Доклад по Отечественной истории XX – XXI вв. 3 страница

Весной 1961 года ведущие американские политические деятели оценивали обстановку как чрезвычайно неблагоприятную для США. Роберт Кеннеди писал: «Мы лишь пытаемся держать голову над поверхностью воды…, нам приходится туго». Престиж и влияние США не только в Латинской Америке, но и Азии, Африке, падали.

Кеннеди прекрасно понимал, что «холодная война» еще не осталась позади, об этом свидетельствуют его слова в Конгрессе: «По моему мнению, в жизни нашей страны и судьбе свободы на всем земном шаре наступают самые серьезные времена»[53]. В специальном послании президента США Конгрессу США он подчеркивал свое намерение следовать старому курсу «холодной войны». «Мы живем в необычные времена. Мы стоим перед лицом необычного вызова. Но наша сила, так же как наши убеждения, заставляет наше государство брать на себя роль лидера в защите свободы… Я нахожусь здесь, чтобы проводить в жизнь доктрину свободы»[54]. Коммунисты же, по мнению Кеннеди, стремились ликвидировать извне «свободные системы», тяготеющие к Западу. Маловероятно, что можно было представить внешнюю политику СССР именно таким образом, но именно в борьбе с распространением коммунизма в мире президент видел свою главную задачу.

В 1962 году ситуация только накалилась,11 сентября Советский Союз призвал правительство США «проявить благоразумие, не терять самообладания и трезво оценить, к чему могут привести его действия, если оно развяжет войну». Президент Кеннеди 13 сентября в своем заявлении оставил без ответа предложения Советского Союза о путях нормализации американо-кубинских отношений. Президент заявил: «Если Соединенные Штаты когда-либо сочтут необходимым предпринять военные действия против коммунизма на Кубе, то все поставленное коммунистами оружие и технические советники не смогут изменить последствия или существенно оттянуть время достижения такого результата»[55].

В факте перевозки вооруженных сил Советского Союза американцы видели попытки превращения Кубы «в вооруженную базу для коммунистического проникновения в Америку»[56].

Кеннеди, конечно, понимал, как писал потом Т.Соренсен, что появление на Кубе ракет среднего радиуса действия не могло изменить баланса сил между СССР и США, основывающегося главным образом на межконтинентальных стратегических ракетах. В книге «Тринадцать дней» Роберт Кеннеди признавал, что в окружении президента было распространено мнение, что советские ракеты на Кубе «не вносят изменения в соотношение сил»[57]. Такого мнения придерживались и ведущие американские политики. Бывший заместитель помощника министра обороны США по вопросам международной безопасности М.Гальперин писал, что правительство США в период Карибского кризиса руководствовался больше политическими, чем военными соображениями[58].

С целью разработать план действий на Кубе, Кеннеди провел целый ряд совещаний. В ответ на озвученную позицию «ястребов» брат президента писал: «Я теперь знаю, что чувствовал Тодзио, когда он планировал Пёрл-Харбор». Разумеется, на совещания были и люди более уравновешенные и рассудительные. Джон Стоссинджер впоследствии писал: «Немедленное вторжение на Кубу могло спровоцировать войну, которую ядерное сдерживающее средство было призвано предотвратить»[59].

Для понимания полной картины стоит обратиться к выступлению Роберта Макнамары на конференции в Гаване 11 октября 2002 года, спустя 40 лет после описываемых событий. Он отмечает то, как важно было поведение президента, говоря «чуда не произошло бы, если бы президент не определял и не направлял поведение своих советников во время кризиса»[60]. К тому же, он отмечает что акция развертывания советских ракет на кубе была полной неожиданностью для Штатов. А также он отмечает, что действия Штатов в случае такого поворота событий. Сложно поверить в такие слова, принимая во внимание заявление Кеннеди о том, что в случае размещения ракет на Кубе «возникнут серьезнейшие проблемы», но, возможно, часть американского правительства действительно до последнего не верила в присутствие советских ракет на острове.

Крайне интересна беседа, пересказанная Робертом Макнамарой, состоявшаяся после обнародования в своем письме официальной позиции СССР Н.С.Хрущевым президенту Кеннеди. В ней американский президент пытается понять есть ли шанс убрать ракеты путем дипломатических переговоров, на что Луэллин Томпсон показывает крайнюю прозорливость и прекрасное понимание соперника, говоря о том, что, по его мнению «Для Хрущева самое важное сказать: Я спас Кубу, я предотвратил вторжение», насчет Турции он нас прощупывает, но это можно обсудить потом»[61]. И действительно, если забежать вперед, единственное утвержденное обязательство США после разрешения кризиса было о ненападении на Кубу. А следовательно, то, как представлял ситуацию бывший посол США в СССР еще в разгар кризиса соответствовало действительности.

Подводя итог, нельзя говорить о единстве оценки кризиса в США в 1961-1962 годах. Но в общей массе события воспринимались как крайне опасные, ведущие аналитики писали о критическом положении США. Но практически никто до последнего не мог поверить в наличие советских ядерных боеголовок на Кубе. Стоит также акцентировать внимание на том, насколько решающей была личность президента Кеннеди, который не только до последнего верил в мирное разрешение вопроса, но и вопреки мнению многих советников отказывался от поспешных импульсивных решений и действовал очень рассудительно. Хотя по его собственной оценке вероятность возникновения войны тогда составляла от 50 до 70%[62].

Что же касается советского взгляда на происходящее, единства в нем тоже не было. Хрущев считал, что удастся беспрепятственно скрытно перевезти ракеты на Кубу и что: «если мы все сделаем тайно и если американцы узнают про это, когда ракеты уже будут стоять на месте, готовыми к бою, то перед тем, как принять решение ликвидировать их военными средствами, они должны будут призадуматься. Эти средства могут быть уничтожены США, но не все»[63]. Сложно сейчас судить насколько правильно было считать, что США будут бездействовать, но одно понятно сразу- Никите Сергеевичу ввоз ракет на Кубу казался единственным возможным вариантом противостоять росту военной мощи США в Европе. «Получилось бы в какой-то степени "равновесие страха", как Запад это сформулировал»[64].

Идея пришла, но почему же не возникло сомнений насчет того, удастся ли скрыть все происходящее от США? Согласно мнению Бирюзова и штата штабных работников ракетных войск, после произведенного ими разведывательного визита на Кубу, наземную установку ракет можно было произвести незаметно. В этом заключался колоссальный просчет, ведь пальмы не способны были скрыть ракетные установки от объектива аэрофотосъемки.

Примечательно и возможно даже парадоксально то, что Кеннеди считал Карибский кризис одним из самых опасных и тяжелых моментов в своей внешней политике. При этом, Хрущев писал: «Карибский кризис является украшением нашей внешней политики, в том числе моей как члена того коллектива, который проводил эту политику и добился блестящего успеха для Кубы, не сделав ни единого выстрела». Очень спорная оценка, если принимать во внимание все риски, которым он подвергал страну.

Принципиален и тот факт, что Хрущев был в курсе всех мнений, бытовавших в окружении Кеннеди. Знал он про требования решительных действий республиканцев, про планы предотвращения монтажа ракет. На обеде Громыко с Раском последний открыто заявлял о том, что «они, дескать, на все пойдут и ни перед чем не остановятся; что у них просто нет другого выхода, и они просят нас все учесть, оценить соответственно ситуацию и принять меры со своей стороны, чтобы не допустить рокового столкновения, которое может состояться, если окажется, что на Кубе действительно установлены ракеты, в чем они убеждены»[65]. При этом, Никита Сергеевич не сомневался, что начать войну Штаты не посмеют.

Так или иначе, советское руководство нервничало. Знаменитое высказывание Н.С.Хрущева: "Сходим, товарищи, в Большой театр. Сейчас в мире напряженная обстановка, а мы появимся в театре. Наш народ и иностранцы будут это видеть, и это станет действовать успокаивающе. Если Хрущев и другие лидеры сидят в театре в такое время, то можно спокойно спать"[66]- свидетельствует о том, что Никита Сергеевич не знал как развернется ситуация и как можно внушить спокойствие народу, не будучи уверенным в завтрашнем дне. При всем при этом, советское руководство считало, что имеет возможность повлиять на американское правительство и война не разразится. То есть до самого разрешения кризиса большинство не понимало реальности нависшей над миром угрозы, сложившаяся ситуация воспринималась лишь как способ воздействия на внешнюю политику США.

Подводя итог, стоит сказать, что с самого начала руководство Советского Союза осознавало и просчитывало возможную реакцию американцев. Но при этом, никто не застрахован от случайных совпадений, таких как сбитый разведывательный самолет или американский самолет на воздушном пространстве СССР. Однако, благодаря дипломатическим талантам, уму и рассудительности правительств обоих государств, мировую катострофу удалось предотвратить.

Напоследок стоит сказать и о решении данного вопроса в ООН, а также реакции Организации на происходящее. Правительство США обратилось в ООН с просьбой рассмотреть вопрос о Кубе в Совете безопасности. Одновременно с жалобой на действия США к Совету безопасности обратились СССР и Куба. Кеннеди придавал большое значение тому, как пройдет обсуждение в ООН. 20 октября состоялось выступление представителя США в ООН, Стивенсона. Он предлагал дополнить провозглашение морской блокады немедленным заявлением о том, что США готовы к переговорам и даже прозвучало, что США готовы отказаться от ракет в Турции и военной базы Гуантанамо на Кубе.
При этом он обрушился с нападками на действия СССР и оправдывал введение морской блокады.
«В итоге Венесуэла и Чили солидаризировались с американской позицией. Союзники США по НАТО Англия и Франция тоже поддержала их, хотя и высказывались за переговоры между заинтересованными сторонами. Представители Румынии, Ганы и Объединенной Арабской Республики осудили введение морской блокады. Как и выступивший в ходе прений представитель Ирландии, они призвали к мирному урегулировани»[67].
У Тан зачитал текст послания правительствам США и СССР с призывом сесть за стол переговоров.
" Это предложение поддержали 45 стран "третьего мира", заявление которых было опубликовано сразу после заседания. Стивенсон не ответил, сославшись на отсутствие инструкций от президента Кеннеди. Советское правительство согласилось с призывом У Тана " воздержаться от любых действий, которые могут обострить положение и принести с собой риск войны".
25 октября У Тан вторично обратился к правительствам США и СССР с призывом на основе Устава ООН решить вопрос мирным путем. " Он просил дать указание советским судам, уже находящимся в пути на Кубу, держаться в стороне от района перехвата, чтобы избежать столкновения с вмс США." Днем 26 октября судам был отдан приказ повернуть обратно домой.
Для участия в обсуждении в Совете Безопасности ООН были посланы А.И. Микоян и В.В. Кузнецов. Но ситуация в Совете Безопасности оказалась тупиковой. Согласно действующей процедуре ни одна из предложенных резолюций не могла быть принята, не получив поддержки большинства, включая голоса великих держав. Отрицательная или нейтральная позиция любого постоянного члена Совбеза означала "вето". Поэтому урегулирование кризиса могло быть проведено лишь путем двусторонних переговоров.
В итоге мир был достигнут, но мирное урегулирование карибского кризиса не привело к отказу правящих кругов США от вмешательства во внутренние дела Кубы, от попыток добиться изменения социального строя в этой стране путем подрывной деятельности и политики изоляции Кубы от других стран Латинской Америки.

В июле 1964 года под нажимом США IX консультативное совещание министров иностранных дел стран - членов ОАГ приняло решение, обязывавшее государства Латинской Америки разорвать дипломатические, торгово-экономические и иные связи с Кубой. Только одна латиноамериканская страна - Мексика - не подчинилась этому решению ОАГ, находящемуся в вопиющем противоречии с Уставом ООН и основными принципами международного права.

Попытки Мексики поставить вопрос перед Международным судом о вынесении авторитетного заключения относительно того, совместимы ли решения ОАГ с Уставом ООН, натолкнулись на сопротивление со стороны США и потому окончились неудачей. Аналогичная судьба постигла и инициативу Республики Кубы, когда на заседаниях Совета Безопасности в марте 1962 года она добивалась передачи Советом в Международный суд вопроса о неправомерности применения санкций на основе решений ОАГ в Пунта-дель-Эсте. Как пишут американский и мексиканский юристы Б. Вуд и М. Моралес в статье "Латинская Америка и ООН", действия американской дипломатии в связи с указанными акциями Кубы и Мексики отражали стремление США полностью устранить какие бы то ни было неамериканские органы от вопросов интерпретации межамериканских договоров[68].

Хотя после карибского кризиса кубинский вопрос не обсуждался в органах ООН как самостоятельный, ООН постоянно держит его в поле зрения. На каждой сессии Генеральной Ассамблеи ООН, выступая в общих дебатах, представители Кубы неизменно обращают внимание на агрессивную политику США в отношении Кубы как создающую угрозу безопасности в Латинской Америке. Справедливая борьба Кубы, в том числе в ООН, в защиту своего суверенитета от происков американского империализма встречает поддержку не только со стороны братских социалистических стран, но и со стороны растущего числа государств Азии, Африки и Латинской Америки.

Таким образом, огромную роль в урегулировании конфликта и налаживания американо-советско-кубинских отношений сыграла ООН и генеральный секретарь У Тан.

Глава 3.Итоги кризиса и его последствия.

Карибский кризис наглядно продемонстрировал, насколько хрупок мир в ядерный век. Его завершение стало первым важным шагом на пути признания бесперспективности ядерной войны и опасности ядерного «устрашения»[69]. Однако мало было согласиться на компромиссное разрешение конфликта, необходимо было еще выработать условия его урегулирования дипломатическим путем.

Во-первых, было необходимо достигнуть компромисса в вопросе демонтажа ракетных установок и выработать соглашение по контролю над вывозом ракет.

Во-вторых, в ходе вывоза советских ракет встал вопрос и о легких бомбардировщиках Ил-28, которые одной стороной рассматривались как наступательные, а другой - как оборонительные.

В-третьих, нужно было выбрать дальнейший курс политики Куба – США, его форму и содержание гарантий с американской стороны.

И, в-четвертых, требовалось разрешить вопрос о средствах, обеспечивающих предотвращение ввоза наступательных вооружений в будущем.

Период решения этих задач, с 28 октября по 20 ноября получил название «послешокового периода»[70]. В течение этого времени сохранялась блокада Кубы и повышенная боевая готовность войск.

Соединенные Штаты считали нахождение советского вооружение на территории острова Кубы незаконным с точки зрения международного права, и требовали его вывоза. СССР, в свою очередь, хотел получить от Кеннеди гарантию того, что Куба более не подвергнется американскому вторжению, и история с «бухтой Кочинос» не повторится. Позиция Хрущева в этом вопросе была достаточно жесткой: «Главным средством защиты Кубы от высадки десанта служили ракеты. Мы достигли договоренности и теперь убираем их. Основной гарантией от агрессии становится слово президента Кеннеди»[71].

Главным препятствием в ходе переговоров стала позиция Фиделя Кастро. Кубинский лидер с крайним неодобрением относился к идеям обменять американские ракеты в Турции на советские на Кубе[72]. Особенно его беспокоила инспекция, которая должна была быть проведена на острове по окончании демонтажа советского вооружения. С.Н. Хрущев вспоминал об этом: «Вывод советских ракет Фидель оценивал однозначно: отступление, малодушие, капитуляция. Кастро считал отца предателем»[73]. А Хрущеву было очень важно, чтобы кубинский лидер не воспринимал ракетный кризис как проигрыш[74]. По его мнению, в ходе операции «Анадырь» была достигнута их главная цель: революционная Куба устояла, а обещание Кеннеди гарантировало ее дальнейшую безопасность.

Поручение урегулирования отношений с Кубой было поручено одному из наиболее опытных переговорщиков – А.И. Микояну – первому заместителю Председателя Совета Министров СССР. Его путь в Гавану лежал через Нью-Йорк.

2 ноября состоялись переговоры Микояна со Э. Стивенсоном и Д. Макклоем. После чего в Москву было передано следующие: «Американцы, хотя и неохотно, согласились с необходимостью закрепить в документах соответствующие обязательства, в том числе и обязательства о ненападении на Кубу. Эти документы должны, по их мнению, включать: заявление Советского Союза о завершении эвакуации ракет; заявление США, в котором будет сказано о том, что они удостоверились, что ракеты действительно вывезены и что США дают соответствующие гарантии о ненападении на Кубу: возможно также заявление У Тана»[75].

С такой хорошей вестью Анастас Иванович вечером вылетел в Гавану. Как только начались переговоры Микояна и Кастро, первому пришло извещение из Москвы о смерти супруги и предложение самому решить, вернуться ли для похорон или остаться продолжать переговоры. Микоян решил остаться, чтобы довести начатое дело.

4 ноября начались переговоры с кубинским руководством. В процессе обсуждений Микоян предложил вариант инспекции силами ООН советских кораблей, стоящих под погрузкой ракет в порту Гаваны. Кастро в резкой форме отвергает предложение допустить в какую-либо инспекцию на территории Кубы.

В этот день из порта Мариэль вышел теплоход «Дивногорск» с первыми четырьмя ракетами на борту. А уже 9-го теплоход «Ленинский комсомол» транспортировал последние советские ракеты с Кубы.

В период с 1 по 9 ноября на 12 судов, находившихся в портах Кубы, повезли грузы обратно с СССП. На борта судов были загружены 42 ракеты, было размещено 3289 человек и 1056 единиц техники. Таким образом, к 10 ноября напряженность вокруг Кубы спала[76]. Камнем преткновения оставалась инспекция. США необходимо было убедиться, что все ракеты покинули остров, а кубинцы продолжали упорствовать. Они так и не допустили на свою территорию не только американцев, но и представителей ООН даже в порты, на борт советских судов.

В конце концов, было решено пересчитывать ракеты во время их транспортировки на судах. Власти решили организовать встречи транспортов с досматривающими американскими боевыми кораблями в открытом океане. Но Хрущев запретил допускать чужих контролеров на борт судов, суверенную территорию Советского Союза. Ракеты закрепили на палубе открыто, американцы, подойдя борт к борту, могли их рассматривать, фотографировать, только не трогать руками.[77] Вслед за ракетами потянулись домой суда с наземным оборудованием[78]; танки, оружие, бронетранспортеры. Одна мотострелковая дивизия оставалась на Кубе как символ союзных отношений на случай агрессивных поползновений со стороны США[79].

Далее в переписке между Хрущевым и Кеннеди последний неожиданно выдвинул новые требования. Теперь вывозу с Кубы подлежали не только ракеты, но и устаревшие бомбардировщики ИЛ-28, ракетные катера типа «Комар», а также механическое и электронное оборудование[80], которые американцы всегда классифицировали как наступательное оружие[81].

Однако эти самолеты уже считались устаревшими даже в СССР, а катера, играли в операции вспомогательную роль, поэтому считать их наступательным оружием можно было только с большой натяжкой. Тем не менее, американцы требовали их вывода[82].

Хрущев не хотел обижать Кастро, но, с другой стороны, ради устаревших бомбардировщиков дразнить США, и расшатывать восстанавливающиеся контакты было не целесообразным.[83] Поэтому первый секретарь ЦК попытался поторговаться и предложил обмен бомбардировщиков на вывод американских ракет из военной базы Гуантанамо, потерявшей к тому моменту свою стратегическую ценность.[84] Однако это, в свою очередь, грозило Кеннеди крупным скандалом, связанным с общественным мнением. Эвакуация была бы расценена как серьезная уступка лидеру СССР. Кроме того, база была удобна для давления на кубинцев, поэтому Хрущеву пришлось отказаться от своей идеи.[85]

Кастро ничего не хотел слышать о выводе ИЛ-28[86]. Дело чуть не дошло до открытого разрыва, когда в официальном письме он запретил У Тану проводить инспекцию на территории Кубы и объявил о прекращении моратория на действия кубинских ПВО против американской авиации. Отныне любой нарушитель воздушного пространства Кубы должен был понести заслуженное наказание.[87]

Тогда Н.С. Хрущев направил А.И. Микояну телеграмму с предложением попытаться добиться от Фиделя согласия на вывоз бомбардировщиков. Анастас Иванович передает Кастро послание Никиты Сергеевича. В качестве аргументации он говорит, что Ил-28 уже устарели, поэтому целесообразно уступить требованию Кеннеди о их вывозе, ведь на острове остаются истребители МиГ-21 с радиусом действия в 300 км. А они - более современное и более грозное оружие.

Итак, с большим трудом Микояну все-таки удалось убедить Кастро согласиться на возвращение ИЛ-28 в СССР[88], и это, безусловно, является его личной заслугой.

Таким образом, в период с 18 ноября по 12 декабря также на 12 судах были отправлены 3716 человек и 985 единиц техники, а в период с 4 по 6 декабря с Кубы были вывезены и бомбардировщики Ил-28. Как только последние препятствия снялись, ситуация нормализовалась.

Однако директивой № 76676 от 1 ноября 1962 г. предписывалось передать в ГСВК и оставить на острове из состава частей РВСН 14 офицеров, 937 солдат и сержантов, 402 автомашины, 18 радиостанций и ряд вспомогательных подразделений.[89]

На пленуме ЦК 23 ноября 1962 г. Хрущев торжествовал: «мы сочли возможным удаление наших ракет и самолетов ИЛ-28», а взамен «вырвали у президента заверение в том, что США не будут вторгаться на Кубу и будут удерживать от этого своих союзников в Западном полушарии»[90].

Операция «Мангуста» тихо сошла на нет еще в декабре 1962 г.[91].Конечно, с точки зрения Кастро, вероятность вторжения американских войск на Кубу по-прежнему существовала. Однако Кеннеди слишком хорошо понимал, какие политические ограничения накладывает на него титул лидера «свободного мира», чтобы всерьез думать о нарушении обещания, данного Хрущеву в самом начале 1963 г.

Несмотря на снижение военного противостояния, только 20 ноября 1962 г президент Дж. Кеннеди объявил о прекращении блокады в связи с заявлением Председателя Совета Министров о том, что «все бомбардировщики ИЛ-28, находящиеся на Кубе, будут вывезены оттуда в тридцатидневный срок под строгим наблюдением США» [92]. Морской карантин был снят. Непосредственной угрозы американского вторжения на Кубу не стало после того, как начался отвод американских сухопутных войск из юго-восточной части Соединенных Штатов. Полностью же она исчезла через месяц, к 20 декабря, когда все экспедиционные силы вернулись в места постоянной дислокации и обычной жизнедеятельности[93].

7 ноября 1962 г. Соединенные Штаты высказали свою позицию по отношению к Кубе в аналитической записке госдепартамента. Первостепенной целью ставилось - удалить с острова советские ракеты и другое наступательное оружие. Далее предлагалось заверить страны ОАГ, что обязательства не вторгаться на Кубу не подразумевают сохранность революционного кубинского правительства. Получается, что основной задачей остается устранение режима Кастро. «В этих целях в рамках ОАГ предлагалось проводить меры по изоляции Кубы и нанесению поражения коммунистам в Латинской Америке».[94]

Напомним, что в это время еще продолжалась блокада острова, нарушение его воздушного пространства и провокации с территории военно-морской базы в Гуантанамо. Для разрешения существующих проблем участники кризиса начали выработку Протокола для представления его Совету Безопасности от имени трех стран. Переговоры, с одной стороны, шли между СССР и США, а с другой – между СССР и Кубой, и в обоих случаях при поддержке У Тана. Проект протокола был представлен 15 ноября. Обсуждение проходило, как обычно, в напряженной обстановке. Изначально проект отражал позиции трех стран, но документ так и не был официально опубликован, он претерпевал изменения.[95]

26 ноября Микоян вернулся в Нью-Йорк, где состоялись переговоры со Стивенсоном и Макклоем. Анастас Иванович утверждал, что Протокл – это самая удобная форма договора, отражающая позиции трех сторон. Но если США настаивают на своем отказе от Протокола, то СССР согласится с тем, чтобы каждая сторона сделала на заседании Совета Безопасности отдельное заявление.[96]

Больше всего Белый дом не устраивала статья 12, согласно которой предусматривалась многосторонняя инспекция.

Согласно плану предполагалось создать группу наблюдателей ООН из видных деятелей неприсоединившихся стран, которые бы на местах проверили Кубу на наличие ядерного оружия (к тому времени оно должно было быть вывезено полностью) и проинспектировали лагеря, созданные ЦРУ для обучения кубинских контрреволюционеров в зоне Карибского бассейна, в Центральной Америке и во Флориде. Только на этих условиях Кастро согласился на инспекцию острова.

Микоян спросил своих собеседников, почему США против этой инициативы. Макклой и Стивенсон ответили, что во Флориде есть военные объекты, однако, Микоян объяснил, что никто не собирается их инспектировать, имеются в виду только лагеря контрреволюционеров, и потому их аргумент неубедителен.[97] Далее Микоян излагает советскую позицию поддержки «5 пунктов» Ф. Кастро, убеждая собеседников, что в основном эти пункты покрываются Уставом ООН и обещанием США не нападать на Кубу. Вопрос о ликвидации базы в Гуантанамо он предлагает отложить, но сформулировать пункт о начале переговоров по этому вопросу. Стивенсон и Макклой отвергают эти предложения, как не связанные с договоренностью между Кеннеди и Хрущевым.

Таким образом, стало очевидным, что Вашингтон оказывает сильное влияние на развитие переговоров. Когда Соединенные Штаты отвергли Протокол, все беседы между представителями Хрущева и Кеннеди о форме представления проблемы кризиса в Совете Безопасности, проходили теперь без консультаций с У Таном, его стали информировать уже о принятом решении. Кастро оставался в курсе переговоров между американской и советской сторонами благодаря посредничеству последней.[98]

США видели только «две возможности рассмотрения проблемы кризиса в Совете Безопасности: все три стороны сделают заявления на пленарном заседании, после чего председатель подведет итог высказываниям каждой и закроет заседание; заявления будут направлены письменно без созыва заседания Совета и приняты к сведению без каких-либо последствий»[99].

После вывода бомбардировщиков Ил-28, Кеннеди и Хрущев договорились направить в Совет Безопасности совместное письмо, что избавило бы США от необходимости присутствовать на публичном обсуждении в высшем органе OOH, чего они так не хотели (т.к. Совет в ходе решения проблемы затронул бы тему причины конфликта США и Кубы, каковой являлись агрессивные действия против Кубы; также темой обсуждения стало бы прекращение подрывных и военных действий против Кубы, и снятие ее экономической блокады).

Белый дом по прежнему сохранял свои позиции силы и интервенционистскую политику, прибегая к вопиющим нарушениям норм международного права. Поэтому так и не было принято соглашения, приемлемого для Кубы. Все длительные переговоры не привели к подписанию какого-либо официального совместного документа. «Американская сторона отказалась документально закрепить свое обязательство не нападать на Кубу»[100].

В итоге, в конце декабря У Тан послал председателю Совета Безопасности три заявления от Кубы, США и СССР, прибавив к этому, что он «выражал надежду, что “все правительства воздержатся от каких бы то ни было действий, которые могут любым образом осложнить положение в Карибском бассейне”»[101].

Формально карибский кризис завершился двумя письмами У Тану от 7 января 1963 г.:

· Первое письмо очень краткое от первого заместителя министра иностранных дел СССР В.В. Кузнецова и постоянного представителя США при ООН Э. Стивенсона.

· Второе от имени Революционного правительства.

В этот же день советские и американские участники собирались созвать пресс-конференцию, но, в конце концов, отказались от этой затеи.[102]

К. Лечуга пишет, что «после писем, врученных У Тану для передачи председателю Совета Безопасности, была немедленно продолжена разработка подрывных планов, направленных против Кубу. Не было никакого переходного периода между формальной развязкой кризиса и возобновлением враждебной деятельности. В то же время, наряду с усилением гонки вооружений, начался период разрядки между двумя великими державами. В 1963 г. произошли поразительные изменения».[103]

Глава 4. События «за кадром».

Один из лучших и старейших ресторанов Вашингтона (в 2006 г. он отметил свое столетие), расположенный в двух шагах от Белого дома, «Occidental» известен своей коллекцией портретов известных личностей XX-го века и портретами президентов США на стенах. Кроме того, за одним из столов сегодня можно найти латунную табличку, где написано, что в напряженный период кубинского ракетного кризиса поступило предложение от таинственного русского «мистера “X”» о выводе советских ракет с Кубы журналисту Эй-би-си Джону Скали, и что их встреча послужила устранению угрозы возможной ядерной войны.

Возникает вопрос: кто же такой «мистер “X”»? Почему лавры победителя отдаются ему, а мы еще ничего о нем не слышали?

Дата добавления: 2015-05-29