Алис Миллер. 8 страница

Тут он останавливается, подыскивая нужные слова.

— Что?

— Что одна из них так молода и так… бесподобна.

Ну вот — приехали!

— Ну, теперь вот знаешь.

Она отпивает из бутылки. Он — из кружки.

— И чем ты занимаешься?

Джине хочется заорать. Она что — на свиданку пришла?

— Я занимаюсь программированием.

— Ух ты!

Пошло немного не так, как он задумывал, догадывается Джина. Что ему на такое ответить? Сказать: забавно, я пробавляюсь тем же самым, только немножко с другого боку — пиратство, знаешь ли.

— В какой области? — спрашивает он.

— Восстановление данных. Я обслуживаю разработчиков.

— Интересно.

— Ни фига. — Она склоняется к нему. — Послушай, Терри, я не намерена говорить с тобой ни о моей работе, ни о моей зашибической жизни — только о моем брате и о племяннике, договорились?

Цивилизованно, нейтрально. Ровненько.

Стэк улыбается. Сегодня он уже меньше смахивает на священника в штатском. На нем пиджак, рубашка, только галстука недостает. У него густые седеющие волосы, усталые карие глаза, недобрый изгиб губ.

— Хорошо, — откликается он, — договорились.

— Ладно, спасибо.

— Я сказал тебе, что не оставлю этого просто так? Я держу свое обещание. Я, скажем так, навел… справки.

Он останавливается, ждет эффекта.

Джина не выдерживает и спрашивает:

— И?..

— Ты как-то слишком торопишься, тебе не кажется?

— А ты разве нет? Ты же сам говорил: кто бы это ни сделал, он за это заплатит!

— Говорил, говорил. И он, конечно же, заплатит.

— Так в чем же дело?

Джина в шоке от избранной ею тактики. Может, за наглостью она прячет свой страх? Ведь, что говорить, после того, как она взяла у Катерины номер Стэка, но прежде, чем позвонить ему, она проштудировала в интернете несколько газетных архивов и обнаружила следующее. Помимо нарушения закона об авторском праве на миллионы евро в год, помимо торговли героином, экстази и марихуаной, помимо перевозки молоденьких девушек из Восточной Европы, группировка Стэка небезосновательно подозревается — и тут надо смотреть правде в глаза: Ноэль мог быть к этому причастен — в трех недавних и особо жестоких убийствах.

Из этих же источников она узнает, что время от времени Стэк вспоминает о своем электротехническом образовании и пользуется им не то чтобы по прямому назначению.

Почему же тогда? Почему она осмеливается вести себя с ним столь напористо и агрессивно, учитывая, что у нее за спиной лишь десять лет в обнимку с компьютером?

Стэк тоже от нее в легком шоке.

— Бог ты мой, да потерпи немного, я веду к этому, — говорит он. — Ладно. Начнем с того, что у нас разборки, конечно, случаются. Один говнюк может мочкануть другого, потому что у него на того зуб или потому что тот его девушке всадил, да мало ли почему. Но у меня все строго.

Она кивает.

— Мои парни собранны, ты чуешь?

Джине хочется сказать: чую, мол, чую, что дальше?

— Ни одному из них не пришло бы в голову приделать Ноэля. У них не было на это ни единой причины: ни явной, ни скрытой — никакой.

Джина переваривает услышанное:

— И что нам это дает?

— Ну, я уже говорил тебе, что кое с кем перетер… и услышал, мать твою, недетские версии. Слухи.

— Что за слухи?

— Да как тебе сказать! — Он делает глубокий вдох. — Причем я слышал это из разных источников. Говорят, что целью был твой брат, но вышла путаница…

— Что?!

— Ну, имена у них одинаковые и все такое прочее. Люди слишком торопились, в итоге…

Джина подается вперед.

— …Дали маху. Решили, раз цель — Ноэль Рафферти, уж конечно, это наш Ноэль, кто ж еще… По-любому сделал это профи, — продолжал Стэк, — тут не придерешься, действовавший по инструкции, а вот инструкцию…

— Погоди, постой… — Тут Джина принимается трясти головой, будто пытается вытряхнуть из нее все лишнее, мешающее думать. — Я не могу понять…

— Чего?

— Зачем кому-то понадобилось убивать моего брата?

Стэк замолкает и крякает:

— А вот это ты мне должна сказать, голуба. Откуда мне, блин, знать?

— А мне? С чего ты взял, что мне это известно?

— Он же твой брат был, не мой.

— Да, но…

Джина в полном замешательстве. Она целую неделю билась как рыба об лед, доказывая всем и вся, что история не закончена. И вот теперь, когда ее догадкам находится правдоподобное объяснение, она не готова его принять. Ведь ее рассуждения о том, что две смерти связаны и не случайны, носили весьма расплывчатый и неконкретный характер.

А здесь все четко и очень конкретно.

— Но… — Джине даже сказать нечего, — он же погиб в результате аварии? Это же была авария?

— Не знаю, — отвечает Стэк. — Может, и авария.

— Что значит «может»? Что ты такое говоришь?

— Да ничего я не говорю. Просто, если моя информация верна, тогда это совсем другой коленкор.

— Какой еще… так это была не авария?

— Не знаю. Может, и авария, но не факт.

— Но как? Он же и в самом деле был пьян: вскрытие не обманешь. Машина потеряла управление и съехала с шоссе. Все доказательства налицо.

— Джина, зая моя, аварию ведь можно подстроить. Человека можно подержать и влить ему в глотку побольше «Пауэрса», потом чутка повозиться с тормозами, и на тебе — зашибись… Да мало ли что можно придумать.

— Не может быть!

— Послушай, если они хотели прикончить брата, но в первый раз обосрались, немудрено, что им пришлось еще раз потрудиться.

— Только уже другим способом.

— Да. Типа того. Чувствую, ребята чутка понервничали. — Он отпивает из кружки. — Но теперь, конечно, уже ничего не докажешь. Его больше нет, он в земле сырой, а этих горе-судмедэкспертов тоже теперь ищи-свищи. Хотя, если честно, им все равно никто бы не поверил.

— Какой кошмар!

Она поникает головой.

— Послушай, Джина, — говорит Стэк. — Это всего лишь домыслы. Мы еще не нашли исполнителя. Занялась бы ты пока полезным делом: разузнала бы, у кого был зуб на твоего братца.

Она поднимает голову:

— Да ведь он… он был простым инженером.

— Вот тебе, бабушка, и хрен с маслом. Ты думаешь, эти сучары-профессионалы чем-то лучше остальных? — Он делает паузу. — Думай. Он давал кому-нибудь деньги в долг? Одалживал сам у кого-нибудь?

Джина только мотает головой:

— Откуда мне знать?

— Поверь моему опыту, — произносит Стэк и поднимает кружку, — в девяноста процентах из ста все всегда сводится к деньгам.

Джина беспомощно оглядывается по сторонам.

В заведении почти никого: за стойкой — парочка завсегдатаев; в дальнем углу — компания женщин бальзаковского возраста.

Ну да, еще ведь рано.

Джина в «Кеннеди» уже второй раз за эту неделю; ее обуревают смешанные чувства. Теперь это пристойный пригородный паб, весь в коврах и дереве, укомплектованный минимум четырьмя плазменными экранами и меню на черной доске с респектабельными позициями типа чаудера из морепродуктов и горячих панини. А вот раньше, во времена ее детства и отрочества, «Кеннеди» выглядел совсем по-другому. В то время здесь был настоящий притон.

С «Гиннесом» и «Харпом», с «Вудбайнами» и «Кинг-криспами».^[42]

Заблеванный, заплеванный, зассанный.

Ее отец выпивал именно здесь.

Джина вспоминает, как приходила сюда ребенком: ее засылали, чтобы забрать его или передать весточку.

А мама пила дома.

— А если не к деньгам, — продолжает Стэк, — то к сексу.

Джина наблюдает за ним. В его глазах вспыхивает хитренький огонек.

— Ноэль был счастлив в браке, — отрезает она и сразу же понимает: Стэк над этим только посмеется.

— Эти как раз самые лютые, — отзывается он, — ух сколько я их навидался! Бесконечно треплются об одном и том же.

Джине не хочется развивать эту тему. Она соображает, как бы понейтральнее ответить. Но тут, на ее счастье, у Стэка звонит телефон.

Собеседник корчит рожу, достает мобильный, подносит к уху:

— Да.

Джина отворачивается: смотрит на бар. Она по-прежнему в смятении; ей даже нехорошо. Она переводит взгляд обратно — на стол.

— Когда он спрашивал? — внятно шепчет Стэк. — Сегодня утром?

До настоящего момента Джина считала смерть брата этаким побочным эффектом, нелепым и, скорее всего, незапланированным следствием убийства племянника.

Она опять поднимает голову. Стэк барабанит пальцами по кружке. Брови нахмурены. Он весь внимание.

Чтобы не смотреть на него, Джина смотрит по сторонам.

На трех экранах показывают снукер. На четвертом, подвешенном в нише у входа, — шестичасовые новости. Звук выключен, но это не страшно. Через несколько секунд они переключаются из студии на репортаж. Корреспондент говорит прямо в камеру, через дорогу от него большой отель; картинка сильно смахивает на Манхэттен. Джина не слышит голоса, но по выражению лица говорящего понимает: речь идет о чем-то важном. Следующий кадр: мужчина в костюме входит в офис, садится за стол, берет ручку, готовится подписать документ. Это уже рекламный ролик, настолько деревянный и неестественный, что не выдерживает никакой критики. Так телевизионщики обычно представляют министров правительства.

В данном случае — Ларри Болджера.

Хм… Странно: не то, что его показывают в новостях — это с Болджером случается нередко, — а то, что она разговаривала с ним буквально пару дней назад.

— Вот мудила!

Джина в изумлении оглядывается и смотрит на Стэка.

— Я ему вчера все доступно объяснил, — продолжает Стэк в телефонную трубку, — он знает тему от начала и до конца. Мудня шелудивая. Так, не отпускай его. Делай что хочешь. Я буду через десять минут.

Он захлопывает телефон и убирает его.

Не слышь Джина этого разговора, ей бы спалось спокойнее.

— Мне нужно идти, — говорит Стэк. — Извини.

— Мм… ничего. Спасибо, что поделился информацией.

— Не за что.

Джина достает из кошелька «льюшезовскую» визитку и протягивает Стэку:

— Можно попросить тебя, если ты что-нибудь еще узнаешь, дать мне знать? На карточке мой мобильный.

— Заметано. Ага. Конечно.

Выбравшись из-за стола, Стэк тоже достает визитку и кладет на стол. На карточке написано: «Терри Стэк, электромонтажные работы».

— А это, — произносит он, — на случай, если и я тебе когда-нибудь понадоблюсь.

Она кивает, но молчит.

— В любое время дня и ночи, — добавляет он. — Наша лавка открыта двадцать четыре часа в сутки. — Он подмигивает Джине. — Также выезжаем на аварийные вызовы.

Она опять кивает:

— Хорошо, как скажешь, спасибо.

Потом берет визитку и кладет в кошелек.

Стэк поднимает кружку и приканчивает пиво.

— Ладно, зая, — резюмирует он, ставя кружку на место, — не парься.

Он выходит. По пути кивает бармену. Кенгурушечники следуют за ним.

Джину колотит. Она тоже собирается уйти, но решает пару минут погодить.

Делает глоток «Короны».

Трет глаза и пытается сообразить: может, ей пойти по второму кругу — поговорить со всеми заново? С кого тогда начать?

Через некоторое время она убирает кошелек и встает. По пути к выходу опять поднимает глаза к телевизору.

Там все еще новости. Немецкий канцлер со сцены отвечает на вопросы журналистов.

Джина собирается с духом, толкает дверь и выходит в холодный вечер.

Марк, как никогда, близок к тому, чтобы заказать себе выпить.

Чтобы хоть немножко полегчало.

В «Роско» сегодня довольно оживленно — но только не за их столом. За их столом царит, мягко говоря, слегка натянутая атмосфера.

Марк ковыряется в рукколе. Строительный подрядчик, некрупный мускулистый шестидесятилетний коркианец^[43] возит по тарелке кусок спаржи и ведет бессвязное повествование о лондонской молодости. Толстый бухгалтер увлечен фишкейками под соусом из голубого сыра.

В центре стола — бутылка «Сан-Пеллегрино»: Марку остается только пялиться на этикетку.

Какой наивняк — а ведь ему уже за тридцать!

Только на третьей встрече до него дошло, слава тебе господи, что вся хитросплетенность этих переговоров объяснялась единственно желанием второй стороны: они хотят откат за подписание контракта. Ничего конкретного строитель не сказал, но то, что с собой на встречу он прихватил бухгалтера, отчетливо указывает на его желание перевести отношения на следующий уровень.

Коркианец, вероятно, все это время полагает, что Марк ломается. Ему и в голову не приходит, что он имеет дело с идиотом. И только когда вдруг в подобающе двусмысленном контексте всплывает цифра в двадцать тысяч евро, до Марка наконец доходит. Это же очевидно! Остолоп! Как он сразу не догадался?!

А они еще даже не приступили к горячему.

Поэтому чему тут удивляться? Марк бы сейчас бабушку продал за стакан джина — без тоника. Но эти двое не пьют, вот и ему приходится держаться.

Ввиду отсутствия других радостей он концентрируется на салате, толстый бухгалтер — на остатках сырного соуса, а строитель знай себе рассказывает. Правда, вскоре выясняется, что как рассказчик он раб мелких деталей. При попытке установить с точностью до недели, когда именно в 1969 году произошло некое событие, не имеющее отношения к основной линии повествования, он застопоривается.

Марк возвращается к изучению этикетки.

Он не знает, как трактуют собеседники его реакции, но понимает, что им непросто. Учитывая, что контракт ему нужен позарез и что деньги он платить не хочет, надо бы ему вести себя пособраннее.

Легко сказать. Последнее время он постоянно где-то витает.

Марк отрывается от бутылки.

Рассказ строителя, видимо, близится к завершению. Подходит официант и начинает убирать тарелки.

— Марк, вы в порядке? — спрашивает бухгалтер. — Вы сегодня какой-то притихший.

— Нет-нет… все хорошо.

Наступает неловкая пауза. Бухгалтер чувствует, что Марк не рвется обсуждать единственно насущный предмет. Поэтому он откашливается и предлагает другую тему:

— Вы слышали новости про Ларри Болджера?

Марк настораживается.

Строитель присвистывает и говорит:

— Да, черт возьми! Теперь всю неделю бедолагу Ларри будут дрючить как Сидорову козу.

Марк краем уха что-то слышал, но не запомнил.

— Уже пошли требования об отставке, но я не думаю, что он так сразу сдастся. А вы как считаете?

— Конечно нет, — отвечает строитель, — тем более что утечка прошла из его же партии.

— Да ладно!

— А как вы хотели? — Он ждет, пока официант отойдет от стола, затем продолжает: — Готов об заклад биться: под него кто-то в верхнем эшелоне копает. Видимо, этот кто-то не хочет видеть Ларри во главе партии.

Первая реакция Марка — промолчать. Но он все-таки спрашивает:

— Что стряслось? Я как-то пропустил.

— Сегодня в утреннем выпуске «Индепендент», — рассказывает строитель, — Кен Мерфи заявил, что Ларри Болджер задолжал букмекеру десять тонн. Да и черт бы с ним, это бы ему сошло с рук, но выяснилось, что он еще и с букмекерской женушкой путался.

— Скользкий тип, — комментирует бухгалтер, — всегда таким был.

— Да уж, промахов он в свое время наделал немало.

Пульс Марка учащается.

— Каких промахов?

— Да всяких. Садился в лужу, любил промочить горло — ну и прочие политические оплошности, по мелочи… Хотя, конечно, все дело в том, как он начинал. Вот откуда ветер дует, если вы понимаете, о чем я.

— Нет, — произносит Марк и качает головой, — я не понимаю.

Строитель цокает языком.

— Что ж… — протягивает он. — Вы оба, естественно, не можете этого помнить. Когда Ларри избрали в первый раз, ходили кое-какие… слухи.

Он останавливается, озирается, будто проверяет, не подслушивает ли их кто. Потом переводит взгляд на Марка и только тут, видимо, соображает, что они не настолько хорошо знакомы.

Но Марк не намерен спускать это на тормозах. Он склоняется вперед и спрашивает:

— Какие слухи?

Строитель медлит; его напрягает чрезмерная заинтересованность Марка.

— Послушайте, если честно, — отвечает он, — мне и рассказать-то особо нечего. Это были так, разговоры, да и вообще…

— По-моему, Болджер вступил в борьбу за место, — подхватывает бухгалтер, — после смерти брата, верно?

— Да, верно, — говорит строитель. — Все так и было.

— А как это случилось? Как погиб его брат?

— Тут в целом ничего сверхъестественного… брат погиб в аварии.

Марк неожиданно вспыхивает. Он думал, что справится, но, видимо, ошибся.

Строитель громко выдыхает:

— Кошмарная история… погибли трое или четверо. — Он встряхивает головой. — Ужас.

Бухгалтер требует продолжения банкета, качает головой:

— И?..

— Разумеется, в то время люди задавались вопросами о причинах катастрофы. Что-то там не стыковалось. Но старая гвардия вместе с персонажами типа Роми Малкаи быстренько замяли происшествие. А может, и заминать было нечего. Не знаю. Я как-то обсуждал это с Пэдди Нортоном; он сказал, что все это бредятина.

Не стыковалось?

Это словосочетание заставило Марка содрогнуться.

— Что не стыковалось? — шепчет он.

Строитель поворачивается к нему. Видно, что он не хочет продолжать.

А Марк между тем напирает:

— Я спросил… что не стыковалось?

— Послушайте, — урезонивает его строитель, — забудьте все, что я сказал: у нас в стране клевета преследуется по закону, я не…

Марк смачно опускает кулак на стол:

— Что не стыковалось?

Строитель в ужасе.

— Все, угомонитесь, — говорит бухгалтер, — успокойтесь.

Марк и строитель долго и молча смотрят друг на друга.

Марку в этот момент хочется лишь одного — протянуть руку и схватить бесцеремонного коркианского ублюдка за горло.

Вместо этого он встает и выходит из ресторана.

К следующему утру история накрывает страну, как ядерный гриб. Она на первых полосах серьезных изданий и таблоидов, во всех утренних эфирах. В ней есть все, что нужно: азартные игры, секс и, как сказано в одной передовице, «капелька политики для остроты», — поэтому она вызывает у публики бешеный интерес. Хотя мнения разделились. Некоторые полагают, будто Ларри Болджер именно то, что нужно стране: яркий персонаж со своими недостатками, такой же, как ты и я; другие обзывают его дегенератом и считают, что его нужно гнать из кабинета поганой метлой. Эксперты и прочие спекулянты всех мастей норовят высказаться и бесконечно высказываются: в колонках комментариев, за круглыми столами, в интерактивных радиошоу.

В высших сферах дело обстоит следующим образом: коллеги Болджера из правительства занимают поддерживающую позицию. Линия защиты, еще только вырисовывающаяся, строится на том, что министр не совершил ничего противоправного. Они напирают на разницу между понятиями «неоплаченный долг» и «просроченный долг». Кроме того, ирландцам объявляют, что как нация они повзрослели и теперь им не подобает, словно малым детям, говорить о внебрачных связях, — это может прозвучать непристойно и даже похотливо.

Но поскольку Болджер все еще в Штатах, а люди с всевозрастающим нетерпением ждут хоть какого-нибудь официального заявления, система начинает сбоить. Отвечая на вопрос «Доброе утро, Ирландия», что он думает обо всем этом, министр здравоохранения демонстрирует подчеркнутую неоднозначность. Когда в программе Пэта Кенни «Сегодня» рядовой заднескамеечник впервые произносит вслух, что Болджер метит в лидеры партии, в Лейнстер-Хаусе молниеносно скрещиваются заточенные ножи. В программе «Новости в час дня» лидеры оппозиции требуют отставки министра, а на радиошоу «Лайвлайн» народ в лице сторонников и хулителей орет друг на друга почем зря в прямом эфире.

Это происходит в два часа дня в Дублине.

А в Бостоне, где Болджер в этот момент завтракает с бизнес-элитой в «Особой комнате» конференц-центра Джона Хенкока, еще только девять утра. Поэтому новости с полей только-только начинают просачиваться.

Болджеру удалось на время заморочить журналистам голову: он представил им сырое, второпях сконструированное отрицание всего, не отрицающее ничего, и на дальнейшие вопросы отвечать отказался. За три тысячи миль от дома ему сложно оценить масштаб проблемы. Он общается с бизнес-элитой за яичницей с беконом и чувствует себя достаточно комфортно. Зато Поле нехорошо: она сидит с ноутбуком в холле, слушает в Сети дебаты на «Лайвлайне», и с каждым новым выступлением ей становится все хуже.

После завтрака она вводит Болджера в курс дела, рекомендует ему либо выступить с новым заявлением, либо дать несколько интервью. Они штудируют ирландские газеты в поисках правильной позиции. Обсуждают, не прервать ли американский визит и не вернуться ли домой.

Чуть позже, запершись в кабинке гостиничного туалета, он обхватывает голову руками. Невообразимо. Конечно, все обвинения справедливы, но они относятся к периоду, который, как ему казалось, сгинул безвозвратно. Туда ему и дорога. Болджер даже представить себе не мог, что когда-нибудь вернется туда, — уж точно не при таких обстоятельствах.

Он понимает, почему выбран именно этот момент; догадывается, откуда пришла утечка: свои, кто-то из партии. Не это его заботит. Настоящие вопросы: хватит ли ему наглости все отрицать; хватит ли сил остановить разрушение и хватит ли ума от всего отгородиться или, наоборот, заставить ситуацию работать на себя?

Он устало поднимает голову и утыкается взглядом в лакированную дверь кабинки. В этот момент звонит мобильный. Он вынимает трубку из кармана, смотрит на экран.

Тяжело вздыхает.

Пэдди Нортон.

Болджер ждет, пока телефон отзвонится и переключится на автоответчик.

— …В общем… мм… в ближайшие несколько часов я буду отъезжать и приезжать. Но если что, звони мне на мобильный. Хорошо? Ладно… Бог ты мой, что за напасть! Позже поговорим.

Нортон дает отбой и бросает мобильный на стол.

Откидывается на спинку кресла, смотрит на часы. Рэй Салливан еще не звонил, но позвонит, можно не сомневаться. Между назначением Болджера на пост премьер-министра и арендой сорока этажей их здания «Амканом» нет прямой зависимости, но первое обстоятельство является приятным штрихом. Как… фоновая музыка. И если планы Болджера потерпят неудачу — ух! Придется долго объясняться.

Последнее время Нортон только и занимается тем, что тушит пожары. Он уже порядком утомился.

Ага, как раз и вспомнил.

Он протягивает руку, берет мобильный. Находит номер, ждет.

— М-да?

— Фитц, это Пэдди.

— Как жизнь?

— Нормально. Есть что-нибудь новенькое?

— Так-с… ты не против, я тебя ненадолго поставлю на ожидание, посмотрю тут в записях, проверю, что у меня для тебя приготовлено.

— Валяй.

Нортон легонько присвистывает.

Посмотрит в записях.

Да уж! Теперь Фитц хоть куда — стал прямо частным консультантом по безопасности. Однако, зная его суровое милитаристское прошлое, можно с уверенностью сказать: этот мужик воспитывался ни хрена не по записям.

Нортон смотрит в окно.

Из этого здания Ричмонд-Плаза видна только с шестого этажа, а его офис на третьем. Данное обстоятельство бесит Нортона. Он пытается выселить адвокатскую компанию, арендующую шестой этаж, но пока безрезультатно.

— Пэдди…

Правда, через несколько месяцев он сам уже переедет в Ричмонд-Плазу. Так что беситься осталось недолго.

— Да.

— Значит, так. Вчера вечером она на двадцать минут встречалась с Терри Стэком. Все остальное время она либо на работе, в офисе на Харкорт-стрит, либо на квартире, в новом доме на набережной. Вот и все. Ходит туда-сюда. Никто у нее не бывает. Машины у нее нет. Еду покупает в «Маркс энд Спенсер»… Что читает? Да, по-моему, журналы «What Hi-Fi», «What Camera»^[44] или «What еще какая-то хрень» — про компьютеры и соковыжималки, типа того. — Он кашляет. — Пытаюсь пробраться в ее электронную почту и прочие замуты, работаю, но это не так быстро.

— А что с мобильным?

— Дай еще пару деньков. Я ожидаю доставки. Везут новый сканер — он должен справиться с задачей.

— Хорошо. — Нортон задумывается. — Что у нее, кстати, за работа?

— Они занимаются софтом. Маленькая компания, недавно учрежденная. Я так понял, дела у них идут не блестяще.

— В каком смысле?

— В финансовом: они едва сводят концы с концами. На рынке слишком много конкуренции. Во всяком случае, мне так сказали.

— Ясно. А Терри Стэк, он что?

— О, даже не парься. Это такой идиот и сукин сын, каких еще поискать.

Нортон молчит.

— Правда идиот, ты уж мне поверь.

— О’кей, о’кей, ладно. — Он опять задумывается. — А как поживает еще один наш друг?

За Дермотом Флинном Фитц тоже присматривает.

— Ведет себя как зайчик. За него я бы не волновался.

— Хорошо. Ладно.

Нортон уставился в пол. Он не понимает: что — убедили его рассказы Фитца, успокоили? Да? Нет? Может быть? Он все еще в шоке от истории с Ларри Болджером.

Он вешает трубку и снова швыряет телефон на стол.

Несчастных десять штук. Почему Ларри не попросил у него?

Черт!

Тем более что ему было бы не впервой. Долги для него — норма жизни. Он всегда был таким — с момента избрания. Но приходится работать с тем, что есть, а в те дни у Пэдди не было никого, кроме Ларри.

Фрэнк оказался совершенно бесполезным, поэтому полезным стал Ларри.

Нортон звонит секретарше и просит ее приготовить двойной эспрессо. Через пару минут у него встреча с директорами британской инвестиционной компании, строящей совместно с «Винтерлендом» сеть фитнес-клубов. Им нужно пройтись по некоторым цифрам.

Но для начала ему нужен кофеин.

Потому что спит он в последнее время неважно.

В пятницу-субботу страсти вокруг Болджера стихают. Однако никому из участников процесса от этого не легче или, если они по другую сторону баррикад, не тяжелее. Все понимают: следующий ход — за воскресными газетами. От них зависит, вырастут ли у скандала ноги, или он так и помрет молодым.

В итоге ни одна из воскресных газет не делает контрольного выстрела: стреляют часто, но слабо. У каждого издания собственный взгляд, у каждого заголовка собственный тон: где-то ханжеский, где-то аналитический, а где-то и вовсе непристойный.

Например, Джина, которая при обычных обстоятельствах купила бы только одну газету, покупает три. Она не уверена, что сможет все это прочесть, но кипа печатной продукции под мышкой почему-то успокаивает и даже непонятно греет.

Она сегодня вышла пораньше.

На улице ясно, ветрено, холодно; с залива налетают бодрящие порывы ветра, но Джине это в самый раз. Ей не подходит тепло, серо, облачно; ей нужно свежо, ясно, забористо. Уже две недели, как сердце ее раскурочено. И кажется, пока оно не остановится, боль не утихнет.

Но она не позволит боли захлестнуть себя.

Она отходит от дома примерно на сто ярдов, останавливается и смотрит вдаль — туда, куда течет река, туда, где возвышается Ричмонд-Плаза.

Пэдди Нортон был абсолютно уверен, что Ноэль умер в результате аварии, происшедшей по причине стресса и переизбытка алкоголя в крови. Такова официальная версия, и она довольно убедительна. Она логична, разумна и, что самое главное, подтверждена вещественными доказательствами. Джина чуть было сама не приняла ее.

Пока не поговорила с Терри Стэком.

Она разворачивается и идет обратно к дому.

С тех пор ее преследует картинка, так, походя, предложенная Стэком: некто силой вливает виски в глотку Ноэля.

Сама идея ужасает, но, с другой стороны, чем еще можно объяснить такое количество алкоголя в его крови? Ведь Ноэль особо не пил. Иногда кружку пива, за обедом вино, и все.

Вернувшись домой, Джина бросает газеты на диван, идет на кухню, ставит кофе.

Сортирует грязное белье и запускает стиралку.

Когда она в конце концов добирается до газет, то сначала почему-то пропускает все касающееся Ларри Болджера. Она слишком устала и не настроена должным образом. Вместо этого она углубляется в обзоры книг, просматривает цветные приложения, находит рецепт приготовления мусаки,^[45]обстоятельно изучает международное положение.

Но потом сдается.

Первая статья называет Болджера мастером необдуманных поступков и приводит целый ряд ситуаций, в которых министр проявил себя, мягко выражаясь, с весьма сомнительной стороны. Классикой жанра является, по мнению авторов статьи, случай, когда герой, в то время еще младший министр в Министерстве транспорта, ответственный за инициативы по повышению безопасности на дорогах, давал интервью в прямом эфире с мобильного телефона: всем по радио было слышно, что он ведет машину.

Далее она знакомится с подробным рассказом о том, как некая женщина по имени Аврил Бирн за счет налогоплательщиков сопровождала Болджера на всевозможных заграничных тусовках, или, как их иначе называют, «ознакомительных поездках», и как парочка постоянно останавливалась в роскошных люксах. Как-то раз Болджер воспользовался министерской картой, чтобы оплатить счет в дорогущем сингапурском ресторане на сумму 2400 фунтов стерлингов. Авторы статьи также утверждают, что Болджер воспользовался партийными средствами для оплаты дорогостоящей зубоврачебной процедуры миссис Бирн.

В это же время министр, похоже, серьезно задолжал букмекерской конторе, владельцем которой являлся живущий отдельно муж миссис Бирн. Долг, кстати, до сих пор не выплачен.

Другая газета проводит анализ политической карьеры Болджера: сколько голосов он собирал в разные годы, какие программы поддерживал, какую роль играл при возвышении тех или иных политиков. Здесь также объясняется, как он вообще попал в нижнюю палату парламента. Оказывается (Джина об этом не знала), он решил — или его уговорили — заняться политикой только после того, как его брат Фрэнк, действующий член парламента, погиб в аварии.

Дата добавления: 2015-05-26