Мо тивационные конфликты в морально-правовом сознании

ТИПЫ СУБЪЕКТИВНЫХ РЕАКЦИЙ НА МОТИВАЦИОННЫЕ КОНФЛИКТЫ

Некогда Гегель назвал людей эпохи Возрождения «переходными лицами» за их беспокойные, неровные характеры, за присущую многим из них путаницу этических понятий, причудливо сочетающуюся с жаждой духовной гармонии и свободы. «Переходным лицом» является и современный человек, одолеваемый мучительным сознанием как собственного несовершенства, так и несовершенства социальных отношений, в средоточии которых проходит его жизнь, болезненно ощущающий собственную дисгармоничность, страдающий от невозможности решить многие важные социальные вопросы. Невозможно постичь социомораль-ную сущность этого «переходного лица», не исследовав те внутренние диссонансы, конфликты и противоречия, что движут его духовной и практической жизнью. Без погружения в мотиваци-онную среду правосознания не могут быть прояснены многие важные смыслы актуальных морально-правовых противоречий.

Объективные морально-правовые противоречия имеют свойство обнаруживаться на феноменологическом уровне человеческой психики в форме мотивационных конфликтов. Особенность последних, отличающая их от типовых познавательных, ориентационных или операционально-деятельных затруднений, испытываемых личностью в повседневной жизни внутри социально-правовой реальности, состоит в том, что они имеют более глубокую этическую, мировоззренческую подоплеку и связаны с отношением субъекта к особо значимым для него социальным фактам и событиям.

Когда объективные морально-правовые противоречия трансформируются в мотивационные конфликты, то в сфере человеческой субъективности, с одной стороны, возникают непроизвольные эмоциональные резонансы, а с другой — осуществляется целенаправленная рефлексия, стремящаяся с максимально доступной аутентичностью зафиксировать в рационально-понятийных формах личностные смыслы объективных противоречий.

Вместе с тем, поиски истоков мотивационных конфликтов только в сфере объективной правовой реальности, в воздействиях одних лишь внешних факторов способны привести к вульгар-но-социологизаторскому упрощению сложных морально-правовых проблем. Чаще всего мотивационные конфликты, возникнув как порождение определенных общественных условий, переходят в относительно автономное психологическое существование и

начинают самостоятельно индуцировать дополнительную духовную энергию, рождать новые, уже сугубо внутренние нравственно-правовые коллизии. При этом социальные, экономические, политические, идеологические факторы как бы отступают на задний план, а на авансцену индивидуального сознания выдвигаются исключительно личностные проблемы ценностно-ориентацион-ного, мировоззренческого, экзистенциального характера. Возникает сложнейшая психологическая сеть этических зависимостей, которую трудно разложить в линейную детерминационную цепь причин и следствий.

Как психологическая реалия, мотивационный конфликт является индикатором выхода личности за пределы поведенческих, ориентационных и оценочных автоматизмов в сферу, где требуются нестереотипные духовные и практические реакции. Существенное свойство мотивационного конфликта заключается в его способности вводить духовную жизнь личности в новое состояние, где не только присутствуют затруднения понимания, оценки, целеполагания и волеизъявления, но и вырабатываются предпосылки для выхода на качественно иные уровни мироотношения. То есть мотивационный конфликт — это нечто гораздо большее, чем просто дезорганизация внутри пространства субъективной реальности. Он продуктивен и несет в себе созидательный потенциал, но его продуктивность существует лишь в качестве возможности. Претворение же ее в действительность зависит в первую очередь от самого субъекта, от степени его социализированности и уровня его культуры. Чем богаче внутренний мир личности, чем обширнее ее социальный опыт, тем содержательнее оказываются переживаемые ею мотивационные конфликты, тем глубже их нравственные и экзистенциальные смыслы.

Субъективные реакции личности на переживаемые ею мотивационные конфликты, порожденные внешними социальными противоречиями, могут быть разделены на экстравертные и ин-тровертные.

/. Экстравертные реакции

1. Реакция н е г а ц и и состоит в том, что субъект направляет все свои усилия на то, чтобы ликвидировать социальную причину, вызвавшую внутренний конфликт.

2. Реакция трансформации состоит в том, что причина, породившая конфликт, существенно изменяется в результате целенаправленных действий субъет та и теряет способность генерировать в дальнейшем аналогичные конфликты.

// Иптровертпые реакции

1. Реакция сублимации — это переключение разбуженной внутренним конфликтом энергии в русло какой-либо деятельности созидательного характера.

2. Реакция аутотерапии — изменение собственного отношения к причинам мотивационного конфликта и к сопутствующим им факторам с целью психологической нейтрализации содержащегося в них дезорганизующего потенциала '.

3. Реакция эскапизма как стремление уйти из-под власти раздражителей, исходящих от мотивационного конфликта, забыть о них, заглушить их голос другими, зачастую искусственными возбудителями или транквилизаторами — алкоголем, наркотиками и т. п.

Мотивационные конфликты — необходимая форма развития индивидуального правосознания, один из способов его социокультурного существования. Как фиксированные психологические образования, они позволяют увидеть его внутреннюю жизнь не в виде сумбура чувств и мыслей, но как внутренне структурированное целое, строящееся на началах психологического контрапункта. Способность личности совмещать в своем духовном мире различные, противоречащие друг другу мотивы, оценки, интересы позволяет ей переносить напряжение нравственно-правовых противоречий, доводить их до фазы разрешения, до перехода диссонансов в консонансы.

КОГНИТИВНЫЙ ДИССОНАНС В МОРАЛЬНО-ПРАВОВОМ СОЗНАНИИ Понятие диссонанса с его музыкальной семантикой не является для социогуманитарных наук чем-то инородным. В конце 1950-х гг. американский психолог и социолог Л. Фестингер ввел в теоретический обиход понятие-концепт «когнитивный диссонанс», обнаруживший достаточный эвристический потенциал для описаний и исследований ряда явлений духовной жизни личности, связанных с познавательными процессами.

¹ Когда человек оказывается в состоянии глубокого внутреннего конфликта, вызванного неблагоприятными изменениями в его судьбе, то «подлинная проблема, стоящая перед ним, ее критический пункт состоят не в осознании смысла ситуации, не в выявлении скрытого, но имеющегося смысла, а в его созидании, в смыслопорождении, смыслостроительстве». (Василюк Ф. Е. Психология переживания. Анализ преодоления критических ситуаций. М., 1984, с. 24). Это смысло-образование протекает в процессе переживания наличной ситуации. Переживание же выступает как борьба за возможность реализации своих жизненных необходимостей, как внутренняя восстановительная работа по обретению утраченного смысла жизни, по избавлению от состояний отчаянности и безнадежности, по перестройке конкретной мотивационной конфигурации смыслов.

Когнитивный диссонанс представляет собой такое состояние индивидуального сознания, когда в нем сталкиваются в единой смысловой плоскости два противоположных представления об одном объекте или факте, не согласующиеся между собой, но кажущиеся субъекту в равной степени убедительными. Противоречие между ними, будучи источником внутреннего дискомфорта, заставляет искать пути согласования противоположностей, подбирать разные средства ослабления, сглаживания остроты возникшего диссонанса, пытаться превратить его в консонанс. Музыкальная терминология, обычно подходящая для характеристик смутных, противоречивых состояний духа в его невнятных или же резко контрастных проявлениях и переходах, фиксирует в подобных случаях либо растревоженность, либо умиротворенность, уравновешенность сознания.

Согласно Л. Фестингеру, когнитивный диссонанс играет в духовно-практической жизни личности преимущественно отрицательную роль и стоит гораздо ниже консонансного состояния. Этот взгляд восходит к давней позитивистской традиции, привычно абсолютизирующей роль принципа равновесия и трактующей противоречия внутренней жизни как изъяны, а не стимулы духовного развития.

Чем сложнее и острее нравственно-правовые противоречия, порождающие диссонансные состояния индивидуального сознания, тем труднее их трансформировать в консонансы. Но и состояние консонанса способно нести в себе определенную опасность для индивидуального «Я». Избавление от внутреннего, духовного напряжения как рефлекторной реакции на внешние социальные противоречия способно лишить субъекта нравственной энергии, готовности к активным духовным исканиям. Вместо этого он успокаивается, расслабляется, что может для него обернуться моральным застоем, духовной стагнацией. В этом отношении симптоматично опасение В. Франкла, который писал: «Я считаю опасным заблуждением предположение, что в первую очередь человеку требуется равновесие, или, как это называется в биологии, «гомеоста-зис». На самом деле человеку требуется не состояние равновесия, а скорее борьбы за какую-то цель, достойную его. То, что ему необходимо, не есть просто снятие напряжения любыми способами, но есть обретение потенциального смысла, предназначения, которое обязательно будет осуществлено»'.

Осознание личностью собственных внутренних конфликтов-диссонансов, а также рефлексия по поводу возможностей их транс-

¹ Фраикл В. Поиск смысла жизни и логотерапия — Психология личности. Тексты. М., 1982, с. 121.

формаций в консонансы неотрывны от процесса ее существования в качестве субъекта правовой культуры. Правовая культура выступает одновременно и как средство, снимающее конфликты, и как цель подобных снятий. Через нее конфликты обретают способность служить духовному обогащению личности, выполняют катарсическую функцию.

Еще Аристотель доказал, что человек может через внутренне противоречивые состояния страха и сострадания приходить к нравственному очищению. Трагический катарсис не разрушает личность, а напротив, производит «мистериальную дезинфекцию» морального сознания. Анализируя греческую трагедию как жанр, размышляя об особенностях ее восприятия зрителями, Аристотель, в сущности, воссоздал логику возникновения, обострения и последующего разрешения внутренних диссонансов в индивидуальном сознании, в сфере нравственных чувств и экзистенциально-правового мышления личности, столкнувшейся с трагической коллизией социального или метафизического характера. Он показал, как столкновение открывшейся в неожиданном этико-эк-зистенциальном ракурсе трагической правды бытия с обыденными представлениями приводит к тому, что привычные стереотипы жизнепонимания опрокидываются. Мощная внутренняя встряска пробуждает нравственное сознание, пребывавшее до этого в равновесно-дремотном состоянии, заставляет его заработать в новом, более интенсивном режиме, ставит перед человеком в чрезвычайно острой форме вопросы о первопричинах, ввергающих людей в трагические коллизии и экзистенциальные катастрофы.

В тех случаях, когда человек склонен к полубессознательному самообману, инстинктивно-охранительному лицемерию и тем самым стремится оградить себя от трагических реалий социальной жизни, далеко не всякое впечатление способно нарушить его миросозерцательный «гомеостазис». Чтобы избежать болезненных переживаний, он готов упорно держаться за расхожие догмы и мифы.

Существует старая когнитивно-экзистенциальная иллюзия, будто чем меньше человек знает о мире, социуме и самом себе, тем спокойнее он чувствует себя в окружающем его миропорядке. Незнание как бы оберегает его от многих внутренних диссонансов и сопутствующих им переживаний, тревог, огорчений. Если в многознании «много печали», то, соответственно, в малом знании и полном незнании «мало печали». Такова позиция дореф-лексивного, мифологизированного сознания, существующего за пределами высших форм культуры и не умеющего и не стремящегося использовать собственные внутренние противоречия в каче-

стве импульсов своего духовного развития. И. Кант, характеризуя такую позицию, отмечал, что чем просвещеннее разум, тем дальше человек от довольства собой и жизнью. «Отсюда у многих людей, и притом самых искушенных в применении разума, если только они достаточно искренни, чтобы в этом признаться, возникает некоторая степень мизологии, то есть ненависть к разуму, так как по вычислению всех выгод, которые он получает -я не скажу от изобретений всевозможных ухищрений обычной роскоши, но даже от наук (которые в конце концов представляются им также некоторой роскошью рассудка), они все же находят, что на деле навязали себе на шею только больше тягот, а никак не выиграли в счастье. Поэтому они в конечном счете не столько презирают, сколько завидуют той породе более простых людей, которая гораздо больше руководствуется природным инстинктом и не дает разуму приобретать большое влияние на их поведение» '. С этой позиции еще более счастливым следует считать существование животных, чья жизнь беспроблемна, кого не мучают различные вопросы, кому неизвестно недовольство собой и неведом страх перед грядущим. Но человек, этот «мыслящий тростник», сознающий свою обособленность от общей мировой жизни, мучающийся проблемами свободы, ответственности, совести, смысла жизни, вынужденный постоянно сопоставлять, сравнивать и выбирать, то есть живущий не просто в онтологическом континууме «природа-социум», но в культуре, с неизбежностью оказывается в диссонансных состояниях разлада с миропорядком и самим собой. Открытый для текучей, изменчивой «живой жизни», приемлющий мир с его добром и злом, субъект культуры способен употребить все имеющиеся в его распоряжении духовные средства на то, чтобы проникнуть в суть противоречий мирового бытия и тем самым продвигаться по пути разрешения собственных внутренних конфликтов.

ГЕГЕЛЕВСКАЯ ТИПОЛОГИЯ МОТИВАЦИОННЫХ КОНФЛИКТОВ

Для мотивационных противоречий характерна содержательная многомерность, что позволяет группировать и типологизи-ровать их по самым разным основаниям и критериям. Одним из наиболее серьезных опытов такой типологизации можно считать ретроспективный обзор кризисных форм познания, предпринятый Гегелем в «Феноменологии духа».

Для Гегеля, опирающегося на принцип историзма как исходную методологическую посылку, становление социума, цивили-

¹ Кант И. Сочинения в 6-ти т. Т. 4, ч. 1. М., 1965, с. 230—231.

зации связано в первую очередь с генезисом и развитием самосознания, научившегося отвлекаться от «красочной видимости чувственного посюстороннего» и ценить свободу мышления и миро-отношения. Движимое сложными мотивационными конфликтами, оно способно не только определенным образом относиться к миропорядку, но и превращать собственное отношение в предмет рефлексии.

Не претендуя на исчерпывающую полноту исторического охвата всех форм самосознания, Гегель остановился прежде всего на тех, что отличаются не случайной, а необходимой, «субстанциальной» противоречивостью, чьи мотивационные конфликты являются этическими рефлексами эпохальных социально-исторических коллизий. Таковыми для него выступили типы стоического, скептического, несчастного и разорванного сознания.

Стоическое сознание характерно для эпох деспотизма, всеобщего страха и рабства. Индивид, жаждущий свободы, но не имеющий возможности удовлетворить свою потребность в ней, удаляется в «простую существенность мысли». Это позволяет ему сохранить невозмутимость духа или, по крайней мере, поддерживать видимость спокойствия и невозмутимости.

Скептическое сознание делает новую попытку шагнуть навстречу свободе. Оно выходит из замкнутого состояния и пытается доказать себе и другим суверенность собственной мысли. Но на деле эта мысль оказывается не чем иным, как «бессознательной болтовней», бросающейся в крайности и постоянно противоречащей самой себе. Носители скептического сознания постоянно оказываются в ситуациях, когда «удовольствие противоречить друг другу приобретается ценой противоречия с самим собой» '.

Несчастное сознание. Его внутренние конфликты носят принципиально иной характер. Раздвоенное внутри себя между тяготением к бесконечному и собственной единичностью, между стремлением слиться с вечной божественной сущностью и невозможностью осуществить это, «несчастное сознание» представляет собой воплощенную «скорбь духа». Его носитель, сосредоточившийся на абстрактном принципе, отстранившийся от содержательного разнообразия ценностей жизни и культуры, может являть собой «себя самое высиживающую, столь же несчастную, сколь скудную личность».

Разорванное сознание. Главной его чертой является утрата веры в устойчивость социоморального законопорядка.

Постфеодальный социум с его сместившимися ценностными координатами обнаруживает неустойчивость ценностных иерархий и предстает в образе «бездонной глубины, в которой исчезла всякая опора и субстанция». Сознание, отстранившееся от «устойчивых сущностей» и ценностных констант, становится «сознанием извращения», готовым распространять действие принципа нега-ции сколь угодно далеко, способным к самоосмеянию и даже самоистреблению и потому глухим к моральным увещеваниям здравого смысла. По сравнению с стереотипными суждениями и оценками обывателей речи обладателя «разорванного сознания» — бред и безумие. Остроумие парадоксально-саркастических суждений — это своего рода музыкальная автохарактеристика «разорванного сознания», где резкие, неблагозвучные диссонансы свидетельствуют о том, что инструмент безнадежно расстроен.

МОРАЛЬНО-ПРАВОВОЕ СОЗНАНИЕ МАРГИНАЛЬНОЙ ЛИЧНОСТИ

По существу, положение гегелевского «разорванного сознания» — это позиция маргинального субъекта, оказавшегося в социокультурном «разломе» между двумя нормативно-ценностными системами. В переходные исторические эпохи, когда исчезают отчетливые грани между допустимым и недозволенным, нормами и аномалиями, когда социуму начинает реально угрожать возможность погружения в катастрофическое состояние самораспада, для личности особую сложность обретает проблема избирательных предпочтений. Там, где в одном временном интервале сосуществуют различные соционормативные комплексы, непременно должны существовать субъекты, уходящие от необходимости выбора, временно или постоянно, духовно или практически не принадлежащие ни к одному из них, не отождествляющие себя с ними. Они составляют резерв социокультурных мигрантов, поставляющих обществу как новаторов-подвижников, так и субъектов девиантного поведения.

Маргинальное положение может способствовать обретению личностью внутренней свободы, выходу из-под власти жестких идеологических стереотипов. Но оно же может способствовать отлучению человека от высших духовных ценностей, препятствовать реализации лучших задатков, подталкивать на путь отклоняющегося и криминального поведения.

Существует несколько основных типов маргинальное™.

/. Социальная маргшшлыюстъ

Возникает в результате перемещений субъектов в социальном пространстве.

Если взять типовой социальный факт пространственного перемещения индивида из села в город, сопровождающегося сменой статуса сельчанина на статус горожанина, то, как правило, при подобной перемене духовный мир мигранта становится сферой соприкосновения различных, во многом непохожих друг на друга нормативно-ценностных комплексов — сельского и городского. Каждому из них присущ свой специфический, исторически сложившийся уклад жизни, каждый порождает особый тип мироощущения. Так, если селу свойственны относительная стабильность и ритмическое однообразие жизненного уклада, сравнительно малое количество событий в единицу времени, то городскую жизнь отличают динамизм, интенсивность общения, насыщенность событиями и информацией. Если непосредственные социальные связи сельского жителя в значительной степени локализованы в пределах сельского «микромира», то в городе сложная система взаимодействий втягивает личность в грандиозный социальный «макромир» с бесконечным разнообразием непосредственных отношений. Если в селе экстравертная жизнь человека «на миру» подчиняется постоянно действующему внешнему социальному контролю со стороны односельчан, а сила общественного мнения является одним из главных нормативно-регулятивных факторов, то в городе слабость или даже отсутствие такого постоянно действующего контроля способны породить у вчерашнего сельчанина ощущение неподотчетности, свободы, вседозволенности.

Среди мигрантов,'оказывающихся в маргинальном положении, выделяются две категории. Первая — это те, кто сравнительно легко усваивает нормы нового для них жизненного уклада, новые обязанности, связанные с изменившимся социальным статусом. Влившись в трудовые или учебные коллективы, они сравнительно легко адаптируются и начинают исправно выполнять свои непосредственные профессиональные, гражданские, моральные и правовые обязанности. При этом они не только внешне, формально, но и внутренне, морально-психологически встают на позиции тех социальных общностей, что приняли их.

Для другой категории маргиналов морально-психологическая переориентация протекает значительно сложнее. Для успешной адаптации им недостает либо психологической мобильности и необходимой внутренней культуры или же соответствующей помощи воспитательного характера со стороны ближайшего окружения. В результате они достаточно долго пребывают на ценностной «периферии» нового для них мира.

В более сложных случаях внутренняя переориентация может пойти не по пути сопряжения лучших черт двух соционорматив-ных комплексов, а в направлении их взаимоотрицания. Не обретя положительных социоморальных установок, личность успевает отказаться от прежних, которые представляются ей уже неуместными и потому необязательными. Свобода от традиций и норм сельской жизни может быть расценена в условиях города как свобода от любых норм вообще. В результате человеку начинает угрожать опасность погружения в ценностный «вакуум», где доминирует только один императив: «Делай, что хочешь!» В подобном положении чаще всего оказываются те, кто еще на этапе первоначальной социализации многого недополучил и недобрал в своем культурном, нравственном развитии.

Наиболее сложным оказывается положение маргинальных личностей, оказавшихся свидетелями и жертвами распада крупных социальных систем тоталитарного типа. Когда на фоне общей варваризации социальной жизни возрастает число проявлений спонтанного, немотивированного насилия, возрождаются стереотипы архаического «кулачного права», на исторической сцене, как отмечал немецкий исследователь К. Шлёгель, появляется тип авантюриста-«вояки». «Как правило, это не бывший солдат, а скорее человек мирного времени, не сумевший приспособиться к новым жизненным обстоятельствам. Постмодерный вояка рождается не вследствие распада старой армии, к которой он зачастую не имеет отношения, а вследствие распада жизненного уклада. Организовать жизнь заново в изменившихся условиях трудно, это требует усилий, прежде всего работы. Работать тяжело, держать в руках оружие много легче. Работающий может лишь с трудом жить на свою зарплату. Для работы необходимы знания и способности, для обращения с оружием достаточно одной жестокости. У кого в руках оружие, может заставить других работать на себя. Путь насилия самый простой, путь выхода из трудностей и создания нового требует длительного напряжения. Этос постмодерного вояки — это мораль разбойника, иногда драпирующегося в исторические костюмы, но чаще всего выступающего в адидасе и кроссовках и слушающего воксман» '.

Авантюристам-маргиналам такого рода чужда идеологическая мотивация. Свободные от религиозных, моральных и правовых норм, они всегда готовы на игру без правил, на преступления из-за жажды приключений или удовольствий или просто от скуки. «Для таких преступлений не нужны враги и противники. На-

¹ Шлёгель К. Новый порядок и насилие — Вопросы философии 1995, № 5, с. 15.

силие практикуется не целесообразно, а произвольно. Оно простирается от вандализма, ярости разрушения до убийства бездомных и расстрела стоящих рядом в метро... Диффузное насилие не поддается какому-либо рациональному контролю. На бессмысленное насилие невозможно настроиться профилактически, оно совершается, когда совершается» '.

Итак, на почве несостоявшейся «вторичной социализации» сравнительно легко пускают корни асоциальные, антагонизи-рованные, криминогенные воззрения. Это происходит оттого, что они в подобных случаях не встречают сколь-нибудь существенного сопротивления со стороны самой личности. Очутившись в ценностной «нише», оказавшись морально разоруженной, она становится беззащитна перед воздействием деструктивных умонастроений, влекущих как голоса сирен, но не обещающих ничего, кроме духовной гибели.

//. Возрастная маргиналъностъ

Она свойственна молодым людям, находящимся в состоянии незавершенной социализации, особенностью которой является движение, изменение, развитие личности в социальном в р е м е-н и. Подросток или юноша, будучи внешне прикреплен к определенным социальным общностям — семье, школе, малым группам дворовых, спортивных и других товариществ, вместе с тем внутренне находится в состоянии духовно-нравственной нестабильности, неопределенности, пребывает в процессе поиска самого себя и своего места в социуме и в его конкретных подсистемах. Эта внутренняя изменчивость, вовлеченность в темпоральный поток неизбежных, связанных с взрослением метаморфоз и есть тот возрастной маргинализм, что порождает основную массу молодежных проблем.

///. Культурная маргиналъностъ

Субъектом этой разновидности маргинальное™ является «случайный» индивид, чьи культурные корни оказались обрезаны в результате тех или иных социальных причин. Он пребывает в состоянии насильственного отчуждения от традиционных для его предков этнических, национальных, религиозных и других ценностей. Драматизм его положения заключается в том, что он не в состоянии ассимилировать ценности и дух окружающей его культуры, которая продолжает оставаться для него чужой.

IV. Моральная маргинальностъ

Это положение личности между двумя разными социомораль-ными системами, когда она в силу объективных или субъектив-

¹ Шлёгелъ К Новый порядок и насилие. — Вопросы философии. 1995, № 5, с. 18.

ных причин оторвалась от одной системы моральных ценностей, но не вошла во взаимопроникающий контакт с другой. Она пребывает в аксиологическом пространстве имморальной пустоты, где ей не на что опереться, кроме как на себя, на собственные силы. Чаще всего моральная маргинальность является следствием мар-гинальностей социального и культурного типов.

АКЦЕНТУИРОВАННАЯ ЛИЧНОСТЬ: СКЛОННОСТЬ К ДЕЛИКТАМ

Субъективная податливость или, напротив, сопротивляемость личности логике процесса маргинализации зависит от ее социальных качеств и психологических особенностей. Наиболее уязвимы в этом отношении так называемые акцентуированные личности. «Акцентуация характера, — это крайние варианты нормы, при которых отдельные черты характера чрезвычайно усилены, вследствие чего обнаруживается избирательная уязвимость в отношении определенного рода психогенных воздействий при хорошей и даже повышенной устойчивости к другим»'. То есть акцентуация — это своего рода «ахиллесова пята» личности, поскольку она создает внутреннюю предрасположенность к тем или иным моральным отклонениям в социальном поведении.

Как достаточно типовое характерологическое усложнение в духовно-нравственных структурах личности, акцентуация не является разновидностью социально-психологической патологии. Тем не менее, она существенно осложняет процесс социализации, вносит в его динамику дополнительные противоречия мотиваци-онного и поведенческого характера. У каждого типа акцентуации имеются свои специфические особенности, сказывающиеся на моральном облике личности, на ее отношении к людям, социальным ценностям и собственному «Я».

Результаты исследований показывают, что в возрасте 14—15 лет наличие отчетливо выраженных акцентуаций наблюдается у 53 % подростков, а при достижении 16—17 лет — у 62 %. Среди молодых правонарушителей этот процент значительно выше и может достигать 87 %².

Обозначим характерные особенности тех видов акцентуаций, что наиболее часто встречаются у индивидов, оказавшихся в состоянии маргинальности и склонных к деликтам.

/. Конформный тип

а) Преобладание поведенческих реакций адаптивно-приспособительного характера. Постоянная готовность подчиняться давлению обстоятельств, мнению большинства, силе, авторитету.

¹ Личко А. Е. Подростковая психиатрия. Руководство для врачей. Л., 1985, с. 34.

² Там же, с. 76.

Неспособность противостоять внешнему давлению. Стремление избегать конфликтов. Постоянная установка на то, чтобы поступать и думать «как все», где «все» — это прежде всего ближайшее окружение. Способность при попадании в дурную среду быстро утрачивать положительные качества. Податливость искушающему воздействию алкоголя, наркотиков, преступного сговора.

б) Шаблонность и консерватизм мышления, приверженность господствующим догмам и привычным стереотипам, неспособность к инициативе, новаторству, творчеству. Негативное отношение к социальным инновациям.

в) Некритичность восприятия, готовность верить самым нелепым рассказам и слухам, а затем выступать в роли их разносчика.

г) Склонность к сугубо внешнему благонравию; отсутствие искреннего стремления к самопознанию и самосовершенствованию.

2. Психастенический тип

а) Замкнутость, необщительность, боязнь условий повышенной ответственности, стремление избегать ее любыми путями вплоть до использования алкоголя, наркотиков и суицидных попыток.

б) Слабая развитость адаптивных свойств и способностей, робость перед всем новым, неизвестным, неожиданным, страх перед ситуациями, требующими самостоятельного морального выбора. Тревожная мнительность по отношению к будущему.

в) Склонность к малопродуктивным рефлексивным «самокопаниям», сопровождающимся чаще всего неадекватностью, ошибочностью самооценок.

г) Податливость йажимам грубой силы, способность превращаться в покорных исполнителей чужой злой воли.

д) Потребность в психологической поддержке извне, со стороны.

3. Неустойчивый тип

а) Безволие и пассивность, преобладание адаптивных поведенческих реакций над контрадаптивными, готовность подчиняться силе внешних обстоятельств.

б) Неразвитость способности к сложной целеполагающей деятельности, равнодушие к собственному будущему, склонность жить преимущественно настоящим, сиюминутными настроениями и потребностями.

в) Преобладание гедонистических установок в их наиболее примитивных и вульгарных формах, тяготение к праздному времяпрепровождению.

г) Нежелание нести груз каких бы то ни было социальных обязанностей. Отсутствие трудолюбия, упорства в достижении по-

ложительных, социально значимых целей. Неспособность получать удовольствие от труда. Постоянство стремлений к уклонению от работы и ответственности.

д) Моральная ненадежность, отсутствие чувства долга, высоких принципов, убеждений. Общая бедность духовных потребностей и интересов.

е) Неспособность к устойчивым привязанностям, равнодушие к дружеским и родственным отношениям, склонность оценивать их прежде всего с утилитарно-прагматических позиций.

ж) Низкая моральная сопротивляемость перед лицом жизненных испытаний, склонность к эскапистскому реагированию на них.

4. Истероидиый тип

а) Склонность к демонстративно-эпатажным формам социального поведения, внешним эффектам, эксцессам, конфликтам, скандалам, пристрастие к позерству, самоукрашательству, «косметической лжи», мифотворчеству, фантазированию о собственных, часто мнимых, похождениях, успехах и победах.

б) Выраженный эгоцентризм, потребность в постоянном внимании окружающих: «Пусть хоть ненавидят, но только бы не были равнодушны ко мне».

в) Экстравертированная эмоциональность, экспансивность сочетается с малой глубиной внутренних переживаний.

г) Преобладание гедонистических ориентации на безделье, иждивенчество, шумную, легкую, «красивую» жизнь.

д) Чуткость к мнению окружающих о себе сочетается с слабой развитостью способности к моральной саморегуляции.

е) Склонность к поведенческим реакциям анархического толка, способность легко вспыхивать, обострять ситуацию, превращать ее в конфликт, становиться во главе спонтанных групповых выступлений и столь же быстро остывать, отступать перед неожиданными препятствиями и перед теми, кто оказывает твердое сопротивление.

ж) Стремление к авторитарно-престижному положению в социальной группе и отсутствие многих необходимых для этого качеств.

з) Потребность иметь кумиров и подражать им.

и) Отсутствие упорства в достижении поставленных целей, слабость волевых качеств, склонность при неудачах впадать в отчаяние, глубокую депрессию.

5. Эпилептоидпый тип

а) Возбудимость, импульсивность, способные переходить в агрессивность и ярость.

б) Эгоизм, властность, неуступчивость. Жажда лидерства, оборачивающегося прямым деспотизмом по отношению к тем, кто попал под его влияние и зависимость.

в) Преобладание состояний длительных дисфории, мрачности, хмурости, когда медленно накипает злобность и одновременно желание сорвать ее на ком-нибудь.

г) Наличие садистских наклонностей, готовности мучить слабых, младших, новичков. Безразличие к беспомощности противника. Безжалостность и жестокость в столкновениях, стычках, драках. Склонность терять самообладание, а затем очень долго остывать от приступов агрессивной ярости.

д) Прагматизм, отсутствие сентиментальности и застенчивости. Ориентированность на достижение конкретных, осязаемых благ, неприязнь к пустым мечтаниям, тяготение к поиску возможностей легкого обогащения. Расположенность к азартным играм и острым ощущениям.

е) Наполненность жизненного пути поведенческими отклонениями и регулярными конфликтами с окружающими.

Указанные типы акцентуаций усугубляют состояние индивидов, оказавшихся в маргинальном положении, обостряют внешние социальные коллизии и внутренние мотивационные конфликты.

Чем заметнее в обществе признаки кризиса, тем сложнее личности ориентироваться и выбирать между противоречащими друг другу ценностными системами и социальными императивами, тем больше для нее вероятность ошибок морального выбора. Переходные эпохи — это всегда перекрестие разных исторических тенденций и возможностей. Человек, находясь в средоточии этого перекрестия, вынужден прежде, чем сделать свой выбор, взвесить, проанализировать, оценить происходящее. Сопутствующие этому мотивационные конфликты свидетельствуют о том, что смыслы многих значимых морально-правовых противоречий для него еще затемнены, что их содержание и логика еще не высвечены в полной мере средствами рефлексии. А это, в свою очередь, еще раз подтверждает, сколь необходимы и важны научно-теоретический анализ и философско-социологическое понимание причин таких конфликтов.

Дата добавления: 2015-05-31