Ф. Энгельс закат и близость падения Гизо. – позиция французской буржуазии

Английским театрам следовало бы изъять из своего репертуара «Школу злословия»[75], ибо на деле величайшая школа этого рода создана в Париже, в палате депутатов. Такого количества скандальных историй, какое было там накоплено и предано гласности за последние четыре‑пять недель, право же, еще не встречалось в анналах парламентских прений. Вы помните, какую надпись г‑н Данкомб как‑то предложил начертать на здании вашей достославной палаты общин: «В этих стенах творятся самые позорные и гнусные дела». Итак, оказывается, что ваше сборище буржуазных законодателей имеет достойную пару. Здесь творятся дела, которые могут вогнать в краску и британскую шайку прохвостов. Честь старой Англии спасена: мосье де Жирарден превзошел м‑ра Робака, мосье Дюшатель побил рекорды сэра Джемса Грехема.

Я не собираюсь давать здесь полного перечня скандальных дел, которые были раскрыты за последние несколько педель; я ни слова не скажу ни о десятках случаев взяточничества, ставших предметом судебного разбирательства, ни о г‑не Гюдене, адъютанте короля, который не без некоторой ловкости предпринял попытку ввести в Тюильрийском дворце нравы фешенебельных мошенников; я не стану подробно излагать вам грязное дело генерала Кюбьера, пэра Франции, бывшего военного министра, который под предлогом необходимости дать взятку министерству, дабы получить разрешение на создание горнозаводской компании, надул эту самую компанию на сорок акций, преспокойно положив их себе в карман, за что его в настоящее время и судит палата пэров. Нет, я сообщу вам только несколько избранных эпизодов, несколько показательных случаев, взятых из двух‑трех заседаний палаты депутатов, а по ним вы уже сможете судить об остальном.

Г‑н Эмиль де Жирарден, депутат и редактор ежедневной газеты «Presse», поддерживающий и в том и в другом своем качестве новую партию «прогрессивных консерваторов» и с некоторых пор ставший одним из самых яростных противников министерства, которое он до недавнего времени поддерживал, – человек весьма одаренный и энергичный, но лишенный каких бы то ни было принципов. С самого начала своей общественной карьеры он беззастенчиво пускал в ход любые средства, лишь бы достичь видного положения в обществе. Это он принудил Армана Карреля, известного редактора газеты «National», драться с ним на дуэли и застрелил его, избавившись таким образом от опасного конкурента. Правительству было, конечно, очень важно заручиться поддержкой такого человека, владельца влиятельной газеты и члена палаты депутатов, но г‑н де Жирарден продал свою поддержку (а он всегда продавал ее) недешево. Г‑н де Жирарден и министерство заключили между собой не одну сделку, но эти сделки не всегда целиком удовлетворяли ту или другую сторону. А тем временем г‑н де Жирарден готовился к любой перемене, к которой мог привести тот или другой оборот дел. В предвидении возможного разрыва с министерством Гизо он собирал все те сведения о всякого рода скандальных сделках, подкупах и махинациях, которые он мог сам раздобыть, пользуясь выгодами своего положения, и которые доставлялись ему его друзьями и агентами в высших сферах. Ход дебатов между партиями на нынешней сессии показал ему, что час падения Гизо и Дюшателя недалек. Он сыграл одну из главных ролей в создании новой партии «прогрессивных консерваторов» и не раз угрожал обрушить на правительство всю силу своего гнева, если оно будет упорствовать в проведении своего курса. Г‑н Гизо в весьма презрительных выражениях отклонил какой бы то ни было компромисс с новой партией. Последняя откололась от большинства и стала досаждать правительству оппозиционными выступлениями. Во время прений в палате по финансовым и другим вопросам обнаружилось столько скандальных дел, что гг. Гизо и Дюшатель были вынуждены для собственного спасения выбросить за борт нескольких своих коллег. Однако освободившиеся должности были замещены такими незначительными фигурами, что ни одна из партий не была удовлетворена, и министерство скорее ослабило себя, чем укрепило. Затем началось дело Кюбьера, которое даже у представителей большинства пробудило некоторые сомнения в возможности сохранить за г‑ном Гизо его пост. Тогда‑то, наконец, видя, что министерство совершенно дезорганизовано и ослаблено, г‑н де Жирарден и решил, что для него пришло время извлечь свой ящик Пандоры[76], полный скандальных тайн, и окончательно сокрушить уже шатающееся министерство такими разоблачениями, которые способны поколебать доверие к нему даже «чрева» палаты[77].

Для начала он обвинил министерство в том, что оно продало за 80000 франков звание пэра, но, получив денежки, не выполнило своего обязательства! Палата пэров сочла себя оскорбленной этим заявлением, сделанным на столбцах «Presse», и запросила палату депутатов о разрешении привлечь г‑на де Жирардена к суду палаты пэров. Этот запрос вызвал в палате депутатов дебаты, во время которых г‑н де Жирарден полностью подтвердил свое обвинение, заявив, что располагает доказательствами, но отказался назвать имена, так как он, по его словам, не желал играть роль доносчика. Он, однако, сказал, что уже трижды упоминал об этом деле в частной беседе с г‑ном Гизо, который ни разу не отрицал этого факта, и что однажды он сообщил об этом г‑ну Дюшателю, который ответил: «Это было сделано в мое отсутствие, и впоследствии я не одобрил этого; это сделал г‑н Гизо». Г‑н Дюшатель категорически отрицал все это. «В таком случае», – заявил г‑н де Жирарден, – «я докажу вам, что предлагать такие сделки – вещь для министерства весьма обычная». И он зачитал письмо королю генерала Александра де Жирардена (это, насколько я знаю, отец г‑на Эмиля де Жирардена; последний – незаконнорожденный сын генерала). В этом письме генерал де Жирарден выражает благодарность за предложенное ему звание пэра, но в то же время заявляет, что поскольку г‑н Гизо позднее поставил условием пожалования в пэры, чтобы он (генерал де Жирарден), употребив свое влияние на г‑на Эмиля де Жирардена, удержал его от выступлений против правительства, то он, генерал де Жирарден, не согласен участвовать в такой сделке и поэтому отказывается от звания пэра. «О», – воскликнул г‑н Дюшатель, – «если это – все, разрешите упомянуть о том, что г‑н Эмиль де Жирарден сам предлагал нам прекратить свои оппозиционные выступления, если мы пожалуем ему звание пэра, но мы отклонили это предложение». Hinc illae lacrimae!^{48} Однако по поводу утверждения, содержащегося в письме, г‑н Дюшатель не ответил ни слова. Затем палата постановила, что г‑н Эмиль де Жирарден должен предстать перед судом пэров. Суд состоялся; г‑н де Жирарден повторил свое утверждение, но заявил, что поскольку пожалование проданных званий пэров не состоялось, его обвинения могли затронуть только правительство, но не палату пэров. И пэры оправдали его. Тогда Жирарден вытащил другое скандальное дело. В прошлом году предпринималось издание большой газеты «Epoque»; она должна была поддерживать правительство, вытеснить с рынка все оппозиционные газеты и заменить своей поддержкой дорогостоящую поддержку органа г‑на де Жирардена, «Presse». Эта затея с треском провалилась, отчасти в результате интриг самого г‑на де Жирардена, без которого не обходится ни одно подобное дело. Г‑н Дюшатель, обвиненный теперь в подкупе прессы, заявил, что правительство никогда не давало субсидий никакой газете. В ответ на это утверждение г‑н де Жирарден указал на известный факт, когда г‑н Дюшатель после неоднократного вымаливания подачек редакторами «Epoque» заявил им: «Золота и серебра у меня нет, но то, что имею, дам вам», – и дал им привилегию на открытие третьего оперного театра в Париже, которую «благородные господа» из «Epoque» продали за 100000 франков, причем 60000 из этой суммы пошли на поддержку газеты, а остальные 40000 исчезли неизвестно куда. Г‑н Дюшатель и тут решительно отрицал все это; но факт этот достоверно известен.

Помимо этого г‑н де Жирарден назвал еще несколько подобных же сделок, но и приведенных примеров вполне достаточно.

Вчера в палате депутатов г‑н де Жирарден опять взял слово и зачитал несколько писем, из которых явствовало, что г‑н Дюшатель распорядился опубликовать за государственный счет дебаты по вышеупомянутому делу о присвоении звания пэра и разослал их всем муниципальным советам страны; но что в этом министерском отчете ни речь г‑на Жирардена, ни речь г‑на Дюшателя не были переданы точно; что, напротив, обе речи были подправлены так, чтобы г‑н де Жирарден производил впечатление заслуживающего осмеяния клеветника, а г‑н Дюшатель выглядел честнейшим и добродетельнейшим из смертных. Что же касается существа дела, то г‑н де Жирарден повторил все свои утверждения и вызывающе предложил правительству либо назначить парламентскую комиссию для их опровержения, либо привлечь его к суду за клевету. Он сказал, что и в том и в другом случае ему пришлось бы сообщить имена замешанных лиц и все подробности дела, чтобы таким образом доказать свои обвинения и не попасть при этом в положение мелкого доносчика. Эти слова вызвали в палате всеобщую бурю. Г‑н Дюшатель все отрицал; г‑н де Жирарден настаивал на своем; г‑н Дюшатель снова отрицал; г‑н де Жирарден снова настаивал и так далее, причем все это сопровождалось криками и ответными выкриками «хоров» палаты. Другие члены оппозиции тоже бросили вызов министерству, требуя передачи этого дела на рассмотрение либо парламентской комиссии, либо суда. Наконец, г‑н Дюшатель сказал:

«Назначение парламентского расследования, господа, было бы равносильно предположению, что большинство палаты ставит под сомнение честность правительства; поэтому, в тот самый день, когда это расследование было бы назначено, мы должны были бы уступить свои места другим; если у вас есть сомнения – заявите об этом открыто, и мы немедленно подадим в отставку.

– В таком случае, – заявил г‑н де Жирарден, – не остается ничего другого, как передать дело в суд. Я готов этому подчиниться; предайте меня суду присяжных, если посмеете.

– Нет, – возразил г‑н Эбер, министр юстиции, – этого мы не сделаем, так как судить будет большинство палаты.

– Но почему же, – сказал г‑н Одилон Барро, – ведь это неполитический, а чисто юридический вопрос, и подобное дело входит не в нашу компетенцию, а в компетенцию суда. Если г‑н де Жирарден оклеветал в своей газете правительство, почему вы не отдадите его за это под суд?

– Мы не хотим этого!

– Хорошо, но ведь здесь также и против других лиц выдвинуто прямое обвинение в торговле званием пэра; почему не привлечь их к ответу? И эта история с «Epoque» и привилегией на оперный театр, – если вы, как вы говорите, не причастны к ней, почему вы не привлекаете к суду тех, кто причастен к подобной гнусной сделке? Тут прямо выдвигаются обвинения и даже частично доказывается, что был совершен ряд преступлений; почему же королевские прокуроры не возбуждают, как того требует их долг, дело против лиц, которые обвиняются в этих преступлениях?

– Мы не возбуждаем судебного преследования, – ответил г‑н Эбер, – потому что характер обвинений и репутация тех, кто их выдвигает, не таковы, чтобы королевские законоведы могли считать их в какой‑то мере правдоподобными».

Все это то и дело прерывалось ропотом, выкриками, стуком и вообще всякого рода шумом. Это бесподобное заседание палаты, до самого основания потрясшее министерство Гизо, закончилось голосованием, доказавшим, что если доверие большинства, может быть, и поколеблено, то его система голосования осталась незыблемой!

«Палата, выслушав объяснения министерства и найдя их удовлетворительными, переходит к порядку дня»!

Что вы на это скажете? Кому отдадите предпочтение, министерству или большинству, французской палате депутатов или вашей собственной палате общин? Мосье Дюшателю или сэру Джемсу Грехему? Смею утверждать, что выбор покажется вам затруднительным. Впрочем, в одном отношении между теми и другими есть различие. Английской буржуазии до сих пор приходится бороться против аристократии, которая, хотя и находится в состоянии разложения и распада, все же еще полностью не оттеснена. Английская аристократия всегда находила известную поддержку у той или иной фракции самой буржуазии, и именно этот раскол буржуазии и спасал аристократию от окончательной гибели. В настоящее время аристократию в ее борьбе против промышленников поддерживают держатели ценных бумаг, банкиры, лица, имеющие гарантированный доход, а также значительная часть судовладельцев. Доказательством тому служит вся кампания за отмену хлебных законов. Поэтому передовая фракция английской буржуазии (я имею в виду промышленников) еще способна проводить кое‑какие прогрессивные политические мероприятия, которые призваны все больше усиливать разложение аристократии. Промышленники даже будут к этому вынуждены; они должны расширять свои рынки, а для этого им необходимо понизить цены. Но понижению цен должно предшествовать сокращение издержек производства, которое, в свою очередь, достигается главным образом понижением заработной платы; для уменьшения же ее нет более надежного средства, чем понижение цен на предметы первой необходимости; а чтобы добиться этого, есть только один способ – снижение налогов. Такова логическая цепь, которая приводит английских промышленников к необходимости упразднить государственную церковь и произвести сокращение, или «справедливое упорядочение», государственного долга. Обе эти меры, а также и другие в том же духе, они будут вынуждены провести в жизнь, как только убедятся – а это неизбежно произойдет – в том, что мировой рынок не в состоянии непрерывно и регулярно поглощать их продукцию. Таким образом, английская буржуазия до сих пор еще находится на пути прогресса; ей надлежит свергнуть аристократию и привилегированное духовенство; она будет вынуждена провести в жизнь ряд прогрессивных мер, которые по плечу именно ей. В ином положении находится французская буржуазия. Во Франции нет ни потомственной, ни земельной аристократии. Революция смела их с лица земли. Там нет также привилегированной, или государственной, церкви; напротив, протестантское духовенство получает жалованье от правительства так же, как и католическое, и поставлено в совершенно одинаковое с ним положение. Во Франции невозможна серьезная борьба промышленников против держателей ценных бумаг, банкиров и судовладельцев, потому что из всех фракций буржуазии держатели ценных бумаг и банкиры (являющиеся в то же время главными владельцами акций железнодорожных, горнозаводских и других компаний) составляют безусловно сильнейшую фракцию и с 1830 г., лишь с небольшими перерывами, держат в своих руках бразды правления. У промышленников, подавляемых иностранной конкуренцией на внешних рынках и чувствующих себя неуверенно на рынке внутреннем, нет шансов достигнуть такой степени могущества, при которой они могли бы успешно бороться против банкиров и держателей ценных бумаг. Напротив, их шансы с каждым годом падают; их партия в палате депутатов, составлявшая раньше половину, теперь насчитывает едва лишь треть депутатов. Из всего этого следует, что ни правящая буржуазия в целом и ни одна из ее фракций не в состоянии осуществить что‑либо похожее на «прогресс», что поскольку после революции 1830 г. буржуазия во Франции достигла всей полноты власти, этому правящему классу осталось только изживать самого себя. Именно это он и делал. Вместо того чтобы прогрессировать; буржуазия была вынуждена пятиться назад, ограничить свободу печати, упразднить свободу ассоциаций и собраний, издать всякого рода исключительные законы, чтобы держать в подчинении рабочих. И скандальные истории, преданные гласности за последние несколько недель, доказывают со всей очевидностью, что правящая буржуазия Франции окончательно одряхлела, полностью «пришла в негодность».

В самом деле, крупная буржуазия находится в затруднительном положении. Она нашла себе, наконец, правителей в лице Гизо и Дюшателя. Она семь лет сохраняла за ними их посты и с каждыми выборами обеспечивала им все более значительное большинство. А теперь, когда все оппозиционные фракции в палате доведены до состояния полного бессилия, теперь, когда для Гизо и Дюшателя настали, казалось, дни торжества, именно теперь в деятельности министерства обнаруживается столько скандальных сторон, что дальнейшее пребывание его у власти становится невозможным, даже при единодушной поддержке палат. Нет никакого сомнения в том, что Гизо и Дюшатель вместе со своими коллегами в ближайшее время уйдут в отставку: их министерское существование может протянуться еще несколько недель, но конец их близок, очень близок. А кто будет править после них? Одному богу известно! Они могут повторить слова Людовика XV: «После меня хоть потоп, разорение и хаос». Тьер неспособен собрать большинство. Моле – дряхлый старик и ничтожество; он натолкнется на массу трудностей и, чтобы обеспечить себе поддержку большинства, должен будет совершать такие же скандальные дела, а, следовательно, он должен кончить так же, как Гизо. В этом‑то и состоит главное затруднение. Теперешние избиратели всегда будут избирать большинство, подобное тому, какое заседает в палате сейчас; теперешнему большинству всегда будет нужно министерство, подобное министерству Гизо и Дюшателя, министерство, замешанное во всевозможных скандалах; а всякое министерство, поступающее таким образом, не сможет устоять под тяжестью общественного мнения, Таков порочный круг, в котором вращается нынешняя система. Но дальше так продолжаться не может. Так что же делать? Не остается ничего другого, кроме как вырваться из этого порочного круга, провести избирательную реформу; но избирательная реформа означает допуск к голосованию мелких предпринимателей, а это для Франции – «начало конца». И Ротшильд и Луи‑Филипп прекрасно понимают, что включение в круг избирателей мелкой буржуазии означает не что иное, как – «LA REPUBLIQUE!»^{49}.

Париж, 26 июня 1847 г.

Написано Ф. Энгельсом

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

Напечатано в газете «The Northern Star» № 506, 3 июля 1847 г. с пометкой редакции: «От нашего собственного корреспондента во французской столице»

На русском языке впервые опубликовано в журнале «Пролетарская революция» № 4, 1940 г.

Дата добавления: 2015-06-04