Kolnische Zeitung» об Италии

Кёльн, 26 августа. Вчера мы были обречены на то, чтобы выслушивать разглагольствования о политике с всемирно‑исторической точки зрения литератора г‑на Вильгельма Йордана из Берлина^{140}. Судьба безжалостно преследует нас: подобный же жребий выпадает на нашу долю и сегодня. Главное завоевание марта состоит в том, что литераторы взяли себе политику на откуп.

Г‑н Левин Шюккинг из Мюнстера, четвертая или пятая спица в рекламной колеснице г‑на Дюмона, опубликовал в «Kolnische Zeitung» статью о «нашей политике в Италии».

Что же говорит «мой друг Левинс глазами призрака»[221]?

«Для Германии никогда не представлялось более благоприятного момента чем нынешний, чтобы построить свою политику по отношению к Италии на здоровой основе, которая может устоять столетия. Мы с честью» (! в результате предательства Карла‑Альберта) «смыли с наших знамен оскорбление, которое нанес им народ, быстро возгордившийся своей удачей. Во главе армии, непревзойденной не только в борьбе и победе, но и достойной изумления по своему терпению и упорству, barba bianca, Белобородый, водрузил славного (!?) германского двуглавого орла на башнях мятежного города, там, где свыше шестисот лет тому назад император Рыжебородый водрузил это же самое знамя как символ верховенства

Германии над Италией. Это верховенство и поныне принадлежит нам».

Так говорит г‑н Левин Шюккинг из «Kolnische Zeitung». Когда хорваты и пандуры Радецкого были выбиты из Милана безоружным народом после пятидневной борьбы, когда «достойная изумления армия», разбитая при Гойто, отступала к Вероне, – тогда молчала политическая лира «моего друга Левина с глазами призрака»! Но с тех пор как получившая подкрепление австрийская армия одержала незаслуженную ею победу вследствие столь же трусливого, сколь и безобразного предательства Карла‑Альберта, – предательства, которое мы предсказывали несчетное число раз, – с тех пор соседние с нами публицисты снова появились на сцене, с тех пор они трубят о «смытом оскорблении», с тех пор они рискуют проводить параллели между Фридрихом Барбароссой и Радецким Барбабианкой, с тех пор героический Милан, совершивший самую славную революцию из всех революций 1848 года, стал только «мятежным городом», с тех пор нам, немцам, которым искони вообще ничего не принадлежит, оказывается, принадлежит «верховенство над Италией»!

«Наши знамена»! Черно‑желтые лоскутья меттерниховской реакции, которые в Вене топчут ногами, – вот знамена г‑на Шюккинга из «Kolnische Zeitung»!

«Славный германский двуглавый орел»! То самое геральдическое чудовище, которому вооруженная революция повыщипала перья при Жемапе, при Флёрюсе, при Миллезимо, при Риволи, при Нёйвиде, при Маренго, при Хоэнлиндене, при Ульме, при Аустерлице, при Ваграме[222]– воткаков «славный» цербер г‑на Шюккинга из «Kolnische Zeitung»!

Когда австрийцы терпели поражения, они были австрийцами, действовавшими по примеру Зондербунда[223], даже почти предателями родины. Но с тех пор как Карл‑Альберт попался в ловушку, с тех пор как австрийцы продвинулись к Тичино, они стали «немцами» и оказывается, что «мы» совершили все это. Мы согласны признать, что «Kolnische Zeitung» одержала победы при Вольте и Кустоце и завоевала Милан[224]. Но в таком случае она также берет на себя ответственность за хорошо ей известные зверства и бесчинства этой «достойной изумления по своему терпению и упорству» варварской армии – точно так же, как в свое время она взяла на себя ответственность за галицийскую резню.

«Это верховенство и поныне принадлежит нам. Италия и Германия – это нации, которых природа и история связали общими узами, которые соединены провидением, которые родственны друг другу, как наука и искусство, как мысль и чувство» – как г‑н Брюггемани г‑н Шюккинг!

И именно для того немцы и итальянцы в течение 2000 лет постоянно вели борьбу друг с другом, именно для того итальянцы снова и снова сбрасывали немецкий гнет, именно для того улицы Милана так часто обагрялись немецкой кровью, чтобы доказать, что Германия и Италия «соединены провидением»!

Именно потому, что Италия и Германия «родственны друг другу», Радецкий и Вельден предали огню и разграблению все венецианские города!

Мой друг Левин с глазами призрака выражает теперь желание, чтобы мы отказались от Ломбардии вплоть до реки Эч^{141}, так как народ не хочет нас, хотя несколько бедных «cittadini»^{142} (так называет ученый г‑н Шюккинг contadini – крестьян) и встречали австрийцев с ликованием. Но если мы будем вести себя как подобает «свободному народу», «итальянский народ охотно протянет нам руку, чтобы мы повели его по пути, по которому он один не в состоянии идти, – по пути к свободе».

В самом деле! Италия, завоевавшая себе свободу печати, суд присяжных, конституцию еще до того, как Германия очнулась от своего беспробудного сна, Италия, совершившая в Палермо первую революцию этого года, Италия, без оружия победившая в Милане «непревзойденных» австрийцев, – Италия не может идти по пути свободы, если Германия, т. е. какой‑нибудь Радецкий, не поведет ее! Конечно, если Франкфуртское собрание, никчемная центральная власть, тридцать девять зондербундов и «Kolnische Zeitung» необходимы для того, чтобы идти по пути к свободе…

Итак, для того чтобы итальянцы попросили именно немцев «повести их к свободе», г‑н Шюккинг удерживает итальянский Тироль и Венецианскую область, дабы пожаловать их австрийскому эрцгерцогу, и посылает «2000 солдат южногерманских имперских войск в Рим, чтобы дать возможность наместнику Христа восстановить спокойствие в своем собственном доме».

Но, увы!

Французам и русским подвластна земля,

Британцам море покорно,

Но в царстве воздушном мечтательных грез

Немецкая мощь бесспорна.

Здесь в наших руках гегемония; здесь

Мы все нераздельно слились,

Не так, как другие народы, – они

На плоской земле развились[225].

Там‑то наверху, в воздушном царстве грез нам и принадлежит «верховенство над Италией». Никто этого не знает лучше г‑на Шюккинга. И, потолковав на пользу Германской империи об этой храброй политике верховенства, он со вздохом заключает:

«Эта великая, благородная политика, достойная такой державы, как Германская империя, все же, к сожалению, всегда считалась у нас фантастической, и так, вероятно, будет еще долго продолжаться!»

Мы рекомендуем г‑на Шюккинга на должность привратника и пограничного часового немецкой чести на высотах Штильфского перевала. Оттуда закованный в латы фельетонист «Kolnische Zeitung» будет с высоты наблюдать за Италией и надзирать за тем, чтобы не пропала ни малейшая доля «верховенства Германии над Италией». И только тогда Германия сможет спать спокойно.

Написано Ф. Энгельсом 26 августа 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 87, 27 августа 1848 г.

Перевод с немецкого

«ZEITUNGS‑HALLE» О РЕЙНСКОЙ ПРОВИНЦИИ

Кёльн, 26 августа. В «Berliner Zeitungs‑Halle» появилась статья следующего содержания:

«Не так давно мы имели случай говорить о том, что настало время, когда в старых государственных организмах все более и более исчезает тот дух, который так долго связывал их воедино. В отношении Австрии едва ли кто‑нибудь в этом сомневается. Однако и в Пруссии с каждым днем появляются все более явственные знамения времени, подтверждающие нашу мысль, и мы не можем закрывать на них глаза. В настоящее время имеется лишь один интерес, который еще может связывать все провинции Германии с прусским государством: это заинтересованность в развитии либеральных государственных учреждений, в создании и развитии путем совместных усилий новых, свободных форм общественных отношений. Силезия, которая твердо встала на путь политического и социального прогресса, едва ли будет хорошо чувствовать себя в составе Пруссии, если Пруссия как государство не будет полностью соответствовать этому интересу. Относительно провинции Саксонии слишком хорошо известно, что с тех пор как она была присоединена к прусскому государству, она в душе всегда относилась к нему враждебно. А что касается Рейнской провинции, то все, вероятно, еще помнят, с какими угрозами ее депутаты выступали здесь перед 18 марта и как они повлияли на ускорение переворота. Дух отчужденности растет в этой провинции. Листовка, выпущенная без указания издателя и места издания и распространяемая сейчас в большом количестве, является новым доказательством этого враждебного чувства».

Листовка, о которой говорит «Zeitungs‑Halle», вероятно, известна всем нашим читателям.

Нас должно радовать, что среди берлинцев, наконец, нашелся, по крайней мере, один сторонник того взгляда, что Берлин не является Парижем ни для всей Германии, ни в особенности для Рейнской области. Берлин начинает сознавать, что он не может управлять нами, что он не может завоевать себе того авторитета, которым должен пользоваться столичный город. Берлин в достаточной мере обнаружил свою несостоятельность во время половинчатой мартовской революции, во время штурма цейхгауза и недавних волнений[226]. К нерешительности, которую проявил берлинский народ, присоединяется полное отсутствие во всех партиях способных людей, В ходе всего движения, начиная с февраля, в Берлине не выдвинулся ни один человек, который оказался бы в состоянии руководить своей партией. Дух в этой столице «духа» полон благих намерений, но так же немощен, как и плоть. Даже своего Ганземана, своего Кампгаузена, своего Мильде берлинцы вынуждены были вывезти с Рейна или из Силезии. Берлин, который очень далек от того, чтобы быть немецким Парижем, не может быть даже назван прусской Веной. Это – не столица, это – «резиденция».

Тем более заслуживает внимания то обстоятельство, что и в самом Берлине начинают приходить к выводу, который здесь, на Рейне давно уже стал общепризнанным, – что лишь из распада немецких так называемых великих держав может возникнуть единство Германии. Мы никогда не скрывали своих взглядов на этот счет. Мы не восторгаемся ни прошлой, ни настоящей славой Германии, ни освободительными войнами, ни «славными победами германского оружия» в Ломбардии и Шлезвиге. Но для того, чтобы из Германии когда‑либо получилось что‑нибудь путное, необходимо, чтобы произошла ее концентрация; Германия должна стать единым государством не только на словах, но и на деле. А для этого прежде всего необходимо, чтобы больше не существовало «ни Австрии, ни Пруссии»[227].

Впрочем, тот «дух», который «так долго связывал» нас со старой Пруссией, был весьма ощутимым, грубым духом – то был дух 15000 штыков и некоего количества пушек. Недаром здесь, на Рейне была основана солдатская колония из верхне‑силезских поляков и кашубов. Недаром нашу молодежь загоняли в берлинскую гвардию. Это делалось не для того, чтобы примирить нас с другими провинциями. Это делалось для того, чтобы натравить провинции друг на друга, чтобы использовать в интересах патриархально‑феодальной деспотии национальную вражду между немцами и славянами, а также местную ненависть каждой крошечной немецкой провинции ко всем соседним провинциям. «Divide et impera!»^{143}

Действительно, пора уже покончить с фиктивной ролью, которую заставили играть берлинцев «провинции», т. е. укермаркское и восточно‑померанское юнкерство, своими паническими адресами, – роль, которую берлинцы поспешили принять на себя. Берлин не является – и никогда не станет – центром революции, столицей демократии. Только фантазия бранденбургских дворян, трепещущих перед банкротством, арестом за долги и фонарным столбом, могла приписать Берлину такую роль. Лишь берлинцы, со свойственным им кокетливым тщеславием, могли принять этих дворян за подлинных представителей провинций. Мы признаем мартовскую революцию, но видим в ней то, чем она действительно была, и не более того. Самым большим ее недостатком является то, что она не революционизировала берлинцев. «Zeitungs‑Halle» полагает, что с помощью либеральных учреждений можно будет снова скрепить разваливающееся прусское государство. Наоборот! Чем более либеральными будут эти учреждения, тем легче будет разнородным элементам отделиться друг от друга, тем яснее станет необходимость разъединения, тем нагляднее обнаружится несостоятельность берлинских политиков всех партий.

Повторяем: Рейнская провинция не возражает против того, чтобы оставаться в составе Германии вместе со старо‑прусскими провинциями. Но заставить ее остаться навсегда в составе Пруссии, все равно, будет ли Пруссия абсолютистским, конституционным или демократическим государством, – это означало бы сделать единство Германии невозможным; это означало бы даже, быть может – мы выражаем здесь всеобщее мнение народа – потерю большой, прекрасной области для Германии из‑за стремлений сохранить ее для Пруссии.

Написано Ф. Энгельсом 26 августа 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 87 27 августа 1848 г.

Перевод с немецкого

На русском языке впервые опубликовано в сборнике «Маркс и Энгельс против реакции в Германии», 1944 г.

Дата добавления: 2015-06-04