В преддверии языка 15 страница

Уилт улыбнулся.

— Догадываюсь, о чем вы думаете.

— Ошибаешься, — сказал инспектор. — И представления не имеешь.

— Что мы все зависим от обстоятельств, что многое оказывается не таким, как кажется, и что во всем больше смысла…

— Мы об этом позаботимся, — сказал инспектор. Уилт поднялся.

— Полагаю, я больше вам не нужен, — сказал он. — Я поеду домой.

— Ничего подобного. Ты поедешь с нами за миссис Уилт.

Они вышли во двор и сели в полицейскую машину. По мере того как они ехали через пригород, мимо заправочных станций и фабрик и дальше по болотам, Уилт все больше съеживался на заднем сиденье машины и чувство свободы, переполнявшее его в полицейском участке, постепенно улетучивалось. С каждой милей от него оставалось все меньше и меньше, а вместо чувства свободы возникало ощущение суровой реальности с ее необходимостью что-то решать, зарабатывать на жизнь, скучать и по мелочам препираться с Евой, играть в бридж с Моттрамами по субботам, а по воскресеньям отправляться на автомобильную прогулку с Евой. Сидящий рядом с ним в мрачном молчании инспектор Флинт потерял всю свою символическую притягательность. Перестав быть стимулятором уверенности Уилта в себе и оппонентом его алогичных построений, он превратился в товарища по несчастью в жизненном бизнесе, практически в зеркальную копию собственной никчемности Уилта. А впереди, за плоской черной равниной под серым небом с кучевыми облаками, ждала Ева и вся оставшаяся жизнь с вынужденными объяснениями и всевозможными обвинениями. На какое-то мгновение Уилт подумал, а не крикнуть ли ему: «Остановите машину. Я выйду», — но сдержался. Что бы ни ждало его в будущем, он не должен принимать его как данное. Не для того он познал парадоксальную природу свободы, чтобы снова стать рабом дома на Парквью, техучилища и Евиных мелочных пристрастий. Он ведь был Уилтом, человеком с умом кузнечика.

* * *

Ева была пьяна. На ее ужасную исповедь святой отец машинально отреагировал переходом с виски на 96-градусный польский спирт, который он берег для особых случаев, и Ева в промежутках между приступами раскаяния и трагическим живописанием своих грехов тоже прикладывалась вместе с ним к бутылке. Под воздействием спирта, воодушевленная застывшей благожелательной улыбкой викария, а также растущим убеждением, что если она мертва, то вечная жизнь требует от нее полного раскаяния, а если нет, то таким образом ей удастся избежать неприятного объяснения по поводу того, что она делала голая в чужом доме, Ева исповедовалась в своих грехах с энтузиазмом, отвечавшим ее самым сокровенным потребностям. Она исповедовалась в грехах, которые совершила, и в тех, которые не совершала, грехах, о которых она вспомнила, и тех, о которых забыла. Она предала Генри, она желала его смерти, ей хотелось других мужчин, она изменяла мужу, она была лесбиянкой и нимфоманкой. И вперемешку с плотскими грехами она перечисляла грехи упущения. Ева припомнила все. Холодную еду Генри на ужин, его одинокие прогулки с собакой, ее неблагодарность за все, что он для нее делал, ее неспособность быть хорошей женой, ее чрезмерное увлечение антисептиком…

Она рассказала обо всем. Святой отец Джон Фрауд сидел на стуле, непрерывно кивая головой, подобно игрушечной собачке за задним стеклом автомобиля, время от времени поднимая голову, чтобы взглянуть на нее в те моменты, когда она признавалась, что она — нимфоманка, и резко опуская ее при упоминании антисептика. При этом он все время пытался понять, что привело эту толстую, голую (саван постоянно спадал) леди, нет, определенно не леди, тогда женщину с явными признаками религиозного психоза в его дом.

— Это все, дитя мое? — спросил он, когда Евин репертуар наконец иссяк.

— Да, святой отец, — прорыдала Ева.

— Слава Богу, — произнес святой отец Джон Фрауд с чувством и стал думать, что делать дальше. Если верить хотя бы половине того, что она наговорила, он видел перед собой такую грешницу, по сравнению с которой экс-протодиакон из Онгара был просто святым. С другой стороны, в ее исповеди были некоторые несообразности, которые заставляли его помедлить с отпущением грехов. Исповедь полная лжи отнюдь не говорит о полном раскаянии.

— Как я понял, вы замужем, — начал он с сомнением, — и этот Генри является вашим законным обвенчанным мужем.

— Да, — ответила Ева — Милый Генри.

Бедолага, подумал викарий, но чувство такта помешало ему сказать это вслух.

— И вы его покинули?

— Да.

— Ради другого мужчины?

Ева отрицательно покачала головой.

— Чтобы проучить, — сказала она неожиданно воинственно.

— Проучить? — переспросил викарий, судорожно пытаясь сообразить, какой урок мог извлечь несчастный мистер Уилт из ее отсутствия. — Вы сказали, проучить?

— Да, — подтвердила Ева. — Я хотела, чтобы он понял, что не может без меня обойтись.

Святой отец задумчиво потягивал спирт. Если верить хотя бы четверти ее исповеди, то муж должен быть счастлив, что получил наконец возможность обходиться без нее.

— И теперь вы хотите к нему вернуться?

— Да, — ответила Ева.

— А он этого не хочет?

— Он не может. Его забрала полиция.

— Полиция? — переспросил викарий. — Нельзя ли поинтересоваться, за что его забрали?

— Они говорят, что он меня убил, — сказала Ева.

Святой отец Джон Фрауд смотрел на нее с возрастающим беспокойством. Теперь он наверняка знал, что миссис Уилт не в своем уме. Он огляделся по сторонам в поисках чего-нибудь, что можно было бы использовать как оружие в случае необходимости, но, не обнаружив ничего более подходящего, чем гипсовый бюст поэта Данте и бутылки польского спирта, взял последнюю за горлышко. Ева протянула стакан.

— Вы просто ужасны, — сказала она. — Вы меня совсем споили.

— И то верно, — заметил викарий и поспешно поставил бутылку. С него хватало оказаться одному в доме с крупной, пьяной, полуголой женщиной, которая воображала, будто муж ее убил, незачем было еще и подводить ее к мысли, что он ее намеренно спаивает. Святому отцу вовсе не хотелось стать объектом пристального внимания следующего номера воскресной газеты «Ньюз ов зе уорлд».

— Вы, кажется, сказали, что вас муж убил… — он замолчал, сообразив, что развитие этой темы вряд ли может принести плоды.

— Как он мог меня убить? — спросила Ева. — Я же вот, вся тут, правда?

— Вне всякого сомнения, — сказал викарий.

— Вот видите, — сказала Ева. — И вообще, Генри не может никого убить. Не знает как. Он даже предохранитель не в состоянии заменить. Я сама все в доме делаю. — Она подозрительно посмотрела на викария. — Вы женаты?

— Нет, — ответил святой отец, вдруг страстно пожалев об этом факте.

— И что вы можете знать о жизни, если вы не женаты? — спросила Ева грубо. Польский спирт оказывал свое действие, и она вдруг почувствовала себя жутко несчастной.

— Мужчины. Какая от них польза? Даже дом держать в порядке неспособны. Поглядите на эту комнату. Я вам говорю. — Она развела руки в стороны, чтобы придать убедительности своим словам, и чехол упал на пол. — Вы только посмотрите. — Но у святого отца не хватало глаз, чтобы смотреть по сторонам. При взгляде на стоящую перед ним Еву он понял, что его жизнь в опасности. Он вскочил со стула, сильно ударившись о стол, попавшийся по дороге, перевернул корзину для мусора и выбежал в холл. Пока он искал, куда бы спрятаться, раздался звонок в дверь. Святой отец Джон Фрауд открыл дверь и оказался лицом к лицу с инспектором Флинтом.

— Слава Богу, вы пришли, — выдохнул он. — Она там.

Инспектор и два констебля в форме пересекли холл. Уилт неуверенно последовал за ними. Настал момент, о котором он думал с содроганием. Все. однако, оказалось проще. Но не для инспектора Флинта. Войдя в кабинет, он увидел перед собой крупную голую женщину.

— Миссис Уилт, — начал он, но Ева не сводила глаз с двух констеблей в форме.

— Где мой Генри? — закричала она. — Вы забрали моего Генри. — Она кинулась вперед. Инспектор весьма неосмотрительно попытался ее удержать.

— Миссис Уилт, если вы только… — но инспектор не смог закончить фразу, получив удар в голову.

— Уберите руки, — завопила Ева и, призвав на помощь свои познания в дзюдо, швырнула его на пол. Она уже было собралась повторить прием на констеблях, но тут Уилт ринулся вперед.

— Я здесь, радость моя, — сказал он. Ева замерла. Какое-то мгновение она дрожала и потом, как показалось инспектору, начала таять. — О Генри, — сказала она. — что они с тобой сделали?

— Абсолютно ничего, дорогая, — ответил Уилт. — Теперь оденься и пошли домой. — Ева посмотрела на себя, содрогнулась и позволила увести себя из комнаты.

Инспектор Флинт медленно и устало встал на ноги. Вот теперь он понял, почему Уилт засунул ту чертову куклу в дыру и почему он так спокойно сидел сутками на допросе. После двенадцати лет брака с Евой желание убить хотя бы двойника должно было быть непреодолимым. А что до того, что он так прекрасно выдерживал перекрестный допрос, то и тут все ясно. Но инспектор также знал, что объяснить это кому-либо он вряд ли когда сможет. Есть такие тайны в человеческих взаимоотношениях. которые объяснить невозможно. И вот Уилт стоит здесь и спокойно велит ей одеться. С чувством невольного восхищения Флинт вышел в холл. Как бы там ни было, но в мужественности этому поганцу не откажешь.

* * *

Всю дорогу до Парквью они молчали. На заднем сиденье машины Ева, завернутая в одеяло, спала, положив голову на плечо Уилта. Генри Уилт гордо сидел рядом. Женщине, способной заставить инспектора Флинта замолчать одним прямым ударом в голову, цены не было. Кроме того, сцена в кабинете дала ему в руки оружие, которого так недоставало. Голая и пьяная в кабинете викария… Уж теперь она не отважится задавать вопросы по поводу этой чертовой куклы и почему он ее засунул в яму. Никаких обвинений, никаких оправданий. Весь эпизод уйдет в небытие. И вместе с ним уйдут все сомнения в его способности быть настоящим мужчиной и умении постоять за себя. Шах и мат. На какое-то мгновение Уилт даже впал в сентиментальность и подумал о любви, но тут же вспомнил, какая это опасная тема. Лучше всего вести себя индифферентно и скрывать свои чувства «Не стоит дразнить гусей», — подумал он.

* * *

Это мнение полностью разделяли и Прингшеймы. Они были на редкость несловоохотливы, когда перебирались с катера на полицейское судно, когда сходили на берег, когда объясняли скептически настроенному инспектору, как они застряли на неделю в проливе Ил на катере, принадлежащем кому-то другому. Нет, им неизвестно, почему дверь в ванную комнату оказалась выбитой. Может, какой несчастный случай? Слишком много выпили, поэтому не помнят. Кукла? Какая кукла? Травка? В смысле, марихуана? Не имеют понятия. В их доме?

В конце концов инспектор их отпустил.

— Я вас вызову, когда получше сформулирую обвинения, — сказал он мрачно. — Прингшеймы отправились на Росситер Глоув укладываться. На следующее утро они улетели домой.

Директор училища сидел за письменным столом и с изумлением взирал на Уилта.

— Повышение? — спросил он. — Я вас правильно понял, вы сказали «повышение»?

— Совершенно верно, — подтвердил Уилт. — Более того, вы также слышали, что я претендую на должность заведующего отделением гуманитарных наук.

— И после всего, что вы натворили, у вас еще хватает наглости требовать, чтобы вас назначили заведующим отделением гуманитарных наук?

— Да, — ответил Уилт.

Директор пытался найти слова, способные выразить его чувства. Это было нелегко. Перед ним сидел человек, виновный в целой серии катастроф, погубивших его самую сокровенную мечту. Техучилищу теперь никогда не стать политехом: им окончательно отказали в повышении разряда училища. И потом, вся эта огласка, сокращение бюджета, его сражения с комитетом по образованию, унижение до того, что ему присвоили кличку директор общества любителей куклотраханья…

— Вы уволены, — закричал он.

Уилт улыбнулся.

— Полагаю, вы ошибаетесь, — сказал он. — Вот мои условия…

— Ваши что?

— Условия, — сказал Уилт. — Если вы назначите меня заведующим гуманитарным отделением, я обещаю не подавать на вас в суд за незаконное увольнение, которое бурно комментировалось прессой. Вот здесь у меня контракт с «Санди Пост» на серию статей о том, чем на самом деле занимается отделение, — я собираюсь назвать эту серию «Лицом к лицу с варварством» — так я его не подпишу. Я откажусь читать лекции в Центре полового воспитания. Я не приму участия в телевизионной программе «Панорама» в следующий понедельник. Короче, я откажусь от удовольствия появляться на публике и соответствующих вознаграждений…

Директор поднял дрожащую руку.

— Достаточно, — сказал он. — Я посмотрю, что можно сделать.

Уилт поднялся.

— Дайте мне ответ до обеда, — сказал он. — Я буду в своем кабинете.

— Своем кабинете? — удивился директор.

— Там когда-то сидел мистер Моррис, — сказал Уилт и закрыл дверь. Он успел услышать, как директор снял трубку. Сомнений, в серьезности угроз Уилта у него не было. Следовало поторопиться.

Уилт прошел по коридору в гуманитарное отделение и долго стоял, разглядывая книги на полках. Многое придется изменить. Такие книги, как «Повелитель мух», «Шейн», «Влюбленная женщина», рассказы Оруэлла и «Над пропастью во ржи» — все эти интеллектуальные изыски нужно убрать. В будущем газовщики и мясники будут учиться конкретному делу, тому, как надо что-то делать, а не почему. Как читать и писать. Как делать пиво. Как мухлевать с декларациями о доходах. Как вести себя с полицейскими в случае ареста. Как жить с женой, с которой жить невозможно. По последним двум темам Уилт сам прочтет лекции. Конечно, кое-кто из преподавателей будет возражать и грозить уходом, но он настоит на своем. Возможно, он даже примет отставку нескольких особо стойких противников его идей. Если честно, чтобы, учить газовщиков, как все делать, вовсе не нужна ученая степень в области английской литературы. Кстати, пожалуй, он узнал от них больше, чем они от него. Значительно больше. Он вошел в пустой кабинет мистера Морриса, уселся за письменный стол и принялся сочинять памятную записку для сотрудников гуманитарного отделения. Она была озаглавлена: «Заметки о самообразовании студентов дневного отделения». Он только-только успел в пятый раз написать «неиерархический», как зазвонил телефон. Звонил директор.

— Благодарю вас, — сказал новый заведующий гуманитарного отделения.

* * *

Ева возвращалась домой от врача в веселом расположении духа. Она приготовила Генри завтрак. вычистила гостиную и холл, протерла окна, посыпала антисептиком унитаз, побывала в Центре общественной гармонии, помогла отксерокопировать объявление об организации новой театральной группы, сходила в магазин, заплатила молочнику, а также побывала у доктора, чтобы спросить, стоит ли принимать таблетки от бесплодия, и он сказал, что стоит. «Разумеется, придется сделать анализы, — сказал он ей, — но нет никаких оснований опасаться, что они будут отрицательными. Единственно чего стоит опасаться, это как бы вам не родить шестерню». Еву такая перспектива не пугала. Как раз то, о чем она мечтала — полный дом детей. И сразу. Генри будет рад. Поэтому солнце светило ярче, небо было особенно голубое, цветы были необыкновенно красивы, и даже в Парквью появилось нечто новое и жизнерадостное. Был один из Евиных лучших дней.

^[1] Герой романа Ф.СФицджеральда

^[2] Роман Т.Харди

^[3] Роман Д.Элиот, английской писательницы

^[4] Леви Строе Клод (род. 1908 г.), французский этнограф и социолог

^[5] Имеется в виду Р. Никсон

^[6] Сильное развитие подкожного жирового слоя на бедрах и ягодицах человека

^[7] Перефразированное лат. «Cogito ergo sum» (я мыслю, значит, я существую.) Здесь — я совокупляюсь, значит, я существую

^[8] Радость по поводу чужих неудач (нем.)

^[9] Душевная депрессия (нем.)

^[10] Действующее лицо «Поэмы о старом моряке» СТ.Колриджа

^[11] Действующие лица книг, которые изучались в разных учебных группах, где преподавал Уилт. (Прим. перев.)

^[12] Английское слово, означающее «репетиция», имеет одинаковый корень со словом, означающим «катафалк»

^[13] С. Кьеркегор (1813–1855), датский философ-иррационалнст

^[14] Шарль Бодлер (1821–1867), французский поэт

^[15] По-английски слово «kidney» (кидни) означает «почка»

^[16] Что не требовалось доказать (лат.)

^[17] Роман X. Салби

^[18] Известный на Западе фокусник

Итак, феномен культуры начинается с того, что некий случайный

Дата добавления: 2015-06-25