Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Божественный ребенок 26 страница




 

 

Божественный ребенок

 

 

примитивного духа в отношении некоторых «магических» факторов, которые как раз суть не что иное, как то, что мы называем архетипом. Эта праформа религии еще и сегодня образует нечто действенно существенное для всей религиозной жизни и всегда будет им оставаться, какой бы вид ни принимала эта жизнь в будущем.

 

Возможность «разумного» замещения архетипу куда меньше, чем мозжечку или почке. Можно исследовать органы тела анатомически, гистологически или с точки зрения исторического развития. Этому соответствовало бы описание архетипической феноменологии и некоторое историко-сравнительное изложение того же самого. Однако смысл органа тела явствует исключительно и только из телеологической постановки вопроса. Отсюда возникает вопрос: какова биологическая цель архетипа? Так же как физиология дает ответ о телах, задача психологии — дать ответ на те же самые вопросы об архетипе.

 

Разъяснения вроде того, что «мотив ребенка является пережитком воспоминания о собственном детстве» и т. п., только уводили от вопроса. Если же мы — чуть изменив эту посылку — скажем: мотив ребенка — это образ некоторых обстоятельств собственного детства, позабытых нами, то это будет уже ближе к истине. Но так как в случае архетипа речь идет о целом человечестве, а не только об образе, принадлежащем кому-то одному, то, вероятно, лучше сформулировать так: мотив ребенка репрезентирует предсознательный аспект детства коллективной души1.

 

'Нелишне, вероятно, заметить, что дилетантский предрассудок имеет постоянную склонность соединять воедино мотив ребенка с конкретным опытом «ребенка», как если бы реальный ребенок был каузальной предпосылкой к существованию мотива ребенка. В психологической реальности эмпирическое представление «ребенок» является только средством выражения (и это не единственный случай!) не очень легко схватываемого фактического материала о душе. Поэтому совершенно очевидно, что мифологическое представление о ребенке является не копией эмпирического «ребенка», а ясно познаваемым символом: речь идет о божественном, чудесном ребенке, а вовсе не о человеческом — зачатом, рожденном и выращенном при совершенно необычных обстоятельствах. Его дела столь же чудесны и чудовищны, как его природа и телосложение.

 

 

 

К. Г. ЮНГ

 

Не будет ошибкой представить себе это высказывание прежде всего как историческое по аналогии с определенным психологическим опытом, который показывает, что некоторые отрезки индивидуальной жизни могут обособиться и персонифицироваться в такой степени, что это может привести к созерцанию самого себя: например, смотрят на самого себя как на ребенка. Подобный визионерский опыт — имеет ли он место быть в сновидении или в состоянии бодрствования — эмпирически обусловлен, так как имела место вышеупомянутая диссоциация между состоянием настоящего и прошлого. Такие диссоциации случаются на почве несовместимости, например нынешнего состояния с состоянием детства. Вероятно, произошло насильственное отделение от своего исходного характера в пользу характера самовольного, в пользу амбиции под стать Персоне'. Тем самым, став недетским и искусственным, образ ребенка теряет свои корни. Это дает благоприятный повод для столь же резкой конфронтации его с исходной истиной.

 

Имея в виду тот факт, что вплоть до настоящего времени человечество не прекратило давать показания о божественном ребенке, мы должны, вероятно, распространить индивидуальные аналогии на жизнь человечества и чуть ли не сделать вывод, будто человечество вновь и вновь оказывается в противоречии с условиями своего детства, т. е. с исходным, несознательным и инстинктивным состоянием, и что опасность такого противоречия, которое делает возможным видение «ребенка», все еще существует. Поэтому религиозное упражнение, т. е. пересказывание и ритуальное повторение мифологического события имеет целью

 

Только и благодаря этим неэмпирическим свойствам возникает необходимость говорить о «мотиве ребенка». Повсеместно мифологический «ребенок» имеет вариации в виде Бога, великана, мальчика-с-пальчика, животного и т. д. — что никак уже не может быть сведено к рациональной или конкретной человеческой каузальности. То же самое важно в отношении архетипов «отца» и «матери», которые равным образом являются мифологическими иррациональными символами.

 

' Psychologischen Typen. S.663 u Die Beziehungen zwischen dem Ich und dem Unbewu?ten. Kap. III.

 

 

Божественный ребенок

 

 

вновь и вновь наглядно показать сознанию образ детства и всего с ним связанного как раз для того, чтобы не оборвать связь с исходным условием.

 

2 ФУНКЦИЯ АРХЕТИПА

 

Мотив ребенка представляет не только что-то бывшее и давным-давно прошедшее, но также и нечто настоящее, т. е. он не только пережиток, но и система, функционирующая в настоящем, — система, которой предписано рационально компенсировать, соответственно подправлять неизбежные односторонности и сумасбродства сознания. Сущность сознания состоит в концентрации на относительно небольших содержаниях, которые по возможности усиливаются вплоть до наибольшей ясности. Сознание в качестве необходимого вывода и условия имеет исключение других, способных в данный момент также стать сознательными, содержаний. Это исключение неизбежно вызывает известную односторонность содержаний сознания. Так как отныне дифференцированному сознанию цивилизованного человека вместе с динамикой воли дается в руки действенный инструмент для практического осуществления его содержания, то по мере все возрастающего совершенствования воли возникает все большая опасность запутанности сознания в одностороннем содержании и отклонения его в нечто беззаконное и лишенное корней. С одной стороны, это, конечно, возможность человеческой свободы, но с другой — источник бесконечных инстинктивных напастей. Примитивный человек отличался поэтому — из-за близости к инстинкту, как животное — неофобией и привязанностью к традиции. На наш вкус он мучительно отстал, тогда как мы превозносим прогресс. Наша прогрессивность, конечно, с одной стороны, делает возможным исполнение множества прекраснейших желаний, но, с другой стороны, множится столь же гигантский прометеевский грех, который время от времени требует расплаты в форме судьбоносных катастроф. Как долго человечество мечтало о полетах, а сейчас мы уже

 

 

 

к г юнг

 

дошли до бомбардировщиков! Сегодня посмеиваются над христианским упованием на тот свет и сами часто впадают в хилиазмы', которые во сто крат безрассудней, чем идея о блаженном потустороннем мире после смерти. Дифференцированному Сознанию всегда грозило искоренение, потому ему требовалась компенсация через еще наличное состояние детства.

 

Симптоматика компенсации формируется с точки зрения прогресса, конечно, не в очень лестных выражениях. Так как речь идет на первый взгляд об эффекте запаздывания, то говорят об инерции, отсталости, скептицизме, придирчивости, консерватизме, боязливости, мелочности и т. д. Однако поскольку человечество в большинстве своем неспособно избавиться от своих собственных оснований, то оно может быть некритично увлечено опасными односторонностями вплоть до катастрофы. Запаздывающий идеал — всегда более примитивный, естественный (и в хорошем, и в дурном смысле) и «моральный», — поскольку он верно придерживается завещанного закона. Прогрессивный идеал всегда более абстрактный, неестественный и «неморальный», поскольку он требует неверности в отношении традиции. Прогресс, понужденный волей, — это всегда судорога. Хотя отсталость ближе к естественности, но все же ей постоянно угрожает неприятное пробуждение. Древнее воззрение уже осознало, что прогресс возможен только «Deo concedente»2, чем доказывает свое право на обладание противоречивым сознанием и повторяет стародавние «rites d'entree et de sortie» на более высоком уровне. Однако чем больше дифференцируется сознание, тем больше становится опасность его отторжения от состояния укорененности. Полное отделение наступает тогда, когда позабыто «Deo concedente». Сегодня это психологическая аксиома, так как отщепленная от сознания часть души только кажется инактивированной, нейтрализированной, в действительности же она ведет к одержимости личности, из-за чего искажали л и а з м (греч.) — тысячелетнее царство божье на земле и учение о нем. — Примеч. ред.

 

2 D e о concedente (лат.) — подчиняясь Богу. — Примеч. пер.

 

 

Божественный ребенок

 

 

ется постановка личностной цели. Таким образом, если ребяческое состояние коллективной души вытесняется вплоть до полного исключения, то бессознательное содержание завладевает постановкой сознательной цели и тем самым тормозит ее претворение в жизнь, фальсифицирует или прямо-таки разрушает пути ее достижения. Жизнеспособный прогресс осуществляется только через кооперацию обоих.

 

3. БУДУЩНОСТЬ В ХАРАКТЕРЕ АРХЕТИПА

 

Существенным аспектом мотива ребенка является его свойство будущности. Ребенок — это потенциальное будущее. Поэтому возникновение мотива ребенка в психологии индивида означает, как правило, предвосхищение грядущего развития, даже если на первый взгляд кажется, что речь идет о ретроспективном изображении. Ведь жизнь — это исхождение, течение в будущее, а не волна, откатывающаяся назад от запруды. Поэтому неудивительно, что мифические носители исцеления столь часто являются детьми богов. Это в точности соответствует психологическому опыту тех, которые свидетельствуют, что «ребенок» подготавливает грядущее изменение личности. Он (ребенок) антиципирует' в процессе индивидуации тот облик, который вытекает из синтеза сознательных и бессознательных элементов личности. Поэтому он — символ, объединяющий противоположности2 — медиатор, носитель исцеления, т. е. делатель целого. Ради этого значения мотив ребенка способен даже на упомянутые выше разнообразные превращения формы: он выражается, например, через окружность, круг или шар или через четверицу как одну из форм целостности3. Я обо-

 

'Антиципация (лат.) — доопытное представление. Временное допущение чего-либо в качестве правильного до того, как оно будет подтверждено опытом. — Примеч. ред.

 

'Psychologischen Typen. S. 269.

 

'Traumsymbole des Individuationsprozesses. Eramos-Jahrb. 1935; Psychologie und Religion, 1940. S. 117.

 

 

 

К. Г. ЮНГ

 

значил эту трансцендентную сознанию целостность как Самость1. Цель процесса индивидуализации есть синтез Самости. При рассмотрении с другой точки зрения рекомендуется вместо термина «синтез» использовать, может быть, даже термин «энтелехия»2. Тому имеется эмпирическое основание, почему последнее выражение, по всей вероятности, является более подходящим: символы целостности зачастую выступают именно в начале процесса индивидуации, так что их даже можно наблюдать в самых что ни на есть раннеинфантильных сновидениях. Это наблюдение говорит за априорное наличествование целостности в потенциальности3, вследствие чего и рекомендуется понятие энтелехии. Поскольку, однако, эмпирический процесс индивидуации протекает как синтез, то представляется, будто наличное целое было составлено как бы парадоксальным образом. Следовательно, применимо также выражение «синтез».

 

4. ЕДИНСТВО И МНОЖЕСТВЕННОСТЬ МОТИВА РЕБЕНКА

 

В многообразной феноменологии «ребенка» надо различать единство и множественность соответственно форме проявления. Если речь идет, например, о многих гомункулусах, карликах, мальчиках и т. д., которые никоим образом не характеризуются индивидуально, то очень правдоподобно, что имеется диссоциация. Такие формы мы встречаем особенно часто при шизофрении, сущность которой состоит в фрагментировании личности. Большое количество детей представляет тогда продукт разложения личности. Если же множественность встречается у нормальных людей, тогда речь идет о репрезентации еще неосуществленного синтеза личности. Личность (соответственно «Самость») находится в этом случае только на ступени множественности, т. е. имеется как бы одно «Я», которое, однако, свою

 

'Die Beziehungen zwischen dem Ich und dem Unbewu?ten. S. 202. Энтелехия (грен.) — имеющее цель в самом себе. — Примеч. пер. Traumsymbole des Individuationsprozesses. S. 130.

 

 

 

целостность еще не может пережить в рамках собственной личности, а только в общности с семьей, родом или нацией; «Я» еще находится в состоянии бессознательной идентичности с множественностью группы. Церковь принимает в расчет это всеобще распространенное состояние в ученик о corpus mysticum1 и о членстве в нем каждого.

 

Если же мотив ребенка появляется в форме единства, те речь идет о бессознательном и вместе с тем уже предварительно совершенном синтезе личности, который на практике, как и все бессознательное, означает не более чем возможность.

 

5. ДЕТСКИЙ БОГ И ГЕРОИЧЕСКИЙ РЕБЕНОК

 

«Ребенок» имеет то больший аспект детского божества, w юного героя. Оба типа имеют чудесное происхождение и одну общую судьбу в младенчестве, заброшенность и угрозу ее стороны гонителей. Бог есть чистая сверхприрода, герой имеет человеческую, но возвышенную до границы сверхъестественного сущность («полубожественность»). Тогда как Бог, особенно в Его интимной связи с символическим животным (которое все же не объединилось с человеческой сущностью), персонифицирует коллективное бессознательное герой включает в свою сверхприроду человеческую сущность и представляет поэтому синтез бессознательного («божественного», т. е. еще не гуманизированного) и человеческого сознания. Это означает, следовательно, потенциальное предвосхищение одной из целостностей приближающейся индивидуации. Судьбы «ребенка» должны поэтому рассматриваться как изображения тех психических событий, которые ра зыгрываются в энтелехии или при возникновении «Самости». «Чудесным рождением» пытаются живописать вид переживания при таком возникновении. Так как речь идет с психическом возникновении, то все должно происходить вопреки эмпирическому опыту, например как порождение от девы, или путем чудесного зачатия, или путем рождения из

 

"Corpus mysticum (лат.) — мистическое тело. — Примеч. пер.

 

 

 

К Г. ЮНГ

 

неестественных органов. Мотив «невзрачности», отданности на произвол, заброшенности, подверженности опасности и т. д. старается изобразить шаткую психическую возможность существования целостности, т. е. чрезмерную трудность на пути достижения этого наивысшего блага. Тем самым также характеризуется бессилие и беспомощность того жизненного напора, который принуждает все растущее подчиниться закону максимально совершенного самоосуществления, причем влияния внешнего мира в самых разнообразных формах чинят величайшие препятствия на пути каждой индивидуации. Если самосвоеобразию угрожают драконы и змеи, то это особенно указывает на опасность того, что приобретенное сознание окажется проглоченным инстинктивной душой, бессознательным. Низшие позвоночные с давних пор являются излюбленными символами для коллективного психического основания', их анатомическая локализация совпадает с субкортикальными центрами, с мозжечком и со спинным мозгом. Эти органы образуют змею2. Сновидения о змеях поэтому происходят, как правило, при отклонениях сознания от инстинктивных основ.

 

Мотив «меньше малого, но больше большого» присовокупляет к бессилию дополнительные, так же как и чудесные деяния «ребенка». Эта парадоксальность принадлежит сущности героя и проходит красной нитью через всю его жизненную судьбу. Он справляется с величайшей опасностью, но погибает в конце концов от чего-то «пустячного»: Больдр от омелы, Мауи от смеха маленькой птицы, Зигфрид от удара в уязвимое место, Геракл от подарка своей жены, другие — из-за обычной измены и т. д.

 

Основное деяние героя — преодоление чудища тьмы: это чаемая и ожидаемая победа над бессознательным. День и свет — синонимы сознания, ночь и тьма — бессознательного. Осознавание — ведь самое что ни на есть сильное древнее переживание, потому что вместе с ним возникает мир, о существовании которого прежде никто ничего не знал. И

 

' Высшие позвоночные символизируют главным образом аффекты. Это значение змеи имеется уже у Hyppolytos «Refutatio omn. haer» IV, 49—51, ed. Wendland. Ср. также Leisegang «Die Gnosis». S. 146.

 

 

Божественный ребенок

 

 

Бог сказал: «Да будет свет!» — это проекция того доисторического переживания сознаваемости, отделившейся от бессознательного. Однако у живущих еще сегодня примитивов душевная наличность является чем-то сулящим опасность, а «потеря души» — типичной душевной аффектацией, которая понуждает примитивную медицину к разнообразным психотерапевтическим вмешательствам. Поэтому уже «ребенок» отличается деяниями, которые указывают на эту цель по одолению тьмы.

 

В. СПЕЦИАЛЬНАЯ ФЕНОМЕНОЛОГИЯ АРХЕТИПА РЕБЕНКА

 

1. ЗАБРОШЕННОСТЬ РЕБЕНКА

 

Заброшенность, покинутость, подверженность опасности и т. д. принадлежат, с одной стороны, к дальнейшей разработке того же начала невзрачности, а с другой — к таинственному и чудесному рождению. Этим описывается определенное психическое переживание творческой природы, которая имеет своим предметом появление еще непознанного и нового содержания. В психологии индивидуума в такой момент речь идет всегда о горестной конфликтной ситуации, из которой, кажется, не существует выхода — для сознания, ибо оно всегда считает, что tertium non datur (третьего не дано)1. Из коллизии противоположностей бессознательная психика же всегда сознает нечто третье иррациональной природы — неожиданное и непостижимое для сознания. Оно представляется в той форме, которая не соответствует ни «да» ни «нет», и потому отвергается обоими. Сознание ведь не знает ничего помимо противоположностей, а потому оно также не распознает и соединяющего их. Но так как разрешение конфликта путем единения противоположностей имеет витальное значение и сознание этого также страждет, то

 

' Psychoiogische Typen. S.277.

 

 

 

К. I". ЮНГ

 

оно проникается предчувствием знаменательного созидания. Отсюда возникает нуминозный характер «ребенка». Какое-то значительное, но неведомое содержание оказывает всегда тайное, объясняющее действие на сознание. Новый облик — это становящаяся целостность, он приближает к целостности по крайней мере настолько, насколько нарушает «цельность» разрываемого противоположностями сознания, и поэтому превосходит его в полноте. Оттого всем «объединяющим символам» подобает значение избавления.

 

В этой ситуации появляется «ребенок» как символическое содержание, явственно отмежеванное, соответственно изолированное от фона (матери), порою даже втягивающее мать в критическое положение; ему угрожает, с одной стороны, отрицательное отношение сознания, с другой — horror vacui' бессознательного, которое готово вновь поглотить всех своих чад, т. к. оно их породило лишь шутя, и разрушение — неминуемая часть игры. Ничто в мире не идет навстречу новому рождению, однако оно, несмотря на это, является ценнейшим и самым перспективным произведением самой праприроды, т. к. означает в конечном счете более высокое самоосуществление. Поэтому природа, сам инстинктивный мир попечительствует ребенку: его вскармливают и защищают звери. «Ребенок» означает нечто вырастающее в самостоятельность. Он не может состояться без отторжения от истоков. Поэтому заброшенность является не только сопутствующим, но просто необходимым условием. Конфликт не может быть преодолен, если сознание остается захваченным противоположностями; именно поэтому нужен символ, указывающий на необходимость отторжения от истоков. Очаровывающий и захватывающий сознание символ ребенка избавляюще интегрируется в сознание, осуществляя то избавление от конфликтной ситуации, на которое само по себе сознание не было способно. Символ — это антиципация только лишь становящегося психического состояния. Пока это состояние не установилось, сохраняется «ребенок» мифологической проекцией, которая требует культового повторения и ритуального об-

 

' H о r r о г vacui (лат.) — боязнь пустоты. — Примеч. пер.

 

 

Божественный ребенок

 

 

новления. Культовая необходимость младенца-Иисуса, например, сохраняется до тех пор, пока большинство людей не будет способно психологически реализовать изречение: «Если не будете как дети». Поскольку при этом речь идет о чрезвычайно трудном и опасном развитии, неудивительно, что такие символы часто сохраняют свою жизненную силу на протяжении столетий или даже тысячелетий. Все то, что человеку присуще в позитивном или негативном смысле, но что он все же реализовать не может, — все это живет или как мифологический облик и антиципация помимо его сознания, или как религиозная проекция, или — что очень опасно — как содержания бессознательного, которые вдруг спонтанно проецируются на неподобающие предметы, на такие, например, как гигиенические и прочие медицинские учения и процедуры, ответственные за здоровье людей. Все это — рационалистическая замена мифологии, которая из-за своей неестественности несет скорее угрозу, чем помощь человеку.

 

Безвыходная конфликтная ситуация, из которой появляется «ребенок» как иррациональное третье, — конечно же, формула, которая соответствует только лишь психологической, т. е. современной, ступени развития. К душевной жизни примитива она не может быть применена без обиняков; хотя бы потому, что детский объем сознания примитива еще исключает целый мир психических возможностей переживания. Современный моральный конфликт, перенесенный на-естественную ступень развития примитива, объективно повлечет за собой бедственное положение с угрозой для самой жизни человека. Не потому ли образы ребенка, как бы подготавливая к будущему, являются носителями культуры и идентифицируются с услужливыми культурными факторами, а также с огнем', металлом, пшеницей, маисом и т. д. Как просветители, т. е. размножители сознания, они одолевают тьму, а именно предыдущее бессознательное состояние. Более высокое сознание как ведение, нечто большее, чем осознано сегодня, равнозначно одиночеству в мире. Одиночество выражает противополож-

 

1 Даже у Христа уже огненная природа («Qui iuxta me est, iuxta ignem est» Origenes in Jerem. hom. XX, 3), так же как и у Святого Духа.

 

 

 

К. Г. ЮНГ

 

ность между носителем, или символом более высокой осознаваемости, и окружающим его внешним миром. Победители тьмы прослеживаются в глубокой древности. Вместе со многими другими преданиями этот факт указывает на то, что имелась психическая пранужда, а именно неосознаваемость. Из такого источника происходит именно «неразумный» страх темноты у сегодняшних примитивов. Я обнаружил в одном племени религиозную форму (на горе Элгон), которая соответствовала пантеистическому оптимизму. Это убеждение, однако, упразднялось соответственно с шести утра до шести вечера и заменялось страхом, потому что ночами там господствует сущность тьмы — Айик, «делатель страха». Днем в той местности не было никаких громадных змей, но ночами они повсюду подстерегали на пути. Именно ночью здесь высвобождалась целая мифология. '

 

2 НЕПРЕОДОЛИМОСТЬ РЕБЕНКА '

 

Во всех мифах о ребенке бросается в глаза один парадокс, потому что, с одной стороны, бессильный ребенок отдан в руки могущественным врагам и ему угрожает постоянная опасность, с другой стороны, однако, он располагает силами, которые далеко превосходят человеческую меру. Это высказывание тесно связано с тем психологическим фактом, что ребенок, с одной' стороны, именно «невзрачен», т. е. неопознан, «только лишь ребенок», однако, с другой стороны, божествен. Если смотреть с точки зрения сознания, то кажется, что речь идет о незначительном содержании, в отношении которого считается, что оно не обладает разрешающими конфликты и уж тем более избавляющими свойствами. Сознание охвачено своей конфликтной ситуацией, и борющиеся там силы кажутся столь большими, что одиноко всплывающее содержание «ребенка» не имеет никакого отношения к фактам сознания. Поэтому его легко упустить из виду и вновь подпасть под власть бессознательного. По крайней мере, стоило бы опасаться, если положение вещей складывается в соответствии с сознательным ожиданием.

 

 

 

Божественный ребенок

 

Миф как раз подчеркивает, что это неверно и что, напротив, ребенку причитается превосходящая сила, и что он неожиданно, несмотря на все угрозы, будет иметь успех. «Ребенок» выступает как рожденный из лона бессознательного, как порожденный из основ человеческой природы или, чего доброго, из живой природы вообще. Он персонифицирует жизненную мощь по ту сторону ограниченного объема сознания, те пути и возможности, о которых сознание в своей односторонности ничего не ведает, и целостность, которая включает глубины природы. Он представляет сильнейший и неизбежный порыв сущности, а именно порыв по осуществлению самого себя. Он— невозможность поступить иначе, оснащенная всеми естественными силами инстинкта, в то время как сознание постоянно плутает в мнимой возможности поступить иначе. Порыв и непреложность самоосуществления — естественная закономерность, и поэтому она обладает непреодолимой силой, даже если ее действие поначалу неприметно и неправдоподобно. Сила выражается в изумительных подвигах героического ребенка, позже — в athla (делах) в облике слуги (тип Геракла), где герой вырастает из бессилия «ребенка», но до поры до времени занимает неприметное положение. Образ слуги, как правило, переходит затем к собственной эпифании полубожественного героя. Как ни странно, в алхимии мы имеем совершенно сходную вариацию мотива, правда, в синонимах lapis (камня). В качестве materia prima (первоматерии) он является lapis exilis et vilis (камнем тонким и ничтожным). В качестве субстанции превращения он появляется как servus rubeus или figutivus (слуги или беглеца) и, наконец, достигает в полном апофеозе достоинства filius sapientiae (сына премудрости) или deus terrcnus (бога земли) и становится «светом всех светил», властью, которая содержит в себе силы верха и низа. Он становится corpus gloriticatum, который достиг вечной нетленности, а поэтому — также и панацеей («носителем исцеления!»)'. Величие и непреодолимость ребенка тесно примыкает в ин-

 

Материал, собранный в «Erlosungsvorstellungen in der Alchemic». Меркурий как прислужник в притче Eircnaeus Philaletha: «Erklarung der Riplaeischen Werke», 1741, S. 132.

 

 

 

дийском умозрении к сущности Атмана. Последний соответствует формуле: «меньше малого и больше большого». Самость как индивидуальное явление — «меньше малого», однако как эквивалент мира — «больше большого». Самость как полярность, как абсолютно «иное» по отношению к миру является conditio sine qua non (обязательным условием) познания мира и сознания, субъекта с объектом. Это — психическое инобытие, которое делает вообще возможным сознание. Идентичность как раз делает невозможным сознание, только отделение, отторжение и горестное пребывание-в-противоположности может породить сознание и познание. Индийская интроспекция уже давно уяснила это психологическое положение вещей и потому разъединила субъекта познания с субъектом существования. Сообразно с преимущественно интроспективным направлением индийского мышления объект потерял даже атрибут абсолютной действительности и часто становился лишь видимостью. Греческо-западное направление духа не могло освободиться от убеждения об абсолютном существовании мира. Это произошло, однако, за счет космического значения Самости. Сегодня западному человеку также трудно постичь психологическую необходимость трансцендентального субъекта познания как полную противоположность эмпирическому универсуму, хотя существование Самости, противопоставленной миру, допускается как логическая необходимость. Невзирая на отвергающую или с оговорками одобряющую позицию западной философии, все же существует в нашей бессознательной психике компенсирующая тенденция по восстановлению символа Самости в его космическом значении. Эти старания происходят в архетипических формах героического мифа, что, так сказать, легко можно наблюдать в каждом процессе индивидуации.

 

Феноменология рождения ребенка вновь и вновь отсылает к психологическому прасостоянию незнания, т. е. темноты или сумеречности, неразличения субъекта и объекта, бессознательной идентичности человека и мира. В этом состоянии неразличимости возникает «золотое яйцо», которое является столь же человеком, как и миром, и все же не обо-

 

 

Божественный ребенок

 

 

ими, а иррациональным третьим. Сумеречному сознанию примитива кажется, будто яйцо выходит из лона большого мира и вследствие этого является космическим и объективно-внешним событием. Дифференцированному сознанию, напротив, представляется совершенно ясным, что это яйцо есть не что иное, как символ,.произошедший из психики, или — еще хуже — что он есть преднамеренная спекуляция и потому подходит к «действительности» никак «не больше, чем» примитивная химера. Медицинская психология настоящего думает относительно «химер», конечно, совсем другое. Ей известно, сколь значительные телесные нарушения функций, с одной стороны, и сколь опустошительные психические последствия, с другой стороны, оказывают «только» фантазии. «Фантазии» суть естественные жизненные проявления бессознательного. Но так как бессознательное — это психика всех автономных функциональных комплексов тела, то его «фантазии» имеют этиологическое значение, которое ни в коем случае нельзя недооценивать. Из психопатологии процесса индивидуации мы знаем, что формирование символа очень часто сопряжено с психогенными телесными нарушениями, которые при известных условиях ощущаются как «очень даже настоящие». Фантазии в медицинской психологии — это реальные вещи, которые психотерапевт должен всерьез принимать в расчет. Поэтому он не может лишать какого-либо основания те примитивные химеры, которые свои содержания, пусть даже ради их действенности, проецируют во внешний мир. В конце концов, ведь даже человеческое тело сделано из материала мира, и на таком материале становятся явными фантазии; так ведь без него они вообще непознаваемы. Без материала они были бы только абстрактными решетками кристалла в материнском растворе щелочи, где еще не наступил процесс кристаллизации.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-06-25; Просмотров: 834; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.015 сек.