Признаки индивидуального откровения

Более сложным и тонким вопросом являет­ся выяснение признаков истинности индивиду­ального откровения. Этот вопрос чрезвычайно важен, поскольку касается существа духовной жизни, а вхождение в духовный мир всегда со­пряжено с огромным риском: кто не дверью в него входит, подвергается участи вора и разбой­ника (Ин. 10, 1)! Любопытство, несерьезность, мечтательность в этой области подобны легко­мысленному раскалыванию колбы, содержащей какие-то таинственные, оказывается, смертонос­ные бактерии. Хорошо известно, например, что активно занимающиеся спиритизмом, как прави­ло, или кончают жизнь самоубийством, или пол­ностью расстраивают свою психику. К тому же приводят человека и все прочие виды оккультизма.

Незаконное проникновение в мир духов­ный страшно. Оно непременно порождает лже­откровения, которые еще более увлекают и губят духовно и телесно людей неопытных, незнакомых с основами духовной жизни, со Священным Преданием Церкви. Из последних ярких приме­ров подобных "откровений" можно указать на прорицания, исходящие из т.н. "Богородичного центра" или "белых братьев", фантастический произвол которых в интерпретации христианства достаточно красноречиво свидетельствует о при­роде и достоинстве этих "откровений".

Что является необходимым, по православ­ному учению, условием "различения духов"? От­вет на этот вопрос основательно и точно дан, на­пример, в статье святителя Игнатия "Слово о чувственном и о духовном видении духов". Здесь укажем лишь на самое существенное в данном вопросе.

Общим основанием законного вхождения в духовный мир и получения истинного знания (откровения) о нем является правильная (праведная) духовная жизнь, предполагающая знание основ православной веры, принципов ду­ховной жизни.

По удостоверению Священного Писания и учению Церкви, главнейшим условием и призна­ком правильного духовного устроения человека является наличие в его душе чувства покаяния, сокрушения сердца, из которых проистекает важнейшее в духовной жизни — смирение. В Евангелии оно именуется нищетой духовной (Мф. 5, 3), под чем подразумевается сознание собственного бессилия в борьбе со страстями, видение гибельности своего настоящего духов­ного состояния. Эта духовная нищета и является той единственно (!) прочной основой, на которой лишь возможно получение человеком истинного откровения, указывающего путь вхождения в Царство Самого Бога. Ибо откровения Господь да­ет человеку не для удовлетворения любопытства праздного ума и пустого сердца, но только в целях его спасения и духовного совершенствования.

Святитель Игнатий писал, что "первое духов­ное видение есть видение своих согрешений, доселе прикрывавшихся забвением и неведением". "Зрение недостатков наших — вот безопасное виде­ние! Зрение падения и искупления нашего— вот нужнейшее видение". "Все святые признавали себя недостойными Бога: этим являли они и свое досто­инство, состоящее в смирении".

Сам характер откровений также имеет зна­чение в определении их истинности. Если до па­дения человек был способен к непосредственно­му видению духов и общению с ними, то в на­стоящем его состоянии их явления возможны ему лишь по особому усмотрению Божию и во время крайней нужды, с целью исправления и спасения человека. "Только совершеннейшим христианам,— пишет святитель Игнатий,— преимущественно из иноков, сподобившимся прозреть душевными очами, был открыт мир ду­хов: но таких христиан и в самые цветущие вре­мена иночества было очень мало, по свидетель­ству преподобного Макария Великого. Свойство всех видений, посылаемых Богом,— замечает святой Иоанн Лествичник, — заключается в том, что они приносят душе смирение и умиление, исполняют ее страха Божия, сознания своей греховности и ничтожества. Напротив, видения, в которые мы вторгаемся произвольно, в против­ность воле Божией, вводят нас в высокоумие, в самомнение, доставляют радость, которая не что иное, как непонимаемое нами удовлетворение наших тщеславия и самомнения".

Поэтому все святые отцы и подвижники, опытные в духовной жизни, решительно и строго предупреждают христианина от впадения в т.н. прелесть, то есть в духовный самообман, при ко­тором человек свои нервно-психические, а часто и бесовские возбуждения и порождаемые ими лжевидения и лжеоткровения принимает за дей­ствие благодати Божией, за истину.

По какой причине человек может впасть в прелесть? Отцы отвечают, что "все виды бесовской прелести, которым подвергается подвижник молит­вы, возникают из того, что в основание молитвы не положено покаяние, что покаяние не сделалось ис­точником, душою, целью молитвы".

Преподобный Исаак Сирии указывает и на другую важную причину. Это искание, ожидание благодатных ощущений, видений и прочего. Указав на слова Спасителя: "Не приидет Царст­вие Божие с соблюдением" (Лк. 17, 20), т.е. при­метным образом, — этот великий наставник мо­нашества говорит: "Чего же ищем с соблюдени­ем, разумею Божий высокие дарования, то не одобряется Церковью Божиею; и приемшие это приобретали себе гордость и падение. И это не признак того, что человек любит Бога, но душев­ная болезнь".

Святитель Игнатий, продолжая мысль преп. Исаака, писал: "Все самообольщенные счи­тали себя достойными Бога; этим явили объяв­шую их душу гордость и бесовскую прелесть. Иные из них приняли бесов, представших им в виде ангелов, и последовали им; другим явились бесы в своем собственном виде и представлялись побежденными их молитвою, чем вводили их в высокоумие; иные возбуждали свое воображе­ние, разгорячали кровь, производили в себе дви­жения нервные, принимали это за благодатное наслаждение и впадали в самообольщение, в со­вершенное омрачение, и причислились по духу своему к духам отверженным".

Преп. Григорий Синаит (XIV в.) напомина­ет: "Прелесть, говорят, в двух видах является, или, лучше, находит... — в виде мечтаний и воз­действий, хотя в одной гордости имеет начало свое и причину... Первый образ прелести — от мечтаний. Второй образ прелести... начало свое имеет... в сладострастии, рождающемся от есте­ственного похотения. В сем состоянии прель­щенный берется пророчествовать, дает ложные предсказания... Бес непотребства, омрачив ум их сладострастным огнем, сводит их с ума, мечта­тельно представляя им некоторых святых, давая слышать слова их и видеть лица". Таким обра­зом скрытая, а иногда и явная гордость, соеди­ненная обычно с воображением себе Бога, свя­тых и сопровождаемая внутренним сладостра­стием, является существом того состояния, кото­рое приводит человека к лжедуховности, вели­чайшему самообману и окончательной гибели.

Очень яркие примеры прельщений можно привести из римо-католической мистики^.

Одним из представителей первого вид а прелести является Франциск Ассизский (ХШ в.). Духовное самосознание Франциска хо­рошо открывается уже из следующих фактов. Однажды Франциск долго молился (чрезвычайно показателен при этом предмет молитвы) "о двух милостях": "Первая— это чтобы я... мог... пере­жить все те страдания, которые, Ты, Сладчайший Иисусе, испытал в Твоих мучительных страстях. И вторая милость... — это, чтобы... я мог почув­ствовать... ту неограниченную любовь, которою горел Ты, Сын Божий". (Не чувства своей гре­ховности и несовершенства беспокоили Франци­ска, а откровенные претензии на равенство со Христом!) Во время этой молитвы Франциск "почувствовал себя совершенно превращенным в Иисуса", Которого он тут же и увидел в образе шестикрылого серафима. После видения у Фран­циска появились болезненные кровоточащие ра­ны (стигмы) — следы "страданий Иисусовых".

Эти физические следствия постоянного со­средоточения внимания на страданиях и пережи­ваниях Христовых, чрезвычайно возбуждающего нервы и психику, ничего общего не имеют с тем, что называется любовью ко Христу. Господь прямо сказал: "Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня"(Ин. 14;21), - то есть Христа любит тот, кто борется с своими страстями, только ради умерщвления которых пришел и пострадал Спаситель. Поэтому подме­на борьбы с своим ветхим человеком мечтательными переживаниями является одной из тяже­лейших ошибок в духовной жизни, которая при­водила и приводит многих подвижников к само­мнению, гордыне - очевидной прелести, нередко связанной с психическими расстройствами (ср. "проповеди"Франциска птицам, волку, горлицам, змеям... цветам, его благоговение перед огнем, камнями, червями). Сама цель жизни, которую поставил перед собой Франциск: "Я трудился и хочу трудиться... пото­му что это приносит честь", и более того: по­страдать за других и искупить чужие грехи -прямо свидетельствует о невмдении им своих грехов, своего падения, то есть его полной ду­ховной слепоты. Не случайно поэтому он "смиренно" говорил о себе в конце жизни: "Я не сознаю за собой никакого прегрешения, которое не искупил бы исповедью и покаянием". Пред­смертными словами его были: "Я исполнил то, что должен был исполнить".

Для сравнения приведем тот же предсмерт­ный момент из жизни преподобного Сисоя Ве­ликого (V в.). "Окруженный в момент своей смерти братией, в ту минуту, когда он как бы бе­седовал с невидимыми лицами, Сисой на вопрос братии: "Отче, скажи нам, с кем ты ведешь беседу?" — отвечал: "Это ангелы пришли взять меня, но я молюсь им, чтобы они оставили меня на ко­роткое время, чтобы покаяться". Когда же на это братия, зная, что Сисой совершен в добродете­лях, возразила ему: "Тебе нет нужды в покаянии, отче", — то Сисой ответил так: "Поистине я незнаю, сотворил ли я хоть начало покаяния мое­го". Это глубокое понимание своего несовер­шенства является главной отличительной чертой всех истинных святых.

Второй вид прелести проиллюст­рируем выдержками из "Откровений блаженной Анжелы" — также католической святой (f!309 г.).

Дух Святой говорит ей: "Дочь Моя, сладост­ная Моя,., очень Я люблю тебя" (с. 95): "Был я с апо­столами, и видели они Меня очами телесными, но не чувствовали Меня так, как чувствуешь ты" (с. 96). И такое открывает сама Анжела: "Вижу я во мраке Святую Троицу, и в самой Троице, Которую вижу я во мраке, кажется мне, что стою я и пребываю в се­редине Ее" (с. 117). Свое отношение к Иисусу Хри­сту она выражает, например, в таких словах: "могла я всю себя ввести внутрь Иисуса Христа" (с. 176). Или: "Я же от сладости Его и от скорби об отшествии Его кричала и хотела умереть" (с. 101) — и при этом она начинала в ярости бить себя так, что мона­хини вынуждены были часто уносить ее из костела (с. 83).

Резкую, но, по существу, совершенно вер­ную оценку "откровений" Анжелы дает один из крупнейших русских- религиозных мыслителей XX-го века А.Ф. Лосев. Он пишет, в частности: "Соблазненность и прельщенность плотью при­водит к тому, что Святой Дух является блажен­ной Анжеле и нашептывает ей такие влюблен­ные речи: "Дочь Моя, сладостная Моя, дочь Моя, храм Мой, дочь Моя, услаждение Мое, люби Меня, ибо очень люблю Я тебя, много больше, чем ты любишь Меня", Святая находится в слад­кой истоме, не может.найти себе места от любовных томлений. А возлюбленный все является и является и все больше разжигает ее тело, ее сердце, ее кровь. Крест Христов представляется ей брачным ложем...

Что может быть более противоположно византийско-московскому суровому и целомудрен­ному подвижничеству, как не эти постоянные ко­щунственные заявления: "Душа моя была принята в несотворенный свет и вознесена", — эти страст­ные взирания на Крест Христов, на раны Христа и на отдельные члены Его Тела, это насильственное вызывание кровавых пятен на собственном теле и т.д. и т.п.? В довершение всего Христос обнимает Анжелу рукою, которая пригвождена ко Кресту, а она, вся исходя от томления, муки и счастья, гово­рит: "Иногда от теснейшего этого объятия кажется душе, что входит она в бок Христов. И ту радость, которую приемлет она там, и озарение рассказать невозможно. Ведь так они велики, что иногда я не могла стоять на ногах, но лежала и отнимался у ме­ня язык... И лежала я, и отнялись у меня язык и члены тела".

Не менее показательны и "откровения" другой великой католической святой.

"Учитель Церкви" Тереза Авильская (XVI в.) восклицает перед смертью: "О, Бог мой, Суп­руг мой, наконец-то я Тебя увижу!". Этот в выс­шей степени странный возглас не случаен. Он — закономерное следствие всего "духовного" под­вига Терезы, существо которого открывается хо­тя бы в следующем факте.

После многочисленных своих явлений "Христос" говорит Терезе: "С этого дня ты бу­дешь супругой Моей... Я отныне не только Творец твой, Бог, но и Супруг". "Господи, или страдать с Тобой, или умереть за Тебя!" — мо­лится Тереза и падает в изнеможении под этими ласками, закатывает глаза, дышит все чаще и по всему телу ее пробегает содрогание. Если бы не­честивая, но опытная в любви женщина, — пи­шет Мережковский, — увидела ее в ту минуту, то поняла бы, что все это значит, и только удиви­лась бы, что с Терезой нет мужчины; а если бы и в колдовстве была эта женщина опытна, то по­думала бы, что с Терезой вместо мужчины тот нечистый дух, который колдуны и ведьмы назы­вают "инкубом". "Душу зовет Возлюбленный таким пронзительным свистом,— вспоминает Тереза, — что нельзя этого не услышать. Этот зов действует на душу так, что она изнемогает от желания". Не случайно известный американ­ский психолог Вильям Джемс, оценивая ее мис­тический опыт, писал, что "ее представления о религии сводились, если можно так выразиться, к бесконечному любовному флирту между по­клонником и его божеством".

Еще одной иллюстрацией глубокой прелестности и, по-видимому, окончательной необра­тимости происшедшей деградации духовной жизни в Католической церкви является 23-летняя Тереза из Лизье (Тереза Маленькая, или Тереза Младенца Иисуса) - последняя по времени из ее высших святых, которая в 1997 году, в связи с столетием со дня кончины, "непогрешимым" решением папы Иоанна Павла II объявлена Учителем (!) Вселенской Церкви. Вот несколько ци­тат из духовной автобиографии Терезы "Повесть об одной душе", красноречиво свидетельствую­щие о ее духовном состоянии.

"Во время собеседования, предварившего мой постриг, я поведала о делании, которое на­меревалась совершить в Кармеле: "Я пришла спасать души и прежде всего - молиться за свя­щенников". (Не себя пришла она спасать в мона­стырь, но других!)

Произнося слова о своем недостоинстве, она тут же пишет: "Я неизменно храню дерзно­венное упование на то, что стану великой свя­той... Я думала, что рождена для славы и искала путей к ее достижению. И вот Господь Бог... от­крыл мне, что моя слава не будет явлена смерт­ному взору, и суть ее в том, что я стану великой святой!!!" (Подлинным украшением святых явля­ется неподдельное смирение, поэтому ни один из них никогда не имел "дерзновенного упования" стать "великим святым". Макарий Великий, которого сподвижники за редкую высоту его жизни называли "земным богом", лишь молился: "Боже, очисти мя грешного, яко николиже сотворих благое пред То­бою"). Позднее Тереза напишет еще более откро­венно: "В сердце моей Матери-Церкви я буду Любовью... тогда я буду всем... и через это моя мечта осуществится!!!"

Учение Терезы о любви "замечательно": "Это было лобзание любви. Я чувствовала себя любимой и говорила: "Я люблю Тебя и вверяю Тебе себя навеки." Не было ни прошений, ни борьбы, ни жертв; уже давно Иисус и маленькая бедная Тереза, взглянув друг на друга, поняли все... Этот день принес не обмен взглядами, а слияние, когда больше не было двух, и Тереза ис­чезла, словно капля воды, потерявшаяся в океан­ских глубинах". Приведенное описание Учитель­ницей Церкви (!) своих "отношений" со Христом -еще одно свидетельство полной утраты в Католи­ческой церкви понятия о любви Божией и ее окон­чательной подмены сентиментальным романом, неприкрытым сладострастием.

На методическом развитии воображения основывается мистический опыт одного из стол­пов католической мистики, родоначальника ор­дена иезуитов Игнатия Лойолы (XVI в.). Его книга "Духовные упражнения", при которой, по его словам, "даже Евангелие становится излиш­ним", пользуется очень большим авторитетом в католичестве. Она представляет собой еще одну яркую иллюстрацию глубокой поврежденное™ понимания духовной жизни в римо-католицизме. Воображение распятого Христа, попытка про­никнуть в мир Его чувств и страданий, мыслен­ные беседы с Распятым и т.д. — все это принци­пиально противоречит основам духовного под­вига, как он дан в опыте жизни святых Вселен­ской Церкви, и приводит к полному духовному и душевному расстройству подвижника, а отсю­да — и к каким угодно "откровениям".

Вот несколько кратких выдержек из "Духовных упражнений".

Созерцание "Первого дня воплощения Бога Слова" состоит из нескольких прелюдий. Первая прелюдия заключается в том, "чтобы представить (курсив здесь и далее наш - А.О.) себе, как будто это было перед глазами, весь исторический ход мистерии воплощения, — а именно — как Три Божественные Лица Святой Троицы взирают на эту землю,., как Троица Святая, тронутая страда­нием, решает ниспослать Слово,., как... архангел Гавриил явился посланником к блаженной Деве Марии".

Вторая прелюдия состоит "в живом вооб­ражении местности..., где живет Святая Дева".

Третья прелюдия — "это мольба о позна­нии мною... тайны воплощения Слова...".

Еще один пример созерцания - беседа со Христом. "Эта беседа, — наставляет Лойола, — совершается тогда, когда человек вообразит пе­ред собой Иисуса Христа, распятого на кресте..." "Устремивши таким образом взор на Иисуса рас­пятого, я скажу Ему все, что подскажут мне мой ум и мое сердце... Настоящую беседу можно сравнить с беседою двух друзей...".

Авторитетный сборник аскетических писа­ний древней Церкви "Добротолюбие" решитель­но запрещает такого рода "духовные упражне­ния". Вот несколько высказываний оттуда.

Преподобный Нил Синайский (V в.) преду­преждает: "Не желай видеть чувственно Ангелов или Силы, или Христа, чтоб с ума не сойти, при­няв волка за пастыря, и поклонившись врагам-демонам".

Преподобный Симеон Новый Богослов (XI в.), рассуждая о тех, кто на молитве "воображает блага небесные, чины ангелов и обители свя­тых", прямо говорит, что "это есть знак прелес­ти". "На этом пути стоя, прельщаются и те, кото­рые видят свет телесными очами своими, обоня­ют благовония обонянием своим, слышат гласы ушами своими и подобное".

Преподобный Григорий Синаит (XIV в.) напоминает: "Никогда не принимай, если что увидишь чувственное или духовное, вне или внутри, хотя бы то был образ Христа, или Анге­ла, или святого какого... Приемлющий то... легко прельщается... Бог не негодует на того, кто тща­тельно внимает себе, если он из опасения прель­щения не примет того, что от Него есть,., но паче похваляет его, как мудрого".

Как правило, состояние прелести характе­ризуется фанатизмом, дышащим разгорячением и превозношением. По твердому уверению свв. Игнатия Брянчанинова и Феофана Говорова, а также оптинских старцев, из состояния прелести написана известная книга "О подражании Хри­сту" Фомы Кемпийского (XV в.) и масса другой католической и протестантско-сектантской нази­дательной и аскетической литературы.

Таким образом, для того чтобы судить об истинности или ложности индивидуальных от­кровений, необходимо знать духовное состояние данного христианина, правильность его следова­ния аскетическому учению Православной Церк­ви, что обычно достаточно ясно выявляется из его сочинений, писем и т.д., необходимо учиты­вать и сам характер бываемых видений и откро­вений. Общее же и твердое правило Церкви — всячески избегать, устраняться и не принимать никаких видений ввиду присущей всем нам ду­ховной слепоты и скрытой гордости.

. Оценка естественного богопознания

В оценке естественного богопознания Свя­щенное Предание Церкви является единствен­ным достоверным критерием, поскольку оно есть не что иное, как опытно познанное и во всей глубине и точности раскрытое святыми Право­славной Церкви Благовестие Христово. Оно дает возможность суждения об истинности или лож­ности, добре или зле различных идей и концеп­ций, возникающих на пути богоискания. Ибо ес­тественное богопознание даже в своих высших точках достигало не более как познания лишь самых общих свойств Бога, лежащих, так ска­зать, на поверхности, и потому не могло дать че­ловеку ни полноценного понимания Бога, ни по­знания истинного пути единения с Ним. Все т.н. естественные религии и вся история философии достаточно убедительно свидетельствуют об этом.

К какому высшему пониманию Бога пришла естественная мысль? — Единого, Личного, Миро-образователя, Всемогущего, Справедливого Судьи. Отсюда и главный принцип естественной мора­ли— справедливость (т.н. "золотое правило": не делай другому того, чего не желаешь себе).

Естественное богопознание не могло в принципе (!) (поскольку это не только не следо­вало из каких-либо естественных посылок, но противоречило самой логике "здравого смысла") достичь понимания Бога как Триипостасного, как Любовь, — вторая Ипостась Которого реаль­но, неслитно, неизменно, нераздельно и навечно восприняла в Себя человеческую природу; сми­рилась в ней ради спасения человека до Креста; исцелила в Себе Самой и воскресила человече­скую природу (Христос Воскресе!), став "Первенцем из мертвых" и положив начало все­общему Воскресению, заповедав эту жертвенную любовь (даже к врагам) в качестве непреложного и единственно истинного закона человеческой жизни.

Все эти христианские догматы выходят за границы тех естественных представлений и фи­лософских выводов, к которым пришла челове­ческая мысль о Боге до Христа. Тем самым эти догматы свидетельствуют о их неестественном, богооткровением характере, подчеркивая в то же время глубокую недостаточность человеческого разума и необходимость самооткровения Бога.

К сожалению, в большинстве случаев эта истина о ненормальности и несовершенстве ра­зума не принимается, и потому ищут истину не как Бога, дарующего спасение от абсурда греха и духовной смерти, но как некую интеллектуаль­ную, логически оправданную абстракцию, кото­рую можно положить в запасники памяти, не ме­няя своего внутреннего человека.

Это особенно ярко проявляется у тех рели­гиозных искателей, философов и мыслителей, которые, даже найдя, по их уверению, Истину во Христе, уходят тем не менее в дебри философии (называемой нередко и богословием). Внутрен­няя причина такого уклонения состоит в том, что Божественная Истина требует отречения от сво­его "ветхого человека", истина же абстрактная предоставляет ему полную "свободу" "открытия" тайн духовного мира, оставляя все страсти (особенно тщеславие и гордость) в покое.

Подобное увлечение "философией и пус­тым обольщением по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу" (Кол. 11, 8) — особенно распространенная болезнь достаточно образованной, но духовно обессиленной части духовенства, богословов, интеллигенции. Очень немногие из богоискателей серьезно интересу­ются опытом истинных философов, величайших любителей Мудрости— святых отцов, и стано­вятся на путь их жизни. Большинство идет про­странным, легким путем (Мф. 7, 13) религиозно-философских игр, проигрывая таким образом свою жизнь, прельщаясь и прельщая других.

Неоценимую помощь в оценке многораз­личных идей, рождающихся на пути естествен­ного богоискания, могут оказать творения право­славных отцов Церкви, существо учения и опыт которых особенно доступно, глубоко и точно из­ложил для современного человека в своих творе­ниях и письмах святитель Игнатий Брянчанинов.

Дата добавления: 2015-06-25