Ничего сверхъестественного или О природе ведьм 1 страница

Необъявленная война

У нас в Джорданвилле на днях украли с могилы брата Иосифа Муньоса (хранителя Монреальской Мироточивой иконы) большую деревянную лампаду на подставке.
Это была особая лампада — она точно такая же, какие стоят на могилах монахов-мучеников в Оптиной пустыни, убиенных там сатанистом. Оптинские монахи эту лампаду специально передали в Джорданвилль на могилу нашего мученика. И что же? Лампада украдена в дни, когда мы отмечаем двадцатилетие явления Монреальской Иконы и пятилетие со дня кончины Иосифа.
Воистину — между землей и Небом война.
Если мы на стороне Неба, то наше оружие — смирение, терпение и любовь.

Сначала два распространенных взгляда:
1. «Ведьмы — это порода такая. Ведьмин час обычно наступает в полнолуние, берегитесь женщин тогда!».
2. «Ведьмы — самые замечательные женщины».
С православной же точки зрения дело обстоит так. Человек до падения имел тонкое тело. Доверившись падшему архангелу Сатанаилу, люди пали и стали пленены бесами. Дабы избавить человека от прямого плена и влияния бесов, Господь облек людей в грубую плоть. Именно эта наша плоть и есть те «кожаные одежды», о которых идет речь в Библии. Таким образом, отнятие у нас после падения наших естественных способностей (которые можно назвать экстрасенсорными) есть великая милость Божия к людям, ибо иначе люди были бы, как мухи, уничтожаемы многоопытными, льстивыми, беспощадными бесами…
Однако у некоторых людей прежние естественные способности (именно естественные, а не сверхъестественные) хотя и не полностью раскрыты, но имеются. Душевная оболочка таких людей утончена от рождения. Также утончают защитную оболочку различные восточные йоги (практики), а также наркотики и т.п. Никакой заслуги или избранничества в этом нет, скорее наоборот. В определенном смысле утончение защитной оболочки души — это беда. Большинство экстрасенсов или, как их раньше называли, ведьм и ведунов (от слова «ведать» — знать нечто не общеизвестное) подтвердят, что хотя они и могут «помогать» людям, но сами от этого ничего доброго не имеют. Это люди со сложными судьбами, несчастной любовью, разбитыми семьями и т.д.
Мы не будем говорить о причинах, по которым Бог попускает то, что у некоторых людей защитная оболочка утончена от рождения. Тут могут быть разные причины. В том числе — это своеобразный Божий призыв к этим людям… призыв к жизни в Церкви и к покаянию-перерождению. Выход один: нужно жить в Церкви. Замечено, что у бывших ведьм, которые участвуют в жизни Церкви, принимают крещение, чистосердечно исповедуются и причащаются Святых Даров, все их прежние, ненужные «дары» пропадают.
Свою утонченную душевную оболочку можно использовать на добро, если духовно возрасти в меру православного старца (старицы), каковой, например, была схимонахиня Сергия Слепая, ведавшая сокрытое от других (о ней я уже писал), или даже будучи светским, но светлым психологом. Так что ни бояться, ни хвалить ведьм не нужно, и особенно не нужно сжигать их на кострах, чем отличилась инквизиция. Их нужно понять, пожалеть, объяснить им ситуацию, а дальше предать дело в руки Милосердного Бога.
Впрочем, для выведения ведьмы из общения с темными духами необходимо ее собственное желание и решимость.
А примеры есть. Хотя бы святой Киприан, до покаяния — величайший колдун своего времени.
Дорогие ведуньи, пожалуйста, станьте мудрыми старицами и православными душеведами-психологами, а если получится, то и святыми женами!
В Царствии Небесном наши тела будут преображены, и к нам вернется утраченная утонченность и сверхспособности даже в большей мере, чем до падения людей. Духи злобы тогда уже не будут страшны спасшимся людям, так как снизойдут во ад на постоянное место жительства.

Глава двадцать шестая. СИНИЛЬГА И МУЗЫКАНТ: ИЗ ПЕРЕПИСКИ (III)

Снилось мне, что печали кончаются,
люди одинокие встречаются.
Встретятся, молчат и улыбаются.
Жаль, что это только снилось мне.
(«Воскресение»)

Завтра что-нибудь случится,
завтра то, что нынче снится,
может сбыться в настоящем.
(«Воскресение»)

From: [email protected]
Subject: Олбани
Date: August 14, 2007 03:14:00 РМ
То: [email protected]

здравствуй, Иличка
какие новости? я пока еще в Олбани, но скоро собираюсь двигать, а то засиделся.
готовлю новый концерт, думаю дать его в Нью-Йорке, наверное, как обычно, в клубе «Тип-топ». приглашаю! придешь? позже уточню дату.
написал для концерта несколько новых песен, вроде ничего, но не мне судить…
тут вчера была интересная встреча, заехал я в клуб, про который тебе писал, где собираются местные неформалы, у них там намечался показ фильма, ко мне подходит парень и говорит: «ты же русский?! иди сюда, тут один, кажется русский, по-английски плохо говорит».
смотрю, сидит детина под два метра ростом, волосатый, бородатый, в коже — наш человек лет около сорока с виду.
поговорили, он оказался не рокер, а — байкер что касается музыки, то он не в теме он решил покататься по США, но неудачно, что-то у него там с мотоциклом случилось и он возвращается транспортом в Нью-Йорк, попал проездом в Олбани, случайно увидел этот клуб, понял, что «свои», и зашел.
зовут его интересно — Лазарь, я уточнять не стал, настоящее это имя или кличка.
я ему помог, чем мог: подвез к вокзалу, купили ему билет на утро в Нью-Йорк, потом перекусили и еще поговорили. он — дядька с душой, расспрашивал меня про православные места Америки, я ему рассказал, между прочим, он очень жалел, что не знал, что недавно проезжал рядом с Джорданвиллем… зато, когда мы катались по городу, я ему показал олбанскую православную церковь, она была закрыта, но снаружи посмотрели.
потом еще заезжали в магазин «Харлей-Дэвидсон», он себе купил новую куртку, солнечные очки и черный бандан на голову (получился настоящий пират!;-), а свою куртку оставил мне на память.
в общем, потусовались, приятно встретить на чужбине своего человека а с другой стороны, чувствуется, непростой он человек, чего-то не договаривает. что ж? у каждого свои тайны…
ночевали у одного парня из клуба, утром я посадил Лазаря на поезд, он еще своих планов точно не знает, я сказал, что если будет в Нью-Йорке, пусть приходит на концерт, оставил ему номер телефона.
непредсказуемая штука — жизнь, казалось бы, многие люди — никогда не пересекающиеся параллельные прямые, и вдруг эти прямые пересекаются, и уже такое впечатление, что был знаком с человеком всю жизнь.
ну, бывай!

твой друг Музыкант

* * *
Синильга получила э-мейл Музыканта. Открыла, прочла. Мысль о непересекающихся-пересекающихся параллельных прямых заставила задуматься.
Бывают в жизни события или просто мгновения, часто мимолетные, с виду ничего не значащие, но, словно заветный знак, что-то говорящие сердцу…
Синильге показалось, что она получила такой знак.

Глава двадцать седьмая. БЕДА

Застоялся мой поезд в депо.
Снова я уезжаю. Пора…
На пороге ветер заждался меня.
На пороге осень — моя сестра.
…
А мне приснилось: миром правит Любовь,
а мне приснилось: миром правит мечта.
И над этим прекрасно горит звезда,
я проснулся и понял — беда…
(Виктор Цой)

Поезд мчал Лазаря в Нью-Йорк. Американский вагон оказался похожим на сидячие вагоны поездов «Москва — Санкт-Петербург»: мягкие откидные сиденья, по два в ряду, с каждой стороны от прохода. Садиться оказалось можно на любое свободное место. Вагон был полупустой. Лазарь устроился у окна, подальше от людей.
День был солнечный. Железная дорога проходила по живописным местам, часто вдоль озер. Инок с интересом рассматривал ландшафт. Овалы озер окаймлял тростник, в желтых зарослях которого чернели охотничьи шалаши-схроны.
План Лазаря был прост, хотя и несколько неожидан. В Америке ему больше нечего было делать, но и в Россию возвращаться не представлялось возможным, в «Шереметьево» его, вероятно, сразу же встретят. Лазарь принял решение вылететь из Нью-Йорка в Турцию (благо страна — безвизовая), а оттуда морем переправиться в Абхазию, скорее к старцу и братии! И в горах лечь на дно. Разумеется, и этот план был небезупречен, потому что хотя Абхазия — не Россия, но если понадобится, найдут и в горах. Зато к тому времени он уже поисповедуется у отца Салафиила, а дальше, — как тот благословит. В конце концов, органам он ничем не навредил, разве что доверия не оправдал; может, и оставят в покое, а нет, так самое большее, что могут, — это убить, но если удастся исповедаться и причаститься хоть раз, то смерть не страшна.
Оторвавшись от этих дум, инок достал «Молитвослов». В последнее время, как он признался отцу Серафиму по телефону, молиться было трудно, почти невозможно: нападало бессилие, усталость и лень. Но сейчас Лазарь решительно взялся за молитву. Он читал «Канон Ангелу Хранителю»:
— «Свете светлый, светло просвети душу мою, наставниче мой и хранителю, от Бога данный ми ангеле… Явися мне милосерд, святый ангеле Господень, хранителю мой, и не отлучайся от мене сквернаго: но просвети мя светом неприкосновенным, и сотвори мя достойна Царствия Небеснаго… Не остави в путь шествующия души моея окаянныя убити разбойником, святый ангеле, яже ти от Бога предана бысть непорочне, но настави ю на путь покаяния».
Окончив чтение канона, Лазарь пришел в умиротворенное состояние и сам не заметил, как задремал.
Во сне он продолжал ехать, за окном все так же стелились перелески и озера с прибрежным тростником. Вдруг, прямо на глазах, природа стала менять свое летнее убранство на осеннее. Вдоль дороги потянулись густые лиственные леса, окутанные золотом и пурпуром. Вокруг было сказочно красиво, а на душе — светло и радостно, но при этом отчего-то немного тревожно. Словно душа страшилась потерять обретенную красоту. Тревога перешла в четкое, почти физическое ощущение опасности.
Лазарь проснулся в полумраке и не мог сразу сообразить, в чем дело. Осенних лесов за окном как не бывало. Поезд медленно двигался по закрытому тоннелю, подъезжая к Нью-Йорку.
«Странный какой-то сон, — пришел в себя Лазарь. — Неважно. Надеюсь, это последний этап моих американских похождений. Скоро — «Гуд-бай, Америка, где я не буду никогда», и домой, к отцам, в горы! — предвкушал он. — Денег хватит. Лишь бы купить билет на любой ближайший рейс в Турцию».
Пока Лазарь спал, пассажиров заметно прибавилось. Вагон наполнили клерки, студенты, не отрывавшиеся от ноутбуков, несколько бабушек — божьих одуванчиков и другие люди неопределенного рода занятий. По Нью-Йорку поезд так и полз тоннелями, изредка выныривая на поверхность. В конце концов он остановился на подземной платформе центрального вокзала «Гранд Централ».
Лазарь собрал вещи, надел рюкзак, надвинул на глаза солнцезащитные очки, завязал бандан и вышел на платформу. Определившись с направлением, поднялся по эскалатору в светлый холл вокзала. Выйдя на улицу, он увидел стоянку такси и направился к ней. Здесь на его пути возник чернокожий полицейский, под стать Лазарю — высокий и плотный. Он чуть ли не в лицо иноку ткнул удостоверение с большой жестяной бляхой. Прежде чем Лазарь отреагировал, его руки сзади оказались в наручниках. Он дернулся. За спиной стояли двое в штатском. Один из них выжидательно заложил руку за борт пиджака, готовый стрелять при необходимости.
Сопротивление было бесполезно. Арестованный послушно пошел к ожидавшей машине. Это был лимузин с затемненными стеклами. Черный полицейский проводил только до автомобиля, а двое в штатском втолкнули Лазаря на заднее сиденье, уселись с двух сторон и приказали шоферу трогать. По дороге к машине Лазарь с досадой подумал о качественной работе американской полиции, но в машине его ошарашил один из сопровождавших, который сказал по-русски: «С приездом в Нью-Йорк! Не устал? Сейчас будешь отдыхать». В этот момент второй сопровождавший резким движением воткнул шприц в бедро арестованного. Лазарь отключился.
Сознание вернулось к нему лишь поздним вечером, в тесной комнате, приспособленной под камеру. Полкомнаты устилал серый палас, на котором Лазарь и очнулся. Мебель отсутствовала. В углу стояла медицинская утка. Под потолком тускло горела лампочка. Обрадовало, что нет наручников. Лазарь приходил в себя тяжело: тело ныло, голова болела, цепь предшествующих событий восстанавливалась в памяти обрывками. Пролежав еще довольно долго, инок наконец заставил себя подняться. Неровной походкой он подошел к окну, наглухо закрытому стальными жалюзи. Все же сквозь щели узник разглядел пустой городской двор и определил, что находится примерно на седьмом или восьмом этаже.
Голова закружилась, он опустился на корточки прямо у окна и в полудреме просидел около часа, пока не почувствовал себя лучше. Тогда Лазарь встал и начал разминаться, делая приседания, боковые и поясные наклоны и другие упражнения.
Теперь его внимание привлекала входная дверь. Она была деревянная, открывалась вовнутрь. Лазарь прижался к ней ухом, никаких звуков с другой стороны не доносилось. Он попытался открыть дверь, но она не поддавалась. Недолго думая, инок уперся ногой в дверной косяк и что было мочи дернул дверь на себя. Вся накопившаяся в нем досада вылилась в этот рывок, дверь затрещала и поддалась — язык замка с мясом вырвал кусок косяка. Однако торжество Лазаря сменилось разочарованием: за дверью находилась решетка с толстыми прутьями и внушительным замком.
В коридоре раздались торопливые шаги; с той стороны решетки появился один из «штатских», задержавших Лазаря на вокзале.
— Зачем ломать двери? — разочарованно развел он руками. — Постучать нельзя?
— А колоть всякой химией можно? — огрызнулся Лазарь. — Долго мне тут сидеть? Допрашивайте, если арестовали.
— Деловой какой! Допросим, когда надо. Верни дверь на место и сиди тихо. Тебе же лучше. А то опять уколем и браслеты наденем. И смотри, без глупостей! Сразу предупреждаю — окно не вышибать, там все равно пуленепробиваемый стеклопакет, лампочку не разбивать, стекло не есть, на дверной ручке не вешаться. Тут за тобой нянек нет, захочешь на тот свет, так и скажи — поможем. А дернешься в бега — мозги по полу придется собирать.
— А вы спецслужба какой страны? Неужели русские? Говорите так хорошо… Что-то на полицию не похоже. Тот негр-полицейский подставной был? — поинтересовался Лазарь.
«Штатский» ничего не ответил и собирался уйти, но потом смягчившимся тоном спросил:
— Есть хочешь?
— Нет, спасибо. У меня от вашей химии аппетита нет. Лучше попить принесите, в горле пересохло, — ответил Лазарь, поправляя сломанную дверь. И добавил по-деловому: — Вы там давайте решайте побыстрее, а то у меня еще дел много.

* * *
— Разрешите доложить, товарищ генерал?! — молодцевато вытянулся «серый человек».
— Докладывайте, — ответил Антон Петрович, отхлебнув из большой керамической чашки жидкий чай.
— Замоскворецкого взяли в Нью-Йорке. Сейчас он на нашей спецквартире под надежным присмотром. Теперь можно с ним говорить, а можно и ликвидировать… Как прикажете.
— Это хорошо, что взяли, — одобрительно кивнул пожилой генерал. — Давайте, собирайтесь в Штаты. Он ваш подопечный, вот и потолкуйте с ним. Будет он работать или дурака валять? Скажите, родина дает последний шанс. Сомневаюсь, что теперь из него выйдет толк. Но если не по нашему первоначальному плану, так хоть на какую-нибудь мелочь его приспособьте. Нехорошо разбрасываться людьми: хоть и одноразовый, но шприц! Грех не использовать. Только до отъезда дело с интернетчиками закончите. Пусть Замоскворецкий взаперти посидит две-три недели, подумает о своем житье-бытье. Никакой ему информации, пусть помучается неизвестностью. Это помогает. А вы в начале сентября вылетайте. Добро?
— Так точно, Антон Петрович, — по-прежнему бодро ответил «серый».
Генерал шумно глотнул чай и закончил:
— Ребят наших предупредите: в случае угрозы побега — открывать огонь на поражение. Хватит цацкаться с этим мафиози! Тоже мне, кающаяся Магдалина нашлась… Пусть отрабатывает, а попусту хлеб не ест!
«Серый человек» улыбнулся:
— Хорошо, Антон Петрович, не волнуйтесь. От наших не убежит. А если убежит, сразу опять поймаем. Замоскворецкий хоть и мафиози, а не знает, что надежно сидит у нас на крючке. Надежней некуда.

Глава двадцать восьмая. В ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ОСЕНИ

Во мне просыпалось желание жить
в первый день осени,
но завтра нас просто может не быть
под этими звёздами.
О ком-то забыли, кого-то нашли,
кого-то мы бросили,
но я выбираю любовь
в первый день осени.
(«Смысловые галлюцинации»)

Прошло две недели. Для Лазаря тянулись однообразные дни заключения. Усугублялись они тем, что охрана отказалась вернуть ему рюкзак. Инок попросил отдать хотя бы «Молитвослов», но опять последовал отказ, без каких-либо комментариев. Единственным утешением стали четки, которые Лазарь обнаружил нетронутыми в кармане джинсов. Инок не раз вспомнил слова старца Салафиила о том, что в советское время отцы в тюрьмах и лагерях получали дар самодвижной сердечной молитвы, а на «свободе» молитва отступала. Самодвижной Иисусовой молитвы Лазарь не сподобился, но ощущение духовной полноты, покаянной светлой грусти и сокровенного сердечного радования было с ним почти неотлучно. По этой причине он даже не хотел освобождения, хотя и понимал, что бесконечно сидеть в затворе ему не позволят…
Замена медицинской утки и выдача питания осуществлялись под дулом автомата. Один охранник стоял с оружием наперевес, второй открывал решетку и делал что положено.
По исходе первой недели заключения Лазарю разрешили покинуть комнату — принять душ, но опять-таки под бдительным присмотром. На водных процедурах настоял сам Лазарь, и не оттого, что так в них нуждался, а дабы осмотреться. Квартира оказалась довольно просторной. Два бессменных охранника разделяли с ним кров. Что было в прочих комнатах, он не видел. Лазарь отметил, что через входную дверь бежать невозможно: она была стальной, с несколькими замками и запорами. Зато в дальнем конце коридора он увидел дверь с надписью «Exit» («Выход»). Такая надпись не могла висеть на парадной двери, скорее всего это был черный ход. Этим знакомство с квартирой ограничилось.
Со временем охранники стали разговорчивее, и один из них как-то вечером бросил невзначай: «Скоро отмаемся. На днях прилетает твой друг из Москвы». Лазарь сделал безучастный вид, словно его ничто не интересовало, а сам всерьез задумался: «Пора прощаться с охраной и этой уютной кельей. Сиди — не сиди, ничего не высидишь. Как говорится, «дети, в школу собирайтесь, петушок давно пропел!» Завтра — первое сентября. Пора. По московскому другу я что-то совсем не соскучился. И так можно было догадаться, что это ФСБ, а теперь окончательно ясно».
Как всегда, решения в экстремальных ситуациях он принимал быстро и больше над ними не раздумывал. Поэтому в тот вечер, кратко помолившись, Лазарь лег спать пораньше, чтобы хорошенько выспаться. Утром он стал настойчиво требовать принятия водных процедур, мол, неделя прошла, так и запаршиветь недолго. Сначала охранники не обращали внимания на просьбы, но потом, посоветовавшись, решили, что московскому начальству лучше представить пленника в хорошем состоянии, и разрешили помыться.
Один из охранников держал Лазаря на мушке автомата, который висел у него на плече, а второй открыл решетку.
— Прямо как на расстрел ведете, — пошутил Лазарь.
В ванной ему выдали чистое полотенце.
— Ребят, а нижнее белье можно сменить? А то сами понимаете…
— Белье сменить? Ишь, чистюля… — заворчал безоружный охранник. — Ладно, сейчас посмотрю. Держи его под прицелом, — сказал он второму и удалился в комнату.
— Вот спасибо! — поблагодарил Лазарь. — Не пойму, это в ванной так воняет или у меня уже навязчивая идея? Чувствуешь запах? — обратился он к охраннику.
— Может, из стояка?
— Вы бы хоть воздух тут освежали, — Лазарь быстро взял с полки фруктовый дезодорант и с разворота пустил сильную струю в глаза охраннику. Тот, не успев сообразить, что происходит, машинально закрыл руками лицо. Лазарь, что было сил дернул ремень автомата обеими руками и внахлест сдавил им горло охранника. Ремень сработал как удавка. Лазарь швырнул охранника через плечо. Тот, и так уже придушенный, сильно ударился головой о кафель, рассек кожу до крови и потерял сознание.
Лазарь хотел поднять автомат, но не успел, потому что в этот момент на пороге ванной появился второй охранник, поспешивший на шум. Лазарь кинулся на него, ударил головой в живот, вышиб противника в коридор, повалил и хотел бежать. Но охранник ухватил его за ногу и резко вывернул ступню, так что Лазарь рухнул на пол. Охранник вскочил, уселся беглецу на голову и стал душить. Лазарь почувствовал, что еще немного — и процесс будет необратим: руки противника, словно клешни, все сильнее сжимали горло. Инока пробила мысль, что нельзя умирать без покаяния. Он на едином порыве поднялся во весь свой богатырский рост вместе с висящим на нем врагом. Тот сразу сменил тактику, отпрянул от Лазаря, но тут же нанес несколько ударов в пах и под дых. Резкая боль пронзила тело инока и на какое-то время лишила возможности сопротивляться. Воспользовавшись этим, охранник схватил табуретку и, держа ее за сидение, начал наносить колющие удары ножками. Одна из ножек угодила Лазарю в левую щеку с такой силой, что у него треснул зуб. Это сработало против атакующего, потому что Лазарь здорово разозлился. Оправившись от боли, он устроил противнику показательный бой: держа дистанцию, обрушил на него целую серию ударов ногами. Последний боковой удар в голову свалил противника.
Не раздумывая, Лазарь кинулся к замеченной ранее двери с надписью «Exit». На полпути он увидел на вешалке свой рюкзак и схватил его на бегу. Дверь была заперта лишь на один замок, который отпирался поворотом ручки. Выскакивая из своей двухнедельной темницы, Лазарь увидел, что охранник пришел в себя и поднимается с пола.
За дверью находилась лестничная клетка черного хода. Лазарь устремился вниз по лестнице, оставляя позади узкие железные пролеты. Вверху уже был слышен топот погони. Добежав до первого этажа, Лазарь уперся в дверь, ведущую на улицу, она оказалась заперта. Он стал ломиться, но массивная прочная дверь не поддавалась. «Это тупик! Вот почему они так слабо охраняли запасной выход», — понял Лазарь.
Тем временем охранник уже нагнал Лазаря, остановился одним пролетом выше и осторожно выглянул из-за поворота лестницы. В его руках поблескивал старомодный «Кольт». Он прихватил его перед тем, как броситься в погоню. Теперь силы противников стали неравны. Увидев бедственное положение Лазаря, безуспешно пытавшегося высадить дверь, охранник харкнул кровью и выматерился в том смысле, что беглецу пришел конец. Вслед за этим он открыл беглый огонь по жертве. Долей секунды раньше Лазарь успел среагировать и, как загнанный зверь, стал метаться в аппендиксе коридора, пытаясь уйти от пуль. Он знал, что у «Кольта», несмотря на большую убойную силу выстрела, прицельная точность стрельбы довольно низкая, но и при этом шансы остаться в живых были ничтожны…
Что произошло дальше, Лазарь понял не сразу. Пули защелкали по железным перекрытиям лестницы, стенам и потолку, и вдруг стрельба прекратилась, а преследователь рухнул на пол, словно подкошенный невидимой силой. Лазарь воспользовался передышкой и стал вновь биться в дверь, но, видя, что охранник не шевелится, остановился и медленно двинулся вверх по лестнице. Опасаясь ловушки, он крался с грациозностью рыси, в любой момент готовой к прыжку. Охранник не подавал признаков жизни. Лазарь нагнулся и был поражен: на переносице зияла черная рана, противник застрелил себя сам — его убила отрикошетившая пуля.
Сверху на лестнице раздались шаги и голос другого охранника, который пытался понять, что произошло, пока он находился без сознания. Где-то на одной из лестничных клеток отворилась дверь — это услышавшие стрельбу жильцы проявляли беспокойство. Медлить было нельзя. Лазарь действовал уверенно. Взял из рук мертвеца «Кольт» через полу своей рубашки, чтобы не оставлять отпечатков. Подошел к двери и выстрелом разворотил замок. Затем вернул оружие на место и скрылся.

* * *
Лазарь оказался в том самом дворе, на который смотрел сквозь оконные жалюзи. Здесь стоял большой контейнер для мусора. Около него валялся разный хлам: старая мебель, одежда, мешки. Узкий проулок вывел беглеца на проезжую улицу, вдоль которой возвышались угрюмые дома из красного кирпича. Лазарь принялся энергично голосовать. От стремительного потока машин отделилось и притормозило желтое такси. Усевшись вперед, инок не стал утруждать себя долгими объяснениями с водителем-индусом и выпалил наугад одно-единственное слово: «Бруклин!».
Судя по тому, что таксист понимающе закивал, они находились не в Бруклине. Машина тронулась, и Лазарь уже спокойно огляделся по сторонам, отметив, что район довольно запущенный, а обитатели почти сплошь чернокожие. «Гарлем, что ли?» — подумал про себя инок, но беспокоить шофера вопросом не стал.
Затем Лазарь с волнением развязал рюкзак. На его счастье, содержимое оказалось нетронутым, вероятно, ждали старшего из Москвы. Открыв бумажник, Лазарь убедился, что деньги на месте. Затем, полистав «Молитвослов», нашел страницу, на полях которой еще в Олбани записал телефон нового знакомого, по прозвищу Музыкант. Причем цифры Лазарь записал на всякий случай в неправильном порядке и прозвище абонента не указал, чем сейчас был очень доволен.
Затем неудавшийся разведчик занялся осмотром собственной внешности. Он опустил перед собой солнцезащитный козырек, открыл зеркальце и чуть не присвистнул: левую щеку украшал сине-багровый синяк, полученный от удара табуреткой. «Ну вот, теперь симметрия соблюдена, — успокоил себя Лазарь, сравнивая новый синяк со старым шрамом от пули на правой щеке. — Еще повезло, что комитетчик бился грамотно, не увечил. Все под дых да в пах норовил попасть… Это уж потом, когда озверел». Лазарь потрогал языком треснувший от удара табуреткой зуб, тот зашатался. «Так, первым делом нужно в парикмахерскую, потом переодеться. И к зубному не мешало бы, — строил он планы. — Индус моему растрепанному виду не удивился, потому что ему деньги нужны, зато другие будут шарахаться. Слишком бросаюсь в глаза».
Такси миновало Бруклинский мост. Водитель попросил уточнить маршрут. Лазарь начал говорить о русском районе. При упоминании Брайтон-Бич индус понимающе закивал головой, он знал это место.
Перед самым Брайтоном Лазарь увидел большую вывеску с огромным нарисованным зубом и надписью по-русски «Дантист». Здесь он и вышел, расплатившись с дружелюбным таксистом. В приемной дантиста посетителей не оказалось. Медсестра встретила инока американской улыбкой и вопросом на русском языке с типичным одесско-брайтонским акцентом:
— К Игорю Моисеевичу? Записывались на апойнтмент?
— Записывался, — уверенно ответил Лазарь и, не спрашивая разрешения, вошел в кабинет врача.
Медсестра с регистрационной книгой в руках устремилась следом за ретивым пациентом. Улыбки на ее лице как не бывало.
— Вы господин Бович? Вы что врываетесь?! Я вам медсестра или я вам нет?! Если вы Бович, то вам не сейчас, у вас только через полчаса апойнтмент, а если вам сейчас, то нужно Игоря Моисеевича спросить…
Врач — сутулый мужчина в годах с лицом доброго гнома, большим крючковатым носом и зоркими темно-карими глазами — бросил короткий взгляд на вошедшего и тут же заговорил скороговоркой, слегка картавя на «р»:
— Я согласен, садитесь, друг мой, раз свободное время есть, почему бы и нет, почему бы и нет…
Лазарь торжествующе посмотрел на медсестру, ретировавшуюся обратно в приемную.
— Не надо мне ничего объяснять, молодой человек, мне неважно, Бович вы или Тандит, или Иванов, или Ибрагимов. Ваш вид говорит сам за себя, он кого угодно убедит, что вы — стоящий человек! Мы вам поможем, чем сможем. А вы сможете заплатить?
Лазарь, несколько опешивший от такой расторопности врача, закивал головой и полез за деньгами.
— Деньги позже, деньги позже, — стрекотал Игорь Моисеевич. — Открывайте рот, что у вас там болит?
— Зуб треснул…
— О-о, друг мой, ну что сказать? — подытожил доктор, осмотрев полость рта. — Если быстро и дешево, то нужно вырывать, а если долго и дорого, то можно поработать. Но с таким зубом, во всяком случае, оставаться нельзя, начнется воспалительный процесс. Итак, что предпочтете из двух вариантов?
— Быстро и дешево.
— Ну и чудненько, вот и чудно, — приговаривал врач, колдуя над столиком с зубоврачебными инструментами. — Сначала все же сделаем рентген, да, рентген. Это не больно. Откиньтесь-ка поудобнее.
Игорь Моисеевич водрузил на грудь Лазаря тяжелую антирадиационную накидку, придвинул к щеке рентгеновский аппарат, сделал снимок, который вмиг появился на экране стоявшего здесь же монитора.
Врач оживился, удовлетворенно потирая руки:
— Ну, вот видите, я — старый опытный человек, много битый жизнью, я редко ошибаюсь. Зубик-то у вас не пустой, не зря вы к нам пожаловали.
— Что? — насторожился Лазарь.
— А вы, разумеется, не осведомлены, — подмигнул доктор. — Естественно, не осведомлены. А если и осведомлены, то мне об этом знать незачем. Вот сейчас дернем и посмотрим, что там за штучка такая интересная. «Сезам, откройся!», так сказать. Только ничего мне не объясняйте, пожалуйста…
— Рвите!
— Один момент, друг мой, один момент, заморозочку сделаем и будем удалять.
Благодаря двум уколам Лазарь почти не почувствовал боли. Вырванный зуб лежал на столике, а Игорь Моисеевич, с видом древнего алхимика, внимательно его изучал.
— Посмотрите-ка, что там внутри обреталось, вот, вот, смотрите, — вновь заговорил он скороговоркой и поднес пинцетом крошечный электронный чип к лицу Лазаря.
— Ничего себе! — подскочил с кресла инок. — Удружили. Можно мне этот трофей забрать? Надо же!
— Бывает, бывает, молодой человек, поживете с мое, еще не такое увидите, только не нужно мне ничего рассказывать, — Игорь Моисеевич положил чип в пакетик и вручил Лазарю. — Я вот, к примеру, в Нью-Йорке тридцать лет живу и, как водится, слышу: «Город желтого дьявола! Бесовский город!» А никаких бесов и желтого дьявола я здесь не видел. То бишь не верь глазам своим, абсолютно не верь глазам своим и ушам своим заодно. Другие зубы будем вырывать? Вам еще такие сувениры вставляли?
— Нет, мне в последнее время лечили только этот зуб. Это ж надо, как раз по нему пришелся удар.
— Хозяин — барин. Не будем вырывать — так не будем. Оплатите нашей милой Томочке и всего доброго, — улыбнулся старый доктор, хитро смотря исподлобья. Потом добавил: — И серьезно советую сменить лечащего врача.
— Уже сменил, — ответил Лазарь, покидая кабинет. — И вам всего доброго.
Расплатившись и выйдя, Лазарь с минуту постоял на крыльце. «Стало быть, мне в Японии всадили жучок, когда ставили пломбу. Вели меня через спутник, — думал он. — Поэтому на вокзале так легко вычислили. Я вообще у них, как на ладони. Так, время не теряем! Они в любой момент могут быть здесь…»
Лазарь увидел подъезжающее такси и дал знак остановиться. На этот раз водитель оказался украинцем. Он был менее приветлив, чем индус, но зато с ним было легче объясняться. Он разбавлял свою украинскую речь русскими и английскими словами.
— Ты куды с такым фэйсом, хлопче? Дивчата засмиют, — своеобразно поприветствовал таксист садящегося в машину Лазаря.
— Я не к девчатам. Они и так надоели! Хочу посмотреть город. Покатаешь?
— Ты с приизжого цирку, чи як? Ты що — гостролэр?
— Откуда знаешь?
— Так про цэ вэсь Бруклин шепчэ, що вы як выступылы, то ни як нэ можете вгомонытысь. Добралысь до свижого повитря? Молодэць! Куды тэбэ везти? Хочешь статую свободы оглянуты?
— Можно и статую, но сначала хочу прокатиться по знаменитому мосту Веррезано-Бридж. Всю жизнь мечтал!
— Якщо мы черэз мист переидэм, то на Стейтен-Айленд попадэм, а там робыты ничого…
— Разберемся. Поехали. А то сейчас ребята из цирка догонят, и нам с тобой мало не покажется, — закруглил обсуждение маршрута Лазарь.
— Зараз по Брайтону проидэм, дывись на достопримечательность Нью-Йорку, — засмеялся таксист, довольный собственной шуткой.
Машина двигалась под мостом, накрывавшим весь Брайтон-Бич черными крыльями. Сверху загрохотала электричка.
— Нравится здесь жить? — спросил Лазарь, разглядывая русские вывески магазинов и ресторанов по обеим сторонам улицы. — На мой взгляд, пестро, но как-то мрачновато…
— Нравытся — нэ нравытся, спы, моя красавица! — таксист закурил. — Як и всюды, так и тут. Нема счастья на земли… Вообще Америка — женская краина. Тут женщинам очень нравится, жинке моей, например. Потому и головна статуя у американцив — жинка!
— Статуя свободы, что ль? А я слышал, что это ангел.
— Ну, нэ знаю… Жинкам тут покойно. Устроенэ, розмирэнэ життя. Працюй, хлиб получай и рожай дитэй — ось такый американский рай на зэмли.
— Не скучно?
— Ты що! Мне?! — таксист даже заерзал. — Я нэ знаю, що цэ таке «скучно»! Колы скучать? Скучно тем, которые с Веррезаны вныз головою прыгають. На мынулий нэдили, я по радио слухав, знову выпадок був, молодый человик життя сэбэ лышив на тому злощасному мости. Ну що ты зробишь! Самый высокий в Нью-Йорку мист. Цэ американци скучают, а нам, эмигрантам, нэ до того. Американци нам дывуются, як мы всего добываемся и их часто обходым: воны ж в ций краини родылысь, а мы приизжи. А это потому, що у нас злости к жизни бильше, тяги бильше. А без злости и тяги — никак! У их батькив, яки Америку заснувалы, також тяга и злость була, а диткы всэ розгубылы. Так и наши диты всэ растранжирять, станут, як американськи гамбургеры, и ничого тут нэ поробышь.
«Интересно, — задумался Лазарь над словами таксиста про тягу и злость, — есть в этом определенная параллель с духовной жизнью, если только слово «злость» заменить словом «ревность». Или если иметь в виду злость против бесов и против своих грехов».
— Значит, не очень-то рай получается?
— Так я ж тоби про що? Нэма счастья на земли. Тилькы моей жинци ты этого не докажешь, ей тут нравытся. Ну що тут вдиешь! — таксист выплюнул недокуренную сигарету в окно.
За разговором быстро добрались до Веррезаны.
— Пожалуйста, помедленнее, особенно на середине моста, и держись в правой полосе, хочу полюбоваться видом, — попросил Лазарь, открывая боковое стекло.
Когда машина выехала на середину моста, Лазарь быстро вынул микрочип из пакетика и бросил его через ограду.
— Примета такая, — ответил он на недоуменный взгляд шофера, — монету кинул, чтобы в Штаты еще вернуться… Все, моя мечта сбылась! Как много внизу воды — это красиво.
— Цэ причуда, а нэ примета. Дывный ты. Слухай, циркач, пыти трэба мэньше, а то так и до чертыкив допытысь можно. Ты подывысь на себэ: с бланшом, вэсь якыйсь пожмаканый, а всэ копейки кыдаешь… А вжешь? Богэма, люды высокого полету.
— Это ты в десятку попал! Пора собой заняться. Как с моста съедем, вези меня в парикмахерскую.
— Нэ людына, а якийсь ураган. То тэ, то сэ, сам напэвно нэ знае, чого хоче, — пожал плечами таксист. — Ну, що ж, нэ гарячкуй, зробым, гастролэр.
В ответ на такую отповедь Лазарь лишь улыбнулся. Он был доволен сделанным делом, и еще его развеселил таксист — этот острый на язык малый.
В парикмахерской инок, скрепя сердце, попросил постричь его длинные волосы, а потом покрасить их. Ничего не поделаешь — необходимо было изменить внешность. Лазаря постригли под «вольного художника»: волосы по-прежнему были зачесаны назад, но не доходили до плеч. Из блондина он превратился в шатена. Бородку подровняли, она получилось совсем маленькой. Припудрили синяк на лице и освежили одеколоном.
Из парикмахерской Лазарь направился в магазин одежды, где купил гавайскую рубаху с желтыми лилиями на черном фоне, синие джинсы, свитер и кожаные сандалии. Здесь он переоделся, расставшись с прежней одеждой и обувью.
Осмотрев себя в зеркало, инок остался доволен новым обликом, но в то же время подумал: «Когда опять подрясник надену? Надоел этот маскарад!»
Дальше для Лазаря все сложилось более-менее удачно: воспользовавшись телефоном-автоматом, он быстро дозвонился до Музыканта, с надеждой, что тот поможет где-то отсидеться. Музыкант обрадовался неожиданному звонку, так как через час начинался его сольный концерт, на который он тут же пригласил Лазаря. Инок предпочитал бы поменьше появляться на людях, но деваться было некуда; записал адрес клуба, поймал такси и поехал.
Минут через сорок Лазарь подъехал к клубу «Тип-топ». Здесь собирались в основном выходцы из бывшего СССР. Хозяева клуба — русские бакинцы славились гостеприимством и часто предоставляли площадку малоизвестным исполнителям, наподобие Музыканта. Когда инок входил внутрь, за ним с разных сторон улицы наблюдали двое. Они не были похожи на агентов спецслужб. В их облике угадывалось что-то общее и одновременно противоположное, словно на шахматном поле сошлись две фигуры одинакового достоинства, но разного цвета — черная и белая.
В полумраке клуба Лазарь различил своего знакомого, настраивавшего гитару, и подошел к нему.
— Привет, — тихо сказал инок.
Музыкант какое-то время вглядывался в черты лица поприветствовавшего его человека:
— Лазарь?
— Он самый.
— Тебя не узнать! Чего так преобразился?
— Одолела охота к перемене мест… И к перемене внешности, — вяло пошутил Лазарь.
— Не ожидал, что ты позвонишь сегодня. Рад! Спасибо, что пришел.
— Я тоже рад. Спасибо, что пригласил. Интересно послушать… Можно с тобой после концерта поговорить?
— Поговорим, нет проблем. Ты не скучай, вот садись, знакомься, — Музыкант указал рукой на ближайший столик, за которым сидела темноволосая девушка, потягивавшая из трубочки коктейль. — Это Синильга или кратко Иля. А это, — он обратился к девушке, — Лазарь. Остальное сами друг другу расскажите, если захотите, — улыбнулся он.
Лазарь напрягся, потому что знакомство с девушками в его планы не входило, а здесь, видимо, предстояло еще и продолжительное общение. Однако деться было некуда, и он с вымученной улыбкой на лице послушно сел за столик.
Синильга, напротив, обрадовалась новому знакомому. Ей было одиноко: Музыкант готовился к выступлению, а больше она в этом клубе никого не знала. К тому же Музыкант рассказал ей о звонке и предстоящем появлении Лазаря, и ей не терпелось узнать, что представляет собой этот необычный человек.

Дата добавления: 2015-06-25