Весна 1533 2 страница

– Хотел бы я быть пчелкой среди лепестков, – продолжает сэр Томас словесный поединок.

– И обнаружили бы, что лепестки плотно сжаты.

Джейн Паркер вертит головой от одного к другому, будто за игрой в теннис наблюдает.

Галантная игра вдруг представляется мне просто потерей времени, которое можно провести с Уильямом, еще одним маскарадом бесконечного придворного притворства, а я так изголодалась по настоящей любви.

– Когда мы выезжаем? – Я вмешиваюсь в любовную беседу. – Когда отправляемся в путешествие?

– На следующей неделе, – равнодушно отвечает Анна, обрезая нитку. – Думаю, едем в Гринвич. А почему ты спрашиваешь?

– Устала от Лондона.

– Вот неугомонная! – жалуется неизвестно кому Анна. – Только что вернулась из Гевера и снова хочешь куда‑то ехать. Муж нужен, чтоб тебя укоротить, засиделась ты во вдовушках.

Подсаживаюсь на скамью под окном к сэру Томасу.

– Ничего подобного, смотри, я сижу тихо, как спящий котенок.

– Еще подумают, питаешь отвращение к мужчинам.

Придворные дамы в один голос смеются в ответ на это злобное замечание.

– Просто не хочется.

– Когда это тебе не хотелось? – возражает Анна.

Я только улыбаюсь.

– А тебе никогда не хотелось, а теперь посмотри, мы обе счастливы.

Сестрица закусывает губу, я представляю, сколько резкостей она могла бы наговорить, но не решается – добрая половина слишком вульгарна, а другую слишком легко обернуть против нее самой, ведь и она была королевской любовницей.

– Хвала Господу за это, – благочестиво говорит Анна, склоняя голову над работой.

– Аминь, – подхватываю я столь же сладко.

Дни в Вестминстере при дворе моей сестрицы тянутся бесконечно. Уильяма я вижу только мельком. Как церемониймейстер, он всегда возле короля. Король проникся к нему симпатией, советуется относительно лошадей, часто ездит верхом в его обществе. Ирония судьбы – такой не подходящий для светской жизни человек – и в таком почете. Надо сказать, король охотно слушает откровенное мнение, во всяком случае пока оно совпадает с его собственным.

Только ночами мы с Уильямом наконец остаемся наедине. Он снял мансарду в старом доме как раз напротив дворца. Лежа без сна после любви, я смотрю на балки над головой, слышу, как птицы устраиваются спать в гнездах под соломенной крышей. Вся обстановка состоит из узкой кровати, стола и пары стульев. Больше ничего нет, больше нам ничего не нужно.

Просыпаться на заре, чувствовать его близость, восхитительное тепло, опьяняющий запах кожи. Я никогда не проводила ночь с человеком, который любил бы меня всем сердцем, любил ради меня самой – какое головокружительное ощущение. Быть с тем, кого обожаешь, – и не надо ни скрывать свое обожание, ни преувеличивать, не надо ничего рассчитывать, я просто люблю его, моего единственного возлюбленного, и он любит меня так же просто, страстно, естественно. Не могу понять, как выдержала эти долгие годы, расплачиваясь фальшивой монетой тщеславия и похоти, не зная, что совсем рядом – чистое золото.

Коронация Анны омрачена неистовой ссорой с дядюшкой. Я слышу, как он орет – она так возомнила о себе, что забыла, кому обязана своим нынешним высоким положением. Анна, самовлюбленная даже в ярости, положив руку на живот, объясняет, что мнит о себе не зря и очень хорошо помнит, кому обязана своим положением.

– Анна, побойся Бога, подумай о семье! – Дядя никак не может успокоиться.

– Забудешь о вас! Слетелись, как мухи на мед. Ступить некуда, обязательно споткнешься о Говарда с просьбой об очередной милости.

– Я не прошу, – оборвал он. – Я требую.

– От меня? Вы говорите с королевой!

– Я говорю со своей племянницей, и если бы не я, ее бы давно изгнали за позорную связь с Генрихом Перси, – брызгал слюной дядюшка.

Она вскочила на ноги, готовая наброситься на него.

– Анна, уймись! – вмешалась я. – Дядя, нельзя ее расстраивать! Ребенок!

Он по‑прежнему жаждал крови, но сумел взять себя в руки.

– Конечно, ты права, – произнес с деланной вежливостью. – Сядь, Анна, и постарайся успокоиться.

Она рухнула на табурет, прошипела:

– Не смейте! Еще раз вспомните эту старую ложь, будь вы сто раз моим дядей, клянусь, отправитесь в ссылку.

– Я глава геральдической палаты, – процедил он сквозь зубы. – Я был одним из величайших людей в стране, когда ты под стол пешком ходила.

– А до битвы при Босуорте вашего отца заключили в Тауэр за измену. – В ее голосе зазвучало торжество. – Не забывайте, мы оба Говарды. Если вы против меня, то и я против вас. Одно мое слово – снова узнаете, как Тауэр выглядит изнутри.

– Скажи, попробуй, – произнес злобно дядя и вышел, даже не поклонившись.

Анна посмотрела ему вслед.

– Как же я его ненавижу, – прошептала она едва слышно. – Я его уничтожу.

– Не говори так, – поспешно возразила я. – Тебе нужна его помощь.

– Никто мне не нужен, – оборвала Анна. – Король всецело принадлежит мне. Он отдал мне свое сердце, свою любовь, я ношу его сына. Зачем мне чья‑то помощь?

До коронации они так и не помирились. Дядя Говард должен сопровождать Анну в Сити. Георг оказался прав – никто и никогда не видал коронации пышнее. Анна приказала уничтожить герб с гранатами на барке королевы, будто Екатерина была узурпатором, а не законной королевой. На его месте появились ее собственный герб и вензель – переплетенные инициалы, Анны и Генриха. Даже это оказалось поводом для насмешки – народ гоготал, притворяясь, что просто читает ГА‑ГА! Увы, это был смех над бедной Англией. Новый девиз Анны „самая счастливая“ звучал повсюду, даже Георг не выдержал, услышав эти слова впервые.

– Анна и счастливая? Она угомонится, только когда станет Царицей Небесной и затмит саму Деву Марию.

Барки плывут к Тауэру, реют флаги – золотые, белые, серебряные. Король ждет нас у большого шлюза. Барку удерживают на одном месте, пока Анна сходит на берег. Смотрю на нее почти как на чужую. Она встает со своего трона и скользящей походкой спускается по трапу. Прирожденная королева, да и только! Платье сияет золотом и серебром, на плечах – меховая пелерина. Ее никак нельзя принять за мою сестру, кажется – вообще не земная женщина. Посмотришь – величайшая королева, которая когда‑либо рождалась на свет.

Два дня мы провели в Тауэре, в первый вечер состоялся грандиозный пир, король, чтобы отпраздновать этот день, раздавал направо и налево награды. Восемнадцать человек стали кавалерами ордена Бани, еще дюжину король посвятил в рыцари, в том числе троих приближенных церемониймейстеров, среди них и моего мужа. Уильям разыскал меня, после того как король ударил его плашмя мечом по плечу и даровал поцелуй – знак вассальной верности нового рыцаря. Он повел меня танцевать, мы смешались с толпой придворных – никто не заметит, что сестра королевы танцует с церемониймейстером.

– Что скажете, миледи Стаффорд? – нежно говорит он. – Ваше честолюбие удовлетворено?

– Поднялся на первую ступеньку. Уверена, станешь знатнее Говардов.

– На самом деле я доволен. – Поглядывая на пару в центре круга, он переходит на шепот: – Я не хотел, чтобы брак принизил тебя.

– Будь ты крестьянином, все равно вышла бы за тебя!

– Любовь моя, помню, как ты расстраивалась из‑за нескольких блошиных укусов. Нет, ты не вышла бы за крестьянина.

Со смехом поворачиваюсь к нему и ловлю на себе яростный взгляд брата, стоящего в паре с Мадж Шелтон.

– Осторожно, Георг на нас смотрит.

– Лучше бы за собой смотрел!

– Что?

Наша очередь танцевать. Уильям выводит меня в круг, ведет – три шага туда, три шага сюда. Трудно избежать тесных объятий, трудно не смотреть друг на друга. Все время напоминаю себе – надо скрывать свои чувства. Уильям менее сдержан – просто пожирает меня глазами. Мы делаем круг, проходим под сводом рук. Я успокаиваюсь, только когда танец становится общим.

– Так что там с Георгом?

– Попал в плохую компанию.

Громко смеюсь:

– Он же Говард, друг короля. Кому же еще связываться с плохой компанией?

– Наверно, ничего особенного. – Уильям явно не хочет развивать тему.

Музыканты берут последний аккорд, я тащу Уильяма к стене.

– Теперь объясни толком, что ты имеешь в виду.

– Сэр Франциск Уэстон всегда рядом с ним. – Уильям вынужден говорить. – А у него плохая репутация.

Я настораживаюсь:

– Что ты слышал? Какие‑нибудь детские выходки?

– Больше, – коротко бросает Уильям.

– Что именно?

Уильям оглядывается по сторонам, явно мечтая избежать допроса.

– Говорят, они любовники.

Перевожу дыхание.

– Ты знала?

Молча киваю.

– Господи, Мария! – Уильям делает шаг прочь, возвращается. – Ты мне ничего не сказала? Твой родной брат погряз в грехе, а ты молчишь?

– Разумеется. Не хочу выставлять его на позор. Он мой брат, и, может быть, он еще изменится.

– Ты предана брату больше, чем мужу?

– Так же, – без промедления отвечаю я. – Уильям, он мой брат. Мы – тройка Болейн, мы нужны друг другу. Мы знаем десятки, сотни секретов друг друга. Наверно, я еще не до конца стала леди Стаффорд.

– Но твой брат! Содомский грех – это не шутки.

– Прежде всего он мой брат! – Беру его за руку, не обращая внимания на окружающих, тяну в сторону. – Георг содомит, Анна – шлюха, а возможно, и отравительница, да я и сама шлюха. Дядя – самый коварный друг, отец – приспособленец, мать, Бог ей судья, говорят, она спала с королем раньше нас обеих! Обо всем этом ты знал или мог догадаться. Теперь скажи, достаточно ли я хороша для тебя? Я пришла к тебе, когда ты был никем. Если ты хочешь преуспеть при этом дворе, знай – ты выпачкаешь руки или в крови, или в грязи. Я выучила это еще молоденькой девушкой, и годы обучения были нелегкими. Можешь начать учиться сейчас, коли есть охота.

Уильям только рот раскрыл, слушая мою страстную речь. Отступает на шаг, смотрит на меня во все глаза:

– Я совсем не хотел тебя огорчать.

– Он мой брат, она моя сестра. Ничего не поделаешь, это моя семья.

– Они могут стать нашими врагами, – предупреждает Уильям.

– Даже если будут смертельными врагами, все равно – это мой брат и моя сестра.

Помолчали.

– Друзья и враги одновременно?

– Все может быть, – говорю я. – Как карта ляжет.

Уильям кивает.

– Так что говорят? – Я начинаю успокаиваться. – Что ты слышал о Георге?

– Слава Богу, это не очень широко известно, но говорят – вокруг твоей сестры тайный двор ее ближайших друзей. Сэр Франциск, сэр Уильям Брертон, мужчины‑любовники. Игроки, отличные наездники, на любой риск готовы ради удовольствия пощекотать нервы, Георг – один из них. Встречаются, играют, флиртуют в ее покоях. Так что репутация Анны тоже под ударом.

Я смотрю через зал на брата. Он склонился к трону, на котором сидит Анна, что‑то шепчет ей на ухо. Вижу, как она с удовольствием слушает его шепот, его смешки.

– Такая жизнь святого развратит, не то что юношу.

– Он хотел стать солдатом, – говорю я грустно. – Крестоносцем, рыцарем с белым щитом, хотел сражаться против неверных.

Уильям качает головой:

– Мы, если сумеем, убережем малыша Генриха от этого.

– Моего сына?

– Нашего сына. Постараемся дать ему цель в жизни вместо праздности и погони за удовольствиями. А ты лучше предупреди брата и сестру – о них уже судачат, особенно о Георге.

На следующий день Анна вступает в Сити. Я помогла ей облачиться в белое платье с пелериной, белую горностаевую мантию. На голове – золотой обруч, волосы под золотистой вуалью свободно падают на плечи. Въезжает в Лондон в паланкине, его несут два белых пони, а пэры из привилегированных портовых городов держат над ее головой золотой полог. Придворные в лучших нарядах следуют за ней пешком. Триумфальные арки, фонтаны, бьющие вином, верноподданнические стихи на каждой остановке, тем не менее процессия тянется по городу в полной тишине.

Молчание народа становится угрожающим. Мы движемся по узким улочкам к собору. Мадж Шелтон идет рядом со мной за паланкином.

– Господи, какой ужас, – бормочет она.

Город мрачен. Тысячи людей вышли на улицы, но они не машут флагами, не благословляют Анну, не выкрикивают ее имя. Они с жадным любопытством смотрят на женщину, свершившую такие перемены в Англии, в короле, перекроившую в конце концов королевскую мантию на свой лад.

Вступление в Лондон оказалось безрадостным, да и коронация, торжество в давящей тишине, не лучше. Анна в малиновом бархатном платье, отделанном мягчайшим, белейшим горностаевым мехом, в пурпурной мантии, мрачна как грозовая туча.

– Разве ты не счастлива, Анна? – спрашиваю, поправляя шлейф ее платья.

Улыбка Анны больше похожа на гримасу.

– Я – самая счастливая, – роняет она с горечью, цитируя свой же девиз. – Самая счастливая, разве не так? Достигла всего, чего желала, хотя никто в это не верил. Но я верила в себя, и вот – я королева, жена короля Англии, я сбросила с трона Екатерину, заняла ее место, я – счастливейшая женщина на свете.

– И он тебя любит, – подхватываю я, памятуя о том, как переменилась моя жизнь из‑за любви хорошего человека.

Анна пожимает плечами.

– Да, конечно, – равнодушно говорит она и поглаживает живот. – Если бы только знать, что будет мальчик. Ах, если бы во время коронации принц уже лежал в колыбели.

Я неловко глажу сестру по плечу. С тех пор как мы перестали делить постель, нам нечасто случается прикоснуться друг к другу. У нее куча камеристок, я больше не расчесываю ей волосы, не шнурую платье. Она по‑прежнему близка с Георгом, а от меня все больше отдаляется. Она украла моего сына, теперь нас разделяет глубокая невысказанная обида. Но странно – я чувствую, она вверяет мне свою слабость. Королевское достоинство сползает с нее как глазурь со статуэтки.

– Не так долго осталось ждать, – нежно говорю я.

– Три месяца.

В дверь постучали, вошла Джейн Паркер, лицо горит от возбуждения.

– Вас ждут! – выпалила она, задыхаясь. – Пора! Готовы?

– Вы что‑то сказали? – холодно переспрашивает Анна.

В одно мгновение моя сестра прячется за маской истинной королевы. Джейн делает реверанс.

– Прошу прощения, ваше величество. Я хотела сказать, ваше величество уже ждут.

– Я готова.

Анна поднимается на ноги. Придворные входят в комнату, дамы берутся за длинный шлейф, я поправляю ей прическу, чтобы длинные темные волосы красиво лежали на плечах.

На мою сестру, девчонку из семьи Болейн, сейчас возложат корону королевы Англии.

Ночь после коронации я провела с Уильямом, в своей спальне в Тауэре. Я делила комнату с Мадж Шелтон, но она шепнула, что не вернется до утра. Мы с мужем улизнули, не дожидаясь конца праздника, заперли дверь, подбросили дров в камин, разделись и не торопясь предались любви. Среди ночи проснулись, обнялись и снова задремали, а в пять часов, когда уже начинало светать, проснулись счастливые, опустошенные и страшно голодные.

– Пойдем, – сказал мне Уильям. – Надо найти что‑нибудь поесть.

Мы оделись, я взяла накидку с капюшоном, чтобы скрыть лицо, и выскользнули из спящего Тауэра на лондонские улицы. Казалось, половина жителей города валяется пьяная в канавах, ведь повсюду било из фонтанов даровое вино – отметить триумф Анны. Переступая через лежащие тела, мы отправились вверх по холму к францисканскому монастырю.

Идем рука об руку, не беспокоясь, что нас увидят – весь город пьян. Уильям привел меня к лавке пекаря, посмотрел наверх – идет ли дым из кривой трубы.

– Пахнет хлебом! – объявила я, втянув носом воздух, и сама удивилась, что такая голодная.

– Постучусь, пожалуй. – Уильям стукнул молоточком в боковую дверь.

Послышался приглушенный шум, дверь резко распахнулась, на пороге мужчина, красное лицо припорошено мукой.

– Могу я купить хлеба? – спросил Уильям. – И позавтракать?

Пекарь только моргал – на улице уже совсем светло.

– А деньги у вас есть? – угрюмо осведомился он. – Бог свидетель, у меня у самого ничего не осталось.

Уильям потянул меня в пекарню. Внутри тепло, пахнет упоительно. Все запорошено мукой, даже стол и табуреты. Уильям обтер сиденье своим плащом и усадил меня.

– Немного хлеба, – попросил он. – Две кружки эля. Фрукты для дамы, если найдутся. Сварите пару яиц, может быть, еще чуть‑чуть ветчины или сыра – словом, чего‑нибудь вкусненького.

– Я только что посадил в печь первую порцию хлеба, – проворчал пекарь. – Сам еще не завтракал. Где уж бегать за ветчиной для господ.

Блеснула, звякнула серебряная монета, и мигом все изменилось.

– У меня в кладовой найдется превосходная ветчина и кусок сыра, только что из деревни, мой кузен сам делал. Сейчас встанет жена и нальет вам по кружечке эля. Она отлично варит пиво, вкусней во всем Лондоне не найти.

– Благодарю вас, – вежливо ответил Уильям и подмигнул мне. Уселся рядом, рука удобно покоится у меня на талии.

– Только что поженились? – спросил пекарь, вынимая хлеб из печи.

– Да, – ответила я.

– Совет да любовь, – произнес он с сомнением, выкладывая хлеб на деревянный прилавок.

– Аминь! – спокойно сказал Уильям. Притянул меня к себе, поцеловал в губы, шепнул на ухо: – Я буду любить тебя вечно.

Уильям проводил меня до калитки, ведущей в Тауэр, сам он собирался нанять лодочника и спуститься по реке через шлюзовые ворота. Мадж Шелтон уже успела вернуться, но была так поглощена своими делами – она поспешно переодевалась и причесывалась, что даже не спросила, куда я так рано выходила. По‑видимому, добрая половина двора проснулась сегодня утром в чужих постелях. Успех Анны, возлюбленной, ставшей женой, вскружил голову каждой незамужней девчонке в королевстве.

Я ополоснула руки и лицо, сменила платье, чтобы идти с Анной и остальными дамами к заутрене. В первый день после коронации Анна оделась роскошно – темное платье и чепец расшиты драгоценными камнями, длинная нитка жемчуга дважды обвивает шею, как всегда, золотая подвеска с буквой „Б“ – Болейн, в руках – молитвенник в золотом переплете. Кивнула мне, я присела в глубоком реверансе. Следую за подолом ее платья, будто это большая честь для меня.

После мессы и завтрака с королем Анна занялась преобразованием своего двора. Многие из слуг королевы Екатерины без труда перенесли свою преданность на Анну. Как и все мы, следуют за восходящей звездой, а не за потерпевшей неудачу королевой. Я заметила в списке имя Сеймур.

– Собираешься сделать эту девчонку Сеймур придворной дамой? – полюбопытствовала я.

– Которую? – лениво поинтересовался Георг, придвигая к себе список. – Агнесса, говорят, известная шлюха.

– Джейн, – ответила Анна. – У меня будут тетя Елизавета и кузина Мария. Достаточно Говардов, чтобы перевесить влияние одной‑единственной Сеймур.

– Кто просил за нее? – осведомился Георг.

– Все непрерывно просят, – устало ответила Анна. – Думаю, одна‑две дамы из других семей будут кстати, не могут же Говарды получить все.

– А почему бы и нет? – рассмеялся Георг.

Анна отодвинула свой стул от стола, положила руку на живот, тяжело вздохнула.

– Устала? – встревожился Георг.

– Живот схватило. – Она взглянула на меня. – Это не страшно? Короткие приступы боли. Это не имеет значения?

– Помню сильные боли с Екатериной, а роды были легкие и в срок.

– Ты хочешь сказать, будет девочка? – забеспокоился Георг.

Как же они похожи! Длинные болейновские носы, вытянутые лица, горящие глаза. Те же черты я всю жизнь вижу в зеркале, только теперь у меня исчезло это алчное выражение лица.

– Успокойся, Георг. Почему бы ей не родить сыночка? А вот волноваться действительно вредно.

– С тем же успехом ты можешь сказать, что дышать вредно, – огрызнулась Анна. – Легко ли носить в животе все будущее Англии. Помнишь, у королевы выкидыш за выкидышем случался.

– Потому что она не была королю настоящей женой, – успокоил Георг. – Их брак не был законным. А тебе Бог пошлет сына.

Она вытянула руки, Георг крепко сжал их. Смотрю на брата с сестрой и понимаю – отчаянного честолюбия не убавилось, столько же, не меньше, чем когда они были детьми мелкого дворянина в самом начале карьеры. Слава Богу, мне уже это безразлично.

Помолчала минуту, потом решилась:

– Георг, я слышала сплетни, которые не делают тебе чести.

Он ответил веселой, озорной улыбкой.

– Это серьезно.

– От кого ты слышала?

– При дворе ходят слухи, что сэр Франциск Уэстон связался с плохой компанией и ты вместе с ним.

Он быстро взглянул на Анну – что она знает? Сестра с интересом ждет продолжения. Совершенно ясно, она ничего не подозревает.

– Сэр Франциск – верный друг.

– Королева говорит! – Георг явно хочет свести разговор к шутке.

– Она и половины не знает, в отличие от тебя.

Анна встревожилась:

– Я должна быть безупречна. А то у кого‑нибудь будет повод нашептывать королю про меня гадости.

Георг погладил ее по руке:

– Тебе не о чем беспокоиться. Парочка ночных кутежей, где все слишком много выпили, шлюхи, карточные проигрыши. Клянусь, я тебя не опозорю.

– Есть кое‑что еще, – рубанула я напрямик. – Говорят, сэр Франциск – любовник Георга.

Ее глаза расширились от ужаса.

– Георг, нет!

– Конечно нет. – Он нежно сжал ее руку.

Анна повернулась ко мне, взгляд – ледяной.

– Не смей больше являться ко мне со своими грязными историями. Ты хуже Джейн Паркер.

– Остерегись, – предупредила я брата. – Любая грязь, брошенная в тебя, заденет нас всех.

– Да нет никакой грязи!

Отвечает мне, а глаз не сводит с Анны.

– Ты уверен? – спрашивает она.

– Ничего нет! – повторяет Георг.

Мы оставили ее отдыхать и отправились на поиски короля и остальных придворных – они метали кольца в цель.

– Кто тебе сказал? – спросил брат.

– Уильям, – не стала скрывать я. – Он не хотел разносить сплетни, просто знал: я беспокоюсь о тебе.

Георг беспечно рассмеялся, но в голосе напряжение.

– Я люблю Франциска, – признался он. – Это самый замечательный человек на свете. Еще не родился мужчина отважнее, нежнее, достойнее. Я жажду его, и тут ничего не поделаешь.

– Ты любишь его как женщину? – спросила смущенно.

– Как мужчину, – поправил меня брат. – Гораздо более пылко, чем можно любить женщину.

– Георг, это смертный грех, твое сердце будет разбито. Это гибельный путь. А если дядя узнает…

– Если узнают, мне конец.

– Брось его!

Брат повернулся ко мне с кривой улыбкой:

– Можешь бросить Уильяма Стаффорда?

– Это совсем другое дело! Ничего общего. Уильям любит меня честно и искренне, и я люблю его. А это…

– Ты тоже не без греха, просто тебе повезло, – горько уронил брат. – Какое счастье – любить того, кто может ответить на твою любовь. А я просто люблю, люблю, люблю. Остается только ждать, пока моя страсть перегорит.

– Думаешь, перегорит?

– Непременно. Все, чего добиваюсь, вскоре обращается в пепел. Почему на этот раз должно быть по‑иному?

– Ох, Георг! – Я положила ладонь на его руку. – Бедный мой братик.

Опять этот голодный болейновский взгляд.

– Тебя ждет гибель.

– Может, и так, – ответил он беспечно. – Но Анна спасет меня. Анна и мой племянник – будущий король.

Дата добавления: 2015-05-29