Фарид Закария 6 страница

Ответ отчасти кроется в том, каким образом Великие Моголы строили Тадж-Махал. На этом строительстве в течение двадцати лет день и ночь трудились двадцать тысяч рабочих. Чтобы поднимать материалы на высоту купола - 187 футов, они построили рампу дли­ной в десять миль. Бюджет у строительства был неограниченным, однако человеко-часы, вложенные в проект, практически ничего не стоили. Тот, кому приходится изыскивать средства, тому не по кар­ману Тадж-Махал. Флотилия Чжэн Хэ была построена при помощи

командной системы, так же как и пекинский Запретный город. Строительство его началось в 1406 году, здесь трудился миллион че­ловек - и еще миллион стражников надзирал за строителями. Если вся энергия и ресурсы общества направлены на несколько проек­тов, то эти проекты становятся успешными - но это единичные ус­пехи. Так, Советский Союз в 1970-х гордился своей космической программой, хотя технологически это была одна из самых отсталых индустриальных стран.

Вовлечение все большего количества людских ресурсов в реше­ние проблемы не открывает путь инновациям. Историк Филип Ху-ань провел удивительное сравнение между крестьянами дельты Янц­зы и английскими фермерами - соответственно самыми богатыми регионами Китая и Европы в 1800 году⁶. Он указывает, что по неко­торым показателям оба региона находились на одном экономиче­ском уровне. Однако Британия серьезно опережала Китай по основ­ному показателю роста - производительности труда. Китайцы могли сделать так, чтобы их земля была высокопроизводительной, но дос­тигалось это за счет того, что один акр обрабатывали все больше и больше людей - Хуань называет это «эффективность без развития». Англичане же искали способы сделать более производительным сам труд, чтобы каждый фермер мог собирать больший урожай. Они изобрели облегчающие труд устройства, использовали труд живот­ных и придумывали механизмы. Когда, например, изобрели много­шпиндельное колесо, для управления которым требовался один обу­ченный человек, это изобретение быстро распространилось по всей Европе. В Китае же сохранялось более отсталое, но дешевое одношпиндельное колесо, поскольку им могли управлять многие не имеющие навыков люди. (Если труд почти ничего не стоит, зачем тратить деньги на сберегающие его механизмы?) В результате не­большое количество британцев могло обрабатывать большие пло­щади сельскохозяйственных угодий. К XVIII веку размер средней фермы на юге Англии составлял 150 акров, а в дельте Янцзы он был равен 1 акру.

Различия в восточном и западном подходах прослеживаются и в морских экспедициях. Европейские были менее грандиозными, но

более эффективными. Часто они организовывались частными или частно-государственными предприятиями и использовали новые методы оплаты за путешествие. Так, голландцы стали пионерами но­вовведений в области финансов и налогообложения: уже к 1580 году их торговцы сельдью вовсю использовали фьючерсные контракты. И эти механизмы были весьма действенными, поскольку именно за их счет финансировалось растущее число морских экспедиций. Предполагалось, что каждая из них принесет прибыль, новые от­крытия и новые продукты. Проекты развивались методом проб и ошибок, каждая новая экспедиция основывалась на опыте предыду­щих. Спустя некоторое время цепная реакция вызвала развитие предпринимательства, исследований и науки.

В Китае же, напротив, морские походы зависели от интересов и мощи одного правителя. Когда его не стало, они прекратились. Од­нажды новый император приказал уничтожить чертежи кораблей, и искусство кораблестроения было утрачено. В XIII веке китайцы ус­пешно использовали пушки, спустя триста лет они не могли даже за­рядить их без помощи европейцев. Гарвардский историк-экономист Дэвид Лэндис пришел к выводу, что Китаю не удалось «создать про­должительный, самоподдерживающийся процесс научного и техно­логического прогресса»⁷. Достижения Китая оказались эпизодиче­скими и эфемерными. И в этом суть азиатской трагедии: даже если и имелось знание, оно не осваивалось и не развивалось.

КУЛЬТУРА - ЭТО СУДЬБА?

Почему, когда Запад двигался вперед, незападные страны стояли на месте? Этот вопрос веками являлся предметом дискуссий, однако точного ответа на него так пока и нет. Право на частную собствен­ность, надежные институты власти и сильное гражданское общест­во (то есть такое, которое государство не подавляет) - все это, со­вершенно очевидно, было основой для экономического роста Евро­пы и позднее Соединенных Штатов. В отличие от этого в России Царь владел всей страной. В Китае двор династии Мин управлялся

мандаринами, которые презирали коммерцию. Почти повсюду в не­западном мире гражданское общество было слабым и зависимым от правительства. Местные индийские бизнесмены всегда были залож­никами дворцовых капризов. В Китае богатые купцы в надежде стать дворцовыми фаворитами могли забросить свое дело и начать изучать Конфуция.

Великие Моголы и правители Османской империи были воина­ми и аристократами, они считали торговлю делом бесславным и не­значительным (и это при богатейших купеческих традициях Ближ­него Востока). В Индии такая предубежденность усугублялась еще и тем, что в индуистской кастовой иерархии торговцы занимали низ­кое положение. Историки обращают особое внимание на то, каким образом индуистские верования и практики препятствовали разви­тию. Пол Кеннеди отмечает: «Сама жесткость индуистских религи­озных табу препятствовала модернизации: грызунов и насекомых нельзя убивать, а значит, пропадало огромное количество пищевых припасов; результатом традиционного отношения к уборке мусора и экскрементов была постоянная антисанитария, и все это приводило к эпидемиям бубонной чумы; кастовая система душила инициативу, насаждала ритуалы и ограничивала рынок, а влияние, которое име­ли священники-брамины на местных правителей, означало, что об­скурантизм всегда одерживал победу»⁸. Дж.М. Роберте, рассматри­вая индуистские взгляды в более широком плане, отмечает, что «представление о бесконечных циклах творения и включенности в божественный промысел вело к пассивности и скептицизму в отно­шении ценности практических действий»⁹.

Но если культура - это все, что тогда можно сказать о нынешних Китае и Индии? Сегодня объяснения их феноменального экономи­ческого роста часто заменяются хвалебными песнопениями в адрес их выдающихся культур. Когда-то конфуцианство тормозило эконо­мический рост, сейчас оно считается благом. Индуистское мышле­ние, когда-то бывшее препятствием, ныне видится воплощением не­коей практической мудрости, облагораживающей предпринима­тельский капитализм. Успехи китайской и индуистской диаспор, ка­залось бы, дают этим теориям наглядное подтверждение.

Покойный Дэниел Патрик Мойнихан, знаменитый американ­ский ученый-сенатор, однажды сказал: «Главная консервативная ис­тина гласит, что культура, а не политика определяет успех общества. Главная либеральная истина гласит, что политика может изменить культуру и спасти ее от самой себя». Со справедливостью этого вы­сказывания трудно спорить. Культура важна, невероятно важна. Но она способна меняться. Культуры сложны. В каждый данный момент некоторые атрибуты являются основополагающими и кажутся неру­шимыми. Но затем политика и экономика меняются, и эти атрибуты тускнеют, уступая место другим. Когда-то арабский мир был центром науки и торговли. В последние десятилетия его основными предме­тами экспорта стали нефть и исламский фундаментализм. Для объ­яснения обоих периодов - и успеха и упадка - годятся любые куль­турные аргументы.

Почему азиатская коммерциализация - столь ныне заметная -была похоронена на века? В значительной мере это объясняется структурой их государств. В большинстве стран Азии существовали мощные централизованные государства-хищники, которые взимали со своих субъектов налоги, но практически ничего не давали взамен. С XV и до конца XIX века азиатские правители в большинстве своем соответствовали стереотипу восточного тирана. После того как в XV веке Великие Моголы вторглись в Индию с севера, их алчный об­раз правления заключался в выжимании налогов и податей и строи­тельстве дворцов и крепостей - создание инфраструктуры, комму­никаций, торговля и географические открытия были отброшены в сторону. (Исключением являлось правление Акбара с 1556 по 1605 год.) Однако индуистские принцы в Южной Индии были немногим лучше. Предприниматели должны были постоянно под­держивать высокую ставку прибыли, так как они все время пребыва­ли в ожидании очередного введения налога местными правителями. Никто из них не стремился накапливать богатство, поскольку все на­копленное скорее всего отобрали бы.

На Ближнем Востоке централизация наступила гораздо позже. Когда регионом в относительно мягкой и децентрализованной ма­нере правила Османская империя, торговля, коммерция и иннова-

ции здесь процветали. Товары, идеи и люди перемещались свобод­но. Но в XX столетии попытка создать современные и мощные на­циональные государства привела к диктатурам, а это, в свою оче­редь, - к экономической и политической стагнации. Гражданские структуры были изолированы. Создав сильные государства и слабые общества, арабский мир отстал от всего остального почти по всем направлениям.

Почему создание такого типа централизованного государства ограничивалось и сдерживалось в Европе, а в незападном мире про­цветало? Отчасти благодаря христианской церкви, которая была са­мым главным институтом и могла бороться с королями за власть. От­части из-за европейской земельной элиты, которая могла выступать ограничителем королевского абсолютизма. («Великая хартия воль­ностей», первый великий «билль о правах» западного мира, была по существу хартией баронских привилегий, которую навязала королю его знать.) Отчасти - хотя кто-то скажет прежде всего - в силу гео­графических особенностей.

Европа поделена широкими реками, высокими горами и обшир­ными долинами. Такая топография создавала естественные грани­цы, внутри которых возникали политические объединения разных размеров - города-государства, княжества, республики, нации и им­перии. В 1500 году в Европе насчитывалось более пятисот госу­дарств, городов-государств и княжеств. Такое разнообразие означа­ло постоянное состязание идей, людей, искусств, денег и оружия. Люди, которых угнетали в одном месте, могли сбежать в другое и там добиться успеха. Успешные государства копировали. Те же, кото­рые не добивались успеха, - умирали. С течением времени подобная конкуренция помогла Европе стать высококвалифицированной как в накоплении богатства, так и в военном деле.

Азия же, напротив, состоит из огромных плоскостей - степей в России, равнин в Китае. Армии способны продвигаться здесь быст­ро и практически без сопротивления. (Китайцам пришлось постро­ить Великую стену именно потому, что никакого естественного за­щитного барьера на их территории не существовало.) Такая геогра­фия помогала поддерживать огромные централизованные земель-

ные империи, которые были способны веками сохранять свою власть. Вспомните, например, эпизод, с которого мы начали эту гла­ву - решение династии Мин положить конец морским плаваниям Чжэн Хэ. Самым примечательным в этом запрете, наверное, было то, что он сработал. В Европе навязать такую политику было бы не­возможно. Ни одному королю не хватило бы власти ввести подоб­ный декрет, а даже если бы и хватило, люд!1. обладающие соответст­вующими знаниями и умениями, просто-напросто перебрались бы в соседнее государство, город-государство или княжество. В Китае им­ператор действительно мог повернуть время вспять.

Европейские водные пути также были подарком небес. Медлен­ные реки впадали в защищенные глубокие бухты. Рейн - широкая спокойная река, которую можно использовать как транспортную ар­терию для перевозки товаров и людей. Средиземное море спокой­но, словно озеро, в нем много больших портов. А теперь сравните с Африкой: несмотря на то, что это второй по размерам континент, береговая линия здесь самая короткая и по большей части настоль­ко изрезанная, что не годится для строительства больших портов. Большинство крупных рек - быстрые, бурные, непригодные для на­вигации. Добавьте к этому невыносимую кару, при которой невоз­можно сохранить пищевые припасы, но великолепно расцветают болезни, и вы получите убедительное географическое объяснение африканской экономической отсталости конечно, это не единст­венный фактор, но немаловажный.

Столь обстоятельные объяснения могут утвердить нас во мне­нии, что все должно обстоять именно так и другие варианты невоз­можны, однако на самом деле подобные структурные факторы сви­детельствуют о том, к чему предрасположено общество и какими преимуществами оно обладает. Однако порой преимущества могут не иметь значения. Так, несмотря на свое географическое многооб­разие, Европа однажды была покорена одной империей, Римом, ко­торый пытался - со временем все менее успешно - сохранить цент­рализованное управление. Ближний Восток когда-то процветал, на­ходясь в составе огромной империи. И Китай, и Индия, несмотря на свою географию, также знали длительные периоды процветания.

Европейские преимущества, столь очевидные в ретроспективе, на заре были незначительными и касались преимущественно вооруже­ний и военной техники. Со временем, однако, эти преимущества множились и усиливали друг друга, и Запад все больше и больше вы­рывался вперед.

ВЫГОДЫ ПОБЕДЫ

Контакты с остальным миром стали стимулом для Европы. Откры­тия новых морских путей, богатых цивилизаций, удивительных на­родов расшевелили энергию и воображение Запада. Куда бы ни при­бывали европейцы, они обнаруживали товары, рынки и благопри­ятные возможности. К XVII веку западные страны стали наращивать влияние на регионы и культуры, с которыми они вступили в отноше­ния. Ни один уголок мира не сохранил своей невинности - от зе­мель, лежащих за Атлантическим океаном, до дальних рубежей Аф­рики и Азии. К концу XVIII столетия европейцы оставили свой след даже в Австралии и на островах Океании. Дальний Восток - Китай и Япония - поначалу были изолированы от этого влияния, но к сере­дине XIX века и они пали жертвами экспансии Запада. Подъем Запа­да стал началом создания глобальной цивилизации - той, которой задали границы, которую создали и в которой доминировали стра­ны Западной Европы.

Первоначально интерес европейцев ограничивался поисками товаров, которые можно было привезти домой. Иногда этот поиск приобретал формы грабежа, иногда - торговли. Они везли меха из обеих Америк, специи из Азии, золото и алмазы из Бразилии. Одна­ко вскоре присутствие европейцев стало постоянным. Их интересы менялись в зависимости от климата. Регионы с умеренным клима­том - сначала Северную и Южную Америку - европейцы заселяли, создавая в этих отдаленных местах общества по западному образцу -в дальнейшем они назвали это Новым Светом. В тех краях, которые они считали непригодными для проживания, как, например, в тро­пическом климате Юго-Восточной Азии и Африки, они создавали

аграрную систему для производства тех видов продукции, которые пользовались спросом на национальном рынке. Голландцы устраива­ли огромные фермерские хозяйства в Малайе, португальцы то же са­мое делали в Бразилии. Вскоре к ним добавились французские и ан­глийские плантации на Карибах, где трудились африканские рабы.

В первые сто лет соприкосновения европейцев с остальным ми­ром стало очевидно, что эти контакты необратимо меняли или уничтожали существовавшее политическое, социальное и экономи­ческое устройство незападных обществ. Старый порядок рушился сам или его разрушали, часто происходило и то и другое одновре­менно. При этом размер страны не имел значения: была ли то кро­шечная Бирма, где традиционное устройство рассыпалось под бри­танским руководством, или огромные африканские территории, где европейцы проводили новые границы, создавали новые админист­ративные единицы и по собственному выбору наделяли властью те племена, которые им больше нравились. Конечно, во многих случа­ях подобное внешнее влияние делало незападные общества более современными, даже несмотря на то, что порой эти изменения наса­ждались с чрезмерной жестокостью. В отдельных случаях европей­ское влияние было регрессивным, оно разрушало старый образ жиз­ни, но мало*что создавало взамен. Так или иначе, но открытие Запа­дом Америки, Азии и Африки изменило их навсегда и необратимо.

Направление европейской экспансии определялось сложив­шимся в мире балансом сил. На протяжении нескольких веков, не­смотря на то, что Европа владела морями и океанами, европейские страны не имели военного преимущества над турками и арабами. Именно поэтому вплоть до начала XIX века они вели торговлю с Ближним Востоком и Северной Африкой, не пытаясь доминиро­вать в этих регионах. Вглубь азиатского континента европейцы поч­ти не проникали - легких путей для этого они не видели, и потому они предпочли создавать там торговые аванпосты и конторы и до­вольствовались малым - тем, на что китайцы просто не обращали внимания. В Африке южнее Сахары и в обеих Америках европейцы были очевидно сильнее местных обществ - и они прекрасно это по­нимали. Португальская экспансия в Африку стартовала в начале

XVI века, начавшись с Конго и продвигаясь дальше по Замбези. Од­нако климат здесь оказался для поселенцев негостеприимным, и они обратились к Западному полушарию.

Открытие Америки было ошибкой - Колумб искал путь в Ин­дию, но наткнулся на гигантское препятствие, однако этот несчаст­ный случай стал большой удачей. Обе Америки на четыре сотни лет стали для Европы огромным выпускным клапаном. Европейцы от­правлялись в Новый Свет по самым разным причинам - из-за пере­населенности, бедности, религиозных преследований или же про­сто в поисках приключений. Здесь они находили цивилизации, до­вольно развитые в некоторых областях, но совершенно примитив­ные в военном плане. Мелкие банды европейских авантюристов -банды Кортеса, Писарро - были способны нанести поражение круп­ным армиям местных народов. Все это, вкупе с завезенными из Ев­ропы болезнями, против которых у местных не было иммунитета, привело к полному разрушению местных племен и культур.

Колонизацию часто вели не страны, а корпорации. Голландская и британская Ост-Индские компании были лицензированными мо­нополиями, созданными ради того, чтобы покончить с конкуренци­ей в обеих странах. Их французский эквивалент, Индийская компа­ния, была государственной корпорацией с независимым управлени­ем. На заре заморские территории не интересовали эти коммерче­ские предприятия - их заботило исключительно извлечение прибы­ли, но после того как в эти территории были вложены определен­ные средства, им потребовались большая стабильность и контроль. Между тем европейские державы не желали иметь конкурентов. Так начался захват земель и создание формальных империй, из которых самой крупной стала Британская.

С появлением формальных империй появились и огромные ам­биции. Жители Запада стали смотреть за горизонт непосредствен­ных прибылей - теперь их интересовали власть, влияние и культура. Они стали - зависит от точки зрения, которой вы придерживаетесь -жертвами идеологии или идеалистами. Колониям навязывались ев­ропейские институты, практики и идеи, при этом всегда сохраня­лись расовые привилегии: например, в Индии была внедрена бри-

танская судебная система, однако индийские судьи не имели права допрашивать белых. Со временем европейское влияние на колонии стало огромным. И оно распространялось и за пределы колоний. Найэл Фергюсон утверждал, что Британская империя ответственна за повсеместное распространение английского языка, банковской системы, гражданского права, протестантизма, командного спорта, государства с ограниченной ответственностью, представительного правления и идеи свободы¹¹. Подобные утверждения оставляют в стороне лицемерие и жестокость имперской власти - экономиче­ский грабеж, массовые казни, тюрьмы и пытки. Конечно, некото­рые европейские нации - голландцы и французы, например, - мог­ли бы поспорить, что упомянутые Фергюсоном идеи имеют исклю­чительно английское происхождение, но в любом случае несомнен­но одно - в результате имперской колонизации европейские идеи и практики распространились по всему земному шару.

Даже на Дальнем Востоке, где западные страны никогда ничего формально не аннексировали, европейские влияние было весьма ощутимым. Когда слабый и утративший влияние двор императоров Цин в начале XIX века попробовал запретить торговлю опиумом, Британия - чье казначейство успело пристраститься к доходам от опиумной торговли - в качестве аргумента применила атаку с моря. Англо-китайские войны, часто называемые «опиумными войнами», продемонстрировали, какая пропасть разделяет две страны, на­сколько неравны их силы. После окончания войны в 1842 году Пе­кин, помимо возобновления торговли опиумом, был вынужден пой­ти на ряд уступок: он передал британцам Гонконг, открыл для бри­танских граждан пять портов, гарантировал всем британцам имму­нитет от китайских законов, а также выплатил огромную компенса­цию. В 1853 году западные корабли - на этот раз американские - во­шли в японские воды и положили конец японской политике изоля­ции от остального мира. Как следствие Япония подписала серию торговых соглашений, которые предоставляли западным странам и их гражданам особые привилегии. Европейская империя продолжа­ла расширяться за счет территорий больной Османской империи, а также Африки. Кульминация этого процесса пришлась на начало

XX века: к тому времени пятерка европейских столиц управляла 85 процентами мировых территорий.

ВЕСТЕРНИЗАЦИЯ

В 1823 году Ост-Индская компания решила основать в Калькутте школу для местных жителей. Казалось, что это мудрое и достаточно просто реализуемое решение. Однако оно послужило причиной для разгневанного письма, которое написал тогдашнему премьер-мини­стру Великобритании Уильяму Питту один из уважаемых жителей Калькутты раджа Рам Мохан Рой. Письмо заслуживает того, чтобы процитировать его полностью:

«Когда нам предложили этот очаг знания,...мы преисполнились ве­ликой радостью, предполагая, что талантливые и образованные ев­ропейские джентльмены станут учить местных жителей математике, натурфилософии, химии, анатомии и другим полезным наукам, в ко­их европейские нации достигли совершенства, возвысившего их над обитателями иных частей света.

Но теперь мы обнаружили, что правительство создало санскритскую школу, где индуистские пандиты должны передавать те знания, с кото­рыми Индия уже знакома. Эта семинария... может лишь утомлять мо­лодые умы грамматическими тонкостями и метафизическими разли­чиями, которые имеют ценность малую или же вообще не имеют ни­какой ценности для обладателей такого знания или для общества... Язык санскрит, столь трудный, что для овладения им требуется поч­ти вся жизнь, веками известен как досадное препятствие для распро­странения знания... Нельзя добиться прогресса и рассуждая на следу­ющие темы: о чем предлагает размышлять Веданта? Каким образом душа поглощается божественным? Какое отношение имеет она к бо­жественной сущности?.. С должным уважением к высокому положе­нию Вашей светлости я все же осмеливаюсь утверждать, что ежели принятый план будет выполняться, он полностью разрушит цель, ра­ди которой был задуман»¹².

Когда вы услышите, что вестернизация - введение западных обычаев, норм и т. п. - была исключительно насильственной, вспом­ните это письмо, а также сотни подобных писем, памятных записок и указов. Да, за распространением западных идей стояло принужде­ние, но нельзя сбрасывать со счетов и то, что многие жители неза­падных стран стремились усвоить западные обычаи. Причина была проста: они хотели преуспеть, а люди всегда стремятся подражать тем, кто уже добился успеха.

Совершенство Запада в вопросах накопления богатства и веде­ния войны к XVII веку стало для соседей совершенно очевидным. Один из таких соседей, русский царь Петр Великий, месяцами путе­шествовал по Европе, восхищаясь ее промышленностью и армией. Полный решимости усвоить полученный урок, он по возвращении домой провел серию радикальных реформ: реорганизовал армию на европейский манер, модернизировал бюрократию, перевел столицу из азиатской Москвы в новый, выстроенный в европейском стиле го­род на западном рубеже Российской империи, который назвал Санкт-Петербургом. Он реформировал налоговый кодекс и даже за­махнулся на устройство Православной церкви, пытаясь и ее сделать более западной. Мужчинам он приказал сбрить бороды и носить оде­жду в европейском стиле. Тот, кто упорствовал, цепляясь за старину, должен был платить налог на бороду в размере ста рублей в год.

Петр Великий встал во главе длинного списка незападных пра­вителей, которые стремились принести в свои страны западные идеи. Некоторые из них были такими же радикалами, как и сам Петр. Самый известный из них, вероятно, Мустафа Кемаль Ата-тюрк, который возглавил в 1922 году распадающееся османское госу­дарство и объявил, что Турция, чтобы догнать Запад, должна про­ститься со своим прошлым и принять европейскую культуру. Ата-тюрк создал секуляризованную республику, латинизировал турец­кий алфавит, упразднил чадру и феску и демонтировал весь религи­озный фундамент Османского халифата. Но еще до него, в 1885 году. Фукудзава Юкити, великий японский теоретик реформ Мэйдзи, написал знаменитое эссе «Покидая Азию», в котором он говорил о том, что Япония должна повернуться спиной к Азии, особенно к Ки-

таю и Корее, и «связать свою судьбу с цивилизованными странами Запада». Об этом же говорили и многие китайские реформаторы. Сунь Ятсен откровенно признавал превосходство Европы и необхо­димость подражания ей ради того, чтобы идти вперед.

Джавахарлал Неру, первый премьер-министр независимой Ин­дии, считал, что отсталость его страны можно преодолеть, только перенимая политические и экономические системы Запада. Он по­лучил образование в школе Хэрроу и в Кембридже и приобрел взгля­ды западного либерала: однажды в частной беседе он назвал себя «последним английским правителем Индии». Современники Неру по всему миру в той нее мере склонялись к западному образу мышле­ния. Постколониальные лидеры пытались освободиться от Запада политически, но по-прежнему шли к современному государству по западному пути. Даже такой яростный антизападник, как президент Египта Гамаль Абдель Насер, и тот носил скроенные по западному образцу костюмы и жадно изучал европейскую историю. Источни­ком его политических идей, несомненно, были британские, фран­цузские и американские ученые и писатели. А одним из самых люби­мых фильмов был «Эта прекрасная жизнь» Фрэнка Капры.

Вспоминая яростную антизападную риторику и марксистскую ориентацию этих лидеров, мы считаем, что они отворачивались от Запада. На самом же деле они просто позаимствовали западные ра­дикальные традиции. Маркс, Энгельс, Роза Люксембург и Ленин -все они были западными интеллектуалами. Даже сегодня азиатские и африканские критики Запада часто используют аргументы, разра­ботанные в Лондоне, Париже или Нью-Йорке. Гневная филиппика Усамы бен Ладена в распространенной в сентябре 2007 года видео­записи - в ней он ссылался на Ноама Хомского, говорил о неравен­стве, ипотечном кризисе, глобальном потеплении - как будто вышла из-под пера профессора-левака из университета Беркли. В «Юно­сти» Джозефа Конрада рассказчик так вспоминает свою первую встречу с Востоком: «А потом, не успел я раскрыть рот, как Восток заговорил со мной, но заговорил голосом Запада. Поток слов вор­вался в загадочное роковое молчание - чужеземных злых слов, пере­мешанных с отдельными словами и даже целыми фразами на добром

английском языке, менее странными, но еще более удивительными. Человек неистово ругался, залп проклятий нарушил торжествен­ный покой бухты. Он начал с того, что обозвал меня свиньей, затем в бурном темпе перешел к недостойным упоминания эпитетам — по-английски»*.

Восхищавшиеся Западом незападные лидеры больше всего бы­ли впечатлены его достижениями в создании материальных ценно­стей и военными победами. После поражения, которое Османская империя потерпела в 1683 году в Вене, турки пришли к выводу, что у победителей, европейцев, есть чему поучиться. Они начали заку­пать в Европе оружие, но затем поняли, что им следует импортиро­вать нечто большее, чем механизмы, а именно - организационные умения, тактику, образ мышления и поведения. К XIX столетию пра­вители Ближнего Востока уже организовывали свои войска на за­падный манер - у них появились те же взводы и батальоны, те же звания полковников и генералов¹³. Все войска мира стали формиро­ваться по единой западной модели. И сегодня, будь то в Китае, Ин­донезии или Нигерии, вооруженные силы стандартизированы в ос­новном по западному образцу XIX века.

Люди вроде Роя, Фукудзавы и Неру не говорили о присущем За­паду культурном превосходстве. Они - не «дяди Томы». В приведен­ном здесь письме Рой неоднократно сравнивал индийскую науку сво­его времени с европейской наукой до Фрэнсиса Бэкона. История, а не генетика - вот что имело значение. Сунь Ятсен прекрасно знал и о славном прошлом Китая, и о богатстве его научных традиций, Фукудзава изучал японскую историю. Неру, находясь в британской тюрьме, написал страстную националистическую историю Индии. Все они верили в богатство собственных культур. Но они понимали, что в данный исторический момент, ради экономического, полити­ческого и военного успеха им приходится учиться у Запада.

Цит. по изданию: Джозеф Конрад. Избранное. Т. 1. М.: Государственное из­дательство художественной литературы, 1959. Перевод А.В. Кривцова. - Прим. пер.

93

МОДЕРНИЗАЦИЯ

Проблема, над которой бились незападные реформаторы в XX веке, стала центральным вопросом следующего века: можно ли быть со­временным человеком, не будучи при этом человеком западным? На­сколько различны эти два состояния? Будет ли международная жизнь существенно отличаться от привычной, если в ней будут главенство­вать незападные державы? Будут ли у этих держав иные ценности? Или в процессе накопления богатства мы все стали одинаковыми?

Дата добавления: 2015-05-26