает Господа, Таинства сподобляют присутствия Его и содействия; когда же верую­щий, вспомоществуемый Господом, очистит себя от всех страстей исполнением заповедей и вне­дрением в сердце добродетелей, тогда наконец Господь окончательно вселяется в него и почива­ет в нем. Вот весь путь к приятию Господа. Оно имеет свои степени,— имеет свое начало, продол­жение и конец, или завершение. В приведенном месте Господь говорит о сем завершении. Но ко­рень всего дела сего есть приятие Господа в Таинствах. Без Таинств ни вера, ни добродетели не привлекут Господа. Они могут сделать только то, что Господь имеющего их приведет ради их к принятию Таинств, и чрез Таинства вселится, как было сие с Корнилием сотником. И исповедание Господа имеет здесь место, но как часть некая приготовительная, а не как то, что всю силу к приятию Господа в себе совмещает.

Исповедовать Господа не то одно имеет зна­чение, чтоб устами сказать, что верую в Господа. Оно значит и вообще быть христианином. Когда нас спрашивают: ты какого исповедания? и мы ответим: христианского; то этот ответ наш тоже будет значить, что: я христианин или мы христиа­не. Возьмем теперь это слово в строгом смысле. Что значит быть христианином? Значит и ве­ровать право, и жить свято, и освящаться Таин­ствами, и слушаться руководства пастырей, и к Церкви Божией Православной принадлежать, и все ею повелеваемое строго исполнять, то есть совершать все то, что, как прежде мы показали, составляет путь к спасению. Следовательно, ис­поведует Господа настоящим образом тот, кто, веруя в Господа и освящаясь Таинствами и благодатные чрез них получая силы, живет свято по заповедям Божиим под руководством пасты­рей, — и все в духе и по законоположениям Свя­той Православной Церкви. Вот настоящий испо­ведник! А не тот, кто устами только исповедует Господа. Святой Иоанн Богослов в первом сво­ем послании, говоря об исповедании, разумеет именно такое деятельное исповедание.

Ваш учитель плодом устного исповедания Господа считает еще исполнение исповедающего Господа благодатию. Если б исповедание вселя­ло Господа, то исполняло бы и благо датию: ибо благодать и есть присещение нас Господом и Его общение с нами. Но как пред сим объяснено, что Господь вселяется не чрез исповедание, а чрез Таинства, то очевидно, что благодатию исполняет не исповедание, а, по исповедании или при испо­ведании, Таинства. И выше еще я тебе объяснял, что благодать не иначе подается как чрез Таин­ства. И не было в Церкви Божией случая, чтоб она исполняла кого иным каким образом. Сле­довательно, нельзя так думать, будто одним уст­ным исповеданием можно получать благодать. Это очень похоже на то: разинь рот, и втечет благодать. По этому применению очень верно можно назвать учителя вашего и тех, которые соглашаются с его учением и одним устным исповеданием чают получить благодать,— рото­зеями.

12) Пишешь, что ваш новый учитель «молит­ся своими молитвами, но что при молитве ни крестного знамения не кладет на себя, ни покло­нов не делает».

Вот видишь, какой он модник? Весь мир хри­стианский кладет крестное знамение, даже и те, которые неправо исповедуют веру Христову; а он стыдится. Кто кладет крестное знамение, тот без слова исповедует Господа Иисуса Христа, за нас претерпевшего крестное распятие и смерть, и тем нас искупившего. Учитель ваш кричит: испо­ведуй Христа устами; а вы бы приступили к нему и его понуждали: исповедуй Христа крестным знамением. Все одно: и там исповедание и здесь; только там — словом, а здесь — делом. Дело сильнее слова. Он говорил тому, кто отказался исповедать устами Господа: а! стыдишься пред человеками! Говорите и вы ему: и ты стыдишься положить крестное знамение; но как оно есть тоже исповедание, то выходит, что сам ты сты­дишься исповедать Господа пред человеками.

Святитель Василий Великий свидетельствует, что полагать крестное знамение установлено Апостолами и что крестное знамение, с верою полагаемое, отражает невидимых врагов, разоряет все их козни и ограждает от их нападении. Господь крестом разрушил всю силу вражию. Знают сие враги, и бежат от крестного знамения. А кто не творит крестного знамения и не ограж­дает себя им, к тому враги имеют свободный доступ. Христианин без крестного знамения — что воин без оружия. Враг помыкает им, как за­хочет.

Крестным знамением освящаются все Боже­ственные Таинства; им же совершается освяще­ние и всякой вещи, потребной для жизни. Так прияла Святая Церковь от Апостолов, и так дей­ствуют все христиане. Отсюда естественно рож­дается вопрос: христианин ли тот, кто чуждается крестного знамения?

Наклонением головы мы обычно свидетель­ствуем и почтение и покорность. Сколько нео­тложно приступающему с молитвою к Богу иметь на сердце полное пред Ним благоговеинство и совершенную покорность, столько же неизбежно свидетельствовать пред Ним, невидимым, сии чувства поклонением. Христиане все и поклоня­ются Господу телесно, во свидетельство внутренного пред Ним страха и полной преданности в волю Его. Кто не кланяется, тот подвергает сом­нению, есть ли и в нем такие чувства. Но если их нет,— что же его молитва? У нас есть пого­ворка: у него шея не гнется — в показание, что человек такой — духа непокоривого, знать нико­го не хочет. Не такого ли духа и тот, кто не кладет поклоны в молитве. Всяко это худой обы­чай. Шапки не ломает, скажу просторечиво, и это пред Богом.

13) Пишешь: «Мне сказывали верные люди, что и учитель наш новый, и все, которые его дер­жатся, в церковь не ходят, святых не призывают в молитвах — ни Божией Матери, ни Ангелов, ни Апостолов и пророков, ни великих святителей, мучеников и преподобных, не соблюдают пос­тов, не говеют, не исповедуются и не причащают­ся Святых Христовых Тайн и праздников не знают».

Вот видишь, какие они молодцы? Настоящие молоканы, хоть научились таким премудростям у англичанина. Наши молоканы и духоборцы счи­тают себя духовными христианами, людьми Бо-жиими, святыми, для которых не нужны никакие внешние порядки церковные, никакие подвиги и никакие освятительные Таинства и священнодей­ствия. И ваши ротозеи — одного с ними по­кроя.— И я не умею понять, чего же вы там го­няетесь за этим новым учителем или позволяете ему жужжать вам в уши своим пусторечием?! Ведь после того, что ты сказал, уж осязательно ясно, что он отпал от Святой Православной Церкви, и если мычется с своим учением, то затем, чтоб и вас отбить от Церкви и составить особую какую-нибудь секту, чуждую Церкви и богоотверженную. А вы все же льнете к нему, как неразумные мухи к отравленной влаге.

Писать тебе, что учитель ваш и весь его скоп находятся в большом заблуждении, не принимая вместе с Церковию прописанных тобою пунктов, не буду. Но советую тебе достать книгу «Камень веры» Стефана Яворского. Там все те пункты защищены, не принимающие их обличены. Про­читай со вниманием и усвой написанное. Тогда этим камнем будешь легко заграждать уста гла­голющих лжу и сокрушать зубы погрешивших против истины, дерзко, однако ж, выступающих с словом своим, полным лжи и лукавства. Книга та писана против протестантов. Но протестанты тоже, что молоканы, только немецкие, как и эти ваши новшаки — молоканы английского покроя.

14) Пишешь: «Между нами ходит недоуме­ние, чего ради наши пастыри молчат. Тот учи­тель всюду разъезжает, хлопочет, учит, говорит с воодушевлением. А наши молчат. И в церкви редко кто из них говорит поучения: только службы исправляют. Нужно бы живое слово, а его нет».

Спрошу и я тебя: а вы обращались к своим пастырям с вопросом, что вот-де ходит какой-то учитель, собирает нас и учит,— посмотрели бы, хорошо ли он учит? — Ни один. Вот сколько раз ты писал ко мне, за тридевять земель,— и ни разу не помянул, чтоб обращался к своему пас­тырю, который у тебя под боком и которого ты видишь каждое воскресенье и праздник. Как же после этого пастыри узнают, что у вас там деется тайком? Пастырь ваш приходит в церковь, видит собранными своих прихожан и усердно молящи­мися,— и покоен, будучи посему уверен, что па­сомые им состоят в своем должном чине. Догма­ты ведь вы знаете, заповеди тоже помните, Церкви Божией во всем покорны. Что еще вам гово­рить? Разве только иногда пояснить для вас то догмат какой, то заповедь какую или какое-либо Таинство. Но это и делается, как сам ты пишешь, иногда. Да и без того все наше богослужение так составлено, что внимательному приводит на па­мять и догматы, и правила жизни, а прилепляться к Богу научает самим своим действием. И одно побывание в церкви поновляет весь религиозный дух, как это все испытывают. Я согласен с тобою, что пастырям следует чаще вести с своими пасомыми беседы в церкви или вне церкви заводить собеседования. Но на то не могу согласиться, будто поелику этого нет и не бывает, то пасомые совсем лишены всякой духовной пищи. Да и в том, что так не бывает, я готов, если уж надо обвинять, обвинять не менее и вас, пасомых, чем пастырей ваших. Изъявите желание, попроси­те,— и какой пастырь откажется удовлетворить такое доброе желание ваше? — Сами вы чуждае­тесь пастырей, и когда случается с кем из них встретиться, не заводите речей о потребностях веры. Смотря на вас, и он не заводит таких речей. А затем и в церкви не говорит поучений, боясь надокучить вам и от церкви отбить. Я не оправдываю молчащих пастырей: их долг есть разохотить себя — говорить, а пасомых своих — слушать. Но напоминаю только, что тут и ваша есть вина.

Ты говоришь: «Наши молчат, а тот хлопо­чет».— Тот хлопочет оттого, что надо набрать себе учеников и последователей; а когда наберет, и он замолчит, потому что ученики, какие прильнут к нему, будут знать все, чему он учит обычно. Да и то надо ведать, что хлопоты, бе­готня, кричание — не означает здравого положе­ния дел. Посмотри на тело. Когда оно здорово, то в нем все отправления совершаются покойно: пульс не част, дыхание ровно, голова свежа, напряжение нервов и мускулов мерно. Но как только что-либо из сего выйдет из своей меры, — покой отправлений нарушается, и тело является нездоровым. То же самое в деле веры и спасе­ния. Вы — целым приходом своим — составляе­те малое тело церковное. Все спасительные от­правления идут у вас покойно: вы содержите веру, стараетесь жить по-христиански, освящае­тесь Таинствами, соблюдаете все порядки церков­ные и слушаетесь своих пастырей. Дело спасе­ния всех и каждого у вас идет мирно, хотя в среде вас ничего не видно выдающегося. Как здоровое тело растет и живет незаметно, так и вы живете и растете духовно, хоть это и незаметно. Таким образом, то, что тот мычется и хлопочет, а у вас все идет покойно, не означает, что вы в худшем, сравнительно с ним, положении; а напротив, это-то покойное течение у вас дел по части спасения означает, что вы находитесь в здравом состоянии. Вы течете добре; тот же кри­кун находится не в нормальном положении; и то, что мычется он, подает мысль, что он из числа угорелых. Если кто при покойном течении у вас религиозных дел предается нерадению и беспеч­ности о спасении, то это худо. Но если всякий по мере сил своих делает усердно все, что делать обязывает его христианская совесть, хотя при сем никто ничем не выдается из других, то дело спасения вашего в порядке, и нечего вам беспо­коиться из-за сего и спешить вслед кого-либо, потому только, что он представляет нечто выдаю­щееся. Припомни, что в начале говорил я о хоре поющих,—что выдающийся худо делает. Это же служит в пояснение и того, что я теперь говорю.

Теперь я сказал тебе все, к чему подавало повод письмо твое. Остается прибавить, как сам ты видишь, только: брось ты этого нового учите­ля, молоканина заблуждшегося, и держись, как всегда держался, Святой Православной Церкви и ее пастырей. То же посоветуй и всем своим. Помыкались за этим крикуном, поглазели на него, почесали слух свой его речами подслащен­ными, и довольно. К добру он не поведет. — Для того же чтоб тебе покрепче быть духом про­тив прелестей его сладкоречия, достань, как я поминал тебе, «Камень веры» и читай. А лучше соберитесь все, которые осквернили слух свой чуждыми Церкви еретическими речами, и читай­те, и отчитывайте себя от сего наваждения вра­жьего.

«Был у нас хороший священник; но переве­ден в другой приход. На его место поступил другой, от которого скорбь на душе. В службе небрежен и скор, разговоры, когда случатся, ведет все о пустяках; о деле же Божием, если и заго­ворит, то все с какими-то ограничениями и уре­заниями строгой истины. Как избавиться от та­кого соблазна?»

Сами виноваты. Плохо пользовались хоро­шим священником; Господь и взял его. Скажите, стали вы лучше от прежнего хорошего священни­ка? Вот и заикнетесь сказать: да. А я издали скажу, что не стали лучше, по тому судя, что осуждаете нового священника, не умея держать своих в отношении к нему чувств, как должно. Ведь и прежде теперь отшедшего от вас хороше­го священника у вас был хороший священник; и который прежде того был, был хорош. Видите, сколько вам хороших священников посылал Гос­подь; а вы все те же неисправные. Вот Он и положил: что на этих тратить хороших священ­ников? Пошлю им не так исправного. И пос­лал. Видя это, вам следовало поскорее на себя обратиться, покаяться и стать более исправными, а вы только судите да пересуждаете. Станьте исправными; тогда и священник тотчас переме­нится. Подумает: с этими нельзя кое-как исправ­лять дело священное; надо благоговейно служить и назидательные вести беседы. И исправится. Священники если бывают небрежны и скоры в служении, а в беседах пусторечивы, то большею частию применяясь к прихожанам.

Говоря так, я не оправдываю священника. Ему нет извинения, если он не только противо-уставным действованием, но даже действованием по уставу неразумным соблазняет вверенные ему души. Но говорю только, что вам пригожее в данном случае делать. И первое я уже сказал: не судите, но на себя обратитесь и себя явите более исправными и в молитве, и в беседах, и во всем поведении. Затем молитесь всеусердно, чтоб Гос­подь исправил священника. И Он исправит. Только молитесь как следует. Господь сказал, что если двое совещаются о некоей вещи и ста­нут молиться, то будет им по прошению их (Мф. 18, 19). Так вот соберитесь все благомыслящие прихожане, и положите молиться о священнике; к молитве присоедините пост и усугубьте мило­стыню; и делайте это не день, не два, а недели, месяцы, год. Трудите и томите себя всесокрушенно, пока не изменится священник. И изменится; будьте уверены, что изменится. Я недавно слы­шал о подобном подвиге и плоде его. Одна старица, простая селянка, великая благоговейница, увидела, что некто, ею уважаемый, начал несколько отступать от обычной ему строгости жизни, и возболезновала о том; пришла домой, заперлась в свою каютку и стала на молитву, сказав Господу: с места не сойду, крохи хлеба не вкушу, капли воды не выпью и очам моим сна на минуту не дам, пока не услышишь меня, Господи, и опять на прежнее не воротишь этого человека. Как решила, так и делала, трудила себя в молит­ве и томила сокрушенными слезами, докучая Господу услышать ее. Истомилась уже, уже силы начали ее оставлять; а она все свое: хоть умру, а не отступлю, пока не услышит меня Господь. И услышал. Пришло ей удостоверение, что тот, о ком она молилась, опять стал держать себя по-старому.— Сбегала посмотреть, увидела, что так есть, и воспраздновала. Благодарным слезам ее конца не было. Так вот какую устройте молит­ву,— хоть не такую по форме, потому что, может быть, для вас и неудобно так сделать, как сделала она, но такую по усердию, самопожертвованию и неотступности. И несомненно получите желае­мое. Если же вы так, мимоходом только, будете иногда дома, или в церкви, или при разговоре говорить: дай-то ему, Господи, стать хорошим, то какого плода ожидать от такой молитвы? Да это и не молитва, а простые слова.

Это я вам главное сказал. Прибавил бы и еще одно; но оно таково, что исполнить его так, чтоб оно довело до цели, весьма затруднительно. Ра­зумею вот что! Можно вам, благомыслящим и почетным, прийти к священнику и просить его, чтоб изменил в образе своего действования то, что вас смущает и соблазняет. Сделать это — ничего нет проще; но сделать так, чтоб это при­несло плод, крайне затруднительно. Надобно, чтобы у вас и взор, и мина, и тон речи, а не только содержание, — все дышало самою искреннею и горячею любовию. Тогда можно надеяться, что это доведет до цели. А без этого лучше не браться за такой шаг: хуже выйдет, произойдет разлад самый скорбный. Написать к нему все, может быть, удобнее, но опять все дело в духе любви всепобеждающей. И этим также можно испортить дело, как и лично явясь к священнику. Вот почему я и не решаюсь безусловно рекомен­довать этого приема. Я знаю, что он может увен­чаться успехом, но главное — в должном выпол­нении. Прийти к священнику или заочно напи­сать ему, и все высказать самым учтивым обра­зом, на это найдется много гожих; но для успеха требуется иное нечто, чем вежливость. Вежли­вость без любви — жало уязвляющее. Думается, что в иных местах так поступают и потом твер­дят: мы свое дело сделали! А я скажу, что лучше б было, если б не делали.

Больше этого я вам ничего не скажу; разве еще — терпите. Есть еще законные способы; но те не по моей части, и я умолчу о них.

10. О молитве. О стяжании нерассеянной молитвы. Настоя­щая молитва есть возношение ума и сердца к Б огу

«Никак не управлюсь с молитвою; все мысли разбегаются. Некто посоветовал мне выучить молитвы на память, уверяя, что когда стану чи­тать их на память, то мысли меньше будут разбегаться. Я выучила и читаю на память, но рассеяние не умаляется; и двух слов не скажешь, как мыслию далеко уйдешь от молитвы; то и дело надо заставлять себя ворочаться назад. Уж как бы мне хотелось научиться быть нерассеян­ною в молитве».

Нерассеянная молитва есть дар Божий, кото­рый дается усиленным искателям. Так ищите и обрящете. Вы, кажется, знаете правило святого Макария Великого, что если хочешь стяжать ка­кую-либо добродетель, то нудь себя на нее, или упражняйся притру дно в делании ее; и Господь, видя труд твой и то, с каким усердием ты ищешь такой добродетели, даст тебе ее, привьет ее к сердцу твоему, так что она будет у тебя будто естественное чувство и расположение. Тот же за­кон и для стяжания нерассеянной молитвы. Употребляйте неленостно всякий возможный для вас труд молитвенный,— и Господь даст вам на­конец молитву нерассеянную. Ходите в церковь, что лучше всего развивает дух молитвенный, до­ма молитесь по молитвеннику или на память, читайте готовые молитвы или свои собственные слагайте по состоянию вашего духа, и стоя, и сидя, и ходя, и работая — все твердите какую-либо молитву или стишок из псалмов; но все сие и всегда с усердием, с желанием молитвы, со стра­хом Божиим и сокрушением сердечным, без вся­кой поблажки рассеянию мыслей, — и притом непрерывно, зарядите так, да уж и тяните не по­слабляя и не отступая, пока не придет настоящая, из сердца исходящая молитва — дар Божий.

Заучивание молитв есть один из приемов мо­литвенного труда. А вам подумалось, что, коль скоро заучите молитвы и станете читать их на память, молитва так и польется из сердца. Те­перь видите, что такое ожидание не оправдыва­ется делом. Но не заучивание молитв и читание их на память виноваты, а приемы, какие в том и другом деле употребляются, приемы, зависящие от заучивающего и читающего на память.

Заучивать молитвы надобно не столько памятию, сколько умом и сердцем. Надобно войти в дух молитвы, исчерпать подаваемые ею мысли, усвоить их и прочувствовать: так, чтобы, когда станете читать заученную молитву на память, мысль и чувство шли вперед, а за ними — слова молитвы. Как видите, и здесь требуется напря­женное внимание и некое давление на сердце для вызова потребных чувств. И тогда такое молитвословие будет сильным средством к воспита­нию духа молитвенного. Заученная молитва есть уже некиим образом внутренняя. От нее скорее или ближе переход к молитве в сердце и из сердца. Попробуйте, читая молитвы на память, направлять мысленное их читание внутрь сердца, как бы в пустой некий сосуд. Если это удастся вам устроить, то навык не рассеиваться в молит­ве пойдет у вас успешнее.

Но все же и это прием к стяжанию настоящей молитвы, а не самая молитва, которая есть ума и сердца возношение к Богу. Приступая к молитвословию, всегда надобно предварительно ум и сердце настроивать к молитве, подвигши их на благоговейный страх Божий и сердечное сокру­шение. Святитель Василий Великий советует вся­кую молитву начинать воспоминанием великих благодеяний Божиих и благодарением за них: к сему присоединять воспоминание о грехах, ос­корблявших Благодетеля, и сердечное о них сокрушение и затем уже возносить к Богу свои прошения о чувствуемых нуждах, по внутренней или внешней жизни, имея в мысли все обращать во славу Божию. Мне думается, что если так приготовляться к каждому молитвословию, то оно будет проходить с меньшим отбеганием мыслей.

Но опять и это труд молитвенный, а не самая молитва,— настоящая, что из сердца идет. Этой ищите, к этой стремитесь, эту стяжать возревнуй­те. Но помните, что без труда долгого, непрерыв­ного, нудного и болезненного ничего не получи­те. В «Добротолюбии» пишется про одного старца, что он два года бился, ища сей молитвы; насилу загорелась. Но как загорелась, так уж и стала гореть не переставая. Тогда и разбеганию мыслей конец настал. Идите и себе сим путем и дойдете.

Дата добавления: 2015-05-09