Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Действие Второе 2 страница. Случилось так, что мы перехватили




Вы не домогались,

Чтоб он развлекся?

 

Розенкранц.

 

Мадам,

Случилось так, что мы перехватили

В дороге некоих актеров; это

Ему сказали мы, и он как будто

Обрадовался даже; здесь они

И, кажется, уже приглашены

Играть пред ним сегодня.

 

Полоний.

 

Это верно;

И он через меня шлет просьбу вашим

Величествам послушать и взглянуть.

 

Клавдий.

 

От всей души; и мне отрадно слышать,

Что к этому он склонен. –

Вы, господа, старайтесь в нем усилить

Вкус к удовольствиям.

 

Розенкранц.

 

Да, государь.

 

Клавдий (снова возглавляя процессию).

 

Оставьте нас и вы, моя Гертруда.

Мы, под рукой, за Гамлетом послали,

Чтоб здесь он встретился как бы случайно

С Офелией.

 

Клавдий и Гертруда выходят.

Розенкранц (брезгливо).

– Ни минуты покоя! И туда, и сюда – так и прут со всех сторон.

Гильденстерн.

– Ты вечно недоволен.

Розенкранц.

– Все время ставят палки в колеса… Неужто не можем обойтись без них?

Гильденстерн.

– Не все ли равно?

Розенкранц.

– Я пошел.

Розенкранц заворачивается в плащ. Гильденстерн не обращает на него внимания. Розенкранц неуверенно идет в глубь сцены. Всматривается во что‑то и быстро возвращается.

Гильденстерн.

– Что поделывает?

Розенкранц.

– Ничего.

Гильденстерн.

– Что‑нибудь он должен делать.

Розенкранц.

– Идет.

Гильденстерн.

– На руках?

Розенкранц.

– Нет.

Гильденстерн.

– Нагишом?

Розенкранц.

– Застегнут на все пуговицы.

Гильденстерн.

– Мелет что‑нибудь?

Розенкранц.

– По‑моему, нет.

Гильденстерн.

– Ты, наверно, ошибся.

Розенкранц.

– Вряд ли.

Пауза.

Гильденстерн.

– Честное слово, не представляю, как его втянуть в разговор.

В глубине сцены показывается Гамлет, который жестикулирует, как бы взвешивая «за» и «против» во время своего – нами не слышимого – монолога. Розенкранц и Гильденстерн наблюдают за ним.

Розенкранц.

– Ну, можем сказать, что воспользовались случаем… повидать его… Это и вправду вышло случайно… по‑моему… По‑моему, надо напрямик, без церемоний… как мужчина с мужчиной… По старой дружбе… Например: слушай, старина, что все это значит?.. В этом духе… по‑моему. Прямой, непринужденный подход. Да, именно так… по‑приятельски… Этот случай надо хватать, я считаю… если мое мнение, конечно, учитывается… Дареному коню можно и в глаза заглянуть… И так далее. (Делает шаг в сторону Гамлета, но нервы его сдают, и он возвращается.) Благоговение, вот что нам мешает. Перед голубой кровью. Как доходит до дела, всегда пасуем…

Входит Офелия, представляющая в единственном числе нечто вроде религиозной процессии.

Гамлет

 

Мой грех в своих молитвах вспомни, нимфа.

 

Услышав его голос, Офелия останавливается; он берет ее за руку и притягивает к себе.

Офелия.

 

Мой добрый принц,

Как поживали вы все это время?

 

Гамлет.

 

Благодарю вас; сносно, сносно, сносно.

 

Переговариваясь, они исчезают за кулисами.

Розенкранц.

– Вроде как в городском парке.

Гильденстерн.

– Да, выразительно. Ну, так как насчет твоего непринужденного подхода? Могло произвести сильное впечатление. Если я еще имею право на личное мнение – сядь и заткнись. Хватит твоих фантазий.

Розенкранц (почти в слезах).

– Это невыносимо!

Появляется женская фигура в королевском одеянии. Розенкранц подкрадывается к ней сзади, закрывает глаза ладонями и – с отчаянной фамильярностью:

– Угадай, кто?!

Актер (появляясь из дальнего угла сцены).

– Альфред!

Розенкранц опускает руки и быстро оборачивается. Оказывается, он обнимал Альфреда, одетого в женское платье и в парике блондинки. Актер все еще стоит в углу сцены. Розенкранц подходит к нему. Они стоят нос к носу.

Розенкранц.

– Виноват.

Актер автоматически поднимает правую ногу. Розенкранц наклоняется и кладет руку на пол в этом месте. Актер опускает ногу. Розенкранц вскрикивает и отскакивает.

Актер.

– Прошу прощения.

Гильденстерн (K Розенкранцу).

– Что он сделал?

Актер.

– Топнул ногой.

Розенкранц.

– Моя рука была на полу.

Гильденстерн.

– Ты сунул свою руку под его ногу?

Розенкранц.

– Я…

Гильденстерн.

– Зачем?

Розенкранц.

– Я думал… (Вцепляется в Гильденстерна.) Не оставляй меня!

Он порывается к выходу; оттуда появляется актер в одежде короля. Розенкранц бросается в другую сторону; оттуда выходят два актера в плащах. Розенкранц совершает еще одну попытку, но навстречу появляется еще один актер, и Розенкранц замирает посреди сцены, 1‑й актер устало хлопает в ладоши.

Актер.

– За дело! Времени маловато.

Гильденстерн.

– Что происходит?

Актер.

– Генеральная репетиция. А теперь, если вы не возражаете, отойдите чуть‑чуть в сторонку… так… хорошо. (К актерам.) Все готовы? (К Розенкранцу и Гильденстерну.) Мы все время работаем в одних и тех же костюмах, и они, знаете, часто забывают, кого именно надо играть… Альфред! Перестань ковырять в носу. Королевы совершают это… умственным путем… Это у них наследственное. Отлично. Тишина. Поехали!

Актер‑король.

 

Уж тридцать раз как колесница Феба…

 

Актер (вскакивая, со злостью.)

– Нет, нет, нет! Начинай с пантомимы, понял? Ваше трепаное величество! (К Розенкранцу и Гильденстерну.) Они немножко не в форме, но когда они начнут умирать, то будут бесподобны. Смерть вызывает у них вдохновение.

Гильденстерн.

– Очень мило с их стороны.

Актер.

– Ничего нет более неубедительного, чем неубедительная смерть.

Гильденстерн.

– Бесспорно.

Актер хлопает в ладоши.

Актер.

– Акт первый – пошли!

Пантомима. Тихая мелодия флейты. Актер‑король и актер‑королева обнимаются. Она становится на колени и о чем‑то молит его. Он поднимает ее с колен и кладет свою голову ей на плечо. Засыпает. Она, видя, что он уснул, оставляет его.

Гильденстерн.

– Что это означает?

Актер.

– Видите ли, это такой прием. Это – схема; с ее помощью мы делаем происходящее более или менее понятным. Язык наших пьес настолько плох, что компенсирует недостатки стиля разве что своей неясностью.

Пантомима продолжается – входит другой актер. Он снимает со спящего корону, целует ее. Потом достает флакончик с ядом и вливает его в ухо спящего, потом выходит. Спящий, героически содрогаясь, умирает.

Розенкранц.

– А это кто был?

Актер.

– Брат короля и дядя принца.

Гильденстерн.

– Не очень‑то по‑братски.

Актер.

– И вообще не по‑родственному. Особенно дальше.

Королева возвращается; найдя короля мертвым, проводит сцену горя. Снова входит отравитель, сопровождаемый двумя актерами в плащах. Тело уносят. Отравитель как бы утешает королеву дарами. Поначалу она сопротивляется, но вскоре уступает ему и отвечает на ласки. В этот момент слышится душераздирающий женский вопль, и появляется Офелия, преследуемая Гамлетом. Гамлет – в истерике, он кричит на нее, хватает за рукав и т. д.; все это – в центре сцены.

Гамлет.

– Нет, с меня довольно, это свело меня с ума.

Она опускается, плача, на колени.

– Я говорю: у нас не будет больше браков. (Снижает голос, обращаясь к застывшим в своих позах актерам.) – Те, которые уже в браке (исподтишка кланяется королеве и отравителю; более доверительным тоном), – все, кроме одного, останутся жить. (Невесело усмехается им, собираясь отойти; тон снова меняется, последние слова он произносит с нарастанием.) – Прочим оставаться как они есть. (Уже уходя, он наклоняется к трясущейся Офелии и произносит ей прямо в ухо, отрывисто.)

– В монастырь, в монастырь…

Он выходит. Офелия посреди сцены падает на колени, ее всхлипывания еле слышны. Небольшая пауза.

Актер‑король.

 

Уж тридцать раз как колесница Феба…

 

Входят Клавдий с Полонием; они приближаются к Офелии и поднимают ее. Актеры, опустив головы, быстро отступают в глубь сцены.

Клавдий.

 

Любовь? Не к ней мечты его стремятся;

И речь его, хотя в ней мало строя,

Была не бредом. У него в душе

Уныние высиживает что‑то.

И я боюсь, что вылупиться может

Опасность; чтоб ее предупредить,

Я, быстро рассудив, решаю так:

Он в Англию отправится немедля…

 

С этими словами они – Клавдий, Полоний, Офелия – исчезают из виду. Актер, выходя вперед, хлопает в ладоши, привлекая к себе внимание.

Актер.

– Так не пойдет, джентльмены. (Актеры смотрят на него.) С этим нельзя выходить на сцену. (К Гильденстерну.) Какое у вас впечатление?

Гильденстерн.

– А какое должно быть впечатление?

Актер (актерам).

– Вы не даете самой сути!

Розенкранц делает несколько шагов вслед за Офелией, потом возвращается.

Розенкранц.

– Любовью это мне не кажется.

Гильденстерн.

– Возвращаясь к нашим баранам…

Актер (к актерам).

– Это было ни к черту.

Розенкранц (к Гильденстерну).

– Похоже, вечером будет хаос.

Гильденстерн.

– Не суйся – мы только зрители.

Актер.

– Акт второй! По местам!

Гильденстерн.

– Разве это еще не конец?

Актер.

– Вы называете это концом? Когда еще нет трупов? Ну нет; что называется, только через… ваш труп.

Гильденстерн.

– Как я должен это принять?

Актер.

– Лежа. (Короткий смешок – но в ту же секунду это лицо человека, который никогда не смеялся.) У произведения искусства всегда есть замысел, вы же знаете. События развиваются сами по себе, пока не наступает эстетический, нравственный и логический финал.

Гильденстерн.

– А какой финал на этот раз?

Актер.

– Обычный. Вариантов, не бывает: мы приближаемся к месту, когда все, кому назначено умереть, умирают.

Гильденстерн.

– Назначено?

Актер.

– Ну, между «кушать подано» и «трагической иронией» достаточно места для проявления наших индивидуальных способностей. Вообще говоря, все можно считать законченным только тогда, когда дела так плохи, что хуже быть просто не могут. (Включает улыбку.)

Гильденстерн.

– Кто это решает?

Актер (выключает улыбку).

– Решает? Это написано. (Он отворачивается, но Гильденстерн хватает его и резко поворачивает к себе; безмятежно.) – А сейчас, если вы будете столь любезны, разойдемся как в море корабли. Выражаясь популярно.

Гильденстерн отпускает его.

– Мы актеры, понимаете? Мы не выбираем: мы подчиняемся указаниям. Плохой конец прискорбен, хороший – безрадостен. В этом смысл трагедии. (Громко.) По местам!

Актеры занимают свои места для продолжения пантомимы; на этот раз представляется любовная сцена – страстная, эротическая – между королевой и отравителем‑королем. Любовники начинают. Актер вполголоса быстро комментирует происходящее Розенкранцу и Гильденстерну.

– Убив брата и соблазнив вдову, отравитель захватывает трон. В этой сцене они отпускают поводья своей разнузданной страсти. Она не догадывается, что мужчина, которого она сжимает в объятиях….!

Розенкранц.

– О, конечно – да – понимаю! Но это невозможно.

Актер.

– Да? Почему?

Розенкранц.

– Да как же – я полагаю, люди пришли отдохнуть, развлечься – а не за грязным и бессмысленным развратом.

Актер.

– Ошибаетесь – именно за этим. Убийство, обольщение и инцест, – а вам чего нужно – хохмочек?

Розенкранц.

– Я хочу хорошую историю – с началом, серединой и концом.

Актер (к Гильденстерну).

– А вам?

Гильденстерн.

– Я предпочел бы искусство как зеркало жизни. Если тебе не все равно.

Актер.

– Мне, сэр, все равно. (К обнимающимся любовникам.) Отлично, но не увлекайтесь. (Они встают; к Гильденстерну.) Мой выход через минуту. Луциан, племянник короля! (Поворачивается к актерам.) Следующий!

Актеры готовятся к следующему фрагменту пантомимы, который состоит в том, что сам актер представляет – хореография и стилизация – мучимого тоской, что есть вступление к страстной сцене с королевой («Гамлет», акт III, сцена 4). Затем следует очень стилизованная сцена убийства Полония, закалываемого сквозь занавес (убитый король играет Полония); в течение этой сцены актер продолжает скороговоркой комментировать Розенкранцу и Гильденстерну происходящее:

Актер.

– Луциан, племянник короля… отставленный дядей от трона и потрясенный… его кровосмесительным браком с его матерью… теряет разум… производя при дворе переполох и замешательство… своими метаниями… меж горчайшей меланхолией и диким безумием… попытками самоубийства (поза) и убийством (закалывает Полония)… наконец он предстает перед своей матерью и в довольно двусмысленной сцене (объятие – с элементами эдипова комплекса) умоляет ее признать вину и раскаяться… (Вскакивает, продолжая говорить.) Король (он выталкивает вперед отравителя‑короля), мучимый виной, мучимый страхом, решает отослать своего племянника в Англию… и доверяет эту миссию двум улыбчивым подчиненным… придворным… двум шпионам… (отворачивается, чтобы соединить в одну группу отправителя‑короля и двух актеров в плащах; эти двое кланяются, принимая от короля пакет)… вручив им письмо для передачи английскому двору!.. И вот они отбывают – на борту корабля… Два актера, шпионы, встают по бокам актера, а все трое начинают раскачиваться в унисон: движение корабля; потом актер отделяется от них…и они прибывают… Один из шпионов прикрывает глаза ладонью, разглядывая горизонт……причаливают… и предстают перед английским королем. (Поворачивается на 180 градусов.) Английский король…

Перемена головного убора превращает актера, игравшего только что убитого короля, в английского короля.

– …Но где же принц? Куда он пропал? Сюжет усложнился – волею судьбы и интриги в руках у них оказывается письмо, обрекающее их на гибель! Шпионы вручают английскому королю письмо; английский король прочитывает его и приказывает их казнить. Актер срывает с них плащи, готовя их к экзекуции. Предатели, погоревшие на своей же хитрости, или жертвы богов – мы никогда этого не узнаем!

До сих пор пантомима шла плавно и безупречно, но тут Розенкранц делает шаг вперед, и все останавливается. Обстоятельством, заставившим Розенкранца вмешаться, оказывается тот факт, что под плащами оба шпиона одеты в костюмы, абсолютно аналогичные костюмам самих Розенкранца и Гильденстерна. Несколько неуверенно Розенкранц приближается к «своему» шпиону. Он в недоумении, почему именно костюм кажется ему знакомым. Останавливается и задумчиво ощупывает ткань…

Розенкранц.

– Хм, если это не…! Стоп, погоди, не отвечай – это было уже столько лет тому – но где именно? Мы знакомы, не так ли? Я никогда не забываю лиц (всматривается в лицо шпиона)… то есть твоего‑то я прежде не видел. На минуту мне показалось, что – нет, мы прежде не встречались, верно? Да, боюсь, ты ошибаешься. Боюсь, ты принял меня за кого‑то другого.

Гильденстерн тем временем приближается к другому шпиону, напряженно наморщив лоб.

Актер (к Гильденстерну).

– Вы знакомы с этой пьесой, сэр?

Гильденстерн.

– Нет.

Актер.

– Бойня – целых восемь трупов. Это у нас получается лучше всего.

Гильденстерн (с силой, накапливавшейся во время пантомимы и комментария к ней).

– Ты! Что ты знаешь о смерти?

Актер.

– Что актерам это удается лучше всего. Они должны выдать все, на что их талант способен, и их талант – умирание. Они умирают героически, комически, иронически, медленно, быстро, отвратительно, очаровательно и, наконец, на котурнах. Лично мое амплуа несколько более общее. Я извлекаю из мелодрамы суть, которой там часто и нет; но иногда, несмотря на это, проскальзывает тонкий луч света, который, если под определенным углом, может, так сказать, пронзить покров смертности.

Розенкранц.

– И это все, на что они способны, – умирать?

Актер.

– Нет, нет – они еще красиво убивают. Некоторые убивают даже красивей, чем умирают. Остальные лучше умирают, чем убивают. Это труппа.

Розенкранц.

– Который из них который?

Актер.

– Почти никакой разницы.

Гильденстерн (страх, насмешка).

– Актеры! Механики дешевых мелодрам! Это не смерть! (Спокойней.) Вы кричите, давитесь, ползаете на четвереньках – но ни у кого это не рождает ощущения смерти – никого не застает врасплох, чтоб в мозгу у них что‑то прошептало: «Однажды и ты будешь умирать». (Упрощая.) Вы умираете столько раз; как же вы рассчитываете, что они поверят в смерть подлинную?

Актер.

– Как раз наоборот, это единственный вид смерти, в который они верят. Они у меня вышколены. У меня однажды был актер, которого приговорили к виселице за кражу овцы – или барана, – не помню точно. Так я испросил разрешения повесить его по ходу пьесы – пришлось малость изменить фабулу, но я посчитал, что так будет эффектней. Вы, может быть, не поверите, но это не выглядело убедительно. Поколебать их недоверие невозможно, – и когда публика начала глумиться и швырять помидоры – все кончилось катастрофой! – он ничего другого не делал, только плакал – совсем не по роли – просто стоял там и плакал… Нет, больше никогда…

В прекрасном настроении он снова возвращается к пантомиме: два шпиона ожидают казни от его руки, актер вытаскивает из‑за пояса свой кинжал.

– Публика знает, чего она хочет, и только этому она согласна верить. (Шпионам.) Показывайте!

Шпионы умирают, не спеша, но убедительно. Свет начинает меркнуть, и, пока они умирают, Гильденстерн говорит.

Гильденстерн.

– Нет, нет, нет… все совсем не так… этого не сыграешь. Факт смерти не имеет ничего общего с тем… как мы это видим… как это происходит. Это не кровь и не вопли и падение тел – смерть состоит не в этом. Просто дело в том, что человек больше не появляется, и все, – сейчас вы его видите, сейчас – нет, и правда только в том, что в эту минуту он здесь, а в следующую уже нет, и он больше не вернется – просто уход, скромный и необъявляемый, – отсутствие, становящееся весомым по мере того, как оно длится и длится, – пока, наконец, совсем не придавит.

Два шпиона лежат на сцене, еле видимые. Актер выходит вперед и накрывает их тела плащами. Розенкранц медленно аплодирует.

Затемнение.

Секунда тишины, потом сильный шум, крики: «Король встает!», «Прекратить представление!» – и возгласы: «Свет! Свет! Свет!» Когда несколькими секундами позже начинает светлеть, становится ясно, что это – восход солнца. Сцена пуста, если не считать двух персонажей, лежащих примерно в тех же позах, что и казненные шпионы. Когда становится совсем светло, выясняется, что это спокойно спящие Розенкранц и Гильденстерн; Розенкранц приподнимается на локтях и, щурясь, смотрит в зал. Затем – произносит:

Розенкранц.

– Это, должно быть, восток, там. Теперь наверняка.

Гильденстерн.

– Ничего не наверняка.

Розенкранц.

– Нет, это точно. Там солнце. Восток.

Гильденстерн (глядя вверх).

– Где?

Розенкранц.

– Я видел, оно вставало.

Гильденстерн.

– Нет… все время было светло, только ты открывал глаза очень медленно. Лежи ты лицом в другую сторону, там тоже был бы восток.

Розенкранц (поднимаясь).

– Ты само недоверие.

Гильденстерн.

– Ну, я не раз попадался.

Розенкранц (глядя поверх публики).

– Похоже на правду.

Гильденстерн.

– Их интересует, что мы предпримем.

Розенкранц.

– Добрый, старый восток.

Гильденстерн.

– И стоит нам пошевелиться, как они обрушатся со всех сторон со своими путаными инструкциями, сводя с ума идиотскими замечаниями и перевирая наши имена.

Розенкранц собирается что‑то возразить, но прежде чем он раскрывает рот:

Клавдий (за сценой).

– Эй, Гильденстерн!

Гильденстерн еще лежит. Небольшая пауза.

 

Друзья мои, сходите за подмогой.

В безумстве Гамлет умертвил Полония

И выволок из комнат королевы.

Поладьте с ним, а тело отнесите

В часовню. И, прошу вас, поскорее.

Идем, Гертруда, созовем друзей,

Расскажем им все то, что мы решили…

 

Розенкранц и Гильденстерн не шевелятся.

Гильденстерн.

– Н‑ну…

Розенкранц.

– Вот именно…

Гильденстерн.

– Ну‑ну.

Розенкранц.

– Именно, именно. (Кивает с фальшивой убежденностью.) Найдите его. (Пауза.) И так далее.

Гильденстерн.

– Вот именно.

Розенкранц.

– Ну. (Небольшая пауза.) Н‑да, это уже шаг вперед.

Гильденстерн.

– Он тебе не понравился?

Розенкранц.

– Кто?

Гильденстерн.

– Боже правый, надеюсь, по нам будет пролито больше слез.

Розенкранц.

– Но все же это шаг вперед, правда? Уже нечто конкретное – разыщите его. (Озирается, не двигаясь.) С чего бы начать? (Делает один шаг в сторону кулисы и останавливается.)

Гильденстерн.

– Да, это шаг вперед.

Розенкранц.

– Ты думаешь? Он же может быть где угодно.

Гильденстерн.

– Отлично – ты идешь в эту сторону, я – в ту.

Розенкранц.

– Ладно.

Идут к разным кулисам. Розенкранц останавливается.

– Нет.

Гильденстерн останавливается.

– Ты иди в ту, а я – в эту.

Гильденстерн.

– Отлично.

Идут навстречу друг другу. Расходятся. Розенкранц останавливается.

Розенкранц.

– Погоди минутку.

Гильденстерн останавливается.

– Я думаю, надо держаться вместе. Может, он небезопасен.

Гильденстерн.

– Разумно. Я пойду с тобой.

Гильденстерн идет к Розенкранцу, минует его. Розенкранц останавливается.

Розенкранц.

– Нет, я пойду с тобой.

Гильденстерн.

– Ладно.

Они поворачивают, идут через сцену к другой кулисе.

Розенкранц останавливается. Гильденстерн тоже.

Розенкранц.

– Я пойду с тобой, но в мою сторону.

Гильденстерн.

– Отлично.

Опять поворачивают и идут через сцену. Розенкранц останавливается. Гильденстерн тоже.

Розенкранц.

– Слушай, мне пришло в голову. Если мы оба уйдем, он может прийти сюда. Глупо получится, а?

Гильденстерн.

– Прекрасно – я остаюсь, ты – идешь.

Розенкранц.

– Правильно.

Гильденстерн идет в центр сцены.

– Минутку.

Гильденстерн поворачивается и идет, пятясь, к Розенкранцу, который двигается к авансцене; расходятся. Розенкранц останавливается.

– Послушай.

Гильденстерн останавливается.

– Надо держаться вместе. Он может быть небезопасен.

Гильденстерн.

– Разумно.

Гильденстерн подходит к Розенкранцу. Замирают ненадолго в своих первоначальных положениях.

– Так, наконец‑то мы куда‑то идем.

Пауза.

– Конечно, он может не прийти…

Розенкранц (легко).

– О, он придет.

Гильденстерн.

– Пришлось бы кое‑что объяснять.

Розенкранц.

– Придет. (Легким шагом идет в глубь сцены.) Не волнуйся – можешь верить мне на слово. (Вглядывается за кулису, пораженно.) Идет.

Гильденстерн.

– Как?

Розенкранц.

– Просто идет.

Гильденстерн.

– Один?

Розенкранц.

– Нет.

Гильденстерн.

– А кто с ним?

Розенкранц.

– С ним старик.

Гильденстерн.

– Тоже идет?

Розенкранц.

– Нет.

Гильденстерн.

– Не идет?

Розенкранц.

– Нет.

Гильденстерн.

– О, удачно, лучше не могло быть. (И внезапно воодушевляется – он готов действовать.) Загоним его в капкан.

Розенкранц.

– Какой капкан?

Гильденстерн.

– Стань здесь. Нельзя дать ему уйти.

Ставит Розенкранца лицом туда, откуда должен появиться Гамлет. Становится рядом с ним, несколькими шагами ближе к авансцене; таким образом они перекрывают одну сторону сцены, стоя лицом к противоположной. Гильденстерн расстегивает ремень, Розенкранц – тоже. Они связывают свои ремни и берутся за концы. Штаны Розенкранца начинают сползать вниз. Из противоположной кулисы появляется Гамлет, медленно волоча тело Полония. Он идет в глубину сцены, поворачивает к выходу в ту же кулису, из которой появился, несколькими метрами левее (правее). Розенкранц и Гильденстерн, держащие свои ремни натянутыми как струна, смотрят на него в некотором замешательстве. Гамлет удаляется, волоча тело. Они ослабляют ремни.

Розенкранц.

– Ну, обошлось.

Гильденстерн.

– Что могут сделать два человека?

Они надевают ремни, Розенкранц подтягивает штаны.

Розенкранц (обеспокоенно – делает несколько шагов в ту сторону, куда ушел Гамлет).

– Он был мертв.

Гильденстерн.

– Конечно, мертв.

Розенкранц (оборачиваясь к Гильденстерну).

– По‑настоящему.

Гильденстерн (раздраженно).

– Да, мертвецки.

Пауза.

Розенкранц.

– Позови его.

Гильденстерн.

– По‑моему, мы уже это пробовали.

Розенкранц (кричит).

– Гамлет!

Гильденстерн.

– Не будь кретином!

Розенкранц (орет).

– Лорд Гамлет!

Входит Гамлет. Розенкранц немного изумлен.

 

Принц, что вы учинили с мертвым телом?

 

Гамлет.

 

Смешал с землей – она ему сродни.

 

Розенкранц.

 

Скажите, где оно, чтоб мы смогли

Снести его в часовню.

 

Гамлет.

– Вы этому не верьте.

Розенкранц.

– Чему не верить?

Гамлет.

– Что вашу тайну я хранить умею, а свою нет. К тому же на вопросы губки какой ответ может дать королевский сын?

Розенкранц.

– Вы принимаете меня за губку, мой принц?

Гамлет.

– Да, сударь; которая впитывает благоволение короля, его щедроты, его пожалования. Но такие царедворцы служат королю лучше всего напоследок; он держит их, как обезьяна, за щекой: раньше всех берет в рот, чтобы позже всех проглотить; когда ему понадобится то, что вы скопили, ему стоит только нажать вас – и, губка, вы снова сухи.

Розенкранц.

– Я вас не понимаю, мой принц.

Гамлет.

– Я этому рад; хитрая речь спит в глупом ухе.

Розенкранц.

– Мой принц, вы должны сказать нам, где тело, и пойти с нами к королю.

Гамлет.

– Тело у короля, но король не у тела. Король суть вещь…

Гильденстерн.

– «Вещь», мой принц?

Гамлет.

– Невещественная. Ведите меня к нему.

Гамлет идет решительным шагом в сторону одной из кулис. Они, как пастухи, следуют за ним. Уже перед самым выходом Гамлет случайно замечает Клавдия, появляющегося в глубине сцены, и склоняется в глубоком поклоне. Розенкранц и Гильденстерн, следуя его примеру, тоже низко кланяются – глубокий церемонный поклон царедворцев, со взмахом плаща и т. п. Гамлет между тем продолжает движение и, повернув в противоположную сторону, покидает сцену; Розенкранц и Гильденстерн, стоя с опущенными головами, не замечают этого. Никто не входит. Розенкранц и Гильденстерн выпрямляются и обнаруживают, что кланяются пустоте. Позади них на сцене появляется Клавдий. При первых его словах они быстро поворачиваются и снова склоняются в глубоком поклоне.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-06-04; Просмотров: 241; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.008 сек.