Песнь седьмая. Долина земных властителей

Долина земных властителей

1

И трижды, и четырежды успело

Приветствие возникнуть на устах,

Пока не молвил, отступив, Сорделло:

4

«Вы кто?» — «Когда на этих высотах

Достойные спастись еще не жили,

Октавиан[612]похоронил мой прах.

7

Без правой веры был и я, Вергилий,

И лишь за то утратил вечный свет».

Так на вопрос слова вождя гласили.

10

Как тот, кто сам не знает — явь иль бред

То дивное, что перед ним предстало,

И, сомневаясь, говорит: «Есть… Нет…» —

13

Таков был этот; изумясь сначала,

Он взор потупил и ступил вперед

Обнять его, как низшему пристало.

16

«О свет латинян, — молвил он, — о тот,

Кто нашу речь вознес до полной власти,

Кто город мой почтил из рода в род,

19

Награда мне иль милость в этом счастье?

И если просьбы мне разрешены,

Скажи: ты был в Аду? в которой части?»

22

«Сквозь все круги отверженной страны, —

Ответил вождь мой, — я сюда явился;

От неба силы были мне даны.

25

Не делом, а неделаньем лишился[613]

Я Солнца, к чьим лучам стремишься ты;

Его я поздно ведать научился.[614]

28

Есть край внизу,[615]где скорбь — от темноты,

А не от мук, и в сумраках бездонных

Не возгласы, а вздохи разлиты.

31

Там я, — среди младенцев, уязвленных

Зубами смерти в свете их зари,

Но от людской вины не отрешенных;

34

Там я, — средь тех, кто не облекся в три

Святые добродетели и строго

Блюл остальные, их нося внутри.[616]

37

Но как дойти скорее до порога

Чистилища? Не можешь ли ты нам

Дать указанье, где лежит дорога?»

40

И он: «Скитаться здесь по всем местам,

Вверх и вокруг, я не стеснен нимало.

Насколько в силах, буду спутник вам.

43

Но видишь — время позднее настало,

А ночью вверх уже нельзя идти;

Пора наметить место для привала.

46

Здесь души есть направо по пути,

Которые тебе утешат очи,

И я готов тебя туда свести».

49

«Как так? — ответ был. — Если кто средь ночи

Пойдет наверх, ему не даст другой?

Иль просто самому не станет мочи?»

52

Сорделло по земле черкнул рукой,

Сказав: «Ты видишь? Стоит солнцу скрыться,

И ты замрешь пред этою чертой;

55

Причем тебе не даст наверх стремиться

Не что другое, как ночная тень;

Во тьме бессильем воля истребится.

58

Но книзу, со ступени на ступень,

И вкруг горы идти легко повсюду,

Пока укрыт за горизонтом день».

61

Мой вождь внимал его словам, как чуду,

И отвечал: «Веди же нас туда,

Где ты сказал, что я утешен буду».

64

Мы двинулись в дорогу, и тогда

В горе открылась выемка, такая,

Как здесь в горах бывает иногда.

67

«Войдем туда, — сказала тень благая, —

Где горный склон как бы раскрыл врата,

И там пробудем, утра ожидая».

70

Тропинка, не ровна и не крута,

Виясь, на край долины приводила,

Где меньше половины высота.[617]

73

Сребро и злато, червлень и белила,

Отколотый недавно изумруд,

Лазурь и дуб‑светляк превосходило

76

Сияние произраставших тут

Трав и цветов и верх над ними брало,

Как большие над меньшими берут.

79

Природа здесь не только расцвечала,

Но как бы некий непостижный сплав

Из сотен ароматов создавала.

82

«Salve, Regina,»[618]— меж цветов и трав

Толпа теней,[619]внизу сидевших, пела,

Незримое убежище избрав.

85

«Покуда солнце все еще не село, —

Наш мантуанский спутник нам сказал, —

Здесь обождать мы с вами можем смело.

88

Вы разглядите, став на этот вал,

Отчетливей их лица и движенья,

Чем если бы их сонм вас окружал.

91

Сидящий выше, с видом сокрушенья

О том, что он призваньем пренебрег,

И губ не раскрывающий для пенья, —

94

Был кесарем Рудольфом, и он мог

Помочь Италии воскреснуть вскоре,[620]

А ныне этот час опять далек.[621]

97

Тот, кто его ободрить хочет в горе,

Царил в земле, где воды вдоль дубрав

Молдава в Лабу льет, а Лаба в море.

100

То Оттокар; он из пелен не встав,

Был доблестней, чем бороду наживший

Его сынок, беспутный Венцеслав.[622]

103

И тот курносый, в разговор вступивший

С таким вот благодушным добряком,

Пал, как беглец, честь лилий омрачивший.

106

И как он в грудь колотит кулаком!

А этот, щеку на руке лелея,

Как на постели, вздохи шлет тайком.

109

Отец и тесть французского злодея,

Они о мерзости его скорбят,

И боль язвит их, в сердце пламенея.[623]

112

А этот кряжистый, поющий в лад

С тем носачом, смотрящим величаво,

Был опоясан, всем, что люди чтят.[624]

115

И если бы в руках была держава

У юноши[625], сидящего за ним,

Из чаши в чашу перешла бы слава,

118

Которой не хватило остальным:

Хоть воцарились Яков с Федериком,

Все то, что лучше, не досталось им.[626]

121

Не часто доблесть, данная владыкам,

Восходит в ветви; тот ее дарит,

Кто может все в могуществе великом.

124

Носач изведал так же этот стыд,

Как с ним поющий Педро знаменитый:

Прованс и Пулья стонут от обид.[627]

127

Он выше был, чем отпрыск, им отвитый,

Как и Костанца мужем пославней,

Чем были Беатриче с Маргеритой.[628]

130

А вот смиреннейший из королей,

Английский Генрих, севший одиноко;

Счастливее был рост его ветвей.[629]

133

Там, ниже всех, где дол лежит глубоко,

Маркиз Гульельмо подымает взгляд;

Алессандрия за него жестоко

136

Казнила Канавез и Монферрат».[630]

Дата добавления: 2015-06-25