КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Действие Второе 2 страница. Случилось так, что мы перехватилиВы не домогались, Чтоб он развлекся?
Розенкранц.
Мадам, Случилось так, что мы перехватили В дороге некоих актеров; это Ему сказали мы, и он как будто Обрадовался даже; здесь они И, кажется, уже приглашены Играть пред ним сегодня.
Полоний.
Это верно; И он через меня шлет просьбу вашим Величествам послушать и взглянуть.
Клавдий.
От всей души; и мне отрадно слышать, Что к этому он склонен. – Вы, господа, старайтесь в нем усилить Вкус к удовольствиям.
Розенкранц.
Да, государь.
Клавдий (снова возглавляя процессию).
Оставьте нас и вы, моя Гертруда. Мы, под рукой, за Гамлетом послали, Чтоб здесь он встретился как бы случайно С Офелией.
Клавдий и Гертруда выходят. Розенкранц (брезгливо). – Ни минуты покоя! И туда, и сюда – так и прут со всех сторон. Гильденстерн. – Ты вечно недоволен. Розенкранц. – Все время ставят палки в колеса… Неужто не можем обойтись без них? Гильденстерн. – Не все ли равно? Розенкранц. – Я пошел. Розенкранц заворачивается в плащ. Гильденстерн не обращает на него внимания. Розенкранц неуверенно идет в глубь сцены. Всматривается во что‑то и быстро возвращается. Гильденстерн. – Что поделывает? Розенкранц. – Ничего. Гильденстерн. – Что‑нибудь он должен делать. Розенкранц. – Идет. Гильденстерн. – На руках? Розенкранц. – Нет. Гильденстерн. – Нагишом? Розенкранц. – Застегнут на все пуговицы. Гильденстерн. – Мелет что‑нибудь? Розенкранц. – По‑моему, нет. Гильденстерн. – Ты, наверно, ошибся. Розенкранц. – Вряд ли. Пауза. Гильденстерн. – Честное слово, не представляю, как его втянуть в разговор. В глубине сцены показывается Гамлет, который жестикулирует, как бы взвешивая «за» и «против» во время своего – нами не слышимого – монолога. Розенкранц и Гильденстерн наблюдают за ним. Розенкранц. – Ну, можем сказать, что воспользовались случаем… повидать его… Это и вправду вышло случайно… по‑моему… По‑моему, надо напрямик, без церемоний… как мужчина с мужчиной… По старой дружбе… Например: слушай, старина, что все это значит?.. В этом духе… по‑моему. Прямой, непринужденный подход. Да, именно так… по‑приятельски… Этот случай надо хватать, я считаю… если мое мнение, конечно, учитывается… Дареному коню можно и в глаза заглянуть… И так далее. (Делает шаг в сторону Гамлета, но нервы его сдают, и он возвращается.) Благоговение, вот что нам мешает. Перед голубой кровью. Как доходит до дела, всегда пасуем… Входит Офелия, представляющая в единственном числе нечто вроде религиозной процессии. Гамлет
Мой грех в своих молитвах вспомни, нимфа.
Услышав его голос, Офелия останавливается; он берет ее за руку и притягивает к себе. Офелия.
Мой добрый принц, Как поживали вы все это время?
Гамлет.
Благодарю вас; сносно, сносно, сносно.
Переговариваясь, они исчезают за кулисами. Розенкранц. – Вроде как в городском парке. Гильденстерн. – Да, выразительно. Ну, так как насчет твоего непринужденного подхода? Могло произвести сильное впечатление. Если я еще имею право на личное мнение – сядь и заткнись. Хватит твоих фантазий. Розенкранц (почти в слезах). – Это невыносимо! Появляется женская фигура в королевском одеянии. Розенкранц подкрадывается к ней сзади, закрывает глаза ладонями и – с отчаянной фамильярностью: – Угадай, кто?! Актер (появляясь из дальнего угла сцены). – Альфред! Розенкранц опускает руки и быстро оборачивается. Оказывается, он обнимал Альфреда, одетого в женское платье и в парике блондинки. Актер все еще стоит в углу сцены. Розенкранц подходит к нему. Они стоят нос к носу. Розенкранц. – Виноват. Актер автоматически поднимает правую ногу. Розенкранц наклоняется и кладет руку на пол в этом месте. Актер опускает ногу. Розенкранц вскрикивает и отскакивает. Актер. – Прошу прощения. Гильденстерн (K Розенкранцу). – Что он сделал? Актер. – Топнул ногой. Розенкранц. – Моя рука была на полу. Гильденстерн. – Ты сунул свою руку под его ногу? Розенкранц. – Я… Гильденстерн. – Зачем? Розенкранц. – Я думал… (Вцепляется в Гильденстерна.) Не оставляй меня! Он порывается к выходу; оттуда появляется актер в одежде короля. Розенкранц бросается в другую сторону; оттуда выходят два актера в плащах. Розенкранц совершает еще одну попытку, но навстречу появляется еще один актер, и Розенкранц замирает посреди сцены, 1‑й актер устало хлопает в ладоши. Актер. – За дело! Времени маловато. Гильденстерн. – Что происходит? Актер. – Генеральная репетиция. А теперь, если вы не возражаете, отойдите чуть‑чуть в сторонку… так… хорошо. (К актерам.) Все готовы? (К Розенкранцу и Гильденстерну.) Мы все время работаем в одних и тех же костюмах, и они, знаете, часто забывают, кого именно надо играть… Альфред! Перестань ковырять в носу. Королевы совершают это… умственным путем… Это у них наследственное. Отлично. Тишина. Поехали! Актер‑король.
Уж тридцать раз как колесница Феба…
Актер (вскакивая, со злостью.) – Нет, нет, нет! Начинай с пантомимы, понял? Ваше трепаное величество! (К Розенкранцу и Гильденстерну.) Они немножко не в форме, но когда они начнут умирать, то будут бесподобны. Смерть вызывает у них вдохновение. Гильденстерн. – Очень мило с их стороны. Актер. – Ничего нет более неубедительного, чем неубедительная смерть. Гильденстерн. – Бесспорно. Актер хлопает в ладоши. Актер. – Акт первый – пошли! Пантомима. Тихая мелодия флейты. Актер‑король и актер‑королева обнимаются. Она становится на колени и о чем‑то молит его. Он поднимает ее с колен и кладет свою голову ей на плечо. Засыпает. Она, видя, что он уснул, оставляет его. Гильденстерн. – Что это означает? Актер. – Видите ли, это такой прием. Это – схема; с ее помощью мы делаем происходящее более или менее понятным. Язык наших пьес настолько плох, что компенсирует недостатки стиля разве что своей неясностью. Пантомима продолжается – входит другой актер. Он снимает со спящего корону, целует ее. Потом достает флакончик с ядом и вливает его в ухо спящего, потом выходит. Спящий, героически содрогаясь, умирает. Розенкранц. – А это кто был? Актер. – Брат короля и дядя принца. Гильденстерн. – Не очень‑то по‑братски. Актер. – И вообще не по‑родственному. Особенно дальше. Королева возвращается; найдя короля мертвым, проводит сцену горя. Снова входит отравитель, сопровождаемый двумя актерами в плащах. Тело уносят. Отравитель как бы утешает королеву дарами. Поначалу она сопротивляется, но вскоре уступает ему и отвечает на ласки. В этот момент слышится душераздирающий женский вопль, и появляется Офелия, преследуемая Гамлетом. Гамлет – в истерике, он кричит на нее, хватает за рукав и т. д.; все это – в центре сцены. Гамлет. – Нет, с меня довольно, это свело меня с ума. Она опускается, плача, на колени. – Я говорю: у нас не будет больше браков. (Снижает голос, обращаясь к застывшим в своих позах актерам.) – Те, которые уже в браке (исподтишка кланяется королеве и отравителю; более доверительным тоном), – все, кроме одного, останутся жить. (Невесело усмехается им, собираясь отойти; тон снова меняется, последние слова он произносит с нарастанием.) – Прочим оставаться как они есть. (Уже уходя, он наклоняется к трясущейся Офелии и произносит ей прямо в ухо, отрывисто.) – В монастырь, в монастырь… Он выходит. Офелия посреди сцены падает на колени, ее всхлипывания еле слышны. Небольшая пауза. Актер‑король.
Уж тридцать раз как колесница Феба…
Входят Клавдий с Полонием; они приближаются к Офелии и поднимают ее. Актеры, опустив головы, быстро отступают в глубь сцены. Клавдий.
Любовь? Не к ней мечты его стремятся; И речь его, хотя в ней мало строя, Была не бредом. У него в душе Уныние высиживает что‑то. И я боюсь, что вылупиться может Опасность; чтоб ее предупредить, Я, быстро рассудив, решаю так: Он в Англию отправится немедля…
С этими словами они – Клавдий, Полоний, Офелия – исчезают из виду. Актер, выходя вперед, хлопает в ладоши, привлекая к себе внимание. Актер. – Так не пойдет, джентльмены. (Актеры смотрят на него.) С этим нельзя выходить на сцену. (К Гильденстерну.) Какое у вас впечатление? Гильденстерн. – А какое должно быть впечатление? Актер (актерам). – Вы не даете самой сути! Розенкранц делает несколько шагов вслед за Офелией, потом возвращается. Розенкранц. – Любовью это мне не кажется. Гильденстерн. – Возвращаясь к нашим баранам… Актер (к актерам). – Это было ни к черту. Розенкранц (к Гильденстерну). – Похоже, вечером будет хаос. Гильденстерн. – Не суйся – мы только зрители. Актер. – Акт второй! По местам! Гильденстерн. – Разве это еще не конец? Актер. – Вы называете это концом? Когда еще нет трупов? Ну нет; что называется, только через… ваш труп. Гильденстерн. – Как я должен это принять? Актер. – Лежа. (Короткий смешок – но в ту же секунду это лицо человека, который никогда не смеялся.) У произведения искусства всегда есть замысел, вы же знаете. События развиваются сами по себе, пока не наступает эстетический, нравственный и логический финал. Гильденстерн. – А какой финал на этот раз? Актер. – Обычный. Вариантов, не бывает: мы приближаемся к месту, когда все, кому назначено умереть, умирают. Гильденстерн. – Назначено? Актер. – Ну, между «кушать подано» и «трагической иронией» достаточно места для проявления наших индивидуальных способностей. Вообще говоря, все можно считать законченным только тогда, когда дела так плохи, что хуже быть просто не могут. (Включает улыбку.) Гильденстерн. – Кто это решает? Актер (выключает улыбку). – Решает? Это написано. (Он отворачивается, но Гильденстерн хватает его и резко поворачивает к себе; безмятежно.) – А сейчас, если вы будете столь любезны, разойдемся как в море корабли. Выражаясь популярно. Гильденстерн отпускает его. – Мы актеры, понимаете? Мы не выбираем: мы подчиняемся указаниям. Плохой конец прискорбен, хороший – безрадостен. В этом смысл трагедии. (Громко.) По местам! Актеры занимают свои места для продолжения пантомимы; на этот раз представляется любовная сцена – страстная, эротическая – между королевой и отравителем‑королем. Любовники начинают. Актер вполголоса быстро комментирует происходящее Розенкранцу и Гильденстерну. – Убив брата и соблазнив вдову, отравитель захватывает трон. В этой сцене они отпускают поводья своей разнузданной страсти. Она не догадывается, что мужчина, которого она сжимает в объятиях….! Розенкранц. – О, конечно – да – понимаю! Но это невозможно. Актер. – Да? Почему? Розенкранц. – Да как же – я полагаю, люди пришли отдохнуть, развлечься – а не за грязным и бессмысленным развратом. Актер. – Ошибаетесь – именно за этим. Убийство, обольщение и инцест, – а вам чего нужно – хохмочек? Розенкранц. – Я хочу хорошую историю – с началом, серединой и концом. Актер (к Гильденстерну). – А вам? Гильденстерн. – Я предпочел бы искусство как зеркало жизни. Если тебе не все равно. Актер. – Мне, сэр, все равно. (К обнимающимся любовникам.) Отлично, но не увлекайтесь. (Они встают; к Гильденстерну.) Мой выход через минуту. Луциан, племянник короля! (Поворачивается к актерам.) Следующий! Актеры готовятся к следующему фрагменту пантомимы, который состоит в том, что сам актер представляет – хореография и стилизация – мучимого тоской, что есть вступление к страстной сцене с королевой («Гамлет», акт III, сцена 4). Затем следует очень стилизованная сцена убийства Полония, закалываемого сквозь занавес (убитый король играет Полония); в течение этой сцены актер продолжает скороговоркой комментировать Розенкранцу и Гильденстерну происходящее: Актер. – Луциан, племянник короля… отставленный дядей от трона и потрясенный… его кровосмесительным браком с его матерью… теряет разум… производя при дворе переполох и замешательство… своими метаниями… меж горчайшей меланхолией и диким безумием… попытками самоубийства (поза) и убийством (закалывает Полония)… наконец он предстает перед своей матерью и в довольно двусмысленной сцене (объятие – с элементами эдипова комплекса) умоляет ее признать вину и раскаяться… (Вскакивает, продолжая говорить.) Король (он выталкивает вперед отравителя‑короля), мучимый виной, мучимый страхом, решает отослать своего племянника в Англию… и доверяет эту миссию двум улыбчивым подчиненным… придворным… двум шпионам… (отворачивается, чтобы соединить в одну группу отправителя‑короля и двух актеров в плащах; эти двое кланяются, принимая от короля пакет)… вручив им письмо для передачи английскому двору!.. И вот они отбывают – на борту корабля… Два актера, шпионы, встают по бокам актера, а все трое начинают раскачиваться в унисон: движение корабля; потом актер отделяется от них…и они прибывают… Один из шпионов прикрывает глаза ладонью, разглядывая горизонт……причаливают… и предстают перед английским королем. (Поворачивается на 180 градусов.) Английский король… Перемена головного убора превращает актера, игравшего только что убитого короля, в английского короля. – …Но где же принц? Куда он пропал? Сюжет усложнился – волею судьбы и интриги в руках у них оказывается письмо, обрекающее их на гибель! Шпионы вручают английскому королю письмо; английский король прочитывает его и приказывает их казнить. Актер срывает с них плащи, готовя их к экзекуции. Предатели, погоревшие на своей же хитрости, или жертвы богов – мы никогда этого не узнаем! До сих пор пантомима шла плавно и безупречно, но тут Розенкранц делает шаг вперед, и все останавливается. Обстоятельством, заставившим Розенкранца вмешаться, оказывается тот факт, что под плащами оба шпиона одеты в костюмы, абсолютно аналогичные костюмам самих Розенкранца и Гильденстерна. Несколько неуверенно Розенкранц приближается к «своему» шпиону. Он в недоумении, почему именно костюм кажется ему знакомым. Останавливается и задумчиво ощупывает ткань… Розенкранц. – Хм, если это не…! Стоп, погоди, не отвечай – это было уже столько лет тому – но где именно? Мы знакомы, не так ли? Я никогда не забываю лиц (всматривается в лицо шпиона)… то есть твоего‑то я прежде не видел. На минуту мне показалось, что – нет, мы прежде не встречались, верно? Да, боюсь, ты ошибаешься. Боюсь, ты принял меня за кого‑то другого. Гильденстерн тем временем приближается к другому шпиону, напряженно наморщив лоб. Актер (к Гильденстерну). – Вы знакомы с этой пьесой, сэр? Гильденстерн. – Нет. Актер. – Бойня – целых восемь трупов. Это у нас получается лучше всего. Гильденстерн (с силой, накапливавшейся во время пантомимы и комментария к ней). – Ты! Что ты знаешь о смерти? Актер. – Что актерам это удается лучше всего. Они должны выдать все, на что их талант способен, и их талант – умирание. Они умирают героически, комически, иронически, медленно, быстро, отвратительно, очаровательно и, наконец, на котурнах. Лично мое амплуа несколько более общее. Я извлекаю из мелодрамы суть, которой там часто и нет; но иногда, несмотря на это, проскальзывает тонкий луч света, который, если под определенным углом, может, так сказать, пронзить покров смертности. Розенкранц. – И это все, на что они способны, – умирать? Актер. – Нет, нет – они еще красиво убивают. Некоторые убивают даже красивей, чем умирают. Остальные лучше умирают, чем убивают. Это труппа. Розенкранц. – Который из них который? Актер. – Почти никакой разницы. Гильденстерн (страх, насмешка). – Актеры! Механики дешевых мелодрам! Это не смерть! (Спокойней.) Вы кричите, давитесь, ползаете на четвереньках – но ни у кого это не рождает ощущения смерти – никого не застает врасплох, чтоб в мозгу у них что‑то прошептало: «Однажды и ты будешь умирать». (Упрощая.) Вы умираете столько раз; как же вы рассчитываете, что они поверят в смерть подлинную? Актер. – Как раз наоборот, это единственный вид смерти, в который они верят. Они у меня вышколены. У меня однажды был актер, которого приговорили к виселице за кражу овцы – или барана, – не помню точно. Так я испросил разрешения повесить его по ходу пьесы – пришлось малость изменить фабулу, но я посчитал, что так будет эффектней. Вы, может быть, не поверите, но это не выглядело убедительно. Поколебать их недоверие невозможно, – и когда публика начала глумиться и швырять помидоры – все кончилось катастрофой! – он ничего другого не делал, только плакал – совсем не по роли – просто стоял там и плакал… Нет, больше никогда… В прекрасном настроении он снова возвращается к пантомиме: два шпиона ожидают казни от его руки, актер вытаскивает из‑за пояса свой кинжал. – Публика знает, чего она хочет, и только этому она согласна верить. (Шпионам.) Показывайте! Шпионы умирают, не спеша, но убедительно. Свет начинает меркнуть, и, пока они умирают, Гильденстерн говорит. Гильденстерн. – Нет, нет, нет… все совсем не так… этого не сыграешь. Факт смерти не имеет ничего общего с тем… как мы это видим… как это происходит. Это не кровь и не вопли и падение тел – смерть состоит не в этом. Просто дело в том, что человек больше не появляется, и все, – сейчас вы его видите, сейчас – нет, и правда только в том, что в эту минуту он здесь, а в следующую уже нет, и он больше не вернется – просто уход, скромный и необъявляемый, – отсутствие, становящееся весомым по мере того, как оно длится и длится, – пока, наконец, совсем не придавит. Два шпиона лежат на сцене, еле видимые. Актер выходит вперед и накрывает их тела плащами. Розенкранц медленно аплодирует. Затемнение. Секунда тишины, потом сильный шум, крики: «Король встает!», «Прекратить представление!» – и возгласы: «Свет! Свет! Свет!» Когда несколькими секундами позже начинает светлеть, становится ясно, что это – восход солнца. Сцена пуста, если не считать двух персонажей, лежащих примерно в тех же позах, что и казненные шпионы. Когда становится совсем светло, выясняется, что это спокойно спящие Розенкранц и Гильденстерн; Розенкранц приподнимается на локтях и, щурясь, смотрит в зал. Затем – произносит: Розенкранц. – Это, должно быть, восток, там. Теперь наверняка. Гильденстерн. – Ничего не наверняка. Розенкранц. – Нет, это точно. Там солнце. Восток. Гильденстерн (глядя вверх). – Где? Розенкранц. – Я видел, оно вставало. Гильденстерн. – Нет… все время было светло, только ты открывал глаза очень медленно. Лежи ты лицом в другую сторону, там тоже был бы восток. Розенкранц (поднимаясь). – Ты само недоверие. Гильденстерн. – Ну, я не раз попадался. Розенкранц (глядя поверх публики). – Похоже на правду. Гильденстерн. – Их интересует, что мы предпримем. Розенкранц. – Добрый, старый восток. Гильденстерн. – И стоит нам пошевелиться, как они обрушатся со всех сторон со своими путаными инструкциями, сводя с ума идиотскими замечаниями и перевирая наши имена. Розенкранц собирается что‑то возразить, но прежде чем он раскрывает рот: Клавдий (за сценой). – Эй, Гильденстерн! Гильденстерн еще лежит. Небольшая пауза.
Друзья мои, сходите за подмогой. В безумстве Гамлет умертвил Полония И выволок из комнат королевы. Поладьте с ним, а тело отнесите В часовню. И, прошу вас, поскорее. Идем, Гертруда, созовем друзей, Расскажем им все то, что мы решили…
Розенкранц и Гильденстерн не шевелятся. Гильденстерн. – Н‑ну… Розенкранц. – Вот именно… Гильденстерн. – Ну‑ну. Розенкранц. – Именно, именно. (Кивает с фальшивой убежденностью.) Найдите его. (Пауза.) И так далее. Гильденстерн. – Вот именно. Розенкранц. – Ну. (Небольшая пауза.) Н‑да, это уже шаг вперед. Гильденстерн. – Он тебе не понравился? Розенкранц. – Кто? Гильденстерн. – Боже правый, надеюсь, по нам будет пролито больше слез. Розенкранц. – Но все же это шаг вперед, правда? Уже нечто конкретное – разыщите его. (Озирается, не двигаясь.) С чего бы начать? (Делает один шаг в сторону кулисы и останавливается.) Гильденстерн. – Да, это шаг вперед. Розенкранц. – Ты думаешь? Он же может быть где угодно. Гильденстерн. – Отлично – ты идешь в эту сторону, я – в ту. Розенкранц. – Ладно. Идут к разным кулисам. Розенкранц останавливается. – Нет. Гильденстерн останавливается. – Ты иди в ту, а я – в эту. Гильденстерн. – Отлично. Идут навстречу друг другу. Расходятся. Розенкранц останавливается. Розенкранц. – Погоди минутку. Гильденстерн останавливается. – Я думаю, надо держаться вместе. Может, он небезопасен. Гильденстерн. – Разумно. Я пойду с тобой. Гильденстерн идет к Розенкранцу, минует его. Розенкранц останавливается. Розенкранц. – Нет, я пойду с тобой. Гильденстерн. – Ладно. Они поворачивают, идут через сцену к другой кулисе. Розенкранц останавливается. Гильденстерн тоже. Розенкранц. – Я пойду с тобой, но в мою сторону. Гильденстерн. – Отлично. Опять поворачивают и идут через сцену. Розенкранц останавливается. Гильденстерн тоже. Розенкранц. – Слушай, мне пришло в голову. Если мы оба уйдем, он может прийти сюда. Глупо получится, а? Гильденстерн. – Прекрасно – я остаюсь, ты – идешь. Розенкранц. – Правильно. Гильденстерн идет в центр сцены. – Минутку. Гильденстерн поворачивается и идет, пятясь, к Розенкранцу, который двигается к авансцене; расходятся. Розенкранц останавливается. – Послушай. Гильденстерн останавливается. – Надо держаться вместе. Он может быть небезопасен. Гильденстерн. – Разумно. Гильденстерн подходит к Розенкранцу. Замирают ненадолго в своих первоначальных положениях. – Так, наконец‑то мы куда‑то идем. Пауза. – Конечно, он может не прийти… Розенкранц (легко). – О, он придет. Гильденстерн. – Пришлось бы кое‑что объяснять. Розенкранц. – Придет. (Легким шагом идет в глубь сцены.) Не волнуйся – можешь верить мне на слово. (Вглядывается за кулису, пораженно.) Идет. Гильденстерн. – Как? Розенкранц. – Просто идет. Гильденстерн. – Один? Розенкранц. – Нет. Гильденстерн. – А кто с ним? Розенкранц. – С ним старик. Гильденстерн. – Тоже идет? Розенкранц. – Нет. Гильденстерн. – Не идет? Розенкранц. – Нет. Гильденстерн. – О, удачно, лучше не могло быть. (И внезапно воодушевляется – он готов действовать.) Загоним его в капкан. Розенкранц. – Какой капкан? Гильденстерн. – Стань здесь. Нельзя дать ему уйти. Ставит Розенкранца лицом туда, откуда должен появиться Гамлет. Становится рядом с ним, несколькими шагами ближе к авансцене; таким образом они перекрывают одну сторону сцены, стоя лицом к противоположной. Гильденстерн расстегивает ремень, Розенкранц – тоже. Они связывают свои ремни и берутся за концы. Штаны Розенкранца начинают сползать вниз. Из противоположной кулисы появляется Гамлет, медленно волоча тело Полония. Он идет в глубину сцены, поворачивает к выходу в ту же кулису, из которой появился, несколькими метрами левее (правее). Розенкранц и Гильденстерн, держащие свои ремни натянутыми как струна, смотрят на него в некотором замешательстве. Гамлет удаляется, волоча тело. Они ослабляют ремни. Розенкранц. – Ну, обошлось. Гильденстерн. – Что могут сделать два человека? Они надевают ремни, Розенкранц подтягивает штаны. Розенкранц (обеспокоенно – делает несколько шагов в ту сторону, куда ушел Гамлет). – Он был мертв. Гильденстерн. – Конечно, мертв. Розенкранц (оборачиваясь к Гильденстерну). – По‑настоящему. Гильденстерн (раздраженно). – Да, мертвецки. Пауза. Розенкранц. – Позови его. Гильденстерн. – По‑моему, мы уже это пробовали. Розенкранц (кричит). – Гамлет! Гильденстерн. – Не будь кретином! Розенкранц (орет). – Лорд Гамлет! Входит Гамлет. Розенкранц немного изумлен.
Принц, что вы учинили с мертвым телом?
Гамлет.
Смешал с землей – она ему сродни.
Розенкранц.
Скажите, где оно, чтоб мы смогли Снести его в часовню.
Гамлет. – Вы этому не верьте. Розенкранц. – Чему не верить? Гамлет. – Что вашу тайну я хранить умею, а свою нет. К тому же на вопросы губки какой ответ может дать королевский сын? Розенкранц. – Вы принимаете меня за губку, мой принц? Гамлет. – Да, сударь; которая впитывает благоволение короля, его щедроты, его пожалования. Но такие царедворцы служат королю лучше всего напоследок; он держит их, как обезьяна, за щекой: раньше всех берет в рот, чтобы позже всех проглотить; когда ему понадобится то, что вы скопили, ему стоит только нажать вас – и, губка, вы снова сухи. Розенкранц. – Я вас не понимаю, мой принц. Гамлет. – Я этому рад; хитрая речь спит в глупом ухе. Розенкранц. – Мой принц, вы должны сказать нам, где тело, и пойти с нами к королю. Гамлет. – Тело у короля, но король не у тела. Король суть вещь… Гильденстерн. – «Вещь», мой принц? Гамлет. – Невещественная. Ведите меня к нему. Гамлет идет решительным шагом в сторону одной из кулис. Они, как пастухи, следуют за ним. Уже перед самым выходом Гамлет случайно замечает Клавдия, появляющегося в глубине сцены, и склоняется в глубоком поклоне. Розенкранц и Гильденстерн, следуя его примеру, тоже низко кланяются – глубокий церемонный поклон царедворцев, со взмахом плаща и т. п. Гамлет между тем продолжает движение и, повернув в противоположную сторону, покидает сцену; Розенкранц и Гильденстерн, стоя с опущенными головами, не замечают этого. Никто не входит. Розенкранц и Гильденстерн выпрямляются и обнаруживают, что кланяются пустоте. Позади них на сцене появляется Клавдий. При первых его словах они быстро поворачиваются и снова склоняются в глубоком поклоне.
Дата добавления: 2015-06-04; Просмотров: 241; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |