Отдел второй история проблемы 7 страница

¹ l. с., т. III, стр. 182.

² L. с., т. IV. стр. 231.

полемика, направленная, несомненно, против Сисмонди, показывает что между ним и Родбертусом была весьма существенная разница в понимании кризисов; поэтому, когда Энгельс в «Анти-Дюринге» говорит, что объяснение кризисов недопотреблением берет свое начало от Сисмонди и что Родбертус заимствовал его у последнего, то это, строго говоря, не точно. Общим у Родбертуса и Сисмонди является лишь оппозиция против классической школы и объяснение кризисов распределением дохода, но и здесь Родбертус идет своей собственной дорогой. Перепроизводство обусловливается не низким уровнем дохода рабочей массы или ограниченной потребительной способностью капиталистов, как у Сисмонди, а исключительно лишь тем фактом, что доход рабочих с прогрессом производительности составляет все меньшую и меньшую долю стоимости производства. Родбертус ясно доказывает своему противнику, что задержки в сбыте возникают не от незначительности доли трудящихся классов: «Представьте себе, – поучает он Кирхмана, – что эти доли так малы, что располагающие ими едва-едва живут на них; но устройте так, чтобы эти доли составляли фиксированную часть национального дохода, дайте затем производительности труда увеличиться, и вы будете иметь определенного размера сосуд, который в состоянии вмещать в себя все большую и большую стоимость; вы будете иметь также и все возрастающее благосостояние трудящихся классов... Наоборот, представьте себе, что доли трудящихся классов достигают какой вам угодно величины, но представьте себе, что они при возрастании производительности составляют все меньшую и меньшую долю национального продукта, то эти доли в этом случае, правда, все еще будут в состоянии обеспечивать трудящиеся классы от чрезмерной нужды, пока они не упадут до своей нынешней незначительной величины, – ибо они все еще будут содержать гораздо большее количество продуктов, чем теперь, – но как только они начнут падать они вызовут то возрастающее перед нашими торговыми кризисами неудовлетворение, которое наступает без вины со стороны капиталистов только потому, что они организовали свое производство, сообразуясь с данной величиной доли трудящихся классов»¹.

Итак «падающая доля заработной платы» – истинная причина кризисов, и единственным целебным средством против них является законодательная регламентация, в силу которой доля рабочих в национальном продукте представляется фиксированной и неизменной. Нужно хорошо вдуматься в эту странную мысль, чтобы оценить по достоинству ее экономическое содержание.

Глава семнадцатая
РОДБЕРТУСОВСКИЙ АНАЛИЗ ВОСПРОИЗВОДСТВА

Прежде всего, что значит, что уменьшение доли рабочих должно «немедленно» же вызвать перепроизводство и торговые кризисы? Эта концепция становится понятной, если предположить, что Родбертус

¹ L. с., т. I, стр. 59.

представляет себе «национальный продукт» состоящим из доли рабочих и доли капиталистов, следовательно из v+m, причем одна часть обменивается на другую. В действительности Родбертус отчасти и высказывается почти в этом смысле, когда он в «Первом социальном письме» говорит: «Бедность рабочих классов никогда не допускает, чтобы их доход стал руслом для расширяющегося производства. Если бы избыток продуктов находился в руках рабочих, то он не только мог бы улучшить их положение, но вместе с тем повысил бы стоимость того, что остается у предпринимателей, и тем самым дал бы им возможность продолжать их производство в прежнем масштабе. Но находясь в руках предпринимателей, избыток этот настолько понижает стоимость всего продукта, что указанная возможность исчезает и в лучшем случае оставляет рабочих в прежней нужде¹. Сила, которая в руках рабочих повышает «стоимость находящегося у предпринимателей остатка», может означать здесь лишь спрос. Этим самым мы счастливым образом прибыли бы в ту великолепную кирхмановскую «местность», где рабочие и капиталисты обменивают заработную плату на прибавочную стоимость и где кризисы возникают потому, что переменный капитал мал, а прибавочная стоимость велика. Это странное представление рассмотрено уже выше. Но в других местах Родбертус преподносит нам уклоняющееся от изложенного понимание вопроса. В «Четвертом социальном письме» он толкует свою теорию таким образом, что постоянное изменение в отношении между спросом, образуемым долей рабочего класса, и спросом, образуемым долей класса капиталистов, должно вызывать хроническую диспропорциональность между производством и потреблением: «Но как это происходит? Не так ли, что хотя предприниматели и стараются держаться в границах этих долей, но самые эти доли постепенно, но с незаметной и непреодолимой силой постоянно уменьшались для большинства, для рабочих? Не так ли, что эти доли у указанных классов постоянно уменьшаются в той же мере, в какой увеличивается производительность. Поэтому не благодаря ли капиталистам, которые организуют и должны были организовать производство, чтобы сделать богатство всеобщим, не благодаря ли им размер производства постоянно превышает прежние доли, и не они ли таким образом вызывают постоянную неудовлетворенность потребностей, которая возрастает до степени застоя в сбыте»?²

Соответственно с этим мы должны объяснить себе кризисы следующим образом. Национальный продукт состоит из некоторого количества «обыкновенных товаров» (как выражается Кирхман) для рабочих и лучших товаров для капиталистов. Количество первых товаров определено суммой заработных плат, количество вторых – совокупной прибавочной стоимостью. Если капиталисты сообразовываются с этим в их производстве и если производительность при этом возрастает, то уже в следующее мгновение должно обнаружиться несоответствие, ибо сегодняшняя доля рабочих уже не больше, а меньше их вчерашней доли; если спрос на «обыкновенные

¹ L. с., т. III, стр. 176.

² L. с., т. III, стр. 53 и 57.

товары» вчера составлял, скажем, шесть седьмых национального продукта, то он сегодня составляет лишь пять седьмых, и предприниматели, которые приготовились к производству шести седьмых в «обыкновенных товарах», к прискорбию своему вдруг должны будут констатировать, что они произвели этих товаров больше на одну седьмую. Но если они, наученные этим опытом, завтра направят свое производство так, чтобы лишь пять седьмых всей стоимости национального продукта производить в «обыкновенных товарах», то они тем самым впадут в новую ошибку, потому что послезавтра доля заработной платы в национальном продукте, наверное, будет равняться лишь четырем седьмым и т. д.

Эта оригинальная теория тотчас же возбуждает массу сомнений. Если наши торговые кризисы происходят единственно только оттого, что «доля заработной платы» рабочего класса, т. е. переменный капитал составляет все меньшую часть стоимости всего национального продукта, то ведь фатальный закон таит в самом себе и исцеление вызванного им зла, так как перепроизводство составляет ведь все меньшую часть совокупного продукта. Родбертус любит, правда, выражения: «подавляющее большинство» потребителей, «широкая народная масса» потребителей, доля которых, по его мнению, постоянно понижается, но при спросе дело зависит не от числа людей, предъявляющих его, а от стоимости, которую он представляет. И эта стоимость, по самому Родбертусу, образует все более незначительную часть совокупного продукта. Экономический базис кризисов становится тем самым все более узким, и остается только вопрос, каким образом кризисы вопреки тому, что устанавливает Родбертус, становятся, во-первых, всеобщими и, во-вторых, все более жестокими. Далее, если «доля заработной платы» образует одну часть национального продукта, то прибавочная стоимость образует, по Родбертусу, другую часть его. То, что теряется в покупательной силе рабочего класса, выигрывается в покупательной силе класса капиталистов; если (v) становится все меньше, то (m) становится зато все больше. По грубой схеме самого Родбертуса покупательная сила общества, взятая в целом, не может вследствие этого измениться. Ведь он сам говорит: «Я, конечно, знаю, что в конце концов та величина, на которую уменьшается доля работников, увеличивает собой доли получателей ренты (у Родбертуса «рента» соответствует прибавочной стоимости), что таким образом в общем и целом покупательная сила остается неизменной. Но по отношению к доставленному на рынок продукту кризис всегда обнаруживается раньше, чем может дать себя почувствовать указанное увеличение». Следовательно, речь может итти не больше, как о том, что постоянно обнаруживается избыток «обыкновенных товаров» и в равной мере недостаток в лучших товарах для класса капиталистов. Родбертус неожиданно приходит здесь своеобразным путем к теории Сэя-Рикардо, которую он так горячо оспаривал: он приходит к тому, что перепроизводству на одной стороне постоянно соответствует недопроизводство на другой. И так как доли рабочего класса и капиталистов постоянно изменяются не в пользу первого, то наши торговые кризисы в целом все более принимали бы характер периодического недопроизводства вместо перепроизводства! Но оставим эту загадку. Из всего этого явствует, что Родбертус мыслит себе

национальный продукт, состоящим по стоимости лишь из двух частей, из (v) и (m), что он, стало быть, в этом отношении разделяет понимание и традиции классической школы, против которой он с таким ожесточением боролся, и еще украшает его представлением, что вся прибавочная стоимость потребляется капиталистами. Он без всяких обиняков высказывает это во многих местах. Так в «Четвертом социальном письме» он пишет: «Соответственно с этим, чтобы прежде всего найти принцип ренты (прибавочной стоимости) вообще, т. е. п р и н ­ц и п р а з ­д е ­л е ­н и я п р о ­д у к ­т а т р у ­д а н а з а ­р а ­б о т ­н у ю п л а ­т у и р е н ­т у, нужно как раз отвлечься от тех причин, которые обусловливают разделение ренты вообще на поземельную ренту и ренту на капитал»¹. И в «Третьем письме»: «Земельная рента, прибыль на капитал и заработная плата, повторяю я, составляют доход. Землевладельцы, капиталисты и рабочие хотят жить этим доходом, т. е. удовлетворять им свои непосредственные человеческие потребности. Блага, которые получаются в виде дохода, должны быть к тому пригодными»². Фальсификация капиталистического хозяйства в смысле превращения его в производство, предназначенное для целей непосредственного потребления, нигде не нашла себе более резкой формулировки, и в этом Родбертусу, несомненно, принадлежит пальма «первенства» – не по отношению к Марксу, а по отношению ко всем вульгарным экономистам. Чтобы не оставить в читателе никаких сомнений об этой своей путанице, он несколько дальше в том же письме ставит капиталистическую прибавочную стоимость как экономическую категорию прямо в один ряд с доходом античного рабовладельца: «В первом случае (при рабстве) мы имеем самое простое натуральное хозяйство; та часть продукта труда, которая удерживается из дохода рабочих или рабов и составляет доход господина или владельца, достается нераздельно, как единая рента, единому владельцу земли, капитала, рабочих и продукта труда; здесь не различаются даже в понятиях ни земельная рента, ни прибыль на капиталы. Во втором случае мы имеем дело с самым сложным денежным хозяйством; та часть продукта труда, которая удерживается из дохода теперь свободных рабочих и достается собственнику земли и капитала, разделяется далее между владельцами сырого продукта и владельцами промышленного продукта; наконец единая рента прежней эпохи распадается на земельную ренту и прибыль на капитал»³. Наиболее резкую экономическую разницу между эксплоатацией при господстве рабства и современной капиталистической эксплоатацией Родбертус усматривает в делении прибавочной стоимости, «удержанной из дохода» рабочих, на земельную ренту и прибыль на капитал. Решающим моментом капиталистического способа производства является не специфическая форма распределения новой стоимости между трудом и капиталом, а совершенно безразличное для процесса производства распределение прибавочной стоимости между различными ее потребителями! В остальном капиталистическая прибавочная стоимость как целое остается тем же, чем была «единая

¹ L. с., т. I, стр. 19.

² L. с., т. II, стр. 110.

³ L. с., т. II, стр. 144.

рента» для рабовладельца, – частным фондом потребления эксплоататора!

Родбертус, конечно, противоречит себе и в других местах и вспоминает о постоянном капитале, равно как и о необходимости его возобновления в процессе воспроизводства. Вместо деления совокупного продукта на две части, на v+m, он принимает таким образом деление на три части, на c+v+m. В своем «Третьем письме» он пишет о формах воспроизводства в рабовладельческом хозяйстве следующее: «Так как господин требует, чтобы часть рабского труда была употребляема на поддержание в прежнем состоянии или на улучшение полей, стад и орудий в сельском хозяйстве и промышленности, то так называемое ныне «возмещение капитала» будет происходить так, что часть национального продукта хозяйства будет употребляться совершенно непосредственно и без вмешательства обмена и даже меновой стоимости для поддержания имущества в прежнем состоянии»¹. Переходя к капиталистическому воспроизводству, он пишет: «Таким образом, теперь ч а с т ь с т о ­и ­м о с ­т и продукта труда употребляется или зачитывается на поддержание имущества, или как «возмещение капитала»: ч а с т ь с т о ­и ­м о с ­т и продукта труда употребляется в виде денежной платы рабочим на поддержание их жизни, и наконец, ч а с т ь с т о ­и ­м о с ­т и остается в руках владельцев земли, капитала и продукта труда как их доход, или как рента»².

Мы имеем здесь отчетливое деление на три части – на постоянный капитал, переменный капитал и прибавочную стоимость. То же самое он еще раз отчетливо формулирует, как особенность своей «новой» теории в том же «Третьем письме»: «После того как согласно этой теории при достаточной производительности труда та часть стоимости продукта, которая остается в виде дохода после возмещения капитала, разделяется вследствие собственности на землю и капитал между рабочими и владельцами как заработная плата и рента» и т. д.³. Родбертус в анализе стоимости совокупного продукта, невидимому, сделал здесь решительный шаг вперед по отношению к классической школе; несколько дальше он даже прямо критикует догмат Смита, и остается только удивляться, как ученые почитатели Родбертуса господа Вагнеры, Дитцели, Дили и К° упустили случай не зафиксировать «приоритет» их любимца по отношению к Марксу в таком важном пункте экономической теории. В действительности с вопросами о приоритете здесь обстоит столь же неблагополучно, как в теории стоимости вообще. Даже там, где Родбертус приходит, повидимому, к верному взгляду, этот взгляд в следующее же мгновение оказывается сплошным недоразумением или по крайней мере ошибкой. Как мало пользы фактически принесло Родбертусу деление национального продукта на три части – деление, к которому он постоянно подходил ощупью, лучше всего доказывает как раз его критика смитовского догмата. Она гласит буквально следующее: «Вы знаете, что, по мнению всех экономистов, начиная с

¹ l. с., т. II, стр. 146.

² L. с., т. 11, стр. 155.

³ L. с., т. II, стр. 223.

Адама Смита, стоимость продукта распадается на заработную плату, земельную ренту и прибыль на капитал, так что идея основать доход различных классов, в том числе и части ренты, на разделении продукта не представляет новизны. Однако экономисты тотчас же впадают в заблуждение. Все они, не исключая даже школы Рикардо, делают п р е ж ­д е в с е ­г о ту ошибку, что принимают не весь продукт, не законченное благо, не весь национальный продукт за единое целое, в разделе которого принимают участие рабочие, землевладельцы и капиталисты, но представляют себе разделение сырого продукта как особый процесс, в котором участвуют три участника, и разделение промышленного продукта как особый процесс, в котором участвуют только два участника. Таким образом эти системы рассматривают и сырой и промышленный продукты как особые самостоятельные блага, составляющие доход. Затем они делают, за исключением впрочем Рикардо и Смита, в т о ­р у ю ошибку, принимая естественный факт, что труд без содействия материи, следовательно без земли, не может произвести ни одного блага, за экономический факт, и считая тот общественный факт, что при разделении труда необходим капитал в современном смысле слова, первичным явлением. Они выдумывают таким образом основное экономическое отношение, в котором при обособленном в обществе владении землей, капиталом и трудом доли этих различных владельцев образуются таким образом, что земельная рента проистекает из содействия земли, предоставляемой землевладельцем для производства, прибыль на капитал – из содействия капитала, употребляемого для этой цели капиталистом, и заработная плата наконец – при содействии труда. Школа Сэя, которая полнее всего развила эту ошибочную теорию, создала даже понятие производительных услуг земли, капитала и труда, соответствующих долям различных владельцев в продукте для того, чтобы объяснить это участие в продукте производительными услугами каждого. Наконец т р е т ь я несообразность заключается в том, что заработная плата и части ренты выводятся из стоимости продукта, в то время как стоимость продукта выводится из заработной платы и частей ренты, т. е. одно взаимно обосновывается другим. У некоторых авторов эта несообразность выступает с такой очевидностью, что в двух главах, непосредственно следующих одна за другой, излагается сначала «влияние рент на цены продуктов», а затем «влияние цен продуктов на ренту»¹.

При всех этих превосходных критических замечаниях, из которых последнее особенно тонко и в известном смысле предвосхищает соответствующую критику во втором томе «Капитала» Маркса, Родбертус спокойно принимает главную ошибку классической школы и ее вульгарных последователей, именно полное игнорирование части стоимости совокупного продукта, которая необходима для возмещения постоянного капитала общества. Эта путаница способствовала его увлечению странной борьбой против «падающей доли заработной платы».

Стоимость совокупного общественного продукта при капиталистических формах производства распадается на три части, из коих

¹ L. с., т. II, стр. 226.

одна соответствует стоимости постоянного капитала, другая – сумме заработной платы, т. е. переменному капиталу, а третья – совокупной прибавочной стоимости класса капиталистов. Часть стоимости, соответствующая переменному капиталу, становится в пределах этой суммы относительно все меньше и меньше. Это происходит по двум причинам. Во-первых, в пределах c+v+m изменяется отношение (с) к (v+m), т. е. отношение постоянного капитала к новой стоимости; это изменение происходит в таком направлении, что с становится относительно все больше, a (v+m) все меньше. Это – простое выражение возрастающей производительности человеческого труда, который в полной мере сохраняет свою силу для всех экономически прогрессирующих обществ независимо от их исторических форм и который означает лишь, что живой труд в состоянии перерабатывать все большее количество средств производства в предметы потребления во все более короткое время. Так как (v+m) по отношению к стоимости всего продукта убывает, то вместе с тем уменьшается и (v) как часть стоимости совокупного продукта. Выступать против этого, стремиться к прекращению этого падения – значит, другими словами, противиться прогрессу производительности труда в его всеобщих проявлениях. Во-вторых, внутри (v+m) также происходит изменение в таком направлении, что (v) становится относительно все меньше, а (m) относительно все больше, т.е., что из вновь созданной стоимости на заработные платы выпадает все меньшая часть и все большая присваивается как прибавочная стоимость. Это – специфически капиталистическое выражение прогрессирующей производительности труда, которое однако при капиталистических условиях производства сохраняет столь же абсолютное значение, как и приведенный первый закон. Помешать государственными средствами постоянному уменьшению (v) по отношению к (m) – значит помешать тому, чтобы прогрессирующая производительность труда, уменьшающая издержки производства всех товаров, распространялась и на основной товар, на рабочую силу; это значит изъять этот товар из экономических влияний технического прогресса. Более того, «падающая доля заработной платы» является лишь другим выражением возрастающей нормы прибавочной стоимости, которая (норма) представляет собой самое могущественное средство для того, чтобы удержать падение нормы прибыли, а потому и движущую силу капиталистического производства вообще и в особенности технического прогресса в пределах этого производства. Устранить падение «доли заработной платы» законодательным путем таким образом означает устранить мотив существования капиталистического хозяйства, подрезать его жизненный нерв. Но представим себе вопрос конкретно. Отдельный капиталист, как и капиталистическое общество в целом, вообще не знает стоимости продуктов как суммы общественно-не­об­хо­ди­мо­го труда; он даже не в состоянии понять его таким образом. Капиталист знает ее лишь в производной форме издержек производства, – в форме, поставленной конкуренцией на голову. В то время как стоимость продукта распадается на части с+v+m, издержки производства в сознании капиталиста, наоборот, слагаются из c+v+m. Да и эти слагаемые представляются ему в видоизмененной и производной форме, во-первых, как снашивание его ос-

новного капитала, во-вторых, как его затраты на оборотный капитал, включая сюда и затраты на заработную плату рабочим, и, в-третьих, как «обычная», т. е. средняя норма прибыли на весь его капитал. Каким же образом капиталист, вынужденный, скажем, законом в родбертусовском смысле, сохранит «постоянную долю заработной платы» по отношению к стоимости всего продукта? Этот замысел настолько же остроумен, как если бы мы захотели зафиксировать законодательным путем, что цена сырья при производстве всех товаров должна всегда составлять ни больше, ни меньше одной трети всей цены товаров. Ясно, что главная идея Родбертуса, на которую он возлагал надежды, которой он гордился, как новым открытием Архимеда, и которой он собирался радикально лечить капиталистическое производство, является со всех точек зрения капиталистического способа производства чистейшим вздором, к которому только и можно было притти через ту путаницу в теории стоимости, которая у Родбертуса нашла свою кульминационную точку в следующем несравненном положении: «Продукт должен в настоящее время (в капиталистическом обществе) иметь меновую стоимость точно так же, как он в античном хозяйстве должен был иметь потребительную стоимость»¹. В античном обществе хлеб и мясо приходилось съедать, чтобы этим поддерживать жизнь, теперь человек уже становится сытым, когда он знает цену мяса и хлеба! Но что яснее всего вытекает из родбертусовской idee fixe «фиксированной доли заработной платы», так это его полная неспособность понять капиталистическое накопление.

Уже из приведенных цитат можно было заключить, что он, воспринимая неправильное представление, согласно которому целью капиталистического производства является производство предметов потребления для удовлетворения «человеческих потребностей», имеет в виду исключительно только простое воспроизводство. Ведь он все время говорит только о «возмещении капитала» и о необходимости давать капиталистам возможность продолжать «их предприятия в прежнем масштабе». Но его главная идея направлена прямо против накопления капитала. Зафиксировать норму прибавочной стоимости, воспрепятствовать ее росту – значит парализовать накопление капитала. На деле для Сисмонди, как и для Кирхмана, вопрос о равновесии между производством и потреблением был вопросом накопления, т. е. расширенного капиталистического воспроизводства. Оба они выводили нарушения в равновесии воспроизводства из накопления, возможность которого они оба отрицали. Разница между ними лишь в том, что один в качестве средства против этого рекомендовал торможение роста производительных сил вообще, в то время как другой предлагал все возрастающее применение их в производстве предметов роскоши и потребление прибавочной стоимости без остатка. Родбертус и здесь идет своим собственным путем. В то время как Сисмонди и Кирхман с большим или меньшим успехом пытаются уяснить я в ­л е ­н и е капиталистического накопления, Родбертус ведет борьбу с п о ­н я ­т и ­е м.

«Политико-эко­но­мы со времен А. Смита друг за другом повторяли и выставляли как всеобщую и абсолютную истину, что капитал воз-

¹ L. с., стр. 156.

никает лишь путем сбережения и накопления». Против этой «ошибки» Родбертус выступает во всеоружии и на 60 печатных страницах детально доказывает, что капитал возникает не благодаря сбережению, а благодаря труду, что «ошибка» политико-экономов относительно «сбережения» происходит оттого, что они придерживаются ошибочного понимания, будто производительность присуща капиталу, что эта ошибка наконец получается из другой ошибки, что капитал есть капитал.

Кирхман, со своей стороны, очень хорошо понял, что скрывается за капиталистическим «сбережением». Он прекрасно излагает это в следующих словах: «Накопление капиталов заключается, как известно, не в простом умножении запасов или в собирании металла и денег, которые затем складываются без пользы в подвалах собственника; наоборот, тот, кто хочет сберегать, употребляет сам или через других сбереженную сумму как капитал с производительной целью, чтобы получить от этого доходы. Эти доходы возможны только потому, что эти капиталы помещаются в новые предприятия, которые благодаря производимым продуктам оказываются в состоянии давать требуемые проценты. Один строит судно, другой – овин, третий возделывает при помощи капитала пустопорожнее поле, четвертый выписывает себе новую прядильную машину, пятый покупает больше кожи и нанимает больше подмастерьев для расширения своей сапожной мастерской и т. д. Только при таком применении сбереженный капитал может приносить проценты (т. е. прибыль), которые и составляют конечную цель всякого сбережения»¹. To, что Кирхман рисует здесь в неуклюжей форме, но в общем правильно, является не чем иным, как процессом капитализации прибавочной стоимости, процессом капиталистического накопления, которое и составляет весь смысл «сбережения», защищаемого с правильным инстинктом классической экономией, «начиная с А. Смита». Поэтому Кирхман со своей точки зрения вполне последователен, когда он выступает против накопления и против «сбережения», так как кризисы согласно его пониманию – и пониманию Сисмонди – являются прямым результатом накопления. Родбертус и здесь «более основателен». К несчастью своему он усвоил из рикардовской теории стоимости тот взгляд, что труд является единственным источником стоимости, а следовательно, и капитала. И этой элементарной мудрости оказывается вполне достаточно, чтобы лишить его возможности видеть все сложные отношения производства и движения капитала. Так как капитал возникает благодаря труду, то накопление капитала, т. е. «сбережение», капитализация прибавочной стоимости, является простым шарлатанством.

Чтобы распутать этот запутанный клубок ошибок «политико-экономов, начиная с времен А. Смита», он, как это само собой разумеется, берется за «изолированного хозяина» и продолжительной вивисекцией несчастного червяка доказывает все, что ему нужно. Так, он уже здесь находит «капитал», разумеется, ту знаменитую «первую палку», при помощи которой политическая экономия «начиная с А. Смита», сбивает с древа познания плоды своей теории капитала.

¹ L. с., т. и, стр. 15.

Возникает ли палка из «сбережения»?-спрашивает Родбертус. И так как всякий нормальный человек понимает, что из «сбережений» никакой палки получиться не может, но что Робинзон должен себе изготовить палку из дерева, то этим самым доказано также, что «теория сбережений» совершенно неправильна. Далее, «изолированный хозяин» при помощи палки сбивает себе плод с дерева; этот плод составляет его «доход». «Если бы капитал был источником дохода то можно было бы доказать это отношение уже на этом первоначальном и наипростейшем примере. Но можно ли, не насилуя вещей и понятий, называть палку и с ­т о ч ­н и ­к о м всего дохода или части его, – дохода, состоящего в данном случае из сбитого с дерева плода; можно ли сводить этот доход, в целом или отчасти, к палке, как его п р и ­ч и ­н е, «рассматривать его в целом или отчасти, как п р о ­д у к т п а л ­к и?» Конечно, нет. И так как плод является продуктом не палки, которой его сбивают, а дерева, на котором он вырос, то Родбертус этим самым уже доказал, что все политико-эко­но­мы, «начиная с А. Смита», делали грубую ошибку, когда они утверждали, что доход происходит от капитала. Выяснивши таким образом на «хозяйстве» Робинзона все основные понятия политической экономии, Родбертус переносит полученные этим путем определения сперва на воображаемое общество «без собственности на капитал и землю», т. е. с коммунистической собственностью, а затем на общество «с собственностью на капитал и землю», т. е. на современное общество, и, оказывается, что все законы хозяйства Робинзона в полной мере сохраняют свою силу и для этих обеих форм хозяйства. Здесь Родбертус предлагает теорию капитала и дохода, которая венчает его утопическую фантазию. Открыв, что у Робинзона «капитал» представляет собой попросту средства производства, он и в капиталистическом хозяйстве отождествляет капитал со средствами производства, и сводя таким образом мановением руки капитал к постоянному капиталу, он во имя справедливости и морали протестует против того, что средства существования рабочих, их заработная плата, также рассматриваются как капитал. Против п о ­н я ­т и я переменного капитала он ведет горячую борьбу, так как это понятие является причиной всех зол! «Политико-эко­но­мы, – упрашивает он, – все же могли бы здесь удостоить меня вниманием и беспристрастно решить, прав ли я, или они! Здесь – узел всех ошибок господствующей системы относительно капитала, здесь последнее основание и теоретической и практической несправедливости по отношению к рабочим классам»². «Справедливость», видите ли, требует, чтобы «реальные блага, составляющие за-

Дата добавления: 2015-06-04