Милли Брэди меняет профессию 4 страница

– Да я и не знаю, хочу ли я.

– Прости, тебя что, зовут Виктория Бекхэм? – Эстер вращала глазами. – Конечно нет, поэтому тебе не пристало капризничать, верно?

– Я подумывала о работе в баре, – сообщила Милли.

– Не будь такой вредной, – взмолилась Эстер. – Хотя бы позвони ему и договорись о встрече.

Милли сделала вид, что удивлена.

– Зачем?

– Тогда ты сможешь с ним увидеться и славно поболтать о добрых старых временах, а у него появится возможность расспросить тебя обо мне, а ты сможешь ему рассказать, как я хороша собой и сколько у меня поклонников, и глазом не успеешь моргнуть, а он уже отчаянно захочет меня увидеть, и именно тогда ты произнесешь: «Эй, а почему бы нам втроем не выпить чего-нибудь сегодня вечером?» А он скажет: «Милли, это шикарная идея», – и все произойдет очень просто и естественно. Бинго. Никаких пьяных бульдогов, никто не будет пускать слюни!

– И никакого секса, – напомнила ей Милли.

Эстер возмутилась:

– Конечно нет.

– Ладно. Хорошо.

Именно за это Орла и назвала меня милой, подумала Милли. Я спрятала визитку от Эстер ради ее же блага, а она заставила меня чувствовать себя такой виноватой, что я согласилась сделать то, чего совсем не собиралась делать.

Но теперь я буду вредной, и это послужит ей уроком.

Стоя у входной двери, Милли улыбалась, как верная жена, и махала рукой, провожая на работу переполненную счастьем подругу. Колготки Эстер не надела, и забытые полоски туалетной бумаги развевались на ветру, как красно-белые знамена.

Когда Милли позвонила по номеру на визитке Лукаса Кемпа, никто не снял трубку. Ее совесть была чиста – что же, по крайней мере, она попыталась, – и Милли решила воспользоваться неожиданной свободой и навестить отца. Родители Милли разошлись пять лет назад по инициативе ее матери. Адель Брэди заслуживала большего, ее сердце стремилось к блестящей жизни в столице.

И соответственно, ей подходил только изысканный столичный муж.

– Корнуолл – это не мое, – заявила тогда мать Милли. – Он такой провинциальный. Мне нужен шик, мне нужна опера, мне нужен… о боже… «Харви Николс»^[2]!

– Видишь? Она уже присмотрела себе другого парня. – Отец Милли, Ллойд, подмигнул дочери – Знаешь, не думаю, что он ей подойдет… Разжиревший бывший прыгун… Не могу себе представить, как с ним можно отправиться в оперу.

Милли усмехнулась, она знала, что папа любит подтрунивать над матерью.

– Ты жалок, просто жалок, – шипела в ответ Адель, не желая слушать. – Я могу найти кого-то получше тебя.

– Вот и чудесно.

Ллойд не обижался; он слишком привык к постоянной критике со стороны жены. Сначала тот факт, что они с Аделью были полярными противоположностями, придавал отношениям остроту. Но через двадцать лет все это окончательно приелось.

– Я буду счастлива, – объявила Адель без тени сомнения.

– Что, с этим Харви Николсом? – В глазах Ллойда блестел озорной огонек. – Ты в этом уверена? Потому что таких лошадок надо держать в строгости. Известно, что им иногда необходимы острые шпоры и хлыст.

– Я начинаю новую жизнь. – Адель самодовольно взглянула на него. – Блестящую новую жизнь с блестящим новым мужчиной, который меня понимает.

– Ладно, каждому свое, – произнес Ллойд добродушно. – Женщины? Ставлю на них крест. С этого момента веду холостяцкую жизнь.

Знаменательное последнее слово.

Важное как для Адели, так и для Ллойда.

Пять лет Адель провела рыская по Лондону в состоянии нарастающего отчаяния. Представьте себе этакую пятидесятипятилетнюю Бриджит Джонс в шелковом трикотажном костюме, постоянно жалующуюся, что вокруг не осталось достойных представителей противоположного пола и что единственные мужчины, которые любят оперу, – это гомосексуалисты. С шарфиками на шее.

Тем временем Ллойд наслаждался холостой жизнью, и это продолжалось три с половиной месяца. Затем совершенно случайно он встретил Джуди.

На заправочной станции в пригороде Падстова – трудно представить более экзотическое место.

Ллойд уже собирался заплатить за бензин в кассу, когда женский голос в очереди у него за спиной произнес: «Дерьмо!» Ллойд повернулся, чтобы поглядеть, чей это был голос, и широко улыбнулся Джуди. Джуди взяла себя в руки и улыбнулась в ответ.

Так, в общем-то, все и началось.

«Я только что влила в мою машину бензина на двадцать фунтов. – Джуди продемонстрировала ему содержимое своей изношенной сумки: батончик „Марса", пачка бумажных носовых платков, помада и потрепанный детектив в мягкой обложке, который выглядел так, будто его читали в туалете. – А этот проклятый кошелек я забыла дома».

Только помада. И ни одной щетки для волос. Ллойд был сразу покорен.

«Нет проблем. Я одолжу вам деньги».

Ему понравилось, что она не пустилась бормотать «о нет, я не могу».

«А вдруг я мошенница?» – «Мошенница, – сурово сообщил ей Ллойд, – никогда бы так не сказала». – «Ладно, согласна. – Джуди кивнула, принимая его предложение и потряхивая ключами от машины. – Я живу всего в миле отсюда, так что, если вы не слишком торопитесь, можете поехать за мной, и дома я вам верну деньги». – «А вдруг, я маньяк-убийца?» – «У меня дома собаки, – призналась Джуди. – Маньяки меня не пугают».

Совершенно неожиданно для себя Ллойд еще до конца дня осознал, что встретил свою половинку, ту самую единственную женщину, с которой он хотел – нет, не хотел, с которой должен был – провести остаток своей жизни.

Джуди Форбс-Адамс овдовела три года назад. Ей было пятьдесят три, дети уже выросли, и она тоже была довольна жизнью, которую вела. Она страстно любила лошадей, собак и корнуоллскую провинцию. По особым случаям она немного подкрашивала губы помадой «Ярдли» и причесывала волосы. Она бы ни за что не отличила изделия одного известного модельера от другого, увидев их по телевизору, хотя у нее были и средства, и фигура, чтобы носить то, что ей шло. А самое главное – ее совсем не интересовала опера. Представление Джуди о культурном времяпрепровождении ограничивалось прослушиванием «Стрелков» по «Радио-4», пока она сажала герань в саду.

Добрая фея посмела даровать Ллойду счастливый конец, и это сводило Адель с ума.

– Это несправедливо, – жаловалась она. Часто и крайне раздраженно.

– Ты тоже кого-нибудь найдешь, – утешала ее Милли. Часто и со все большим раздражением в голосе.

– Как твой отец может довольствоваться женщиной, которая все время ходит в джинсах? Это выше моего понимания, – язвительно заявляла Адель. – Джинсы, понимаешь, а ей почти шестьдесят.

– Не требуй, чтобы я говорила гадости о Джуди. Мне она нравится.

– Ха. Ты еще скажи, что она готовит лучше меня.

Адель любила часами готовить чрезвычайно замысловатые блюда, которые тщательно размещала на тарелках, так что в результате они выглядели как какие-то архитектурные сооружения в миниатюре.

– На кухне она с тобой не сравнится. – Искренне признала Милли. Она была абсолютно уверена, что та никогда не сплетничала у плиты, одной рукой помахивая сигаретой, а другой помешивая соус. На самом деле Джуди была прекрасной кулинаркой, но Милли научилась – ради собственного здоровья – быть дипломатом. – Она готовит картофельную запеканку, мясной пудинг, почки и все такое.

– Какая тяжелая пища. Неудивительно, что твой отец счастлив. Крестьянская еда, – хмыкнула Адель. – Это в его вкусе.

ГЛАВА 8

Крестьянская еда была по вкусу и Милли. Ланч с Джуди и отцом всегда был удовольствием.

Сегодня у них были вкусные, сочные колбаски с луком, а к ним пропитанный маслом печеный картофель. Ллойд откупорил бутылку «Шираз», и Милли начала посвящать их в последние сплетни, начав с истории о том, как стала безработной.

– Но это возмутительно! – воскликнула Джуди. – Если честно, от таких пар у меня мурашки по коже. И теперь ты без работы… знаешь, если тебе нужны деньги, мы можем дать, только скажи.

– Со мной все будет в порядке. – Милли была тронута этим предложением, но отрицательно покачала головой. – Найти работу – не проблема. На самом деле уже есть один вариант, которым Эстер просит заняться. – Милли достала из бокового кармана визитку Лукаса Кемпа и показала им.

– Дорогая, стриптизограммы! – Джуди захлопала в ладоши от радости. – Это восторг!

– Если я займусь стриптизом, многим станет плохо. Или клиенты будут громко жаловаться и требовать вернуть деньги. Мне не придется снимать одежду, – объяснила Милли. – Им нужны разносторонние таланты, люди, которые умеют петь, танцевать, кататься на роликах. Впрочем, это просто вариант. Вероятно, я выберу работу официантки или барменши.

– Ты могла бы жонглировать, – с энтузиазмом заявила Джуди. – Это было бы сказочно! Кто сможет устоять перед живой телеграммой, поющей и жонглирующей на роликах?

– Но я не умею жонглировать.

– Зато я умею.

Отскочив от стола, Джуди выхватила пять яблок из фруктовой вазы на буфете и начала подбрасывать их в воздух. Она жонглировала очень ловко, потом поймала все яблоки и сделала скромный реверанс.

– Пять лет! – поражался Ллойд. – Мы уже пять лет вместе, а я об этом не подозревал.

– Один из моих маленьких секретов. – Джуди игриво повела бровью. – Женщина-загадка – вот кто я.

– Ты что, в детстве сбежала из дома и ездила с цирком? – Милли была в восторге.

– А что ты еще умеешь? – спросил Ллойд. – Ходить по проволоке? Укрощать львов? Балансировать с мячом на носу?

– Когда мне было девятнадцать, я летом отправилась путешествовать с одним приятелем. Когда закончились деньги, мы научились жонглировать. Так мы исколесили всю Европу. – Джуди пожала плечами, как будто речь шла о самых обыденных вещах. – А если ты этому научилась, то никогда не разучишься. Как езда на велосипеде. У меня предложение. – Глаза у Джуди горели, она обращалась к Милли: – Ты могла бы стать поющей поцелуеграммой на одноколесном велосипеде, это станет хитом!

Милли расхохоталась. Джуди стояла перед ней в свободной белой рубахе, линялых джинсах и шлепанцах, со спутанными светлыми волосами до плеч и с яблоками в руках.

– Неужели ты и на одноколесном велосипеде умеешь?

– Конечно на одноколесном велосипеде я не умею. Мы не могли себе позволить велосипед! Боже, мы были совсем на мели и с трудом наскребали деньги на парафин для горящих булав.

Когда они вернулись к еде, Ллойд стал внимательно изучать визитку на столе.

– А имя этого парня мне, кажется, знакомо.

– По нему сохла Эстер, когда была в подростковом возрасте, – напомнила ему Милли. – Это тот самый диджей, который переехал в Лондон. – Она скорчила рожу. – Теперь он вернулся, и это совсем свело Эстер с ума. Потому-то она так и настаивает, чтобы я поработала у него. Бедный Нэт. Я только надеюсь, что она не совершит какую-нибудь глупость и не выставит себя идиоткой.

– Когда-то мне нравилась девочка, – принялся лениво вспоминать Ллойд. – У меня вошло в привычку проезжать мимо ее дома на велосипеде и заглядывать к ней в окно. Однажды я увидел ее там, она смотрела на меня. И я до того разволновался, что врезался на велосипеде в машину ее отца.

Джуди усмехнулась и подлила вина в бокалы.

– Ладно, я тоже вспомнила один нелепый эпизод, он связан с парнем, в которого я была безумно влюблена в Сент-Иве. Однажды я с подругами отправилась искупаться и увидела его на пляже. Мы все сняли верхнюю одежду – под ней у нас были купальники, – и я решила быть смелой. Я продефилировала к нему на глазах у его друзей и спросила, не знает ли он, сколько времени.

– И что? – Милли затаила дыхание.

– Он сказал: «Да, дорогая, я знаю, что пришло время раздеться». Тут я посмотрела на себя и обнаружила, что поверх купальника на мне ужасные розовые штаны. Это не смешно, – запротестовала Джуди. – Представляете, какая у меня была травма. Долгие годы я не могла этого забыть.

Вдохновленная третьим стаканом вина и желанием поучаствовать в беседе Милли приступила к своей унизительной истории – о бумажнике и телефонном звонке.

Когда она подошла к кульминационному моменту («К вашему сведению, моя жена умерла»), Джуди застонала и захлопала в ладоши со смешанным чувством ужаса и восторга.

– Знаю, знаю, мне так стыдно. – Милли затрясла головой и почувствовала, что опять заливается краской; это случалось всякий раз, стоило ей только подумать о том случае.

Ллойд похлопал ее по руке и сказал ободряюще:

– Моя дочь – дипломат.

– Папа, я была убита! И повесила трубку.

– Может, это неправда, – предположила Джуди. – Мой дорогой супруг всегда покупал безвкусные свитера, но когда кто-нибудь начинал шутить по этому поводу, он говорил возмущенно: «Это последняя вещь, которую связала мне мама перед смертью».

Это идея пришлась Милли по душе, но она не могла позволить себе успокоиться так легко.

– Этот парень не шутил, – произнесла она печально. – Он действительно говорил серьезно. Я стала ему противна. А до того он казался таким милым… У него был такой теплый тембр голоса.

– Ясно, это твой тип мужчины. – Джуди махнула рукой, прерывая ее речь. – И что ты сделала с бумажником?

– Отослала ему по почте. Написала короткую записку с извинениями, но чувство вины не прошло. Думала, оно постепенно исчезнет, но этого не случилось, на самом деле стало только хуже. – Милли передернуло при одной мысли об этом. – Как вспомню этот звонок, так прямо мурашки ползут по спине! Иногда кажется, что стоишь под ледяным душем…

– Дорогая, напиши ему еще одно письмо! – воскликнула Джуди. – На этот раз такое, как следует. Извинишься, и твое сердце будет довольно.

Милли поникла: если б она только могла.

– Я не помню его адреса. Наверное, от стыда все вылетело из головы. Совсем.

– Хорошо, тогда выброси из головы и это. Просто забудь. – Джуди изо всех сил старалась ее утешить. – Жизнь так коротка.

– Особенно для жены того парня. – Ллойд подмигнул Милли через стол.

– Папа! Ты говоришь ужасные вещи!

– Знаю. Не понимаю, как у меня вырвалось, – признался Ллойд.

– Раз, два… бум!

– Раз, два, три… черт!

– Раз… твою мать!

Стоя в дверях гостиной, Эстер произнесла:

– Я бы тебя спросила, что, по-твоему, ты делаешь, но это был бы глупый вопрос.

– О, привет. – Милли нагнулась и достала из-под стола закатившиеся туда яблоки. Она их уже столько раз роняла, что они стали бесформенными и мягкими, как имплантаты для груди.

– Ты жонглируешь, – заявила Эстер обличающим тоном.

– Не получается, да?

– В общем, не очень. Значит, жонглировать учимся?

– Всю вторую половину дня только этим и занимаюсь… раз, два, три… черт. Джуди показала, как это делается. Говорит, проще простого, – пожаловалась Милли. – Как бы не так, черт возьми, это просто невозможно.

– Тогда брось.

– Два, три, четыре… черт. Мне уже не остановиться. – Милли упрямо поднимала падающие яблоки. – Я не желаю сдаваться.

– Ты даже не подняла почту с коврика, – пожаловалась Эстер, помахивая пачкой писем, как картами при игре в покер. – Я наступила на них, когда открыла дверь. Фу! – Ее губы скривились от отвращения, пока она перебирала неинтересную стопку. – Теперь понимаю, почему ты их не подняла. Новые тарифы на воду, телефон, страшное банковское извещение, счет за газ… кошмар.

– И письмо от Нэта. – Милли узнала почерк на последнем конверте.

– Если бы оно было набито деньгами, я бы обрадовалась, – сухо заметила Эстер. – Ты звонила Лукасу?

Она была явно безнадежна.

– Нет, – ответила Милли. – Но я подумала, что, пожалуй, мне стоит написать Нэту, рассказать ему… обо всем. – Она зловеще подняла брови.

– Если честно, к твоему сведению, я совсем не боюсь. – Эстер усмехнулась. – Ты же знаешь, что никогда этого не сделаешь.

– Нет сделаю, – возразила Милли. – Нэт ведь и мой друг тоже.

– А это не имеет значения. – Эстер была непоколебима. – Потому что я твоя лучшая подруга.

– Я могу тебя разжаловать.

– Ты никогда этого не сделаешь. Ты меня слишком любишь. Так позвонишь Лукасу завтра?

– Возможно.

– Пожалуйста…

– Я подумаю. – Милли вздохнула. – А пока я думаю, можешь приготовить мне тост с сыром и мармеладом и замечательную большую кружку чая.

Озарение пришло через несколько часов, совсем неожиданно. Эстер опять не было дома, она качалась на тренажерах в спортзале, наверняка каждые пару минут осторожно промокая лицо полотенцем, чтобы не потекла косметика. Милли поблаженствовала в ванне, посмотрела последнюю серию «Жителей Ист-Энда» и отправилась в халате на кухню в поисках печенья. Эстер дома не было, а это значило, что чай придется заваривать самой.

Небрежно крутя пояс своего халата, Милли съела пару печеньиц и стала ждать, когда закипит чайник. На столе валялись счета, с которыми нужно было разобраться.

Обычно их методично отправляли в мусорное ведро, если только на них не было угрожающей красной надписи: «ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ».

Над носиком чайника заклубился пар. Затаив дыхание, Милли старалась угадать момент, когда чайник автоматически отключится.

(Она понимала, что это дурацкое занятие, но игра была вполне безобидной, и она ей нравилась.)

– Три, два, один… сейчас.

Клик! – чайник отключился.

Динь! – это совсем неожиданно явилась идея – как будто упала монетка.

– О! – громко воскликнула Милли, и сердце ее забилось сильнее, чем у Эстер на тренажерах.

Она порылась в кучке счетов и почти сразу нашла то, что искала.

Я просто дура, подумала Милли. Как, скажите на милость, я не вспомнила об этом раньше?

Там, в детальном телефонном счете, был указан номер мобильного телефона, по которому она позвонила тогда, третьего мая, в половине первого ночи.

Просто.

Четыре минуты и тринадцать секунд, отметила про себя Милли. Вот сколько времени она и Хью Эмерсон говорили друг с другом. Забавно, сколько всего можно разрушить и сколько причинить вреда за четыре минуты и тринадцать секунд. Не говоря уже о боли, стыде, чувстве вины и горьком сожалении.

ГЛАВА 9

Милли нужно было время, чтобы подумать, поэтому она съела пригоршню печенья «Гарибальди» и приготовила долгожданную чашку чая.

Ладно. Хорошо. Было ясно, что следует позвонить этому человеку и извиниться должным образом, потому что ужасное чувство вины само никуда не денется.

Еще одно – ей совсем не хотелось снова услышать этот высокомерный, ледяной тон сразу после того, как она сообщит, кто она такая.

Я хочу, чтобы он разговаривал со мной тем милым и теплым голосом, грустно подумала Милли. Странно, но она просто жаждала, чтобы он снова общался с ней легко и дружелюбно.

Ладно, успокойся, прошлый раз его тон был дружеским только первые двадцать пять секунд, но… да, те двадцать пять секунд произвели неизгладимое впечатление.

В следующее мгновение пальцы ее ног сжались от возбуждения, потому что ей пришла в голову блестящая идея.

Гораздо больше шансов, что Хью Эмерсон будет любезен, если он не будет знать, что опять разговаривает с ней.

Еще пятнадцать минут Милли прорабатывала все варианты, совершенствовала план и делала несколько попыток, прежде чем решилась набрать номер. Гудки.

Конечно, может, его там нет. Может, он вышел…

– Алло?

Ой, это он! Прижимая трубку к уху и вцепившись в телефонный аппарат со всей силой, на которую была способна, Милли набрала побольше воздуха и пустилась без умолку болтать в подготовленной заранее манере.

– Джо? Ох, слава богу, ты на месте, я в полном отчаянии, ты должен мне помочь, пока у меня крррыша совсем не поехала. Я застррряла на этом ужасном кррроссворде, он сводит меня с ума, слушай, одиннадцать букв…

– Алло, извините. – Хью Эмерсону наконец удалось вставить несколько слов. – Боюсь, я не тот, кто вам нужен.

Милли изобразила восторг.

– Ох, Джо, не прррикидывайся, ты меня не проведешь! – Ой, акцент начал исчезать, нужно его сохранить. Думай о шотландцах, о Шоне Коннери… о ком еще?.. – Слушай меня, вот перррвая подсказка… ты готов, Джо?

– Я готов, но я по-прежнему не Джо.

Милли слышала по голосу, что его это веселит, она представляла, как он качает головой, смеясь над ее ошибкой. Приятные мурашки, появившиеся в пальцах ее ног, переместились в коленки.

– Ох, нет! Это пррравда не ты, Джо? – И она продолжила с негодованием: – В таком случае кто вы и почему вы отвечаете по телефону Джо?

Хью засмеялся, потом сказал ласково:

– Думаю, вы неправильно набрали номер.

– Нет! Пррравда? Ох, пррростите! – Милли тоже смеялась, что, по ее мнению, было вполне в шотландской манере. Думай о «Местном герое», о Меле Гибсоне в «Отважном сердце», о «Таггарте».

– Ничего страшного, – спокойно ответил Хью Эмерсон.

– Ох, должно быть, вы рррешили, что я полная кррретинка, которая пррристает к вам. Пожалуй, лучше оставлю вас в покое… – Голос Милли задрожал, выражая сожаление.

– Знаете, можете задать мне вопрос, раз уж мы разговариваем, – предложил Хью Эмерсон. – Вы сказали, одиннадцать букв? Какая подсказка?

Да! Милли рухнула на диван в полном экстазе, а ее ноги задрались вверх, как у упавшего жука. Идея с кроссвордами была блестящей, ведь никто не упустит возможности покрасоваться.

– Ладно, это название фильма с Хэмфри Богартом, какой-то «сокол». – Ой, беда с акцентом, от возбуждения она забыла о том, что она шотландка. Чтобы наверстать упущенное, Милли поспешно добавила, – Ох, это трррудно, очень трррудно, не пррредставляю, что это.

– Мальтийский, – сказал Хью Эмерсон. Черт, это слишком просто. Конечно, мужчины обычно знают фильмы с Богартом.

– Фантастика! – воскликнула Милли. – Теперь восемнадцать по горизонтали, два слова, пять и восемь букв… ох, я не могу занимать столько вррремени, должно быть, вы заняты, я создаю много пррроблем.

– Ничего. Давайте.

Милли напряглась; теперь его тон был немного снисходительным, как будто она была глупышкой, от которой нельзя ожидать ответа на простой вопрос.

– Он написал сценарий фильма «Семь самураев» в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году… о, подождите, это… как же его имя, Акира и еще что-то… Да! Акира Куросава!

– Верно. Молодец.

К полному удовольствию Милли, его голос был удивленным. Ей удалось произвести впечатление. Ха, она оказалась не такой уж тупой!

Кроме того, она подняла планку.

На одно деление.

Он – мужчина; она знала, что он не устоит. Хью Эмерсон спросил самым обычным тоном:

– Есть еще?

О, его голос звучал так мило, так приятно, так… очаровательно.

– Вы уверены, что хотите? – игриво спросила Милли.

– Давайте.

– Ладно. Актер, который играл Тонто в «Одиноком рейнджере»… Ох, вообще-то думаю, я это знаю…

– Джей Силверхилз, – быстро произнес Хью. С оттенком торжества.

– Да! – закричала Милли. – Подходит. Отлично. Боже, должно быть, вы старый, раз помните «Одинокого рейнджера».

Он засмеялся:

– Большое спасибо. Вы разве не слышали о повторных показах?

– Слабое оправдание.

– Вообще-то мне двадцать восемь.

Знаю, подумала Милли, при этом по всему ее телу бегали мурашки. Я точно знаю, сколько тебе лет. Я даже знаю дату твоего рождения.

– Ладно, если уж зашла речь о повторных показах, мне были больше по душе «Манстеры».

– Могу поспорить, что вы мечтали о длинных черных волосах, как у Лили Манстер.

– Да! Да! – вскрикнула Милли, не в силах сдержать удивление и восторг. – Обычно я часами подражала ее скользящей походке и красила рот красным фломастером, потому что мама не разрешала мне брать ее помаду.

– Но вы не помните главную музыкальную тему.

– Ха, уж я-то помню, – радостно сообщила Милли. – Обожаю эту мелодию, она навечно в моем сердце!

– Кстати, вас как, не тошнит? – спросил Хью, прежде чем она набрала побольше воздуха и с энтузиазмом приступила к исполнению главной темы фильма.

– Тошнит? Позвольте вам сказать, что нет ничего предосудительного в том, чтобы быть поклонником «Манстеров»! Вот увлекаться «Звездным путем» действительно немного странно…

– Я имел в виду утреннюю тошноту.

Милли нахмурилась. Это что, шутка из «Манстеров»? Пару секунд она не находила что ответить.

– Разве вас не мучает тошнота? – спрашивал Хью Эмерсон. – Я полагал, что всех беременных утром тошнит. – Он сделал паузу, дожидаясь, пока до нее дойдет смысл.

Милли действительно почувствовала, что ее начинает тошнить и забормотала:

– Ян-не… я н-не…

Он продолжал холодным тоном:

– Ведь вы та девушка, которая звонила на прошлой неделе? Вы сообщили, что ждете от меня ребенка.

Вечно эта проблема с дырами, никогда их нет, когда хочется провалиться сквозь землю.

Черт, а ей-то было так приятно. Глубокий, глубокий, очень глубокий вдох.

– Извините, мне так жаль, что не выразить словами. Именно поэтому я вам и позвонила, честное слово, я хотела сказать, что все еще ужасно переживаю. – Слова у Милли вылетали с огромной скоростью. – Я хотела написать, но не запомнила ваш адрес, а сегодня утром пришел телефонный счет, а там ваш номер, и я почувствовала, что мне дали второй шанс… но я не смогла сразу сказать, кто я, боялась, вы накричите на меня и бросите трубку, а мне ужасно хотелось, чтобы ваш голос звучал нормально, а не был похож на ледяной душ. Я собиралась признаться. – Она решила сократить этот бесконечный поток извинений. – Клянусь, но потом мы стали общаться, вы были таким милым… мне было так хорошо, поэтому я все откладывала свое признание.

– Никакого кроссворда не было. – Хью Эмерсон говорил без всяких эмоций.

Милли выдавила со вздохом:

– Не было.

Многое можно было бы сказать, чтобы приукрасить правду, – боже, в прошлом у нее это неплохо получалось, – но теперь она чувствовала, что обязана быть честной.

– Акира Куросава, – недоверчиво спросил он. – Откуда вы его знаете?

– Это любимый фильм моего папы, – призналась Милли. – Я подарила ему кассету на Рождество.

– А этот ужасный шотландско-валлийско-ирландский акцент. Откуда вы его взяли?

– Простите. – Милли откинулась на диванные подушки, признавая поражение. – Акценты у меня никогда не получались.

– Пожалуй, это верно. Вы разговаривали как Шон Коннери.

Если честно, это было похоже на прослушивание для главной роли на Бродвее. Зачем он строит из себя такого строгого критика?

– Я ему и подражала, – сказала Милли.

Хью Эмерсон теперь говорил точно как утомленный ассистент режиссера, занимающийся подбором актеров:

– Позвольте открыть вам один секрет. Шотландцы не начинают почти каждое предложение с восклицания «ох».

– Верно. – Милли была уничтожена. – Извините.

– Вы все время это повторяете.

– Но это правда. Я же говорила, что позвонила, чтобы извиниться.

– Понятно, чтобы совесть была чиста, – медленно произнес Хью Эмерсон.

Очевидно, он не хотел облегчить ей задачу. Хотя Милли твердо решила, что не выкрикнет какую-нибудь дерзость и не бросит трубку, но все же она была рада, что он был в двухстах с чем-то милях, в Лондоне.

– Чтобы совесть была чиста? Да, и это тоже. – Она услышала, что ее собственный тон переменился, из униженного превратился в грубоватый. – Вы никогда не совершали случайных промахов, вы это имеете в виду? Вам не знакомо чувство стыда. Всю свою жизнь вы делали и говорили только то, что надо.

Получилось резко и даже обличающе.

– Конечно, – ответил Хью Эмерсон.

– В таком случае – поздравляю. Вас можно официально признать самым счастливым человеком.

Милли пожалела о сказанном уже через долю секунды после того, как произнесла фразу. Если бы ее язык был длинным и загибающимся, как у муравьеда, она выбросила бы его вперед, поймала бы сказанные слова и проглотила бы их.

Потому что он не был самым счастливым человеком, верно? У него умерла жена.

Ее неумелая попытка съязвить ни к чему хорошему не привела. Теперь он имел все основания прекратить разговор.

Затаив дыхание, Милли готовилась к гневной отповеди.

– Впрочем, я забыл, но раз вы упомянули… – голос Хью Эмерсона был задумчив. – Однажды я сказал девушке: «Ты ела печенье, стряхни с лица крошки». А она ответила: «Это не крошки, это бородавки».

– Нет! – радостно закричала Милли. – Вы не могли! Я вам не верю.

– Это правда, – признался он.

– Наверное, вы извинились?

– Я пытался, – ответил Хью. – Но не уверен, что она меня услышала.

– Почему же?

– Мои шесть друзей в этот момент сильно шумели, хохотали, стучали по столу и кричали: «Молодец, Хью».

Милли засмеялась, наконец осознав, что она останется в живых. Он ее освободил, и она испытывала гигантское облегчение.

– Кстати, спасибо за бумажник, – произнес Хью. – Любопытно, где вы его нашли?

– Здесь, в Ньюки. У ограды на Фернес-лейн. – Он был иногородним, поэтому она объяснила: – Это одна из дорог, которая ведет к морю.

– Я нес пиджак в руке. – Его голос был грустным. – Наверное, бумажник выпал из внутреннего кармана.

– Эх вы, мужчины, не понимаю, как вы обходитесь без сумок, правда не понимаю.

Наступила тишина, и Милли решила, что опять попала впросак. Чем дольше длилась пауза, тем ярче она себе рисовала – с нарастающим ужасом – зловещие картины.

Может, его жена погибла из-за трагической случайности, когда ремешок сумки закрутился у нее вокруг шеи?

Дата добавления: 2015-05-26