Мертвые говорят 5 страница

— Здорово,— сказала женщина, продолжая пристегивать ребенка.

— Эй, да у вас дети,— сказал я,— отлично! Вы давно женаты?

-----------------------------

Дана словно не слышал меня. Он со стуком захлопнул багажник, отпихнул магазинную те­лежку, не позаботившись взять двадцать пять центов из запорного устройства, выгреб из кар­мана ключи и направился к передней двери.

— Я не могу говорить с тобой, старик. Просто не могу.

— Ладно, ладно. Никаких проблем, дружи­ще,— сказал я.

Дана включил зажигание. Его жена улыбну­лась, помахала мне и крикнула: «Рада была по­знакомиться!» — сквозь все сужающуюся щель закрываемого Даной окна.

-----------------------------

Неделю спустя, часов в шесть вечера, Дана позво­нил мне — найти меня по телефону несложно: мой номер не менялся вот уже лет десять — он явно звонил из автомата, поскольку в трубку до­носился рев машин и грузовиков.

— Это я,— сказал он.

— Да уж догадался. Как ты? Пауза.

— Порядок.

Я попытался завязать разговор и смутно по­чувствовал, будто нахожусь в тихой комнате с че­ловеком, которому осталось жить считанные ми­нуты.

— У тебя симпатичная жена,— сказал я.

— Я молюсь за тебя,— ответил Дана.

— О,— сказал я.— Ну... Спасибо.

— Я молюсь за тебя, потому что ты неверую­щий, а значит, у тебя нет души.

— Послушай, Данстер, может, я и неверую­щий, но душа у меня есть. Так или иначе, я в тво­ем покровительстве не нуждаюсь.

— Бог нисходит в предместья, старик. Мы не ожидали Страшного Суда в наши дни, но он будет.

-----------------------------

— Дана, в чем дело?

— Пришло время, старик. Тебе больше не при­дется жить в линейном времени, понятие беско­нечности перестанет пугать людей. Все тайное станет явным. Придет время великих разруше­ний; небоскребы и здания транснациональных корпораций рухнут. Сон и явь смешаются. И за­звучит музыка. Прежде чем ты станешь немате­риальным, тело твое вывернется наизнанку, и па­дет на землю, и изжарится, как мясо на дешевой жаровне, и ты освободишься и предстанешь пе­ред Судом.

— Хм... Дана, кажется, меня просят к другому телефону. Можно я тебе перезвоню?

— Возможно, ты будешь сидеть за рулем, ког­да это случится. Возможно, делать покупки в фе­шенебельном магазине. Возможно...

— Эй, Дана. Мне надо идти. Чао. Вот такой вот Дана.

-----------------------------

Из всех нас жизнь Тодда изменилась меньше всего. Он вылетел из университета Саймона Фрэйзера уже больше десяти лет назад и с тех пор мотается между лесопосадочными работами и пособием по безработице, и нет никаких при­знаков, что он собирается менять этот образ жизни. Он живет в доме сорокового года пост­ройки на Коммершиал-драйв, в Восточном Ван­кувере, в постоянно обновляющейся компании разного сброда: лодырей, рохлей, квебекских националистов, владельцев горных велосипедов и музыкальных дилетантов.

Больше всего нас сблизило то, что сразу пос­ле школы мы два лета подряд вместе занимались лесопосадками, бродяжничали от контракта до контракта, высаживали саженцы на просеках Британской Колумбии — на озере Боурон, при ручье Кемпер, в Оканагане, Нельсоне, Ценцайку-те, в долине Шимахант. Пролетавшие вертолеты брызгали нам в лицо гербицидами; мы увязали в заросших клюквой болотах; мы слышали, как незнакомцы стучат в окна наших комнат в моте­лях на островах Королевы Шарлотты, шепотом предлагая: «Травка... грибки... кока...»; мы прини-

-----------------------------

мали получасовой групповой душ в Принс-Джордже, деля на двоих драгоценную горячую воду и соскребая угольную пыль со свежих ожогов кусочками пемзы. Это было хорошее время; Тодд так и остался в нем.

Я навещаю Тодда, и он излагает мне свои тео­рии буквально обо всем. Я навещаю его всего не­сколько раз в год — он же никогда не приезжает ко мне в центр. Тодд сидит, примостившись на своем балансовском кресле, на спинку которого натянута тенниска с картинкой из книжки докто­ра Зюсса, посасывая витамин Б₁₂.

— Привет, Тодд,— говорю я, перекрикивая включенную на полную катушку запись на плен­ке для компьютерных программ — она служит звуковым фоном для фильма о зомби, который крутится на видеомагнитофоне с отключенным звуком.

— Старикандер, старикандер, старикандер — не хочешь перекусить? — И Тодд показывает мне нечто комковатое в раковине морского уха, я от­вечаю: «Конечно», и он бросает мне сдобную бу­лочку через всю комнату, на полу которой в при­хотливом беспорядке валяются: бурдюк для вина, поролоновые подушки, рабочие штаны, спаль­ные мешки, шерстяные носки, доска для серфин­га, писклявые игрушки и пластмассовые ложки и вилки, какие выдают пассажирам аэробусов.

На Тодде велосипедные шорты, шерстяные перчатки без пальцев и свитер из Вэлью-Вил-ледж. Мокрые свитера рядами развешаны в кори­доре. Я чувствую себя безнадежно буржуазным, как бы я ни был одет, и присаживаюсь в спи­санное со склада сиденье из «боинга 737» рядом с тоддовским креслом.

-----------------------------

— Тодд,— говорю я,— можно сделать музыку потише?

— А? Что ты говоришь?

Я выключаю музыку, на комнату нисходит умиротворяющая тишина, и мы беседуем.

— На лесопосадках платят гроши,— говорит Тодд. Я даже не удосуживаюсь указать ему на то, что в этой жизни можно заниматься не только лесопосадками.

Тодд совершенно неугомонен. Возможно, он под действием какого-то наркотика. Стейси кон­чила алкоголизмом, Тодд — наркотиками. Марк называет стиль жизни Тодда «проснись и пой».

Тодд крутит ручки мотороловской рации, ле­жащей на стопке макинтошевских дискет. На улице подростки гоняют взапуски по соседней Коммершиал-драйв. Уличные певцы, накачав­шись эспрессо, хриплыми визгливыми голосами выводят тему из фильма «Прокол» — назойливо, как мартовские коты. Все это создает ощущение красочного, уютного хаоса. Хаоса, изнанка кото­рого — тревожная неупорядоченность.

Мы заговариваем о прошлом, но, кажется, Тодду это не очень интересно. Я единственный из нашей старой компании, с кем он поддержи­вает отношения, и то исключительно благодаря моим собственным усилиям. Ну а уж о возможно­сти собраться всем нам семерым не может быть и речи.

-----------------------------

Но иногда, и довольно часто, сквозь туман нар­котиков и уводящую вниз жизненную спираль просвечивает настоящий Тодд, и тогда я начи­наю понимать, зачем, собственно, все эти годы предпринимаю усилия, чтобы видеться с ним. Например, я спрашиваю его, о чем он думает, когда сажает маленькие деревца на не очу­хавшихся от лоботомии северных просеках. Он ухмыляется, смеется (зубы у него еще те!) и гово­рит:

— О деньгах, старичок, о деньгах,—потом резко обрывает смех и продолжает: — Нет, вру. Ты же знаешь, дружище, что это была всего лишь неудачная шутка. Тебе действительно хочется знать, о чем я думаю, когда я там?

—Да.

— Я думаю о... я.думаю,о том, как трудно — даже при желании, даже если хватит сил и време­ни,— я думаю о том, как трудно нащупать ту точ­ку внутри нас, которая всегда остается чистой, которую нам никогда не удается нащупать, хотя мы знаем, что она есть,— и я пытаюсь ее нащу­пать.

-----------------------------

Он кладет щепотку табака «Драм» на сига­ретную машинку и бросает на меня взгляд украд­кой.

— Что еще важно в жизни, приятель? Я ни­когда еще не прикасался к этой точке, но я пыта­юсь.

Он закуривает свою самокрутку и впадает в задумчивость. Потом наклоняется ко мне, все еще сидящему в кресле от «боинга», одной рукой хватает меня за плечо, а другую кладет на макуш­ку и сильным рывком, так что я даже вздрагиваю, как бы выдергивает у меня из черепа мой дух.

Потом, оглядывая мое тело, говорит:

— Вот он, ты. Вот тут у нас твое тело — этот кусок мяса,— а тут...— он глядит на мой вообра­жаемый дух, зажатый между пальцами другой руки,— ты.

У меня начинает кружиться голова. Такое чув­ство, будто Тодд расколол меня напополам.

— Так что же такое ты, старик? Что в тебе твоего? 1йе между ними связь? В чем твой конец и твое начало? Может быть, твое ты — это незри­мый шелк, сотканный из твоих воспоминаний? Или это дух? Электричество? Что это такое?

Аккуратными движениями мима он снова влагает мой дух в мое тело, и я рад.

Тодд поглаживает меня по голове:

— Не пугайся так, дружище. Ты весь теперь здесь, целиком. Ничего не пропало.

Какое-то время он сидит, вслушиваясь в ти­шину. Потом снова начинает говорить:

— Я знаю, вы, ребята, думаете, что моя жизнь пошла коту под хвост — и что я в тупике. Но я счастлив. И вовсе я никакой не пропащий, ни­чего подобного. Все мы — сраный средний класс,

-----------------------------

который нигде не пропадет. Чтобы у тебя что-то пропало, надо, чтобы у тебя что-то было — вера или еще что-нибудь,— а у среднего класса никог­да по-настоящему ничего такого не было. Так что мы ничего не потеряем и никогда не пропадем. А теперь скажи мне, старик,— что же мы такое, кем это мы стали — раз уж не сумели пропасть?

-----------------------------

И наконец, Кристи. Я каждый день работаю вмес­те с ней в нашей компьютерной лавочке, здание которой — блестящая, изумрудно-зеленая короб­ка — стоит в деловом квартале Ричмонда, на зем­лях дельты, недалеко от Девяносто девятого шоссе. Кристи работает в отделе маркетинга, я — специа­лист по продажам, так что мы много «взаимодей­ствуем» с ней как на работе, так и на личном уровне, переговариваясь на сложном, только нам понятном языке шуточек и сдавленных смешков во время общих собраний. Словом, дурачимся при каждом удобном случае.

Сейчас у Кристи «безумная страсть» с вла­дельцем компании Брюсом. Это длится уже по меньшей мере полгода. И хотя компания — это огромный генератор сплетен, никто не знает об этом, кроме меня. Дело в том, что Кристи спо­собна влюбиться в мужчину, только если он, как ей кажется, умнее ее,— фактор, который давно уже исключил из списка претендентов Тодда, Дану, Марка и меня. Как исключает и большин­ство других парней. Брюс — программист-теоре­тик, и это, видимо, ставит его на более высокий уровень.

-----------------------------

— Он еще и женат,— добавляет Кристи, когда мы сидим во время обеденного перерыва за джи­ном с тоником в местном спортклубе — месте, омываемом волнами всевозможных запахов — лимона, махровых полотенец и дорогих, широко рекламируемых мужских одеколонов.— Это дела­ет его вдвойне привлекательным.— Следует отме­тить, что Кристи рассматривает брак как при­знак высокого ума, несмотря на то что саму себя с трудом представляет под свадебной фатой.

Сильнее всего Кристи тревожило то, что она так все и будет желать лишь недостижимого, и в один прекрасный день, по ее собственным словам, «моя способность влюбляться по-настоя­щему просто атрофируется, и мне придется за­менить способность любить сентиментально­стью — ну, сам знаешь,— буду вязать слюнявчики для своих племянников, рыдать над щенками, выпадать в осадок на Рождество, носить красные с зеленым платья и глядеться в трюмо в причуд­ливой рамке. Если это когда-нибудь случится, старик, то, пожалуйста, умоляю, позвони в какую-нибудь освободительную армию — пусть приедут и похитят меня».

Так или иначе Кристи снова появляется в этой истории, так что я к ней еще вернусь. А теперь, я думаю, будет лучше всего рассказать, чем за­кончилось мое сиденье в палатке в лесу — в кос­тюме и при галстуке. И пожалуй, мне следует хоть немного поговорить о себе, чего я до сих пор избегал.

-----------------------------

Несколько фактов касательно моей персоны: я считаю себя человеком надломленным. Я серь­езно задаюсь вопросом о том, в правильном ли направлении движется моя жизнь, и без конца перефразирую компромиссы, на которые мне приходилось идти. У меня ничем не гаранти­рованная и не очень-то денежная работа в не­коей аморальной корпорации, так что о деньгах я могу не волноваться. Я мирюсь с половинчаты­ми взаимоотношениями, так что об одиночестве я могу не волноваться тоже. Я утратил способ­ность испытывать чистые чувства, как в юности, взамен приобретя обтекаемую ограниченность, которая, как я полагал, поднимет меня «на вер­шину». Смех да и только.

Говорят, жизнь — сплошной компромисс, и все же мне неприятно думать, до чего меня довели эти компромиссы: желтые таблетки, бессонница. Но думаю, все это не ново.

Это вовсе не значит, что жизнь у меня плохая. Я сам знаю, что это не так... но она не такая, какую я ждал, когда был моложе. Быть может, вы преуспели в этом больше меня. Быть может,

-----------------------------

вам повезло и внутренние голоса не сеют в вас сомнений в правильности вашего пути,— а мо­жет быть, вам удалось дать этим самым голосам достойный ответ и вы благополучно оказались по другую сторону. В любом случае я себя не жа­лею. Просто я пытаюсь привыкнуть к тому, каков мир на самом деле.

-----------------------------

И еще иногда я думаю, не слишком ли поздно чувствовать то, что, похоже, чувствуют другие люди? Бывает, мне хочется подойти к человеку и спросить: «Что такого вы чувствуете, что не чувствую я? Пожалуйста, это единственное, что мне нужно знать».

Вероятно, вы думаете, что мне просто нужно влюбиться и что, возможно, я просто никогда не встречал подходящего человека. Или что я ни­когда точно не представлял, чего хочу от жизни, пока часы тикали, отмеряя время. Все может быть.

Подобно большинству людей, мне несколько раз случалось добираться до сути; ну, скажем, в мотельных номерах, рядом с прижавшимися друг к другу обнаженными телами, в городах, на­звания которых я не могу вспомнить,— глядя на телефон, по которому некому звонить. И мне случалось попадаться на крючок и терять меся­цы, годы, но, мне кажется, эти переделки совер­шенно не затрагивали мои мозговые клетки. И вообще - важно ли это?

-----------------------------

Порой мне хочется уснуть, погрузиться в туман­ный мир сновидений и не возвращаться больше в этот наш, реальный мир. Порой я оглядываюсь на свою жизнь и удивляюсь тому, как мало доб­рого я сделал. Порой я остро чувствую, что где-то должен быть другой путь, по которому можно уйти от того человека, каким я стал — против своей воли или по неосмотрительности.

-----------------------------

Но потом мне приходит в голову вот что: во вре­мя семейных обедов мама с папой часто расска­зывают о том, как они встретились — как мама однажды решила пойти в библиотеку другой до­рогой и увидела папу, как они улыбнулись друг другу и сказали первые слова. Это очарователь­ная история, и нам никогда не надоедает снова и снова слушать ее, смакуя повторяющиеся дета­ли их мифа о творении: какое на ней было пла­тье, какие книги она несла, как они впервые пили вместе содовую. Отец обычно придает этой истории книжное завершение, говоря: «Вы толь­ко подумайте, детки, если бы ваша мать пошла в библиотеку обычной дорогой, никто из вас сегодня бы здесь не сидел!»

Я не раз думал о словах отца, и мне они кажутся нелепыми. Каждой клеткой своего суще­ства я ощущаю, что — так или иначе — я все рав­но оказался бы здесь. У меня забавное чувство, что я ни за что не промахнулся бы и очутился на Земле. Выходит, кое-что я все же извлекаю из этого опыта.

-----------------------------

Теперь о том, как же меня все-таки занесло в эту палатку, в темноту и дождь, на западное побере­жье острова Ванкувер: на прошлой неделе я от­правился в деловую поездку в Нью-Йорк вместе с двумя другими парнями из нашей компании — Камероном и Ширазом. Тогда я еще принимал маленькие желтые таблетки.

Поездку нашу никак не назовешь шикарной: никаких коктейлей с Эндоки Дикинсон верхом на орлах крайслеровского здания или чего-нибудь в этом роде, вместо этого — бесконечные дело­вые встречи и страх; угодливые проныры, пре­выше всего чтущие субординацию, и обеды с пе­репившимися коммивояжерами. Был там еще истеричный семинар по вопросам мотивации, а в промежутках между всем этим — тайные вы­лазки с Камероном в порнопритоны Восьмой авеню. Наш турагент отыскал самые крохот­ные, самые дешевые комнатушки во всем Ман-хэттене, в которых стоял подвальный запах. Доносившийся снизу бесконечный грохот транс­порта мешал мне спать даже урывками. Типичная жизнь агента по продажам.

-----------------------------

Вдобавок в этом январе должна была состо­яться президентская инаугурация; в конце неде­ли передавали множество новостей о церемони­ях, которые намечались на следующую среду в Вашингтоне, и почему-то я обращал на эти новости больше внимания, чем обычно. Вообще я считаю себя вне политики; тем более для меня, канадца, американская политика могла пред­ставлять лишь отстраненный интерес. И все же я лежал в своем номере на вонючей постели, пока CNN крутила в ночи бесконечные новости, внизу выли сирены и мигали огни полицей­ских машин, и размышлял о передаче власти, ко­торая должна произойти в некоем городе к югу отсюда.

Я пытался представить себе, какой будет эта церемония, и это походило на мысли о коронации: король умер — да здравствует король! Я пред­ставлял себе глашатаев, поднимавших свои тру­бы, толпы людей — и думал, что в процессе мир должен вроде как обновиться. Я видел и ощущал все это сквозь туман желтых пилюль, которые прописал мне мой доктор. Я воображал, что ина­угурация окажется для меня чем-то важным, что поможет мне пробиться сквозь этот туман.

-----------------------------

Утром в четверг я намеревался поймать такси до аэропорта «Лагвардия» и оттуда самолетом вернуться в Ванкувер. Однако вместо этого, к собственному удивлению, я отправился пеш­ком за десять кварталов на вокзал Пенн-стейшн, где купил билет на скоростной поезд до Вашинг­тона, округ Колумбия. Логическим путем я при­шел к выводу, что это мой единственный шанс в жизни увидеть такое зрелище, как инаугурация; вряд ли я рассматривал это в каком-то ином аспекте.

Из поезда я позвонил старому университет­скому приятелю моего брата Аллану, который работает во Всемирном банке,— одинокому типу, чья комнатушка в студенческом общежитии была когда-то настоящим музеем всякой всячи­ны, так или иначе связанной с сериалом «Стар-Трек». Аллан сказал, что будет рад меня видеть, и, поразительное дело, он даже ждал гостей се­годня вечером. Кроме того, он предложил мне устроиться на ночь на полу у него в гостиной, если я не против, и тут я понял, что даже не поду­мал, что стал бы делать, если бы не предложение Аллана.

-----------------------------

Наконец я прибыл на место. Аллан жил в квартире на третьем этаже на Капитолийском холме, за зданием Капитолия, а его оставшаяся от былых времен стар-трековская коллекция ни­куда не делась, разве что украсилась новыми экспонатами новых серий. Друзья Аллана, объ­явившиеся примерно в семь тридцать, оказались его соратниками по игре в «Подземелья и Драко­ны». Весь вечер напролет они говорили о чере­пах и уровнях и королях, заговорах и заклина­ниях, мечах и кудесниках. Бражничали они раз­веденным водопроводной водой порошковым лимонадом «Джелло» и джином.

-----------------------------

Должен признать, вечер получился забавный — я был чужаком в чужом городе среди дружелюб­но настроенных людей. Моя прошлая жизнь словно бы перестала существовать — та, другая жизнь, в которой я — теоретически — должен был сидеть в самолете, летящем в восьми милях над Айдахо, держа курс на Ванкувер, жизнь, которую я постепенно переставал понимать.

Мне казалось, что я живу чужой жизнью. Впервые за много лет я оказался в роли человека, замешанного в историю. Мне даже не спалось в ту ночь — не хотелось, чтобы это чувство про­шло. Я действительно чувствовал себя настолько по-новому, что в первый раз за многие месяцы решил не принимать на ночь маленькие желтые таблетки.

Я спал крепко, и всю ночь концентрация жел­тых таблеток в моей крови уменьшалась милли­грамм за миллиграммом, как уран, теряющий свою радиоактивность.

-----------------------------

На следующее утро, утро инаугурации, я сидел на расшатанном паркете в комнате Аллана, а све­тившее в окно солнце пригревало свернувшегося калачиком у меня на коленях сиамского кота. Перхоть пылинками повисала в солнечном луче, когда я почесывал его грудку. Мы с Алланом на­блюдали за церемонией принесения клятвы по CNN. Кот соскочил с моих коленей, выгнул спи­ну, потянулся и одним прыжком оказался на по­доконнике, откуда принялся следить за происхо­дящим снаружи.

За окном на улицах в этой части города ца­рила тишина, хотя еще вчера днем тут не смолка­ли без конца талдычащие свои партии школьные хоры из Иллинойса, ревели грузовики с оборудо­ванием для спутниковой связи, люди из секрет­ной службы, гудя рациями, переговаривались между собой, бегали трусцой любители здорово­го образа жизни и лаяли собаки. Теперь вся жиз­недеятельность протекала по другую сторону здания Капитолия.

После того как церемония принесения клят­вы по CNN закончилась, мы вышли на улицу по­смотреть, не удастся ли нам увидеть вертолет

-----------------------------

старого президента, покидающего Капитолий,— и нам удалось. Люди из других домов тоже вы­шли посмотреть, и мы все стояли в теплых лучах январского солнца на улице без единой машины, наблюдая за тем, как вертолет поднимается, зависает в воздухе и удаляется, похожий на суще­ство из научно-фантастического романа. Вернув­шись в квартиру, я поглядел на палисадники перед домами: в этом году мороз не причинил особого вреда, и городская земля расцвела нар­циссами, луком-резанцем и одуванчиками.

-----------------------------

Потом я надел рубашку, повязал галстук и пешком отправился на Пенсильвания-авеню, куда уже стек­лись толпы горожан в ожидании парада. Погода стояла чудесная, и народ был в приподнятом на­строении. Юные наркоманы, подзагоревшие, цвета молочного коктейля с ванилью, надели свои выходные бейсбольные кепки; увитые цве­точными гирляндами королевы красоты уплетали пончики, которые продавали уличные торговцы. Жители пригородов, отважившиеся выбраться в город, были при жилетах, поверх которых на­дели лыжные куртки; кое-кто из старшего поко­ления облачился в твидовые пальто и умопомра­чительные шляпы. По всему чувствовалось, что этот день не должен быть похож на остальные; было такое чувство, что только на один день го­род открыт для всех и совершенно безопасен. А какой гул прокатывался по толпе! Сколько шума! Аплодисменты, приветственные возгласы! Это было так громко — оглушительно красиво.

Я затесался в толпу напротив канадского по­сольства, Пенсильвания-авеню, 501, как раз когда парад начался. Секретные агенты буквально за­полонили все вокруг, когда настал великий мо-

-----------------------------

мент — сам президент должен был проехать мимо нас. Когда он поравнялся с нами, ребята из университетской баскетбольной команды города Роквилля, штат Мэриленд, подняли какую-то ста­рушку в инвалидной коляске высоко в воздух, чтобы она могла его увидеть, и аплодисменты слились в общем экстазе. Вслед за президентом маршировал пожарный оркестр, и, услышав музыку, которую он играл, я прослезился. Я поду­мал о том, что где-то сейчас идет война, и музыка напомнила мне о красоте, которая так часто со­провождает разрушения.

И вдруг внезапно я понял, что ведь я чув­ствую — да, я что-то чувствую! После многих месяцев приятной опустошенности под воздей­ствием таблеток ко мне возвращалось мое старое «я». Всего лишь самую капельку — ведь я перестал принимать желтые таблетки всего лишь нака­нуне,— но моя внутренняя суть уже утверждала себя, пусть пока слабо и неуверенно. Я почув­ствовал комок в горле и остаток дня провел, бродя по этому странному и прекрасному городу, вспоминая себя, вспоминая, как это было — чув­ствовать себя самим собой, до того как я от­ключился, до того как перестал прислушиваться к внутренним голосам.

Это продолжалось до самого вечера. Я поужи­нал в «Бургер-Кинге». К тому времени, когда я, шатаясь от усталости, вернулся домой, Аллан уже спал. И весь следующий день во время полета домой все больше и больше меня просачивалось в сосуд моего тела, капля за каплей, пока самолет летел над Айдахо обратно домой после моей не­долгой эскапады в абсолютно непохожий на наш мир восточного побережья.

-----------------------------

На следующий вечер, в половине десятого, я сно­ва был в Ванкувере, в своей квартире в Китсила-но — живописном, холмистом, забитом джипами и заставленном щитами с рекламой пива районе, выходящем к океану. Я вошел в дом, позвонил на работу и сказался больным, отключил телефон, задернул шторы и лег. Всю следующую неделю я выходил только в хипповый угловой магазин­чик, чтобы купить тофу, овощей, логанового сока и соевого молока.

На этой неделе мне вспоминались снимки, которые я когда-то видел: дома в северной части Британской Колумбии, затопленные во время строительства там огромных гидроэлектростан­ций в шестидесятые. Десятилетия спустя, когда уровень воды спал, эти дома-призраки возника­ли посреди залитых жидкой грязью отмелей, на которых билась задыхающаяся рыба. Мне ка­залось, что я хожу по одному из этих странных домов, теперь моему, развешивая картины по по­серевшим, заляпанным грязью стенам, покрывая толстыми персидскими коврами щербатый пол, заново крася покоробленное дерево в яркие цве-

-----------------------------

та, разводя огонь в камине, столько времени про­бывшем на морском дне.

Я никогда не думал, не гадал, что стану таким странным человеком, каким я стал, но я решился до конца узнать, что же это за человек.

И вот я засел, отгородившись от всех и вся на неделю, отказавшись от таблеток, думая и мечтая об одиночестве, как, я полагаю, делаем мы все.

-----------------------------

Только сегодня утром, утром в среду,— через не­делю после инаугурации — я отправился в свою старую контору в деловом квартале Ричмонда, недалеко от Девяносто девятого шоссе, перед этим остановившись в лэнсдаунском торговом центре, чтобы купить пончиков и посмаковать их сахаристо-искусственный вкус после недели хипповой диеты.

Однако я доехал только до служебной авто­стоянки, остановившись всего за три ряда машин от голой аквамариновой стеклянной коробки, как вдруг почувствовал какое-то оцепенение. Меня мутило, и я был не в силах выйти из маши­ны. Сегодня я оделся для работы — думал, что смогу,— но мне было никак не взять себя в руки, чтобы выбраться из машины и войти в здание.

Спустя примерно час или чуть больше Крис­ти появилась у главного входа, неся два пласт­массовых стаканчика кофе, залезла в машину и села со мной рядом. Потом спросила, что но­венького, и я ответил:

— Ты знаешь, наверное, жизнь.

— Отпускаешь бороду? — спросила Кристи.

— Ну да,— ответил я.

-----------------------------

— M-м, старик,— спросила она после винова­той паузы,—ты, случайно, не собираешься по­стрелять по нам, бедным служащим?

— Нет,— ответил я,— по крайней мере не на этой неделе.

— Так, значит, никаких луж крови? Никакой резни?

— Извини.

— Что ж, уже легче.— Кристи взглянула в зер­кальце под солнцезащитным козырьком — удо­стоверилась, что косметика в порядке.— А то все глядят на тебя и думают, уж не спрятал ли ты в багажнике «Узи». Как, поправился?

— Почти.

— Вот и хорошо.

Мы сидели, пили кофе и поглядывали на зда­ние. Стекло было зеркальное, так что мы не могли видеть, что происходит внутри, но зато видели отражение облаков — пышных, в которых легко угадать очертания разных зверей.

Я спросил Кристи, что нового в конторе, и она ответила, что научно-исследовательский и опытно-конструкторский отделы подготовили проект новой системы памяти «Изюминка», в ко­торой память будет храниться «ну как бы в не­распустившейся почке или что-то вроде того,— не уверена, что все до конца поняла».

Я промолчал, кофе в пластмассовых стакан­чиках наводил тоску.

— Слушай, старик,— сказала Кристи,— мне кажется, настало время для нашей очередной те­рапевтической прогулки. Как думаешь?

Я согласился. Завел машину, вырулил со сто­янки и поехал к реке, через сельскохозяйствен­ные участки.

-----------------------------

Держа в руках горячие стаканчики, мы ехали, не превышая скорости, поглядывая на унылые январские черничные и земляничные фермы с их старыми сараями-развалюхами. Двигаться было приятно. Приятно было оказаться вдали от конторы. Приятно было, что рядом Кристи.

Дата добавления: 2015-05-08