Часть вторая. Пока спутник не зашел за горизонт 3 страница

— Она всегда на передок была слаба... — ска­зал Костюха и тут же осекся, встретившись с бешеным взглядом хозяина.

— Ты при мне таких слов про нее не гово­ри! — просипел хозяин. — Она тебе давала? Хоть раз?

— Да нет. Я и не просил... — замотал головой Костюха.

— Врешь! Набивался к ней, и не раз, — стук­нул кулаком по подлокотнику хозяин. — Она мне говорила! Как ты лапы к ней тянул...

— Да по пьяни чего не бывает, — заступился младший. — Я, бывало, тоже к ней — на автопи­лоте. Но она себя блюла. Обидно было, что Томиле досталась.

— Что ж вы о покойнице ни одного хорошего слова? Зоя! — гаркнул Гоша через плечо. — А ну подойди, чего скажу... Да знаю, стоишь за две­рью, подслушиваешь...

Зоя — в вечернем платье, с макияжем — рес­ницы стрелками, помедлив, вошла в гостиную.

— Случилось что? Опять кого пришили?

— А ты не слышала? — спросил хозяин.

— Ты так орал... Я и подумала: опять кореш твой дуба дал.

— Да не кореш... Ленка Томилина! Прямо в постели с Чердынцевым порешили.

— Ты-то чего разволновался? — спросила она. — Что с другим мужиком пристрелили? Так у нее муж есть! Небось он и шлепнул.

— Томила — никогда! — сказал Леха. — Ин­теллигент. Кого другого подослать — это он может. А сам — никогда.

— А куда это ты вырядилась? — спросил хозя­ин, притягивая ее к себе.

— Так сам же говорил, на прием в посоль­ство... забыл уже?

— Так еще рано. — Гоша снова взглянул на часы. — Еще почти пять часов до начала.

— Больно ты из-за своей Ленки, смотрю, раз­волновался, про все забыл. Пусти! Прослезился даже.

Она отпрянула от него и вышла из гостиной. Гоша развел руками.

— Вот и поговори с ней... Прямо одно к одно­му. Одно за другим.

— Думаешь, Томила не замешан? — спросил старший брат, налив себе коньяка.

— Возьмешься разузнать? — подался к нему хозяин.

— Я не прокурор, — сказал Костюха. — Но разузнать можно.

Они молча, не чокаясь, выпили.

— Полетишь в Тюмень? — спросил Гошу Леха. — Похороны-то когда?

— Надо бы, — вздохнул Гоша. — Распусти­лись в мое отсутствие, я смотрю... Но меня боль­ше тревожит наш южный фланг, если честно.

— Сынуля уже вернулся к папане под крыло, — сказал Костюха. — Охрана такая — не подступишься... Самое время переходить ко вто­рому варианту, как считаешь?

— Опять чеченцы твои? — поморщился Гоша. — Может, других найдешь? Эти уже засве­тились. А рот ему заткнуть не мешало бы... Еще журналистов там не собирали?

— Я сказал Кадуеву... — произнес, помедлив, Костюха. — Только ты не ори, мол, они засве­ченные и все такое. Они тем более теперь обо­зленные. Раньше без проколов, ни одной осечки, понимаешь? А тут две осечки подряд.

— Три! — показал на пальцах Гоша. — В Ака­пулько и дважды в Тегеране.

— Они же этого Алекпера выкрали и в Мек­сику отправили. Это же они сделали.

— Нет, — мотнул головой Гоша. — Это я забыл. Я помню, что Серега и Андрюха проколо­лись, царство им небесное... А теперь с этой пе­вичкой, или кто она, чеченцы справятся?

— А других нет. И времени нет. И другого способа закрыть рот этому сынку нет, — сказал Костюха. — Так что сиди и не дергайся. Чеченцы по вопросу умыкания баб — дошлые, им палец в рот не клади.

— Если этот американец опять не встрянет, — заметил Гоша.

— Насчет американца много неясного, — ска­зал Леха. — Говорят, будто он русский. Вроде эмигрант. Шпарит на всех языках, владеет всеми приемами... Специально его готовили, что ли?

— ЦРУ больше делать нечего, — усмехнулся Гоша. — Ладно. Остановимся на этом варианте. Денег хоть за это не требуют?

— Нет. Говорят, вопрос чести. Сами, мол, горим желанием исправить свои промахи. Тут посерьезнее дела намечаются.

— Мансуров? — быстро спросил Гоша. — Он же в Москве.

— Ну... Денежный мешок. Все в рот ему смот­рят. А в Москве сплоховал. На Петровке в СИЗО сидит. Стал права качать в своем посольстве, те милицию вызвали. Он и там стал выступать, а менты на принцип пошли...

— Хорошо бы его подольше подержали, — сказал Гоша. — Это можно сделать?

— С ним МУР сейчас занимается, — ответил Костюха, почесав в затылке. — Раз сидит, не вы­пускают под залог, стало быть, им тоже насолил.

— Или еще ихнюю цену не знает, — добавил младший брат.

— Ну вы, я вижу, сами все знаете, как и что... — заключил Гоша. — А мне что-то сейчас ничего в голову не идет...

Братья замолчали, изобразив на лицах сочув­ствие.

— Ну, если Томила это сотворил! — угрожаю­ще произнес Гоша.

— Я вообще не понимаю, зачем ты его при­близил, — сказал Костюха. — Не наш ведь чело­век, издалека видно.

— Черт его знает... — вздохнул Гоша. — Ну еще по одной — и разбежимся. Я вас зачем по­звал? Поняли хоть?

— Чего тут не понять, — ответил Костюха, на­ливая себе и брату. — Очную ставку хотел устро­ить с Джамилем... А мы и так с признанкой яви­лись. Чего уж теперь его ждать? Может, он и вовсе не позвонит больше.

— Он небось там в своем гареме кувыркается, а мы тут жди... — сказал Леха.

— Надолго его там не хватит, — засмеялся Костюха. — Я раз с ним сидел в турецкой бане и разглядел его хозяйство. Там на раз поссать оста­лось, а не то что на гарем...

Они охотно посмеялись.

Их смех прервал телефонный звонок. Гоша схватил трубку.

— Алексей Акентьевич! — Гоша даже при­встал. — Да. Собираемся с женой... А что хоть за посольство, напомните. Ну да, грузинское. А нам они нужны, грузины эти? Понял. Да надо бы им тоже понять... А что у них — Поти, Сухуми? Неф­тяного терминала нет... Может, вы на сей раз тоже придете? Ах, президиум Совета Мини­стров... А то меня супруга запилили. Все ходим, говорит, по бывшим союзным... Ваша то же самое? Ну вот видите. В следующий раз хоть во французское, что ли, устроили бы. В качестве разрядки. А то осточертели, скажу вам, наши бывшие братья по Союзу. Мы сами нищие, а тут еще эти в рот заглядывают. Я позвоню вам, да... Значит, пока за горло не берем, так? Но предуп­редим. Я вас правильно понял?

Положив трубку, он крикнул:

— Зойка! Сегодня к грузинам идем! Надень чего получше и соусом там не заляпай...

— А что, шашлыки там подают? — спросил Леха.

— Хуже, — сказал Гоша важно. — Сациви с лобио. Аппетитно, сволочи, готовят! Повара из «Арагви» вызывают. Сначала все только сухое пьют, да бутербродиками закусывают. А потом как налетят... Только хруст стоит. Особенно коньячок у них — «Тбилисо» называется. Это вам не французский, даже не армянский... Выпьешь и думаешь: а на хрена мне вся эта политика с экономикой!

— Наверное, специально такой завозят, — вздохнул Костюха. — Вот бы посидеть там вече­рок.'

— Какие твои годы... — успокоил его Гоша. — Еще сходим, покажем тебе, как пить надо наци­ональные напитки. Ну где этот Джамиль? Опять спутник уйдет.

— А чего бы им Луну не использовать? — спросил Леха. — Висит над землей целую ночь без всякой пользы.

— Это ты меня спрашиваешь? — поднял брови Гоша. — С этим к американцам обращай­ся. Это ж какие деньги надо вложить!

Снова раздался звонок по спутниковому теле­фону.

— Ну если это опять не он!.. — угрожающе произнес Гоша, поднимаясь.

Володя Фрязин никак не мог привыкнуть к смене часовых поясов. Днем спал на ходу, ночью таращил глаза в темноту, стараясь не злоупотреб­лять снотворным.

И тем не менее приходилось мотаться в Тю­мень и обратно в Москву, пытаясь свести воеди­но собранные улики по убийству двух тюменских нефтяных «генералов».

Там и там их лишили жизни опасной бри­твой — в этом были единодушны эксперты-кри­миналисты. Опытная, безжалостная и твердая рука. По-видимому, нападавший обладал неза­урядной силой.

Бригадное, сам бывший борец, оказался с по­врежденными шейными позвонками — с такой силой ему запрокинули назад голову.

Володя отсыпался в самолетах, на аэровокза­лах в ожидании маршрутных автобусов, посколь­ку на такси ему денег родное ведомство не выде­ляло.

— Здоровый малый, — говорил он Грязнову. — Мог бы просто свернуть шею с такой сили­щей. И бритва не нужна.

— Тоже, поди, бывший борец, — сказал Грязнов. — Причем классик, в тяжелом весе. Таких полно, кстати сказать, на все том же благословен­ном Кавказе. Я говорю про бывших... Знаешь, такие разъевшиеся, после того как бросили тре­нировки, махнули рукой на свою форму... Но силу отнюдь не утратили.

— Что ж, это неплохая зацепка, — сказал Во­лодя, по-прежнему борясь со сном. — А почему вы уверены, что классик?

— В детстве я увлекался борьбой какое-то время. Ходил на соревнования. Там борьба в пар­тере — обязательный элемент. С такой силищей гнут друг другу шеи... Только хруст стоит.

— Итак, с одной стороны — бывший борец, с другой стороны — что-то ритуальное в способе убийства жертвы, — сказал Володя, старательно разлепляя глаза. — Кавказ всегда славился свои­ми борцами. В этом что-то есть, по крайней мере какая-то вероятность...

— Хотя и не факт, — хмуро заметил Грязнов. — Но стоит здесь покопать. У тебя все?

Володя кивнул, и было видно, каких усилий ему это стоило.

— Иди отоспись, — ворчливо сказал Грязнов. — А я еще обо всем этом подумаю.

— Один маленький момент, — сказал Воло­дя. — Мне вот какая идея пришла...

— Ну давай, — устало сказал Грязнов.

— Вот смотрите... — Володя стал что-то чер­тить на листке бумаги.

— Просто Илья Ефимович Репин, — улыб­нулся Грязнов.

— Вот погибший Ивлев. — Володя нарисовал квадратик.

— Похоже, — кивнул Грязнов.

— А это его зам... — Володя нарисовал еще квадратик. — А это ранее погибший Абросимов, генеральный директор «Сургутнефтепрома».

— Тоже горло перерезали? — спросил Грязнов.

— Этим занималась региональная прокурату­ра, — ответил Володя. — Не в Москве... И что их всех объединяет?

— Вот именно — что? — нетерпеливо сказал Грязнов, взглянув на часы.

— Они же все должны нефть куда-то качать, правильно? — Володя провел несколько линий от каждого квадратика и в том месте, где они сошлись, написал «Транснефть». — Я спросил себя: что у них общего, кроме скоропостижной кончины? И ответил: «Транснефть», государст­венная корпорация, своего рода монополия, ко­торая вроде бы должна их обслуживать.

— Ну мало ли, — протянул Грязнов. — А банки, а страховые компании?

— Возьмем банки, — согласился Володя. —

Их несколько... Пусть это будут кружочки. Кто владеет в них уставным капиталом либо кон­трольным пакетом акций? Я проверял на ком­пьютере в прокуратуре Тюмени. — Он быстро провел несколько линий от кружочков ко все той же «Транснефти».

— Допустим, — пожал плечами Грязнов. — Вовсе не факт, но допустим.

— И последнее, — сказал Володя. — Прокура­тура. — И нарисовал большой треугольник. — Вот куда сошлись поданные ими иски на все ту же «Транснефть». Только за последний год...

— А это что? — спросил Грязнов, когда Воло­дя стал пририсовывать какие-то цифирки к ли­ниям от фирм к прокуратуре.

— Время передачи материалов различных проверок, ревизий и время гибели «генера­лов», — сказал Фрязин. — Правда, есть одно ис­ключение. «Регионнефтегаз» во главе с Олегом Томил иным. Кстати, как и убитые Ивлев и Бри­гадное, он земляк господина Козлачевского, фактического управителя «Транснефти». Этот Томилин жив. Но я не поленился и пошарил в файлах Генпрокуратуры. Так вот недавно Томилин отозвал свой материал о злоупотреблениях.

— И потому остался жив? — нахмурясь, спро­сил Грязнов.

— Возможно, — уклончиво ответил Фрязин. — Но зато погибла совсем недавно, когда я там еще был, его супруга... Ее и ее любовника зверски застрелили.

— Застали вдвоем? — спросил Грязнов. — А убили до того, как он отозвал материал о зло­употреблениях или после?

— Неужели в этом должна быть какая-то связь?

— Все может быть, — задумчиво произнес Грязнов. — Что-то у тебя не ясно с этой дамой. А в остальном — интересно.

— Я узнал от тамошних детективов, что сам господин Козлачевский собрался лететь на похо­роны сегодня ночью на специально зафрахтован­ном самолете... Вот бы и мне туда, Вячеслав Ива­нович.

— На этом же самолете? — спросил Грязнов. — С его командой? Знаешь, все это пока из области фантазий... Хотя картинка мне нравится своей простотой. Главное, центр тяжести обозна­чился. Что-то я слыхал про этого... Козловского.

— Козлачевского, — поправил Володя.

— Пока особой разницы не вижу, — сказал Грязнов. — Вот когда возбудим против него дело, тогда и буду заучивать его фамилию. А насчет полета в одном самолете — не знаю... Засветишь­ся раньше времени. И будут ли там места? Ты ведь отоспаться собирался...

Володя потер кулаками покрасневшие глаза и улыбнулся.

— Не понимаю, чему ты радуешься, — сказал Грязнов. — Опять будешь мотаться из одних ча­совых поясов в другие. Мне Борисыч знаешь что завещал? Чтобы я приглядывал за тобой. Мол, чуть что — вернусь и заберу его.

— Я к нему не хочу, — ответил Володя. — Он прекрасный человек, но в конторе его душно.

— Вот-вот, а я про что? — обрадовался Гряз­нов. — Мы всегда тут, как на семи ветрах. Текуч­ка кадров, но зато не закисаем, не погрязаем... Сам в самолет сядешь, в смысле напросишься, или пособить? Какую-нибудь бумаженцию орга­низовать?

— Хорошо бы бумаженцию, — кивнул Воло­дя. — Мол, командируется сотрудник Москов­ского управления внутренних дел такой-то. Чего прятаться?

— Не прятаться, а светиться, — поправил Грязнов. — Пойди к ребятам, они знают, как такие бумажки делают. И ничего не бери с собой лишнего, никакой аппаратуры, никаких записей и подобных картинок... Все, надоел уже, иди.

И вялым движением руки указал на дверь. Когда она закрылась, Грязнов встал и прошелся по комнате. Предстоял разговор с Меркуловым. О законности задержания гражданина суверен­ной и дружественной страны.

Самому, что ли, позвонить? Чего дожидаться милости от прокуратуры? Взять ее — наша задача!

И, полный решимости, он набрал номер.

Костя был на месте.

— Ты уже освободился? — спросил Грязнов.

— В общем-то да... Ты про этого, про Мансу­рова и его брата?

— Костя, послушай меня. Ведь что получает­ся: мы применяем закон неукоснительно, а в Чечне черт знает что творится: наших ребят в рабстве держат, продают, обменивают, а мы сопим и бездействуем. Ты согласен со мной?

— С тобой попробуй не согласиться... — вздохнул Меркулов. — Думаешь, я не понимаю?

— Погоди, не перебивай. Когда ко мне в руки работорговец попадает, я, значит, должен подойти к нему с правами человека наперевес, так, что ли?

— Мы это с тобой уже обсуждали, — сказал

Меркулов устало. — У тебя против него доказа­тельства есть? Хоть какие-нибудь?

— Да какие доказательства, если он сам мне предлагал деньги за свое освобождение! — вски­пел Грязнов. — Ну было это один на один. Одна­ко если следовать букве, а не духу закона, то пацаны наши так там и останутся, понимаешь?

— Неужели тебе надо объяснять, что закон не состоит из двух частей — духа и буквы? Он един! Газетные дискуссии, что дух иногда может под­менить собой букву, давно кончились.

— Этот ликбез мне ни к чему. — Грязнов не мог успокоиться.

— Ты лучше скажи, что делать, если генераль­ному звонят то из Баку, то из посольства, то из «Белого дома». И все спрашивают: как можно держать в СИЗО такого человека, как Рагим Мансуров? С ним, мол, согласован и уже готов к подписанию пакет соглашений... Меня теребят, а у тебя, Слава, ни единого доказательства. И вы­глядит все это как элементарный произвол.

— Я сказал, что его брату грозит вышка, если Панкратов не выживет.

— Не о брате сейчас речь, — перебил его Мер­кулов, — а о самом Рагиме Мансурове. Из по­сольства отозвали заявление о его хулиганском поведении. Потерпевший тоже отказывается под­твердить свои прежние показания, изобличаю­щие Рагима Мансурова. Так что надо, не затяги­вая, освобождать его.

Грязнов положил трубку. Поговорили... Чего доброго, и младшего подонка освободят. Рагим Мансуров сейчас развернется на свободе.

Он представил, как усмехнется этот младший Мансуров, когда его передадут азербайджанской стороне... Ну что? Чья взяла? — спросит этот на­сильник. Тут уж и духу, и букве, и самому закону каюк.

Но старшего Мансурова освобождать надо. Туг уже все формальности соблюдены.

И все же он медлил. Пару раз рука тянулась к телефонной трубке, потом снова опускалась на стол. Конечно, не он распоряжается свободой или несвободой господина Мансурова — для этого существуют следователи прокуратуры, но все в курсе развязанной им борьбы. Все ждут, что предпримет он, Вячеслав Грязнов, гроза всякой нечисти.

Надо позвонить Борисычу, сказал он себе. Ту­рецкий — человек мудрый. Зря, что ли, позвали его бороться с мировым терроризмом? Вот так всегда: не можем решить свои проблемы — бе­ремся решать мировые.

Вячеслав Иванович набрал номер в Баку.

Наверное, торчит в гостинице, боится нос вы­сунуть. Как бы друзья Мансурова не взяли его в заложники. Хотя при нем Витя Солонин. Этот сам кого хошь возьмет...

Турецкий сразу откликнулся.

— В общем, деваться мне некуда, Борисыч, — начал Грязнов. — Придется отпускать Мансуро­ва. А там, возможно, и его братцу дадут условно или передадут азербайджанской стороне.

— А я тебе что говорил? Помнишь наш разго­вор? — спросил Турецкий.

— Такое не забудешь... — вздохнул Грязнов. — Ты был прав. Только что теперь делать? Голова почти не работает. Проблема на пробле­ме. А тут еще — выпить есть что, а не с кем.

— Сочувствую, — отозвался Турецкий весе­ло. — Ну, выкладывай свои беды.

Они говорили недолго. Грязнова потрясло, что друг его почти слово в слово повторил доводы Меркулова. Если коротко, то закон есть закон и выше его не прыгнешь.

— Ты заработался, — сказал Турецкий, — не­ужто так уж совсем не с кем выпить?

' — Не хочешь ты меня понять, Саша. — Гряз­нов скрипнул зубами. — Выпустят этого монстра, и завтра он уже будет в Баку. И тогда ищи-свищи ветра в поле. А про наших пленных ребят придет­ся забыть. Вот что меня гложет.

Через полчаса, успокоившись, Грязнов позво­нил в ДПЗ.

— Пал Антоныч, не выпустил еще Мансуро­ва? Уже на старте стоит? Ну ладно, пусть идет по холодку. Но скажи ему, что не как арестованный или задержанный, а как свободный гражданин он может зайти ко мне. Попрощаться, скажи. Для его же пользы. Так и скажи. Думаю, придет. Для собственной пользы отчего не прийти?

Мансуров появился в его кабинете, небритый и осунувшийся, уже минут через двадцать.

— Ну что, есть претензии к следственным властям? — спросил Грязнов, глядя на визите­ра. — Да вы садитесь.

— Нет, претензий никаких, — помотал голо­вой Мансуров.

— И со своими в посольстве поладили, надо полагать? С этим, как его, Самедом Аслановичем. Интеллигентный молодой человек, таких те­перь редко встретишь. Приятное производит впе­чатление.

Мансуров молчал, глядя поверх головы Грязнова.

— Дело против вас будет прекращено. Но что касается вашего брата, то все остается по-преж­нему. Состояние Панкратова тяжелое, если он не выживет, вашему брату грозит самое худшее...

— Вы об этом уже говорили. — Мансуров по­молчал и добавил: — Я думал, что вы хороший человек, Вячеслав Иванович...

— Разочаровались?

— Ваши условия? — Губы Мансурова дрогнули.

— Вы их слышали.

— Пленные? Сорок человек?

— Сделайте мне такое личное одолжение, — сказал Грязнов, глядя прямо в глаза Мансурову.

— Но вы же понимаете, что это невозможно. Пленные находятся по деревням, их прячут, ис­пользуя как работников...

— Но если пройдет слух, что появился дядя с тугой мошной, который платит хорошие деньги... Мне ли вас учить, господин Мансуров?

— Это очень большие деньги. — Лицо Мансу­рова потемнело. — Просто не знаю. Придется брать кредит.

— Я вас очень прошу, — наседал Грязнов. — Коля Панкратов очень плох... Молитесь вашему Аллаху, чтобы он остался жив.

— Но я уже дал кое-какие обязательства вашим деловым и правительственным кругам. Это миллионные расходы.

— А я прошу о личном одолжении. — Грязнов даже ему нежно улыбнулся.

— Извините, Вячеслав Иванович, у меня есть пес пит-бультерьер... Вы чем-то сейчас его напо­минаете.

— Уж лучше бы волкодава, — согнал улыбку с лица Грязнов. — А чего это ваш пес на меня похож? Хорошая собака должна быть похожа на своего хозяина.

Какое-то время они оба молчали.

— Наш разговор останется между нами? — спросил Мансуров. — Какие вам нужны гаран­тии?

— А меня о гарантиях вы не спрашиваете? — усмехнулся Грязнов.

— Вам я почему-то верю, — сказал Мансуров.

Солонин подъехал к бельгийскому посоль­ству, когда на часах уже было начало второго ночи. Благодаря инфракрасным очкам, которые он надел еще в автомобиле, Солонин быстро со­риентировался. Перелез через высокий бетонный забор с помощью тонкого троса. Когда был на гребне забора, огляделся. Улица была пустынна, охранники в будке возле въездных ворот курили, и огоньки их сигарет мерцали голубоватыми точ­ками.

Первым делом надо на время вывести из строя электронную сигнализацию.

Солонин включил миниатюрный генератор де­циметрового диапазона. Сейчас у них на экране перловая каша... Сирены садняще ревут, там жмут на кнопки и хватаются за тумблеры, щелкая и переключая... Но вот все прояснилось. Все — чисто. И на территории, и вокруг особняка.

Он недаром мерз в своей машине столько вре­мени. Выследил, как госпожа Мансурова вышла из своего дома, а вот как добралась до посоль­ства, не видел, но представлял себе.

Великая штука этот прибор ночного видения! Чувствуешь себя зрячим в стране слепых либо невидимкой в людской толпе.

Правда, госпожу Фирюзу он толком не рас­смотрел. Тогда на приеме, краем глаза заметил, что она довольно изящна, но не от природы, а скорее от усиленных занятий аэробикой, от кото­рой эти богатые бездельницы тащатся, как преж­ние скучающие барышни тащились от танцев на балах.

Цепляясь за выступы на стене особняка, при­жимаясь к стене всякий раз, когда тусклый зра­чок телекамеры бездумно смотрел в его сторону, Солонин забрался наконец на крышу, потом через слуховое окно на чердак. Здесь пахло, как пахнет на всех чердаках мира, начиная от хрущоб и кончая посольскими особняками, — запусте­нием и пылью. Здесь было очень тепло, почти жарко, так что пришлось ему расстегнуть куртку. Он отмерил, согнувшись, чтобы не удариться го­ловой о скат крыши, девять метров.

Атташе, или кто там он по чину, живет где-то здесь...

Виктор быстро собрал миниатюрную дрель, предварительно подключив ее провода к кабелю. Чуть-чуть поискрило, когда закрепил на обна­жившихся проводах «крокодилы», и дрель то­ненько завизжала.

Это был ответственный момент. Не дай Бог, если на спящих, если только они спали, посып­лется штукатурка. Обороты у дрели сумасшед­шие, но все равно даже пылинка не должна про­сочиться.

Наконец тончайшее сверло провалилось в пустоту, он быстро его втащил и замер. Кажется, не заметили. Он вставил в отверстие припасен­ную оптическую нить из стекловолокна. Такую штуку обычно вставляют в кишечник больному при операции.

Вот они, голубчики. Самому смотреть — неза­чем да и противно. Присоединил портативную видеокамеру. И решил передохнуть.

Закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать.

Впервые он увидел госпожу Мансурову обна­женной и почему-то при этом вспомнил о госпо­же Амировой. О ее многообещающей улыбке.

Он привез ей ее возлюбленного из Тегерана. Их почти официальная связь наверняка возобно­вилась, обновленная и потому еще более страст­ная, но этот ее взгляд почему-то не уходил из памяти.

Он не решался даже назвать себе то, что ис­пытывал к ней... Вот у кого природная грация, женственность и обаяние, несмотря на возраст и отсутствие занятий шейпингом и бодибилдин­гом.

Он, Солонин, был поклонником античной красоты. Рубенсовские телеса его не влекли, как и спортивная худоба.

И никогда не помышлял о том, чтобы под­сматривать либо готовить компромат на кого- то... Однако пришлось.

Представил себе на секунду, что кто-то вот так же снимал бы на пленку его с госпожой Амировой. Он даже протянул руку, чтобы отключить камеру. Но остановился.

Говорят, господин Мансуров имеет связи где- то в Чечне. И может освободить русских пленных благодаря своим деньгам и знакомствам.

Александр Борисович тоже такой вот компро­мат не одобряет, но понимает, что это от безвы­ходности. Сказал недавно: представь, мы сидим здесь, а наш паренек откуда-нибудь с Вологодчины сидит в яме и получает корм, который сбросят сверху эти его хозяева. А держава по имени Рос­сия, со всеми ее межконтинентальными ракета­ми, атомными подлодками и спутниками-шпио­нами, унижаясь, просит этого хозяина-бандита, чтобы он пожалел парнишку, отпустил его во славу Аллаха...

— Мне легче пойти самому туда и освободить этого пацана, — сказал тогда Солонин, — чем заниматься всей этой клубничкой и собирать компромат на подонка...

— Я тебя понимаю, — сказал Александр Бо­рисович. — Но нет другого выхода, Витя. Я тоже лучше бы сам пошел выручать наших ребят. Но как это сделаешь? В этих горах всякий чужак на виду, у всех вызывает подозрение. Ну освобо­дишь одного, ну двух, трех... И тебя в конце концов окружат, расстреляют с этими ребятами вместе. И твое умение там окажется столь же ненужным, как не нужны там все наши атомные подлодки и другие достижения военной техники. Вот чего не учли наши бездарные стратеги, когда пошли на них войной. Вот почему нам теперь порой приходится собирать этот компромат, чтобы обратить его во благо. Чтобы спасти моло­дые жизни — потерпим, побудем немного в шкуре мерзких циников.

Турецкий прав, хотя трудно с ним согласить­ся. Особенно когда камера снимает, ты сидишь на чердаке, а внизу — запретная, греховная лю­бовь. Даже если не любовь, а просто блуд — все равно твоя роль не из лучших.

Он продолжал сидеть, зажмурив глаза, за­ткнув уши руками, чтоб ничего не видеть и не слышать, и потому не сразу заметил, что на чер­даке появились люди.

Пришедшие, похоже, что-то искали. Солонин услышал скрипы и шорохи, когда они были уже совсем рядом.

— Вот здесь, — сказал один из них. — Здесь находится этот люк...

Затаив дыхание, Виктор следил за происходя­щим. И это продолжалось минут пять, прежде чем он понял, зачем они пришли...

Эти люди явно были не из посольства. Инте­ресовал их тот же объект — госпожа Фирюза.

Видимо, им тоже был нужен компромат, чтобы шантажировать ее, пока, правда, непонят­но, с какой целью. По-видимому, они неплохо знали, что и как здесь устроено. Нашли люк, который искали, приоткрыли его и стали снимать с помощью фотоаппарата все происходящее внизу.

Солонину стало не по себе. Чем он лучше их? Экипирован лучше, подготовлен тоже, аппарату­ра у него самая современная, да и цель — навер­няка куда выше. А в остальном ничем не отлича­ется.

Наверное, они тоже хорошо подготовились к этой акции. Следили за ней. Кто еще в городе знает о связи жены известного нефтепромыш­ленника с бельгийским дипломатом?

Если это стало секретом полишинеля, можно ожидать, что появятся еще желающие, готовые ее скомпрометировать. И труды Солонина не будут стоить и гроша. И те, ради которых он пошел на это сомнительное дело, останутся в рабстве.

Что-то надо было делать. Никакой конкурен­ции не допустим, сказал себе Солонин и осто­рожно, оставив камеру работать дальше, отполз со своего места в сторону пришельцев.

Подобравшись к ним сзади, он натянул на себя маску — так будет страшнее... Но не вспуг­нуть бы их. А то поднимут крик, переполошат тех, кто внизу.

Итак, их всего двое. Через прибор ночного видения он различил их молодые, безусые лица. Надо решительно и аккуратно действовать.

Он сунул им обоим стволы двух пистолетов под ребра.

— Только тихо, — сказал на фарси. — Осто­рожно поднялись и, не привлекая к себе внима­ния, пошли, — закончил он по-русски. И ногой отшвырнул подальше их карманный фонарик.

В зеленоватом полумраке прибора был виден смертельный ужас на их лицах. Выражение такое, будто перед ними предстало привидение.

А так и есть. Под привидение в таких ситуа­циях работать лучше всего. Тем более что при­зрак, приходящий в этот особняк по ночам, хо­рошо вооружен и прекрасно говорит на двух по­нятных им языках.

Он поставил их к стене, метрах в пяти от места, где они были застигнуты врасплох.

Они смотрели прямо на него. Наверное, осо­бенно жуткими им казались очки — огромные, как глаза у пришельца.

— Кто вы? Кто вас прислал? — спросил Соло­нин на русском, который на них, как ему пока­залось, действовал особенно подавляюще. — Ну?

И еще сильнее прижал, буквально вдавил стволы в их податливые животы. В кромешной тьме голос его звучал глухо и грозно.

— Хозяин приказал... — всхлипнул один из них. — Велел за ней наблюдать. Мы подумали, что он решил с ней разводиться.

— Обещал нам заплатить хорошо, — всхлип­нул второй. — Велел сделать к его возвращению из Москвы. Сегодня звонил, спрашивал. Она часто сюда приезжала, а мы все никак не могли...

Они свободно говорили по-русски.

— И давно он ее подозревает? Да опустите руки. Давно, спрашиваю, выслеживает?

— Не знаем, — вздохнул один из них.

— Почему он вам это поручил? — спросил Солонин.

— Мы агентство открыли. Сыскное. Высле­живаем дамочек, которые изменяют мужьям. Или наоборот. Ему нас рекомендовали.

Дата добавления: 2015-05-29