Часть третья 2 страница. Эту же шокирующую картину наблюдали Динстон, Маккинрой, Брюнер с пятого этажа мэрии

Эту же шокирующую картину наблюдали Динстон, Маккинрой, Брюнер с пятого этажа мэрии. Через минуту подошел майор Рэй со своими людьми.

— Как вы, господин полковник, так точно и уверенно предопределили, что здесь обязательно должны появиться монахи?—Резидент, не к месту для расстроенной души Динстона, появившийся в дверях, не сдержал своего профессионального восклицания.—Уму непостижимо.

Присутствующие молчали. Динстон устало хлопал глазами и старался скрыть от всех нервную дрожь. Маккинрой был холодно спокоен и больше ехиден, нежели сочувственен. Брюнер плевался с высоты пятого этажа и шипяще выдавливал:

—Можно было стрелять. Надо стрелять.

—Друг мой, успокойтесь, не суетитесь. Согласитесь: они все предусмотрели. И я более, чем уверен, что начни кто-то стрелять они и нас разворотили бы в следующие секунды. —Маккинрой чему-то сам себе глубокомысленно улыбался.—Думаете, они не просчитали ваши возможности? Полковник Динстон—большой тактик. Он прекрасно помнит китайский период своей службы. Монахи воспроизвели там предметный урок своей военной выучки и образованности.

Динстону пришлось нехотя поддакнуть словам коллеги.

—Но при всем этом я не мог и приблизительно представить, что монахов будет столь много. Откуда они взялись? по нашим данным только группа, объявившаяся в Парагвае, могла присутствовать здесь, да сам русский монах. И все. Откуда эти истуканы с длинными палками. Не могут же они быть местными.

— Конечно не могут,—насмешливо подтвердил Маккинрой.

Рэй восторженно мял пачку «Мальборо» в руках, совсем не обращая внимания на опечаленных коллег.

—А как они крутят свои палки. Выстоять против такой многочисленной бригады обученных боевиков. Тех, наверное, целый батальон был. Разогнали, как рабочий скот. Наколотили, как на мясной бойне. А кто те зеваки, которые с целым батальоном карабинеров сцепились? Малышки, не выше колена: они что, тоже монашки?

Динстон посмотрел на майора, как на дурака:

—Вот того, с детьми, и следовало наказать.—Полковник не осмелился высказаться прямее при Маккинрое, но накопившаяся злость гнала его желчь бурным потоком. —Это и есть тот паршивый русский, монах. Он уже считает возможным вмешиваться во внутренние дела суверенных государств. Он становится фигурой одиозной, опасной, вне закона. Шпионы с мировым именем так не наглели, как этот монашеский заморыш.

—Ну, господин Динстон, кто вмешивается в дела суверенных государств, вам следовало поинтересоваться бы в своем паспорте. Ваша виза давно просрочена. И международные эксперты вам много чего подскажут,—довольно резко обрубил злобную тираду офицера Маккинрой.— И степень его наглости определяется только борьбой за собственное выживание. Такую волю к сопротивлению порицать никак нельзя.

—Я предвидел, что эти бестии здесь объявятся,— доказывал свою прозорливость, а значит и политическую правоту, американец.—Но почему их оказалось столько много?—Снова и снова вопрошал он себя и окружающих.—Похоже, что это все была с их стороны заранее спланированная акция. Или вы скажете, что это не так, господин Маккинрой?

—Конечно не так, полковник. Ответ на вопрос находится, когда вычисляется: кому все это шумное веселье нужно. Монахи далеко не глупее нас. И их информированность заставляет и нас более осторожно к ним относиться. Понимаете? Они прибыли сюда не ради того, чтобы поддержать рабочих и безработных. Им нет дела до других проблем. Скорее всего они хорошо просчитали опасность, исходящую от вас. Вы повторяетесь. И поэтому они вас, а не вы их, высчитали и грамотно подготовились к вашей, подчеркиваю, вашей, очередной акции. Другое дело, как они нашли друг друга. Это очень занятный вопрос. Нам его в ближайшее время не решить. Как вы в общем, предугадали их, так они вполне логично просчитали вас. Ничего здесь сверхъестественного нет. А операцию с демонстрацией и провокацию планировали вы. Все, до мельчайших подробностей, произошло по вашему, лично разработанному и контролируемому плану. Даже очень шикарно, я скажу. Результат, конечно, не совсем тот, что ожидался, но это от повторяемости. Судьба сама стремится не повторяться. Вы это упустили, господин полковник, а потому проиграли в очередной раз.

Маккинрой, спрятав под маской невозмутимости саркастическую усмешку, повернулся к Брюнеру.

—А что скажет наш высокочтимый господин Скорцени? Ваших парней полегло на площади непредвиденно много. Почему нет ваших санитаров. Или вы предполагали только побеждать? А бескорыстный добряк группенфюрер Мюллер? А эксрейсфюрвр Фридрих Борман. Этот партай-геноссе может не пережить такой глубокой трагедии. Столько хороших собутыльников пало, отчаянных парней. Брюнер от обиды покраснел, но с немецкой невозмутимостью и настойчивостью отговаривался.

—Надо было стрелять. Мы к потерям привыкли. Досадно конечно. Но что поделаешь? Война есть война. И мы объявим священную войну монахам. А там посмотрим, чья возьмет.

—Если кто и возьмет, то только ненасытная смерть.— Рассудительно вдалбливал угловатому эксэсэсовцу эксперт.—И чьей-то победы не будет. Это бесцелевое соревнование. Принципы губят дело. Лишают всякую операцию законченной логики. В сорок пятом никто не выиграл: смерть и нищета прошлись по земле. Бесцельно погибли более пятидесяти миллионов жителей планеты. Квалифицированных жителей. Не аборигенов с острова Пасхи или Полинезии. А вы все старыми понятиями живете. С вас никто не спрашивает за гибель людей. Поэтому вы так и спокойны после поражения. Прекрасно.

— Так уж и никто. Мы, что, банда какая-то?—Слишком обиженно сконфузился немец.

—Ну, конечно, не банда. И не какая-то,—успокоил Маккинрой.—Повыше. Мафиозный уровень.

—А кто в мире не мафия? —ошпарено вспыхнул Брюнер,—какую структуру власти ни бери—мафия. Все чиновники, при случае, охотно стараются обойти "закон. И это чиновники, которые по жизни обязаны блюсти закон. И прикрывают потом свои незаконные дела законом. Что, не так?

—Что-то и так. Имеет место,—не стал распалять длинной полемикой немца эксперт. Ему было просто неинтересно, да и не к месту сейчас вдаваться в государственные дела с озлобленными оппонентами.

Площадь опустела. Полицейские роты ушли далеко за демонстрантами. Карабинеры продолжали стоять, ожидая приказа из мэрии. Санитары сноровисто осматривали лежащих: находили среди них живых, укладывали на носилки и несли в машины. Штатские не шлялись. Никто из населения не искал среди стонущих родственников или знакомых.

Разведчики вышли на улицу. За ними чиновники из мэрии. Их вид сохранял еще тень напуганности даже более, чем можно было ожидать. Офицеры медленно прошлись к месту побоища. То, что из окна здания казалось тонкими шестами, на поверку предстало крашеным под дерево стальными прутами диаметром до тридцати миллиметров. Рэй нагнулся, приподнял один край железки, бросил. Тяжелый, бьющий по перепонкам, звон металла тиранил уши. Динстон тоже потрогал пальцем.

—Вот и думай после этого—люди они или не люди. Железом по голове.

Брюнер еще злее пинал пруты.

—А ваши мужчинки, господин группенфюрер, недавал оппонентам успокоиться Маккинрой,—с резиновыми дубинками сюда прибежали? Посмотрите внимательнее: санитары вашего волокут. У него саблевидные стилеты. Он, что, гуманность проявлял, толкаясь ими в толпе беззащитных безработных. Они у него все в крови. Что ж вы так скорбно печалитесь? Война. О чем разговор?

—Вам просто. Вы ехидны сейчас. Ваших людей здесь нет.

А я бы своих на такое неперспективное дело никогда бы не послал. Захотелось крови —получите. Только кто теперь на гробах распишется?

—Вы так стараетесь нас поддеть, господин Маккинрой, будто вы и не коллега нам. Не союзник в общей борьбе за порядок.

—Почему ж, союзник. Но при всем этом мне хотелось бы, чтобы в жизни было меньше вот таких вот бесперспективных кровавых провокаций, ненужных жертв.

—Вы пацифист?

—Я не знаю такого слова. Я за разумные действия, которые обосновываются обстановкой, реальностью, целью. А так, это напоминает мне 21 марта, тысяча девятьсот шестидесятый год, когда в Южной Африке в Шарпевиле полиция расстреляла примерно такую же демонстрацию чернокожих жителей. Шестьдесят девять убито, около двухсот человек ранено. Вы тоже хотели бы, чтобы подобное повторилось в Бразилии; чтобы весь мир начал чернить прекрасный народ Бразилии. Это я приказал и мэру, и полицейским, чтобы ни при каких обстоятельствах не отдавали приказ открывать огонь. Хватит трагедий из-за принципа отдельных личностей.

—С высоты высокой политики так можно рассуждать. А нам, солдатам, надо проще: и цель, и обстоятельства, и реальность. Если солдат начинает рассуждать, он уже не солдат.

—Правильно мыслите, господин Брюнер, поэтому солдатам и не дают политических прав и тем более решать: воевать или не воевать. Для этого есть политики.

—А ответственность после всех провалов перекладываете на солдат.

—Нет, уважаемый герр Брюнер, ответственность перекладывается на генералов. Солдата никто никогда не тревожит. Что такое солдат, как не бесправная букашка в руках власти. Выполнил приказ—преступник: не выполнил—вдвойне преступник. Так нельзя: получается нелогичная игра слов и мыслей. Замечаете?

— Господин Маккинрой, я очень далек от таких казуистических тонкостей. Разрешите откланяться.

Брюнер кивнул всем и быстро засеменил к подъехавшей машине.

Вдруг майор Рэй, прогуливавшийся в стороне, проделав несколько несуразных движений по поддержанию равновесия, шлепнулся на асфальт. Из-под ног у него раскатились маленькие шарики.

Майор сконфуженно поднялся, кривясь от боли, потирал локти.

—...Черт. Кто это раскатал шарики? Додумался.

—Монахи раскатали. Они на выдумки шибко горазды. Вы так упали, что я подумал, будто снайперы постреливают. Опасно.

—Вы о чем, сэр,—не понимая, к чему клонит шеф, переспросил майор.—Кто в нас будет стрелять?

—Думается мне, полковник,—Маккинрой недвусмысленно повернулся к Динстону,—что вы где-то поспешили расположить стрелков. Недаром пехотный Брюнер источал свой законный гнев. Кому надо было стрелять?

Динстон старательно делал вид, что углубленно занят мотоциклетным шлемом, разбитым на куски. Он перевернул обломок: там оказалось много запекшейся крови с волосами.

—Фу ты-ы!— Брезгливо буркнул он, откидывая неприятную находку.

—Разве за это не нужно мстить? Вы посмотрите. Такое на войне не каждый раз увидишь. По голове железом. Варвары.

Маккинрой, тоже поморщившись, усмехнулся. Ему не менее претила картина виденного.

—Полковник, разве вы были на войне? И не вы ли привезли сюда эту банду? Ваши охи сродни брюнерским поскуливаниям. По чужим головам вы не печалитесь.

—Так наши с такой силой не бьют.

—Кто-то и на курок винтовки не сильно нажимает. Если б не вы, уважаемый, не было бы целой серии провокационных демонстраций. Не было бы такого количества жертв, о которых столь патриотично вздыхают ваши уста. К чему лицемерие? На монахов не списать эти трупы. Какая доля на вашей совести? Один, два,..., десять, все? Кто определит ваш процент участия? А монахи? Их уже нет. Они снова сухие. И полицейских жертв нет. Карабинеры? Хоть их тоже не слабо погоняли, все на ногах. А за наемников с вас спросят наци и плантаторы. Не угадали вы, господин полковник.

Разведчики сразу не заметили, как с соседнего дома вышли двое, наспех перевязанные тряпками. Они, поддерживая друг друга, медленно тащились к американцам. Быстро подъехавшая медпомощь забрала наиболее пострадавшего. Второй нетвердым шагом подошел к офицерам. Подозрительный глаз Динстона сомнительно осматривал его.

—Нас кто-то предал. Взорвали люк, сзади напали, обстреляли, сэр,—виновато заговорил подошедший, обращаясь к Рэю.—Какие-то сорванцы, бездомные подростки, численностью более тридцати человек закидали гранатами. Пока дым, пыль, копоть рассеялись, их столько налезло, что мы, несмотря на раны, проявили большую сноровку, чтобы скрыться от малолетних убийц. А они вслед такую стрельбу подняли. Один наш убит. Лежит там, на крыше. Мы ранены. Действовать дальше, согласно планам, мы физически не могли. Потеряли много крови. Опасались второго пришествия шпаны. Динстон в ярости жевал сигарету.

—А остальные?—неизвестно к кому обращался Динстон.

Но Рэй принял этот вопрос на себя и, косясь на Мак-кинроя, уклончиво ответил:

—Сам жду. Похоже эта саранча облазила все чердаки. В лучшем случае кто-то еще спустится. В худшем...—Он развел руками.

—Так чего вы тогда так спокойно говорите?—Раздраженно повысил голос Маккинрой.—Они там по вашей добродетели кровью истекают, а вы о них, я вижу, совсем вспоминать не желаете. Немедленно посылайте за ними санитаров. Или вам выгоднее, чтобы наши сотрудники перемерли вместе с вашими необдуманно отданными приказами? Выполняйте, майор.

Динстон мужественно и нейтрально смотрел перед собой. После слов эксперта чуть ли не строевым шагом пошел к мэрии к парадному входу, где стояли городские чиновники и ругались с полицейским начальством.

Маккинрой, снисходительно глядя вслед полковнику, обратился к резиденту.

— Майор, ваша перестраховка только губит вас. Надеюсь, вы сейчас понимаете цену полковнику Динстону. Он даже слова не сказал в вашу защиту.

Рэй замялся с ответом, но пробовал отстоять свое реноме.

—Когда полковник один, у него это лучше получалось.

——Забудьте, майор. Никогда у него лучше не получалось. Просто до этого монах был один. Серьезного отпора не было. А сейчас? Вы видите. Только убитых больше сотни. А сколько раненых? Прозорливость Динстона только на бумаге. Он дилетант, не признающий свою ущербность и от этого только опасней для нас в нашей работе. Людей он не знает, не понимает. Боится их. Строгий капрал. Отстает на каждом шаге. Опасен всегда, когда действует самостоятельно. За ним должен быть глаз да глаз. А вы, майор, все же не такой профан, как ваш бывший патрон. Не держитесь его, иначе крупно проиграете. — Это я понял, сэр,—досадливо вникал Рэй. —Не хотелось как-то сразу портить отношения. Я понимаю,—согласился эксперт,— и даже допускаю, что в будущем вы не откажете полковнику в некоторых просьбах. Поэтому требую одно: ставьте меня в известность обо всех его причудах.

—Это нам проще, —еще виновато, но уже веселее поддакивал подчиненный.

—Майор,—осматривая площадь, продолжал эксперт,— сейчас ясно, что в городе находятся еще две группы монахов. Поднимите на ноги всех своих людей, надо найти их. Но в контакт пока не входите. Проследите пути передвижения, связи, явки и прочее. Тактический и оперативный порядок работы вы лучше меня знаете. При возможности, путайте полицейских. Динстон их курирует, и у него имеются близкие отношения с ними. Отдельно выделите людей присматривать за Брюнером, Скорцени, Мюллером. Мне не ясно, почему немцы влезли в эту игру. Мало им примера с Эйхманом? Короче: все сведения и новости немедленно мне, утром и вечером. Если что по Русу—в любое время суток. Учтите. Брюнер убежал не потому, что возмущен или обиделся. У них злости хватает на весь третий рейх. Он поднимает свою сеть информаторов, чтобы выследить монахов. Динстон ушел тоже чтобы, не мешкая, дать указания своим друзьям полицейским. Здесь ему проще. Нам надо тоже самое, плюс контролировать всех —от нашего друга Динстона до самого последнего немца и полицейского в городе и на побережье. Понятно?

—Больше, чем понятно, сэр. Я понимаю всю ответственность сложившегося положения. Но, и думаю, что монахи тоже не дураки: они уже за городом.

—Просто смотрите на вещи, майор. Сами монахи могут исчезнуть. Но бросят ли они Руса? И другие дела их могут придержать в городе. Так что ближайшая неделя для всех будет напряженной. Нам надо первыми выйти на место, где может скрываться монах. Нам не так важны их группы, как сам Рус. И Динстон будет делать тоже самое. Что б вы знали, майор: у меня задача: найти контакт с китайцами. Они нам нужны.

—Отчего же тогда полковник так остервенело за ними гоняется?

— Для меня эта загадка длится уже три года. Но видится мне, что и эта тайна Динстона близится к развязке.

—Здесь не только черт голову сломит.

—А нам надо только выигрывать, майор. Иначе мы с вами ничего не стоим даже по сравнению с этими простофилями. Мы с вами более информированы, чем они все вместе взятые. Нам легче выполнять свои функции: мы в законе.

—А, если монахи уедут?

—Непременно уедут. Нам надо знать, когда они это планируют. С ними сейчас опасно встречаться. Но мы тоже тронемся за ними. Где-то в Индии сможем встретиться и мирно поговорить. Если, конечно, нам ничто и никто не помешает.

—А почему в Индии, сэр?

—Мне так думается, майор. Не только ведь один Динстон может предвидеть. И нам открываются кое-какие озарения.

—От вас всех исходят одни загадки. Почему я так нелепо и выгляжу. До Динстона был полковник Трентон, так никаких проблем. А сейчас ничего не понятно.

—Проблем у вас точно никаких не было. Отчего и проглазели, что Бразилия разрабатывает свою ядерную программу. Меня удивляет, почему тогда еще всю вашу агентуру не расформировали? Тоже вопрос. А с нами

вам непонятно, майор, потому что мы сами многого не понимаем.

А напротив мэрии, в большой гостинице, на втором этаже сидел Чан с майором Вэном и задумчиво глядел на пустеющую площадь. Он видел все, видел всех. Многое ему было непонятно, Но, когда из мэрии вышли Динстон, Маккинрой и другие, неизвестные ему лица, многое из того, что он знал, стало складываться в логическую цепочку.

Недалеко от Чана находился посол и первый советник. Они вообще совсем непонимающе взирали на события, происшедшие минутами раньше на площади.

—Скажите мне, товарищ первый советник,—Чан говорил негромко, но резко выделяя слова,—ответьте: вы что, никак не знали, что готовится здесь?

Первый советник только молча пожал плечами.

—А вы смотрите и думайте, господа-товарищи государственные чиновники. Здесь на площади собрались почти все монахи монастыря Шао, американские высшие офицеры спецотделов Лэнгли, немцы поприсутствовали в свое удовольствие, сколько китайцев оказались замешанными в этой потасовке, беглый русский монах здесь: а вы ничего о готовящемся выступлении оппозиции не знали. Чего стоит тогда вся ваша агентурная работа в Бразилии. Упаковывайте чемоданы всем посольством. Я никого здесь не оставлю. Почему за последние полгода у вас погибло три человека. Вы так и не написали рапорт. Хорошо живете. Старый генерал всех вас жалеет, а вы жируете на скромных командировочных Китая. Народ на щепотке риса живет, а вы не имеете понятия, что надо здесь делать. Товарищ Гу, готовьте приказ на всех ваших замов и советников вплоть до охраны, посылайте в министерство. Через неделю здесь должны работать новые инициативные люди, а этим товарищам найдется непыльная работа и дома. Все сопутствующие разъяснения уже находятся в нашем комитете, соответствующие приказы также не заставят себя долго ждать. До отправления всем находиться при посольстве и никуда в город не отлучаться. Я не могу никому верить. Итогами вашей работы займется партийная комиссия. Здесь прекрасно жить, но следовало бы хоть какую работу делать. Все нажитое вами за эти недолгие годы пойдет в казну. Товарищ посол, с этой минуты переведите работу посольства на гарнизонную службу. Все должны находиться только на территории, принадлежащей Китаю. Вам понятно?

Посол быстро и угодливо поклонился. Около первого советника стоял уже лейтенант Хо и всем своим видом показывал, что советнику не стоит пробовать исчезнуть из его поля зрения.

Чан махнул рукой, все уже неинтересующие его лица вышли из комнаты и удалились в посольство.

Глава вторая

Симпатяга старина Брюнер основательно дымил одну сигару за другой. Привычка со Второй мировой курить только самые дорогие и престижные сигары очень поднимала его мнение о нем самом. Эффектно вынимая ее изо рта, также эффектно ее туда и прилаживал после нескольких слов старательно выделенной фразы. Большущая длинная сигара броско пришлепывалась то к правой, то к левой стороне вечно ухмыляющихся, иронично искривленных линий губ.

Это, довольно сильно постаревшее за последнее время лицо, играющее множеством оттенков всевозможных выражений и амбициозных поз, очень успокаивало Фридриха Бормана. Даже ужасные цифры девяносто семи погибших в схватке с демонстрантами и более двухсот травмированных боевиков отрядов охраны из лагерей не так уже болезненно и трагично сокрушали его старческую сентиментальность. В генерале Брюнере очень ладно и цепко сидела жизненная оптимистическая струнка. Не смотря на то, что бывшему офицеру гестапо было за шестьдесят, его симпатичное и лукавое лицо добродушно совмещало в себе все черты бравого и простоватого прусского капрала. Борман долго и жадно цедил кипяченое молоко с медом сквозь свои редкие зубы. Потряс руками, как над сундуком со златом, удовлетворенно выпрямился в кресле.

—Помнится мне, также велеречиво бубнил на весь мир рейхсфюрер Гебельс при Сталинградском бульоне. Трещали наши косточки. Но мы, не смотря ни на что, выстояли. Хотя исторически можно смело заявить: «Сейчас, после почти тридцати лет мы, как нация, не только сохранились, не ушли, не пропали в небытии, как многие поверженные народы древности, но становимся снова одной из ведущих наций в мире. Это вселяет в меня положительную вечность бытия. Зи-иг!!—Неожиданно резко и звонко вскричал Фридрих.

—Хайль!

Также неожиданно и охотно рявкнули осипшие глотки Мюллера, Скорцени, Брюнера и еще двоих, с виду скромных стариков в старинном обмундировании генералов гестапо. Динстон с непривычки втянул голову в плечи. Старики чуть не доконали его молодецкой бравадой.

— Зи-и-иг!!— снова напрягся Борман.

—Ха-айль!!— дружно вторили плешивые орлы, высоко вскинув правые запястья в восточном приветствии — «воздух».

Борман еще раз надулся в выкрике, но что-то в груди подло не позволило прогарцевать дальше, и он болезненно закашлялся. Понятливые братья по партии не дали шефу сконфузиться и без него еще три раза браво проскандировали.

Борман поднял руку в знак одобрения их усилий и этой же рукой потянулся к стакану с молоком.

—Нет, все же мы сильны. Видите нас, полковник? Мы древние, но какие у нас голоса. А! Священная Римская Империя повторилась в нашем рейхе. Легионы античности приветствовали наши боевые легионы. Как, а? Связь времен и народов. Понимаете? Да нет. Вам такое не понять. Вы нация эмигрантов. Без родины, без отечества, без традиций. Вам не на что и не на кого равняться. Вы еще зеленые ростки без мощного ствола истории, выращенные в комнатном горшке. Мы, немцы, это нация. Германцы. В этом слове все сказано, как в слове Рим. И только провинциальным ослам не понять всю торжественность и немецкого поражения, и германского возрождения.

Борман без причины жалобно заплакал. Расчувствовавшийся Брюнер быстро подсунул ему носовой платок.

— Мюллер, скажите что-нибудь вы. У вас это так зловеще и хорошо получается. Полковник Динстон молод и многого не понимает.

Задумчивый Мюллер после ритуального приветствия еще не присел, посмотрел на всех, как на двоечников, с ехидцей улыбнулся.

— История и без нас достаточно вдумчиво пишет свои мемуары. Мы в одном ряду с Македонским, Цезарем, Аттилой, Наполеоном, Бисмарком. Это первый ряд исторических деятелей. И крутизна исторических поворотов зависит от крутости характеров ее творцов.

—А-а-а! Слышали? Вот мастер исторической мемуаристики. Слышите мощный стиль германского чеканного шага? — Борман упорно показывал Динстону подрагивающим желтым ногтем на Мюллера.—Вот такие таланты поднимают нацию с колен и ведут ее к новым завоеваниям. Шаг современной истории в шаге немецкой нации. Все народы земли будут внимать слову германскихлидеров. О,. я слышу непревзойденный шаг немецких дивизий по площадям всех столиц мира. Барабан. Много барабанов. Факелы. Штандарты, знамена, приветствия. Немецкая великая, непобедимая гордо марширует по экватору Земли. А! Каково? Кому еще в истории это удавалось? Германия превыше всего! Германия от полюса до полюса. Германия на Луне. Германия—гегемон солнечной системы. Германия—сердце галактики, сердце разума.

Мощный энергетический и интеллектуальный выброс быстро ослабил хлипкое тщедушное тельце бывшего. Он болезненно обмяк, скис и через несколько секунд засопел, забыв про все свои исторические излияния.

Остальные, немного меньше запыленные историей присутствующие фигуры тихо встали, бесшумно вышли из кабинета вниз в большой приемный холл. Здесь они по-хозяйски свободно расселись в глубокие кресла. В камине уютно трещали толстые стволы старых деревьев. Брюнер торопливо расставил на столике виски, шнапс, пиво, фужеры, закуску.

Теперь уже не спеша выпили по одной. Помолчали. Снова выпили. Все еще находились под впечатлением сказанного Борманом дом. Первым не выдержал Мюллер.

— И все же мне страшно сознавать, что монахи смогли так крепко противостоять нашим тренированным громилам. Они стреляли?

—Нет,—-постарался опередить Динстона Брюнер.

—Может в общем хаосе и шуме не было слышно выстрелов? Да и мало ли бесшумных стволов развелось в мире.

— Врачи исследовали тела. Огнестрельных ран не имеется.—По военному рапортовал Брюнер.—Нам надо было стрелять. Маккинрой не наш человек. Слюнтяй и ханжа. Кто его привел в мэрию?

Все коротко косились на Динстона.

—Нет, нет, господа. Не думайте. Я с экспертом в очень натянутых отношениях. Его пригласил майор Рэй.

— Но и мистер Рэй предоставил снайперов.
—Маккинрой в настоящее время назначен его прямым начальником. Майору от этого факта никуда не деться.

—А кто же тогда расстрелял наших стрелков? Один убитый, остальные все ранены.

Скорцени в сердцах кинул пустую бутылку в камин. Пролитая жидкость бурно зашипела на бревнах.

—Люди из группы майора сказали, что это были уличные подростковые шайки. Пацаны. Шантрапа.

—Идиотизм какой-то.

—Какая шпана?

— Кто знает? Подростки с оружием в руках и даже гранатами. И наглые. Взрывали люки на чердаках. Додумались.

—При чем здесь тогда монахи?

—Заткнитесь все. Ничего не понимаю от ваших скандальных реплик.

Мюллер встал, нервно заходил в дальней части холла.

—Дайте осмыслить. Скорцени, Брюнер—вы оба готовили операцию. Вы все знали о демонстрантах, их вожаках. Наши люди были везде. Ничего не предвиденного не должно было произойти. И мы же знали по словам полковника Динстона, а также резидента местной американской агентуры, что монахи непременно там объявятся. В чем же дело? Где мы не доглядели?

—Разрешите, господа,— Динстон поднял руку, привлекая к себе внимание.—Монахи остались в тени. Вот их козырь. Как мы ни готовились, мы не знали где и когда они появятся. А главное, сколько их будет. Воздействовать на неожиданно резко изменившуюся ситуацию, естественно, мы не могли. Времени у нас не имелось. Мы опаздывали при решении. Монахи появились в самый последний момент. И исчезли также незаметно и быстро, когда дело практически было сделано. Мы все это видели из окна мэрии. Монахи понимают друг друга по жестам. Никаких проблем. И не рискуют зря. Бравады среди них нет. Организация высшего порядка. У нас же сплошные личности. Как в армии Людовика Одиннадцатого: одни герои и сплошные потери.

—Да, и ломы, которыми они крутили, —Брюнер многозначительно вытаращил глаза, покачал подбородком.

- Второй раз такой штучкой бить не надо. От одного удара кости трещат, как тонкая фанера. Пруты и трубы против таких шестов ничто.

—Но все равно странно,—упорствовал в своих сомнениях Мюллер.—Такие потери. Почти сотня убитых.

—Злючие оказались сами демонстранты. Они до последнего добивали наших, оглушенных стальными шестами, парней. Без мужиков, взбешенных поражением, только два-три боевика наших было бы убито.

— А почему не оттаскивали ребят в стороны, в подворотни?—уже кричал, возмущаясь Мюллер.

—А когда? В такой потасовке. Себя бы спасти. Монахи не давали шага вперед сделать: крутили своими ломами и шли вперед. А работяги доколачивали. По нескольку десятков человек на одного сбитого с ног, оглушенного нашего брата. Каждый норовил ударить посильнее. В голову метили, гады.

—И все равно странно. Как они договорились? Где они могли встретиться?—задумчиво вставил Динстон.— Как могло оказаться, что против карабинеров возникнет монах, которого и следовало уничтожить. И его-то ведь уже почти окружили солдаты, хотя он и рассыпал бесчисленное множество шариков под ноги. Хитер бестия. Весь батальон долго не мог прийти в себя. Такую пьяную кадриль выделывали, что только смешили наглых зевак. Толпа дико ржала и визжала. И потом еще появились китайцы. И тоже с железными трубами. Такое впечатление, что в Паулу собралось не менее десятка тысяч китайцев. —Как, еще?—вымученно воскликнул Мюллер, —по вашим сведениям группа монахов, засвеченная в Парагвае, была не более пяти человек. Так сколько их теперь стало? Динстон, все еще прикидывая в уме, развел руки, но продолжал злобно гримасничать.

—Часть явно была эмигрантской. Монахи от толпы даже китайской резко отличаются. Они вообще не делают никаких лишних движений. Но и тех, что заметил я, было в пределах семнадцати человек. Но более полно информирован, я думаю, Маккинрой. У меня сведения теперь самые скудные. А вообще китайцев этих, как и русских, по всему миру рассыпано, как манны небесной. Шагу не ступить без них.

—А кого сейчас в мире мало?

Скорцени подленько хихикнул не в унисон расстроенным господам.

—В любом большом городе сотни разных наций. Особенно в американских. Раньше были англо-саксы, сейчас в основном евреи, негры, мулаты, метисы и прочие кретины. Нас—истинных арийцев вытесняют.

Дата добавления: 2015-06-04