Аналитическая терапия

<...> Вы знаете, о чем у нас сегодня будет беседа. Вы спросили меня, почему мы не пользуемся в психоаналитической терапии прямым внуше­нием, если признаем, что наше влияние в значительной мере основано на перенесении, т.е. на внушении, и в связи с этим выразили сомнение, можем ли мы при таком преобладании внушения ручаться за объективность на­ших психологических открытий. Я обещал вам подробный ответ.

Прямое внушение — это внушение, направленное против проявле­ния симптомов, борьба между вашим авторитетом и мотивами болезни. При этом вы не беспокоитесь об этих мотивах, требуя от больного толь-

Фрейд 3. [Основы психоаналитической терапии] 339

ко того, чтобы он подавлял их выражение в симптомах. Подвергаете ли вы больного гипнозу или нет, принципиального различия не имеет. Берн-гейм опять-таки со свойственной ему проницательностью утверждал, что самое существенное в явлениях гипноза — это внушение, а сам гипноз является уже результатом внушения, внушенным состоянием, и он пред­почитал проводить внушение в состоянии бодрствования больного, что может давать те же результаты, что и внушение при гипнозе.

Так что же вы хотите услышать сначала в ответ на этот вопрос: то, о чем говорит опыт, или теоретические соображения?

Начнем с первого. Я был учеником Бернгейма, которого я посетил в 1889 г, в Нанси и книгу которого о внушении перевел на немецкий язык. В течение многих лет я лечил гипнозом, сначала внушением за­прета, а позднее сочетая его с расспросами пациента по Брейеру. Так что я могу судить об успехах гипнотической или суггестивной терапии на основании большого опыта. Если, согласно старинной врачебной форму­ле, идеальная терапия должна быть быстрой, надежной и не вызывать не­приязни у больного, то метод Бернгейма отвечал, по крайней мере, двум из этих требований. Он проводился намного быстрее, даже несравненно быстрее, чем аналитический, и не доставлял больному ни хлопот, ни зат­руднений. Со временем для врача это становилось монотонным заня­тием: каждый раз одинаково, при помощи одних и тех же приемов зап­рещать проявляться самым различным симптомам, не имея возможно­сти понять их смысл и значение. Это была не научная деятельность, а работа подмастерья, которая напоминала магию, заклинания и фокусы; однако это не принималось во внимание в сравнении с интересами боль­ного. Но третье требование не соблюдалось: этот метод не был надеж­ным ни в каком отношении. К одному больному его можно было приме­нять, к другому — нет; в одном случае удавалось достичь многого, в дру­гом — очень малого, неизвестно почему. Еще хуже, чем эта капризность метода, было отсутствие длительного успеха. Через некоторое время, если вновь приходилось опять слышать о больном, оказывалось, что прежний недуг вернулся или заменился новым. Можно было снова начинать ле­чение гипнозом. А кроме того, опытные люди предостерегали не лишать больного самостоятельности частым повторением гипноза и не приучать его к этой терапии, как к наркотику. Согласен, что иной раз все удава­лось как нельзя лучше; небольшими усилиями достигался полный и длительный успех. Но условия такого благоприятного исхода оставались неизвестными. Однажды у меня произошел случай, когда тяжелое сос­тояние, полностью устраненное мной при помощи непродолжительного лечения гипнозом, вернулось неизмененным после того, как больная рассердилась на меня безо всякой моей вины; после примирения с ней я опять и гораздо основательней уничтожил болезненное состояние, и все-таки оно опять появилось, когда она во второй раз отдалилась от меня. В другой раз я оказался в ситуации, когда больная, которой я неоднок-

340 Тема 14. Развитие личности

ратно помогал гипнозом избавиться от нервных состояний, неожиданно во время лечения особенно трудного случая обвила руками мою шею. Это заставило бы любого, хочет он того или нет, заняться вопросом о природе в происхождении своего авторитета при внушении.

Таковы опытные данные. Они показывают, что, отказавшись от пря­мого внушения, мы не потеряли ничего незаменимого. Теперь разрешите нам прибавить к этому еще некоторые соображения. Проведение гипно­тической терапии требует от пациента и от врача лишь очень незначи­тельных усилий. Эта терапия прекрасно согласуется с оценкой неврозов, которой еще придерживается большинство врачей. Врач говорит страдаю­щему неврозом: да у вас ведь ничего нет, это только нервы, а потому я не­сколькими словами за несколько минут могу освободить вас от недуга. Но такая способность передвигать большой груз, прилагая непосредственно незначительные усилия, не используя при этом никаких соответствующих приспособлений, противоречит нашему энергетическому образу мыслей. Поскольку условия сравнимы, опыт показывает, что при неврозах этот фо­кус не удается. Но я знаю, что этот довод не является неопровержимым: бывают и «удачи».

В свете тех знаний, которые мы приобрели благодаря психоанали­зу, мы можем описать различие между гипнотическим и психоанали­тическим внушением следующим образом: гипнотическая терапия ста­рается что-то закрыть и затушевать в душевной жизни, психоаналитичес­кая — что-то раскрыть и устранить. Первая работает как косметика, вторая — как хирургия. Первая пользуется внушением, чтобы запрещать симптомы, она усиливает вытеснение, оставляя неизмененными все про­цессы, которые привели к образованию симптомов. Аналитическая тера­пия проникает дальше в сущность, в те конфликты, которые привели к образованию симптомов, и пользуется внушением, чтобы изменить исход этих конфликтов. Гипнотическая терапия оставляет пациента бездея­тельным и неизмененным, и потому столь же неспособным к сопротив­лению при всяком новом поводе к заболеванию. Аналитическое лечение требует от врача и от больного тяжелого труда, направленного на устра­нение внутренних сопротивлений. Благодаря преодолению этих сопро­тивлений душевная жизнь больного надолго изменяется, поднимается на более высокую ступень развития и остается защищенной от новых по­водов для заболевания. Эта работа по преодолению является существен­ной частью аналитического лечения, больной должен ее выполнить, а врач помогает ему в этом внушением, действующим в воспитательном смысле. Поэтому правильно говорилось, что психоаналитическое лечение является чем-то вроде довоспитания.

Надеюсь, что теперь я разъяснил вам, чем отличается наш способ терапевтического применения внушения от единственно возможного спо­соба при гипнотической терапии. А сведя внушение к перенесению, вы поймете всю капризность гипнотической терапии, бросившуюся нам в

Фрейд 3. [Основы психоаналитической терапии] 341

глаза при ее использовании, между тем как аналитическая до крайних своих пределов поддается расчету. Используя гипноз, мы зависим от спо­собности больного к перенесению, не имея возможности самим влиять на нее. Перенесение гипнотизируемого может быть негативным или, как это чаще всего бывает, амбивалентным, он может защищаться от своего пере­несения особыми установками; об этом мы ничего не знаем. В психо­анализе мы работаем над самим перенесением, устраняя то, что ему про­тиводействует, готовим себе инструмент, с помощью которого хотим ока­зывать влияние. Так перед нами открывается возможность совсем иначе использовать силу внушения; мы получаем власть над ней, не больной внушает себе то, что ему хочется, а мы руководим его внушением, насколь­ко он вообще поддается его влиянию.

Теперь вы скажете, что назовем ли мы движущую силу нашего анализа перенесением или внушением, есть все-таки опасность, что вли­яние на пациента ставит под сомнение объективную достоверность на­ших данных. То, что идет на пользу терапии, приносит вред исследова­нию. Именно это возражение чаще всего выдвигалось против психоана­лиза, и нужно сознаться, что если оно и ошибочно, его все же нельзя отвергнуть как неразумное. Но если бы оно оказалось справедливым, то психоанализ стал бы не чем иным, как особенно хорошо замаскирован­ным, особенно действенным видом суггестивного лечения, и мы могли бы несерьезно относиться ко всем его утверждениям о жизненных ус­ловиях, психической динамике, бессознательном. Так и полагают наши противники: особенно все то, что касается значимости сексуальных пе­реживаний, если и не сами эти переживания, мы, должно быть, «внуши­ли» больному, после того как подобные комбинации возникли в нашей собственной испорченной фантазии. Эти нападки легче опровергнуть ссылкой на опыт, чем с помощью теории. Тот, кто сам проводил психо­анализ, мог бесчисленное множество раз убедиться в том, что нельзя боль­ному что-либо внушить таким образом. Разумеется, его нетрудно сделать сторонником определенной теории и тем самым заставить участвовать в возможной ошибке врача. Он ведет себя при этом как всякий другой, как ученик, но этим путем можно повлиять только на его интеллект, а не на болезнь. Разрешить его конфликты и преодолеть его сопротивле­ния удается лишь в том случае, если ему предлагаются такие возмож­ные представления, которые в действительности у него имеются. Несо­ответствующие предположения врача отпадают в процессе анализа, от них следует отказаться и заменить более правильными. Тщательная тех­ника помогает предупреждать появление преждевременных успехов вну­шения, но нет опасности и в том, если такие успехи имеют место, потому что первый успех никого не удовлетворит. Анализ нельзя считать закон­ченным, пока не поняты все неясности данного случая, не заполнены пробелы в воспоминаниях, не найдены поводы к вытеснениям. В слиш­ком быстрых успехах видишь скорее помеху, чем содействие аналити-

342 Тема 14. Развитие личности

ческой работе, и поэтому ликвидируешь достигнутое, вновь и вновь унич­тожая перенесение, которое его обусловило. В сущности, этой последней чертой аналитическое лечение отличается от чисто суггестивного, а ана­литические результаты не заподозришь в том, что они получены при помощи внушения. При любом другом суггестивном лечении перенесе­ние тщательно оберегается и не затрагивается; при аналитическом же оно само есть объект лечения и разлагается на все формы своего прояв­ления. К концу аналитического лечения само перенесение должно быть устранено, и если теперь возникает или сохраняется положительный ре­зультат, то он обусловлен не внушением, а достигнутым с его помощью преодолением внутренних сопротивлений, на происшедшем в больном внутреннем изменении.

Возникновению отдельных внушений противодействует то, что во время лечения мы беспрерывно должны бороться с сопротивлениями, ко­торые могут превращаться в негативные (враждебные) перенесения. Мы не упустим случая сослаться также на то, что большое число частных ре­зультатов анализа, которые могли бы быть обусловлены внушением, под­тверждаются с другой, не вызывающей сомнений, стороны. В нашу поль­зу в данном случае говорит анализ слабоумных и параноиков, у которых, конечно, нельзя заподозрить способности подпасть под суггестивное влия­ние. То, что эти больные рассказывают нам о переводах символов и фан­тазиях, проникших в их сознание, точно совпадает с результатами наших исследований бессознательного у страдающих неврозами перенесения и подтверждает, таким образом, объективную правильность наших толкова­ний, часто подвергающихся сомнению. Полагаю, что вы не ошибетесь, по­верив в этом пункте анализу.

Теперь мы хотим дополнить наше описание механизма выздоровле­ния, представив его в формулах теории либидо. Невротик неспособен к наслаждению, потому что его либидо не направлено на объект, и он не­работоспособен, потому что очень много своей энергии должен тратить на то, чтобы сохранять либидо в состоянии вытеснения и защищать себя от его напора. Он стал бы здоровым, если бы конфликт между его Я и либи­до прекратился и Я опять могло бы распоряжаться либидо. Таким обра­зом, задача терапии состоит в том, чтобы освободить либидо от его вре­менных, отнятых у Я привязанностей и подчинить его опять Я. Где же находится либидо невротика? Найти нетрудно, оно связано с симптомами, временно доставляющими ему единственно возможное замещение удов­летворения. Нужно, следовательно, овладеть симптомами, уничтожить их, сделать как раз то, чего требует от нас больной. Для уничтожения симп­томов необходимо вернуться к их возникновению, оживить конфликт, из которого они произошли, и по-другому разрешить его с помощью таких движущих сил, которыми больной в свое время не располагал. Эта реви­зия процесса вытеснения может осуществиться лишь отчасти по следам воспоминаний о процессах, которые привели к вытеснению. Решающая

Фрейд 3. [Основы психоаналитической терапии] 343

часть работы проделывается, когда в отношении к врачу, в перенесении создаются новые варианты старых конфликтов, в которых больной хотел бы вести себя так же, как он вел себя в свое время, между тем как, ис­пользуя все находящиеся в распоряжении [пациента] душевные силы, его вынуждают принять другое решение. Таким образом, перенесение стано­вится полем битвы, где сталкиваются все борющиеся между собой силы.

Все либидо, как и противодействие ему, концентрируется на отноше­нии к врачу; при этом симптомы неизбежно лишаются либидо. Вместо настоящей болезни пациента выступает искусственно созданная болезнь перенесения, вместо разнообразных нереальных объектов либидо — опять-таки фантастический объект личности врача. Но новая борьба вокруг этого объекта с помощь врачебного внушения поднимается на высшую психичес­кую ступень, она протекает как нормальный душевный конфликт. Благо­даря тому что удается избежать нового вытеснения, отчужденность между Я и либидо прекращается и восстанавливается душевное единство личнос­ти. Когда либидо снова отделяется от временного объекта личности врача, оно не может вернуться к своим прежним объектам, и остается в распоря­жении Я. Силами, против которых велась борьба во время этой терапевти­ческой работы, являются, с одной стороны, антипатия Я к определенным направленностям либидо, выразившаяся в виде склонности к вытеснению, а с другой стороны, привязчивость или прилипчивость либидо, которое нео­хотно оставляет когда-то занятые (besetzte) им объекты.

Терапевтическая работа, таким образом, распадается на две фазы; в первой фазе все либидо оттесняется от симптомов в перенесение и там концентрируется, во второй фазе ведется борьба вокруг этого нового объ­екта, и либидо освобождается от него. При этом новом конфликте ре­шающим для благоприятного исхода изменением является устранение вытеснения, так что либидо не может опять ускользнуть от Я при помо­щи бегства в бессознательное. Это становится возможным благодаря изменению Я, которое совершается под влиянием врачебного внушения. Благодаря работе толкования, превращающей бессознательное в созна­тельное, Я увеличивается за счет этого бессознательного, благодаря разъяснению оно мирится с либидо и склоняется допустить для него ка­кое-то удовлетворение, а его страх перед требованиями либидо уменьша­ется благодаря возможности освободиться от его части посредством суб­лимации. Чем больше процессы при лечении совпадают с этим идеаль­ным описанием, тем надежнее будет успех психоаналитической терапии. Предел этому успеху может положить недостаточная подвижность либи­до, противящегося тому, чтобы оставить свои объекты, и упорство нарцис­сизма, не позволяющего перенесению выйти за известные границы. Мо­жет быть, мы поймем еще лучше динамику прогресса выздоровления, если заметим, что мы улавливаем все либидо, ушедшее из-под власти Я, отвлекая его часть на себя благодаря перенесению.

344 Тема 14. Развитие личности

Уместно также предупредить, что из распределений либидо, устано­вившихся во время лечения и благодаря ему, нельзя делать непосредст­венное заключение о распределении либидо во время болезни. Предполо­жим, что нам удалось добиться благоприятного исхода какого-либо слу­чая благодаря созданию и устранению перенесения сильных чувств с отца на врача, но было бы неправильно заключить, что больной раньше страдал такой бессознательной привязанностью своего либидо к отцу. Перенесение с отца — это только поле битвы, на котором мы одолеваем либидо; либидо больного было направлено туда с других позиций. Это поле битвы не всегда располагается возле одного из важных укреплений врага. Защита вражеской столицы не должна непременно происходить у ее ворот. Только после того, как перенесение опять устранено, можно мысленно реконструировать распределение либидо, имевшее место во время болезни.

С точки зрения теории либидо мы можем сказать последнее слово и по поводу сновидения. Сновидения невротиков, как и их ошибочные действия и свободно приходящие им в голову мысли, помогают нам уга­дать смысл симптомов и обнаружить размещение либидо. В форме испол­нения желания они показывают нам, какие желания подверглись вытес­нению и к каким объектам привязалось либидо, отнятое у Я. Поэтому в психоаналитическом лечении толкование сновидений играет большую роль и в некоторых случаях длительное время является самым важным средством работы. Мы уже знаем, что само состояние сна приводит к известному ослаблению вытеснения. Благодаря такому уменьшению ока­зываемого на него давления становится возможным гораздо более ясное выражение вытесненного побуждения во сне, чем ему может предоставить симптом в течение дня. Изучение сновидения становится самым удоб­ным путем для ознакомления с вытесненным бессознательным, которо­му принадлежит и отнятое у Я либидо.

Но сновидения невротиков, по существу, не отличаются от сновиде­ний нормальных людей; их, может быть, вообще нельзя отличить друг от друга. Нелепо было бы считать сновидения нервнобольных не имеющи­ми отношения к сновидениям нормальных людей. Мы должны поэтому сказать, что различие между неврозом и здоровьем существует только днем, но не распространяется на жизнь во сне. Мы вынуждены перене­сти и на здорового человека ряд предположений, которые вытекают из от­ношения между сновидениями и симптомами у невротика. Мы не можем отрицать, что и здоровый человек имеет в своей душевной жизни то, что только и делает возможным как образование сновидений, так и обра­зование симптомов, и мы должны сделать вывод, что и он произвел вы­теснения и употребляет известные усилия, чтобы сохранить их, что его система бессознательного скрывает вытесненные, но все еще обладающие энергией побуждения и что часть его либидо не находится в распоряже­нии его Я. И здоровый человек, следовательно, является потенциальным

Фрейд 3. [Основы психоаналитической терапии] 345

невротиком, но сновидение, по-видимому, единственный симптом, который он способен образовать. Если подвергнуть более строгому анализу его жизнь в бодрствовании, то откроется то, что противоречит этой видимос­ти, то, что эта мнимоздоровая жизнь пронизана несметным количеством ничтожных, практически незначительных симптомов.

Различие между душевным здоровьем и неврозом выводится из практических соображений и определяется по результату — осталась ли у данного лица в достаточной мере способность наслаждаться и работо­способность? Оно сводится, вероятно, к релятивному отношению между ос­тавшимся свободным и связанным вытеснением количествами энергии и имеет количественный, а не качественный характер. Мне незачем вам напоминать, что этот взгляд теоретически обосновывает принципиальную излечимость неврозов, несмотря на то, что в основе их лежит конститу­циональная предрасположенность.

Вот все, что мы для характеристики здоровья можем вывести из фак­та идентичности сновидений у здоровых и невротиков. Но [при рассмот­рении] самого сновидения мы делаем иной вывод: мы не должны отделять его от невротических симптомов, не должны думать, что его сущность зак­лючается в формуле перевода мыслей в архаическую форму выражения, а должны допустить, что оно показывает нам действительно имеющиеся раз­мещения либидо и его привязанности к объектам.

Мы скоро подойдем к концу. Быть может, вы разочарованы, что по теме психоаналитической терапии я изложил только теоретические взгля­ды и ничего не сказал об условиях, в которых начинается лечение, и об успехах, которых оно достигает. Но я опускаю и то, и другое. Первое — потому, что я не собираюсь давать вам практическое руководство по про­ведению психоанализа, а второе — потому, что меня удерживают от этого многие мотивы. В начале наших бесед я подчеркнул, что при благоприят­ных условиях мы добиваемся таких успехов в лечении, которые не уступа­ют самым лучшим успехам в области терапии внутренних болезней, и я могу еще добавить, что их нельзя было бы достичь никаким другим путем. Скажи я больше, меня заподозрили бы в том, что я хочу рекламой заглу­шить ставшие громкими голоса недовольства. В адрес психоаналитиков неоднократно даже на официальных конгрессах выражалась угроза со сто­роны врачей-«коллег», что собранием случаев неудач анализа и причинен­ного им вреда они откроют глаза страждущей публике на малоценность этого метода лечения. Но такое собрание, независимо от злобного, доносо-подобного характера этой меры, не смогло бы предоставить возможность выработать правильное суждение о терапевтической действенности анали­за. Аналитическая терапия, как вы знаете, молода; нужно было много вре­мени, чтобы выработать соответствующую технику, и это могло произойти только во время работы и под влиянием возрастающего опыта. Вследствие трудностей обучения врач, начинающий заниматься психоанализом, в боль­шей мере, чем другой специалист, вынужден совершенствоваться самосто-

346 Тема 14. Развитие личности

ятельно, и успехи первых его работ никогда не позволяют судить о действи­тельной эффективности аналитической терапии.

Многие попытки лечения не удались в первое время использования анализа, потому что он применялся в случаях, которые вообще не подхо­дят для этого метода и которые сегодня мы исключаем благодаря на­шим взглядам на его назначение. Но это назначение могло быть уста­новлено только на основании опыта. В свое время не знали заранее, что паранойя и Dementia praecox в ярко выраженных формах неподвластны анализу, и пытались применять этот метод при всех заболеваниях. Одна­ко большинство неудач первых лет произошло не по вине врача или вследствие неподходящего объекта, а из-за неблагоприятных внешних условий. Нашей темой были только внутренние сопротивления пациен­та, которые неизбежны и преодолимы. Внешние сопротивления, оказы­ваемые анализу условиями жизни больного, его окружением, имеют не­значительный теоретический интерес, но огромное практическое значе­ние. Психоаналитическое лечение можно сравнить с хирургическим вмешательством, и оно тоже требует самых благоприятных условий для удачного проведения. Вы знаете, какие меры обычно предпринимает при этом хирург: соответствующее помещение, хорошее освещение, ассистен­ты, отстранение родственников и т.д. А теперь спросите себя, сколько из этих операций закончилось бы благополучно, если бы они делались в присутствии всех членов семьи, сующих свой нос в операционное поле и громко вскрикивающих при каждом разрезе ножа. При психоанали­тическом лечении вмешательство родственников — прямая опасность и именно такая, к которой не знаешь, как отнестись. Мы готовы к внутрен­ним сопротивлениям пациента, которые считаем необходимыми, но как защититься от этих внешних сопротивлений? С родственниками пациен­та нельзя справиться при помощи каких-либо разъяснений, их невоз­можно убедить держаться в стороне от всего дела, и никогда нельзя быть с ними заодно, потому что рискуешь потерять доверие больного, который справедливо требует, чтобы лицо, пользующееся его доверием, было на его стороне. Кто вообще знает, какие разногласия часто раздирают семью, тот и в качестве аналитика не будет удивлен, узнав, что близкие больного проявляют подчас меньше интереса к его выздоровлению, чем к тому, чтобы он остался таким, каков он есть. Там, где невроз связан с конф­ликтами между членами семьи, как это часто бывает, здоровый долго не раздумывает над выбором между своим интересом и выздоровлением больного. Нечего удивляться, что мужу не нравится лечение, при кото­ром, как он имеет основание предполагать, вскрывается ряд его прегре­шений; мы не только не удивляемся этому, но и не можем упрекать себя, если наши усилия остаются бесплодными или преждевременно прекра­щаются, потому что к сопротивлению больной женщины прибавляется сопротивление мужа. Мы стремимся к чему-то такому, что в существую­щих условиях было невыполнимо.

Фрейд 3. [Основы психоаналитической терапии] 347

Вместо многих случаев я расскажу лишь один, когда я из врачеб­ных соображений был осужден на роль пострадавшего. Много лет тому назад я приступил к аналитическому лечению молодой девушки, которая из-за страха уже долгое время не могла выходить на улицу и оставать­ся одна дома. Больная постепенно призналась, что ее фантазией завладе­ли случайные свидетельства существования нежных отношений между ее матерью и состоятельным другом дома. Но она была такой неловкой или такой хитрой, что намекнула матери на то, что обсуждалось на ана­литических сеансах, причем, изменив свое поведение по отношению к матери, она настаивала на том, чтобы только мать избавляла бы ее от страха оставаться одной и, когда та хотела уйти из дома, полная страха, преграждала ей дорогу к двери. Мать сама раньше была очень нервной, но несколько лет тому назад вылечилась в гидропатической лечебнице. Заметим к этому, что в той лечебнице она познакомилась с мужчиной, с которым могла вступить в сношения, удовлетворившие ее во всех отно­шениях. Пораженная бурными требованиями девушки, мать вдруг поня­ла, что означал страх ее дочери. Она позволила себе заболеть, чтобы сде­лать мать пленницей и лишить ее свободы передвижения, необходимой для встречи с возлюбленным. Быстро приняв решение, мать покончила с вредным лечением. Девушка была доставлена в лечебницу для нервно­больных и в течение многих лет ее демонстрировали как «несчастную жертву психоанализа». Так же долго из-за отрицательного результата лечения этого случая обо мне ходила дурная молва. Я хранил молчание, потому что считал себя связанным долгом врачебной тайны. Много вре­мени спустя я узнал от своего коллеги, который посетил ту лечебницу и видел там девушку, страдавшую агорафобией, что отношения между ее матерью и состоятельным другом дома известны всему городу и пользу­ются одобрением мужа и отца. Итак, в жертву этой «тайне» было прине­сено лечение.

В довоенные годы, когда наплыв больных из многих стран сделал меня независимым от милостей или немилостей родного города, я следо­вал правилу не браться за лечение больного, который не был бы sui juris¹, независимым от других в своих существенных жизненных отношениях. Не всякий психоаналитик может себе это позволить. Может быть, из моих предостережений против родственников вы сделаете вывод, что в интересах психоанализа больных следует изолировать от их семей, т.е. ограничить эту терапию обитателями лечебниц для нервнобольных. Однако я не могу с вами в этом согласиться; гораздо лучше, если боль­ные — поскольку они не находятся в состоянии тяжелого истощения — остаются во время лечения в тех условиях, в которых им предстоит пре­одолевать поставленные перед ними задачи. Только родные своим по­ведением не должны лишать их этого преимущества и вообще не про-

Самостоятельным (лат.). (Примечание переводчика источника.)

348 Тема 14. Развитие личности

тивиться с враждебностью усилиям врача. Но как вы заставите дейст­вовать в этом направлении недоступные нам факторы! Вы, конечно, догадываетесь также, насколько шансы на успех лечения определяются социальной средой и уровнем культуры семьи.

Не правда ли, это намечает весьма печальную перспективу усиле­ния действенности психоанализа как терапии, даже если подавляющее большинство наших неудач мы можем объяснить, учитывая мешающие внешние факторы! Тогда сторонники анализа посоветовали нам ответить на собрание неудач составленной нами статистикой успехов. Я и на это не согласился. Я выдвинул довод, что статистика ничего не стоит, если включенные в нее единицы слишком неоднородны, а случаи невротиче­ского заболевания, подвергнутые лечению, были действительно нерав­ноценны в самых различных отношениях. Кроме того, рассматриваемый период времени был слишком короток, чтобы судить об окончательном излечении, а о многих случаях вообще нельзя было сообщать. Это каса­лось лиц, которые скрывали свою болезнь, а также тех, лечение и вы­здоровление которых тоже должно было оставаться тайной. Но сильнее всего удерживало сознание того, что в делах терапии люди ведут себя крайне иррационально, так что нет никакой надежды добиться от них чего-нибудь разумными средствами. Терапевтическое новшество встреча­ется либо с опьяняющим восторгом, например, тогда, когда Кох сделал достоянием общественности свой первый туберкулин против туберкуле­за, либо с глубоким недоверием, как это было с действительно полезной прививкой Дженнера, которая по сей день имеет своих непримиримых противников. Против психоанализа имелось явное предубеждение. Если излечивался трудный случай, можно было слышать: это не доказатель­ство, за это время он и сам мог бы выздороветь. И если больная, которая прошла уже четыре цикла удрученности и мании, попала ко мне на ле­чение во время паузы после меланхолии и три недели спустя у нее опять началась мания, то все члены семьи, а также врач с большим авторите­том, к которому обратились за советом, были убеждены, что новый при­ступ может быть только следствием сделанной с ней попыткой анализа. Против предубеждений ничего нельзя сделать; теперь вы видите это на предубеждениях, которые одна группа воюющих народов проявила про­тив другой. Самое разумное — ждать и предоставить времени обнару­жить их состоятельность. В один прекрасный день те же самые люди о тех же самых вещах начинают думать совсем иначе, чем прежде; поче­му они раньше так не думали, остается темной тайной.

Возможно, что предубеждение против аналитической терапии уже теперь пошло 'на убыль. В пользу этого как будто свидетельствуют не­прерывное распространение аналитических теорий, увеличение в некото­рых странах числа врачей, лечащих анализом. Когда я был молодым врачом, то встретился с такой же бурей возмущения врачей против гип-

Фрейд 3. [Основы психоаналитической терапии] 349

нотического суггестивного лечения, которое «трезвые головы» теперь противопоставляют психоанализу. Но гипнотизм как терапевтическое средство не сделал того, что обещал вначале; мы, психоаналитики, можем считать себя его законными наследниками и не забываем, насколько обя­заны ему поддержкой и теоретическими разъяснениями. Приписывае­мый психоанализу вред ограничивается в основном проходящими явле­ниями вследствие обострения конфликта, если анализ проводится неуме­ло или если он обрывается на середине. Вы ведь слышали отчет о том, что мы делаем с больными, и можете сами судить, способны ли наши действия нанести длительный вред. Злоупотребление анализом возмож­но в различных формах; особенно перенесение является опасным сред­ством в руках недобросовестного врача. Но от злоупотребления не заст­раховано ни одно медицинское средство или метод; если нож не режет, он тоже не может служить выздоровлению.

А. Адлер [СУЩНОСТЬ И ЛЕЧЕНИЕ НЕВРОЗОВ]¹

Дата добавления: 2015-06-04