Песнь одиннадцатая. Круг первый (продолжение)

Круг первый (продолжение)

1

И наш отец, на небесах царящий,

Не замкнутый, но первенцам своим

Благоволенье прежде всех дарящий,

4

Пред мощью и пред именем твоим

Да склонится вся тварь, как песнью славы

Мы твой сладчайший дух благодарим!

7

Да снидет к нам покой твоей державы,

Затем что сам найти дорогу к ней

Бессилен разум самый величавый!

10

Как, волею пожертвовав своей,

К тебе взывают ангелы «Осанна»[670],

Так на земле да будет у людей!

13

Да ниспошлется нам дневная манна,[671]

Без коей по суровому пути

Отходит вспять идущий неустанно!

16

Как то, что нам далось перенести,

Прощаем мы, так наши прегрешенья

И ты, не по заслугам, нам прости!

19

И нашей силы, слабой для боренья,

В борьбу с врагом исконным не вводи,

Но охрани от козней искушенья!

22

От них, великий боже, огради

Не нас, укрытых сенью безопасной,

А тех, кто там остался позади».

25

Так, о себе и нас в мольбе всечасной,

Шли тени эти и несли свой гнет,

Как сонное удушие ужасный,

28

Неравно бедствуя и все вперед

По первой кромке медленно шагая,

Пока с них тьма мирская не спадет.

31

И если там о нас печаль такая,

Что здесь должны сказать и сделать те,

В ком с добрым корнем воля есть благая,

34

Чтоб эти души, в легкой чистоте,

Смыв принесенные отсюда пятна,

Могли подняться к звездной высоте?

37

«Скажите, — и да снидут благодатно

К вам суд и милость, чтоб, раскрыв крыла,

Вы вознеслись отсюда безвозвратно, —

40

Где здесь тропа, которая бы шла

К вершине? Если же их две иль боле,

То где не так обрывиста скала?

43

Идущего со мной в немалой доле

Адамово наследие гнетет,

И он, при всходе медлен поневоле».

46

Ответ на эту речь, с которой тот,

Кто был мой спутник, обратился к теням,

Неясно было, от кого идет,

49

Но он гласил: «Есть путь к отрадным сеням;

Идите с нами вправо: там, в скале,

И человек взберется по ступеням.

52

Когда бы камень не давил к земле

Моей строптивой шеи так сурово,

Что я лицом склонился к пыльной мгле,

55

На этого безвестного живого

Я бы взглянул — узнать, кто он такой,

И вот об этой ноше молвить слово.

58

Я был латинянин; родитель мой —

Тосканский граф Гульельм Альдобрандески;

Могло к вам имя и дойти молвой.

61

Рожден от мощных предков, в древнем блеске

Из славных дел, и позабыв, что мать

У всех одна,[672]заносчивый и резкий,

64

Я стал людей так дерзко презирать,

Что сам погиб, как это Сьена знает

И знает в Кампаньятико вся чадь.[673]

67

Меня, Омберто, гордость удручает

Не одного; она моих родных

Сгубила всех, и каждый так страдает.[674]

70

И я несу мой груз, согбен и тих,

Пока угодно богу, исполняя

Средь мертвых то, что презрел средь живых».

73

Я опустил лицо мое, внимая;

Один из них, — не тот, кто речь держал, —

Извившись из‑под каменного края,

76

Меня увидел и, узнав, позвал,

С натугою стремясь вглядеться ближе

В меня, который, лоб склонив, шагал.

79

И я: «Да ты же Одеризи, ты же

Честь Губбьо,[675]тот, кем горды мастера

«Иллюминур», как говорят в Париже!»[676]

82

«Нет, братец, в красках веселей игра

У Франко из Болоньи,[677]— он ответил. —

Ему и честь, моя прошла пора.

85

А будь я жив, во мне бы он не встретил

Хвалителя, наверно, и поднесь;

Быть первым я всегда усердно метил.

88

Здесь платят пеню за такую спесь;

Не воззови я к милости Владыки,

Пока грешил, — я не был бы и здесь.

91

О, тщетных сил людских обман великий,

Сколь малый срок вершина зелена,

Когда на смену век идет не дикий!

94

Кисть Чимабуэ[678]славилась одна,

А ныне Джотто[679]чествуют без лести,

И живопись того затемнена.

97

За Гвидо новый Гвидо высшей чести

Достигнул в слове; может быть, рожден

И тот, кто из гнезда спугнет их вместе.[680]

100

Мирской молвы многоголосый звон —

Как вихрь, то слева мчащийся, то справа;

Меняя путь, меняет имя он.

103

В тысячелетье так же сгинет слава

И тех, кто тело ветхое совлек,

И тех, кто смолк, сказав «ням‑ням» и «вава»;

106

А перед вечным — это меньший срок,

Чем если ты сравнишь мгновенье ока

И то, как звездный кружится чертог.[681]

109

По всей Тоскане прогремел широко

Тот, кто вот там бредет, не торопясь;

Теперь о нем и в Сьене нет намека,

112

Где он был вождь, когда надорвалась

Злость флорентийцев, гордая в те лета,[682]

Потом, как шлюха, — втоптанная в грязь.

115

Цвет славы — цвет травы: лучом согрета,

Она линяет от того как раз,

Что извлекло ее к сиянью света».

118

И я ему: «Правдивый твой рассказ

Смирил мне сердце, сбив нарост желаний;

Но ты о ком упомянул сейчас?»

121

И он в ответ: «То Провенцан Сальвани;

И здесь он потому, что захотел

Держать один всю Сьену в крепкой длани.

124

Так он идет и свой несет удел,

С тех пор как умер; вот оброк смиренный,

Платимый каждым, кто был слишком смел».

127

И я: «Но если дух, в одежде тленной

Не каявшийся до исхода лет,

Обязан ждать внизу горы блаженной, —

130

Когда о нем молитвы доброй нет, —

Пока срок жизни вновь не повторился,

То как же этот — миновал запрет?»

133

«Когда он в полной славе находился, —

Ответил дух, — то он, без лишних слов,

На сьенском Кампо сесть не постыдился,

136

И там, чтоб друга вырвать из оков,

В которых тот томился, Карлом взятый,

Он каждой жилой был дрожать готов.

139

Мои слова, я знаю, темноваты;

И в том, что скоро ты поймешь их сам,

Твои соседи будут виноваты.[683]

142

За это он и не остался там».[684]

Дата добавления: 2015-06-25