Парсонс Т. Структура социального действия. Введение // О структуре социального действия. М., 2002, С. 43-93. 1 страница

«Многие ли нынче читают Спенсера? Нам сейчас труд­но понять, насколько большой интерес вызывали идеи Спен­сера в его время... Он был личным наперстником странного и непонятного бога, которого он назвал эволюцией. Его бог предал его. Мы пошли дальше Спенсера»'. Приговор про­фессора Бринтона звучит подобно заключению следовате­ля: «Смерть наступила либо в результате самоубийства, либо от руки одного или нескольких неизвестных людей». Мы должны согласиться с этим выводом. Спенсер мертв². Но кто его убил и как? Проблема заключается в этом.

Очевидно, существуют определенные причины как того, что идеи Спенсера забылись скорее, чем идеи дру­гих мыслителей, так и того, почему Спенсер в свое время возбуждал общий интерес. Но не это является предме-

* Parsons Т. The Structure of Social Action. A Study of Social Theory with Special Reference to a Group of Recent European Writers by Tallcoto Parsons, Assistant Professor of Sociology Harvard University. Mc.-Graw-Hill. Book Company Inc., New York and London, 1937. ' Krinton English Political Thought in the Nineteenth Century, London, 1933, pp. 226 — 227. Здесь и далее в настоящем издании библиографические ссыл­ки в переводах, за исключением необходимых уточнений, приводятся в той форме, как они даны у Т. Парсонса. — Прим. ред. ² Конечно, нельзя утверждать, что все его мысли ныне несостоятельны, но мертва его социальная теория как целостная структура.

том настоящего исследования. Цель работы заключает­ся в раскрытии «преступления», жертвой которого пало нечто большее, чем просто судьба и репутация одного мыслителя. По общему направлению своих взглядов Спенсер принадлежал к позднему этапу позитивистско-утилитарной традиции. Эта традиция играла значитель­ную роль в интеллектуальной истории народов, говоря­щих на английском. Что случилось с нею³? Почему она погибла?

Основная идея данного исследования состоит в том, что эта традиция пала жертвой мщения ревнивого бога — эволюции, в данном случае — эволюции научной теории. В настоящей главе не рассматривается, каким образом развивалась эта теория и во что она преврати­лась. Об этом речь будет идти позже. Сейчас необходи­мо остановиться на предварительной постановке про­блемы, а также на методе, при помощи которого данная задача должна быть решена, и на позициях, с которых эту работу следует оценивать.

Богом Спенсера была эволюция, иногда также назы­ваемая прогрессом. Спенсер был одним из самых после­довательных приверженцев этого божества, но далеко не единственным его почитателем. Вместе со многими дру­гими социальными мыслителями он верил, что человек приближается к вершине долгого линейного процесса, непрерывно и неуклонно идущего из глубины веков, от времен возникновения примитивного человека. Более того, Спенсер верил, что к этому наивысшему пункту уже подходит индустриальное общество современной ему Западной Европы. Он и его единомышленники были убеждены в том, что этот процесс будет продолжаться до бесконечности.

Позже многие ученые стали сомневаться в этом. Раз­ве не возможно, чтобы будущее заключалось в чем-ни­будь другом, чем в «большей и лучшей» индустриализа­ции? Напротив, новая концепция, согласно которой

³ См. следующие две главы (II, II I), где даны аналитическое и историческое объяснения.

человечество приближается к поворотному пункту свое­го развития, наиболее ярко выступила во взглядах груп­пы социологов, приобретавших, несмотря на свою мало­численность, все большую известность.

Спенсер был крайним индивидуалистом. Но его эк­стремизм является лишь преувеличенным выражением глубоко укоренившейся веры в то, что, грубо говоря, по крайней мере на высокой стадии развития экономиче­ской жизни общества, мы имеем дело с автоматическим, саморегулирующимся механизмом, который действует таким образом, что цель, преследуемая каждым индиви­дом в своих частных интересах, в результате оказывает­ся средством для максимального удовлетворения жела­ний всех. Необходимо лишь убрать препятствия на пути действия этого механизма, а для этого не требуется дру­гих условий, кроме уже содержащихся в концепции ра­зумного эгоизма. Эта доктрина также стала предметом критики различных направлений, в том числе и не имею­щих отношения к проблеме данного исследования. Важ­но только, что таким образом пошатнулся еще один дог­мат веры в области социальных наук.

Наконец, Спенсер верил в то, что религия возникает из донаучных представлений человека относительно эм­пирических фактов его собственной природы и среды, т.е. религия является продуктом невежества и заблуждений. Религиозные идеи по мере прогресса знания будут заме­щены наукой. Религия — только фаза развития обожест­вляемой им науки. В самом деле, интерес к религии среди ученых типа Спенсера ограничивался примитивным че­ловеком; вопрос сводился к тому, каким образом из при­митивной религии развилась наука? В этой области так­же наблюдается увеличение скептицизма относительно взглядов Спенсера.

Краткое обозрение лишь нескольких вопросов до­статочно ясно показывает, что в эмпирической интер­претации некоторых самых важных социальных проблем совершается глубокая революция. Концепции линейной эволюции начали сходить со сцены, и их место стали за­нимать циклические теории. Различные виды индивиду-ализма подвергались усиливающемуся обстрелу крити­ки. На их месте стали возникать различного рода соци­алистические, коллективистические и организмические теории. Снова и снова стали подвергаться атакам роль разума и статус научного познания как элемента дей­ствия. Возникло настоящее наводнение антиинтеллек-туалистических теорий человеческой природы и пове­дения, выступающих в самых различных вариантах. Такая резкая смена господствующего истолкования че­ловеческого общества в течение жизни одного поколе­ния едва ли может быть найдена где-либо в истории, за исключением, может быть, XVI века. В чем же причина этой революции?

Весьма вероятно, что эта смена взглядов в значитель­ной мере явилась просто идеологическим отражением определенных социальных изменений. Такое утвержде­ние поднимает много проблем, ответ на которые было бы трудно найти в понятиях спенсерианской мысли. Однако обсуждение данных вопросов выходит далеко за рамки настоящего исследования.

Не менее вероятным является утверждение о том, что значительная часть изменений произошла в результате «имманентного»⁴ развития основных частей теории эм­пирического знания. Именно это является рабочей гипо­тезой, лежащей в основании настоящего исследования. В данной работе будет предпринята попытка проследить и оценить значение одной определенной фазы этого раз­вития, которая разбирается и анализируется на примере работ группы социологов. Но прежде чем приступить к этому, необходимо сделать несколько методологических замечаний относительно взаимосвязи «теории эмпири­ческого знания», выяснить главные связи их элементов, а также объяснить, в каком смысле и с помощью какого процесса развиваются эти «основные части». Только пос­ле этого станет ясным характер данного исследования и предполагаемые результаты.

^< Здесь этот термин употреблен в том смысле, в котором он используется обычно П.А. Сорокиным.

теория И ЭМПИРИЧЕСКИЙ ФАКТ

Основные методологические положения, обсужда­емые здесь, будут даны без какой-либо попытки их кри­тического обоснования. Однако эти положения лежат в основе всего исследования. Обоснованность методоло­гических положений должна быть оценена не с точки зре­ния аргументов, выдвигаемых в их защиту в настоящем введении, а с точки зрения того, насколько'эти положе­ния будут соответствовать структуре исследования как целого и его результатам.

Чаще имплицитно, чем эксплицитно, существует глу­боко укоренившийся взгляд, что сущность прогресса на­учного знания состоит в накоплении «фактуальных открытий». Считается, что познание — целиком коли­чественное дело. Самое главное — это наблюдать то, что еще не наблюдалось до сих пор. В соответствии с этим взглядом, теория должна состоять из обобщений по­знанных фактов в том смысле, что общие выводы долж­ны подтверждаться суммой таких фактов. Развитие тео­рии заключается в модификации этих общих утверждений с учетом вновь открытых фактов. В основе этой системы взглядов лежит положение о том, что процесс открытия факта, рассматриваемый как независимый от существу­ющей «теории», является результатом некого импульса, наподобие «праздного любопытства»⁵.

Очевидно, что такие термины, как «факт», необхо­димо точно определить. Это будет сделано позже. Сей­час только что изложенному взгляду можно противопо­ставить другой, а именно, что научная «теория» — в самой общей форме определяемая как совокупность логически взаимосвязанных и эмпирически соотнесенных «общих понятий» — является не только зависимой переменной в развитии науки. Само собой разумеется, что истинная теория должна соответствовать фактам, но отсюда не следует ни того, что одни факты, открытые независимо от теории, определяют, чем должна быть теория, ни того,

' Этот термин употребляется Вебленом.

что теория не должна определять, какие факты будут раскрыты и в каком направлении должен вестись науч­ный поиск.

Не только теория является независимой переменной в развитии науки, но и основные ее части в каждой обла­сти и в каждый момент представляют собой в большей или меньшей степени интегрированную «систему», т.е. совокупность общих положений (которые могут быть, как мы это увидим позже, различного вида), логически взаимосвязанных друг с другом. Конечно, это не означа­ет, что все может быть выведено из чего-то одного, что было бы равнозначно сведению теории к одной предпо­сылке. Это означает, однако, что любое существенное изменение любого важного положений системы имеет логические следствия для других ее положений. Говоря иначе, любая теоретическая система должна иметь до­статочно строгую логическую структуру.

Очевидно также, что положения системы соотно­сятся с содержанием эмпирических фактов; если бы это было не так, то положения теории не могли бы быть на­званы научными. Действительно, если интерпретировать термин «факт» надлежащим образом, то можно сказать, что теоретическое положение, если оно вообще имеет место в науке, является либо утверждением о факте, либо утверждением о способе отношения между фак­тами. Отсюда следует, что любое важное изменение в нашем знании о фактах в рассматриваемой области должно вести к переформулированию по крайней мере одного из положений теоретической системы и через ло­гические следствия этого изменения — большему или меньшему изменению других положений. Иначе говоря, изменяется вся структура теоретической системы. Все это могло бы показаться непротиворечащим очерченной выше методологии эмпиризма.

Но, во-первых, надо отметить, что слово «важный» было подчеркнуто. Что подразумевается в данном' кон-

" Конечно, существует множество других причин, кроме научных, по ко­торым человек интересуется фактами.

тексте под важным изменением в знании факта? Новые факты представляются важными не потому, что они выг­лядят расплывчато «интересными», удовлетворяют «праздное любопытство» или доказывают милость бога. Научная важность изменения в знании факта состоит именно в последствиях этого изменения для всей теории как системы. Несмотря на то, что открытие может быть истинным и интересным в некоторых отношениях, оно не будет научно важным, если не будет иметь последствий для теоретической системы, с которой имеют дело уче­ные данной области. Наоборот даже самые тривиальные с любой другой точки зрения наблюдения, например об­наружение очень незначительного отклонения звезды от ее расчетного положения может оказаться не просто важным, но и революционным, если логические послед­ствия этого открытия оказались далеко идущими для структуры теории. По-видимому, можно смело сказать, что все изменения фактуального знания, которые приве­ли к созданию теории относительности, сыгравшей гро­мадную роль в прогрессе науки, были совершенно триви­альными с любой точки зрения, кроме влияния этих изменений на структуру теоретической системы. Они, например, никоим образом не сказались в инженерной или навигационной практике⁷.

Однако вопрос, касающийся важности фактов, яв­ляется лишь частью проблемы. Теоретическая система представляет собой не просто набор фактов, которые на­блюдались, и их логически выводимые отношения к дру­гим фактам, которые также уже известны. В той мере, в какой такая теория является эмпирически верной, она будет говорить нам о том, какие эмпирические факты могут быть наблюдаемы в данных обстоятельствах. Не­обходимость учитывать все относящиеся к делу и доступ­ные теоретику известные факты является элементарным правилом научной добросовестности. Процесс верифи-

⁷ Наоборот, многие открытия сугубо практической важности с научной точки зрения совершенно не важны, хотя в популярных сообщениях о ре­зультатах научного исследования чаще всего делается упор именно на эти прикладные аспекты науки.

кации, без которого немыслима наука, не сводится к простому пересмотру приложимости теории данного уче­ного к известным фактам, а затем к ожиданию новых фак­тов. Этот процесс состоит в обдуманном и преднамерен­ном постижении явлений с ожиданием результатов, полученных сначала в умозрительной теории, и в провер­ке того, согласуются или не согласуются вновь откры­тые факты с этим ожиданием.

Любое исследование является изучением ситуаций, либо вообще не изучавшихся, либо изучавшихся, но под углом зрения других теоретических проблем. Там где возможно, к исследуемым ситуациям подходят экспери­ментально. Но это — предмет рассмотрения практичес­кой техники исследования, а не логики.

Насколько теоретические ожидания совпадают с найденными фактами, со скидкой на «ошибки наблюде­ния » и т.д., настолько теория является «верифицирован­ной». Но значение процесса верификации ни в коем слу­чае не ограничивается этим. Если, как это часто бывает, совпадения не происходит, то либо факты оказываются противоречащими теоретическим ожиданиям, либо об­наруживаются принципиально новые факты, которым нет места в данной теоретической системе. Любой из этих результатов приводит к необходимости критического пересмотра самой системы. Таким образом, происходит взаимный процесс: в прямом направлении — через ожи­дания, выведенные из системы теории, к области факту-ального исследования, и в обратном направлении — от результатов этого исследования к теории.

Наконец, верификация заключается не только в том, что теоретическая система оказывает влияние на ход эм­пирического исследования. Верификации подлежат не только те теоретические положения, которые сформу­лированы непосредственно для данной области факти­ческого знания. По мере того, как прогрессивно разра­батываются все стороны созданной для наблюдения данного факта теоретической системы, оказывается, что такая проработка имеет логические последствия для областей фактуального знания, к которым создатели теории не имели прямого отношения. Если определен­ные вещи в одной области являются истинными, то дру­гие вещи в связанной области тоже должны быть истин­ными. Эти выводы также подлежат верификации, которая в данном случае примет форму нахождения того, что является фактами в новой области. Результа­ты такого исследования могут снова влиять на саму те­оретическую систему.

Итак, вектор интереса в эмпирической области обыч­но направляется прежде всего логической структурой теоретической системы. Важность тех или иных проблем, касающихся фактов, заключена в самой структуре тео­рии. Эмпирический интерес к фактам зависит от того, насколько они связаны с разрешением этих проблем. Те­ория не только формулирует то, что мы знаем⁸, но и го­ворит нам о том, что мы хотим знать, т.е. ставит вопросы, на которые необходим ответ. Более того, структура тео­ретической системы указывает на возможные альтерна­тивы в решении данного вопроса. Если наблюдаемые фак­ты, точность которых не подлежит сомнению, не укладываются ни в одну из предложенных альтернатив, то сама теория нуждается в перестройке.

В связи с этим_важен следующий вопрос. Дело не только в том, что теоретические положения находятся в логической взаимосвязи друг с другом таким образом, что они образуют «системы», но и в том, что самой природе теоретических систем присуще стремление к «логичес­кой замкнутости». Система начинается с группы взаимо­связанных положений (аксиом), которые предполагают соотнесение с эмпирическими наблюдениями внутри ло­гических рамок теоретических положений. Каждое из этих положений имеет логические импликации. Система становится логически замкнутой, если каждая из логи­ческих импликаций, выведенных из любого положения внутри системы, находит выражение в другом положе­нии той же системы. Можно повторить еще раз, что это не означает, что все положения должны быть выводимы

' В каком-то частном аспекте.

из какого-нибудь одного: наоборот, если бы это было так, научная теория оказалась бы тавтологией.

Простейшим примером, иллюстрирующим смысл понятия замкнутой логической системы, является систе­ма уравнений. Такая система определена, т.е. замкнута, когда существует столько же независимых уравнений, сколько независимых переменных. Если имеется 4 урав­нения и только 3 переменные, и ни одно из уравнений не выводится из других путем алгебраических манипуляций, то ясно, что не хватает одной переменной. Эту мысль можно выразить в терминах логики: утверждения, сфор­мулированные в четырех уравнениях, логически содер­жат предположение, которое не сформулировано в определении трех переменных.

Важность всего сказанного очевидна. Если экспли­цитные положения системы не составляют логически зам­кнутой системы в указанном выше смысле, это означает, что содержащиеся в ней доказательства основываются на одной или нескольких несформулированных предпосыл­ках. Одна из основных функций логического анализа те­оретических систем заключается в том, чтобы применить этот критерий и, если будут обнаружены пробелы, рас­крыть неявные (имплицитные) предпосылки. Но хотя все теории стремятся стать замкнутыми системами в логи­ческом смысле, было бы неверным отождествлять это с «эмпирической» замкнутостью системы. К вопросу об «эмпиризме» нам еще не раз придется вернуться.

Этими рассуждениями подтверждается мысль о том, что любое эмпирически проверяемое знание — даже ос­нованное на здравом смысле повседневное знание — под­разумевает имплицитно, если не эксплицитно, система­тическую теорию в указанном смысле. Важность этого суждения обусловлена тем, что многие лица, пишущие на социальные темы, неистово отрицают подобное положе­ние. Они говорят, что их задача констатировать факты, которые «говорят сами за себя». Но отрицание теорети­зирования не означает еще, что в собственных рассуж­дениях таких авторов не присутствует имплицитная теория. Это важно подчеркнуть, поскольку «эмпиризм»

в описанном выше смысле оказывается очень распрост­раненной методологической позицией в социальных

науках⁹.

Из всего сказанного следует общее определение про­блемы развития научного знания. Оно состоит в увеличе­нии знания об эмпирических фактах, тесно связанном с из­менением теоретической интерпретации этой совокупности фактов, следовательно, с изменением общих формулиро­вок относительно этих фактов и, в неменьшей степени, с изменением структуры самой теоретической системы. Осо­бое внимание следует обратить на внутреннюю взаимосвязь общих утверждений об эмпирическом факте с логическими элементами и структурой теоретических систем.

Одной из основных задач настоящего исследования является проверка такого понимания природы науки и ее развития в социальной области. Мы утверждаем, что пе­реворот в эмпирическом понимании общества внутренне связан с не менее радикальными изменениями, происшед­шими в структуре социологической теории.

Нами выдвигается гипотеза, которая будет прове­ряться последовательным изучением, что это развитие в большей степени было результатом взаимодействия но­вого понимания фактов и знания, с одной стороны, и из­менений в теоретической системе, с другой. Но ни то, ни другое не является «причиной». Оба аспекта находятся в состоянии тесной взаимозависимости.

Проверка указанной гипотезы будет осуществляться в данной работе в монографической форме. В центре вни­мания будет находиться процесс развития одной из пос­ледовательных теоретических систем, а именно системы, которая названа волюнтаристической теорией действия, а также определение основных понятий этой теории. В историческом аспекте основной интерес представляет про­цесс перехода от одной фазы развития этой системы к дру­гой, явно отличной от предыдущей. Спенсер может счи-

' По этому поводу весьма удачно высказался Маршалл: «Самыми безот­ветственными и опасными теоретиками оказываются те, которые утверж­дают, что они позволяют фактам и цифрам говорить самим за себя» (Memorials of Alfred Marshall, ed. by A.C. Pigou, London, 1925, p. 108).

таться последним, в некоторых аспектах крайним, но тем не менее типичным представителем первой фазы. Исклю­чительно в целях удобства эта фаза обозначается как «по­зитивистская» система теории действия, а ее вариант, яв­ляющийся наиболее интересным с точки зрения настоящей работы, — «утилитаризм». Оба термина в данном иссле­довании используются в техническом смысле и будут определены в следующей главе, где очерчивается основ­ная логическая структура позитивистской системы.

Поразителен, однако, тот факт, что из совершенно отличной теоретической традиции, называемой «идеа­лизмом», путем аналогичных преобразований возникает теория социального действия, во всех существенных чер­тах сходная с упомянутой выше волюнтаристической тео­рией. Основной случай такого перехода — работы Мак­са Вебера — мы рассмотрим подробно. Не приходится говорить о том, что эта конвергенция, если она может быть продемонстрирована, является очень сильным аргументом в пользу утверждения о том, что правильное наблюдение и интерпретация фактов составляет, по мень­шей мере, один из главных элементов объяснения того, почему данная теоретическая система вообще смогла по­явиться.

Как уже было сказано, основное внимание в данной работе будет уделено процессу возникновения особой теоретической системы, названной волюнтаристической теорией действия. Но соображения, изложенные выше, указывают на необходимость рассматривать ее в тесной связи с эмпирическими аспектами работ соответствующих авторов. Поэтому каждый крупный мыслитель, а точнее, его работы, будут рассмотрены нами на фоне всесторон­него знакомства с его эмпирическими взглядами, а затем будет сделана попытка подробно показать отношения этих взглядов к рассматриваемой теоретической системе. Каж­дый раз будет утверждаться тезис, что адекватное пони­мание того, как эти эмпирические результаты были до­стигнуты, является невозможным без соотнесения их с логической структурой и системой теоретических поня­тий, используемых данным автором. И в каждом случае, за исключением Маршалла¹⁰, будет сделана попытка по­казать, что существенное изменение эмпирических взгля­дов, по отношению к традиции, к которой принадлежал рассматриваемый автор, не может быть осмысленно без отнесения к соответствующему изменению в структуре его теоретической системы по сравнению с системой, доми­нировавшей в данной традиции. Если нам удастся проде­монстрировать такие взаимосвязи, это будет сильным под­тверждением того, что для получения существенных эмпирических выводов, выходящих за рамки здравого смысла, нельзя обойтись без систематической теории.

Выбор авторов, рассматриваемых здесь, продикто­ван несколькими соображениями. В центре данного ис­следования стоит задача показать развитие определен­ной последовательной теоретической системы, как пример общего процесса «имманентного» развития са­мой науки. Сущность этого процесса сводится к логичес­ким требованиям теоретических систем, состоящим в тес­ной взаимосвязи между наблюдаемыми эмпирическими фактами и общими утверждениями на основе этих фак­тов. Следовательно, выбираются авторы, в теориях ко­торых можно изолировать эти элементы, насколько это возможно, от других, таких, как общий «климат мнений», не имеющих отношения к целям данной работы.

Первый критерий отбора связан с причастностью авторов к разработке теории действия. Среди удовле­творяющих этому требованию мы стремились рассмот­реть представителей различных интеллектуальных тра­диций, социальных сред и типов личности. Введение Маршалла оправдано тем фактом, что с экономической теорией и с вопросом о ее статусе связаны кардинальные проблемы, имеющие отношение к теории действия вооб­ще, и к позитивистской системе в частности, особенно ее утилитаристскому варианту.

" Это обусловлено тем, что Маршаллу не удалось продумать до конца смысл тех отклонений от предшествующей системы, которые характеризуют его эмпирические и теоретические работы. Пэтому он не смог свести свою кон­цепцию в единую логическую структуру и сделать соответствующие ей эмпирические выводы.

Этот вопрос, как будет показано, является самым важным, единственным связующим звеном между утили­тарным позитивизмом и последующей фазой теории дей­ствия. Парето интересовался тем же кругом проблем, но в связи с совершенно другими аспектами позитивистской традиции и в совершенно другом климате мнений. Срав­нение работ этих двух теоретиков в высшей степени по­учительно.

Исходная позиция Дюркгейма была также позити­вистской, причем даже более выраженной по сравнению с двумя другими мыслителями. Но этот вариант позити­вистской системы был в высшей степени чужд тому ути­литарному индивидуализму", в котором поначалу увязал Маршалл, а также Парето, хотя и в меньшей степени. Что касается личностных характеристик, а также социальной среды, то трудно вообразить что-либо более контрасти­рующее: пропитанный моралистическим духом буржуа англичанин Маршалл; эльзасский еврей, радикал, анти­клерикал, французский профессор Дюркгейм; отрешен­ный и утонченный итальянский аристократ Парето, и, наконец, Вебер — сын наиболее культурного верхнего слоя среднего класса Германии, выросший в атмосфере немецкого идеализма и получивший образование в духе исторической школы права и экономики. Как будет по­казано ниже, эти интеллектуальные влияния не играли существенной роли при формировании идей первых трех мыслителей. Что же касается Вебера, то он и по характе­ру резко отличался от них.

Другим поводом в пользу такого выбора авторов яв­ляется тот факт, что, несмотря на принадлежность этих ученых примерно к одному времени, не обнаруживается, за исключением одного случая, их прямого друг на друга влияния. Парето, конечно, испытал влияние Маршалла при создании своей чисто экономической теории, но столь же безусловно отсутствие такого влияния во всех иных отношениях, представляющих интерес для данного исследования. Действительно, в пределах той обширной

" Я назвал это «социологическим» позитивизмом. См. гл. IX.

$ культурной единицы, каковой являлась Западная Европа г конца XIX — начала XX века, едва ли возможно найти

других четырех ученых, обнаруживающих столь суще-' ственную общность идейной позиции и вместе с тем столь мало подверженных при выработке этой общей идейной позиции влиянию иных факторов, нежели имманентное развитие логики теоретической системы в отношении к эмпирическому факту¹².

Рассмотрим другие соображения. Главная задача состоит в обрисовке основ рассматриваемой теоретиче­ской системы. Незначительные ее видоизменения, суще­ствующие в работах различных авторов, не являются предметом данного анализа. Небходимо, однако, раз­работать логическую структуру данной теории и ее от­ветвлений в возможно более ясной форме. Следователь­но, приходится ограничиваться интенсивным анализом с соответствующей точки зрения небольшого количества работ наиболее выдающихся авторов. Маршалл, по мне­нию многих специалистов в этой области, был самым вы­дающимся экономистом своего поколения. Но для дан­ного исследования Маршалл представляет меньший интерес, чем трое других. Остальные три мыслителя из­вестны как социологи; Нет никакого сомнения отдоси-тельно их выдающейся роли в этой области в эпоху жиз­ни их поколения. Список наиболее известных шести социологов предыдущего поколения едва ли может быть признан серьезным". Это не значит, что они являются единственными в этой области, но для целей данной ра­боты наиболее удобно ограничиться рассмотрением именно их.

Для того чтобы избежать какого-либо недопонимания, следует снова повторить, что данная работа мыслится как монографическое исследование специфичной проблемы в

" Если и существует влияние, которое может быть понято в терминах со­циологии знания (Wissenssoziologie), то практически оно должно быть об­щим для всей западной цивилизации. Wissenssoziologie — термин, часто употреблявшийся в Германии в последнее время для обозначения дисцип­лины, вскрывающей влияние социальных факторов на развитие «идей». ¹³ Профессор Сорокин, отвечая на вопрос о наиболее выдающихся социо­логах недавнего прошлого, назвал эти три и только эти три имени.

истории современной социальной мысли, а именно — воз­никновения теоретической системы, которая называется «волюнтаристическая теория действия». Отсюда следует, что имеется масса смежных проблем, которые оставляют­ся, и при том сознательно, за пределами книги. Во-первых, данная работа — это не история социологической теории в Европе прошлого поколения. Как проблематика, так и пер-соналии, необходимые для такой истории, умышленно не включены в нее. Если можно вообще говорить о результа­тах данного исследования, то они представляют собой не больше, чем рассмотрение одного из элементов истории европейской социологической теории определенного пери­ода. Следовательно, данная работа является всего лишь монографическим вкладом в эту историю.

Дата добавления: 2015-05-26