Community Development Finance Institutions (CDFIs) are independent financial institutions, often serving a specific disadvantaged geographic area 12 страница

А теперь подумай, Фелиция, какие перемены принесет каждому из нас брак,-- (согласитесь, подобный вопрос для человека, как будто бы целью подобного письма

ставящего предложение «невесте» выйти за него замуж – как минимум странен),-- ты потеряешь свою прежнюю жизнь,-- продолжат он, как будто стремясь в чем-то ее

предостеречь,-- которой в целом была… довольна. Ты потеряешь Берлин, работу, которая так Тебя радует, подружек, множество маленьких удовольствий, виды когда-нибудь выйти замуж за здорового, веселого и доброго спутника жизни, родить пригожих и

здоровых детей… И вместо (этого)… Ты заполучишь больного, слабого, необщительного, молчаливого, печального, упрямого, по сути, почти пропащего человека... В любой мелочи Ты от этого только потеряешь, в любой...".

Однако на вышеприведенный текст можно взглянуть с совсем иных позиций. И уже тогда все это служит не иначе как подтверждением наличия у Кафки бессознательной предрасположенности к душевному (вспомним, Фрейд[78] предполагал и такую форму) садо-мазохизму. Т. е. Франц Кафка как бы испытывает "жертву",

одновременно причиняя боль и себе и ей.

Кстати, чуть позже, 6 июля 1914 г., почти сразу же после (все же!) состоявшейся помолвки (пока только помолвки) Кафка делает в дневнике следующую запись[79]: «Вернулся из Берлина. Был закован в цепи, как преступник. Если бы на меня надели

настоящие кандалы, посадили в угол, поставили передо мной жандармов и только в таком виде разрешили смотреть на происходящее, было бы не более ужасно. И вот такой была

моя помолвка!». Интересно, каково бы это тогда прочитать невесте?!

Но тогда, в 1913 году (21 августа[80]), когда, казалось, свадьба уже «несмотря ни на что» должна состояться, Кафка (словно стремясь повторить попытку) пишет еще одно

письмо. Но вот только теперь оно адресовано -- отцу Фелиции. Но различие в адресате, почти не предполагает того же самого в сути вопроса. Самым неожиданным (неожиданным для кого?) образом, употребляя весь свой литературный талант, Кафка пытается выставить себя самым, что ни на есть, негативным образом. Опять же -- явно преследуя, помимо бессознательной, уже и ярко выраженную сознательная цель. Какую?! … "…Я весь – литература,-- словно восклицает он,-- и ничем иным не могу и не

хочу быть, моя служба никогда не сможет увлечь меня, но зато она может полностью погубить меня. Я уже недалек от этого. Меня непрерывно одолевают тягчайшие нервные состояния, и нынешний год сплошных забот и мучений о будущем моем и Вашей дочери полностью доказал мою неспособность к сопротивлению. Вы вправе спросить, почему я не отказываюсь от своей службы и не пытаюсь… жить литературным заработком.

На это я могу лишь дать жалкий ответ, что у меня нет сил для этого и, насколько я способен судить о своем положении, я погибну из-за службы, причем погибну очень скоро.

А теперь сравните меня с Вашей дочерью, этой здоровой, жизнерадостной, естественной, сильной девушкой… она, насколько я могу судить, будет со мной несчастна… по характеру… я… человек замкнутый, молчаливый, нелюдимый, мрачный… я живу в своей семье… более чужой, чем чужак. Со своей матерью я за последние годы в среднем не говорю за день и двадцати слов. А к отцу вряд ли когда-нибудь обратился с другими словами, кроме приветствия. Со своими замужними

сестрами и зятьями я вообще не разговариваю… Все, что не относится к литературе, наводит на меня скуку и вызывает ненависть… Я лишен всякой склонности к семейной жизни… Брак не мог бы изменить меня…».

Реакция отца последовала незамедлительно.

Казалось, цель Кафки достигнута: свадьба откладывается, помолвка расторгается.

Но что же делает Кафка дальше?

«…я…хочу попытаться заполучить… Ф(елицию), -- записывает он в дневнике 30 ноября 1914 г., -- Я действительно попытаюсь это сделать, если,--добавляет он,-- мне не помешает отвращение к самому себе»[81].

В итоге, вместо того, чтобы «торжествовать» победу, он, словно «опомнившись», начинает предпринимать шаги, преследующие разрешение новой задачи. И вновь и вновь, пускаясь на различные ухищрения (самым активнейшим образом

используя характерные для него обаяние и интеллект) Кафка уже готов не останавливаться ни перед чем в своем стремлении «заполучить» Фелицию обратно. Ему во что бы то ни стало необходимо вернуть их некогда существовавшие отношения в

прежнее русло.

«Между нами, Фелиция, -- пишет Франц Кафка в первом, за несколько месяцев, минувших после расторжения помолвки, письме, -- в том, что касается меня, за последнюю четверть года ничто…не изменилось…Я…на первый же Твой зов готов откликнуться, и на Твое…письмо…ответил бы непременно и

сразу. Сам, правда, я Тебе писать не думал – в «Асканийском подворье» никчемность писем и вообще всего письменного выявилась слишком отчетливо (намек на его слишком откровенные «признания в любви» некой Грете Блох,

подруги Фелиции. Эти письма – с подчеркнутыми красным карандашом самой Гретой Б. некоторыми откровенными словами Кафки -- та чуть ли не самолично зачитала Фелиции, что, в т. ч., сыграло дополнительную роль в расторжении помолвки. С. З.), --

но поскольку голова моя…осталась прежней, в мыслях, мечтах и снах о Тебе она не ведала недостатка. И совместная жизнь, которую мы с Тобой там, у меня в голове, вели, лишь иногда бывала горькой, в основном же мирной и счастливой…

Дата добавления: 2015-06-25