Издательство иностранной литературы 13 страница

Но, увы, доксиламин оказался не таким уж совершенным, «радующим сердце» лекарством. Он, правда, не причиняет особого вреда пациентам Джека. У некоторых он снимает непредугаданность поведения. Но у многих безумцев развивается загадочная сопротивляемость к доксиламину; у них то и дело повторяются неожиданные вспышки несмотря на то, что Джек повышает ежедневные дозы в три и даже в четыре раза.

— Ну, и вы решили бросить этот препарат? — спросил я Джека, беседуя с ним по междугородному телефону.

— О нет, — сказал Джек. — Мои сестры не позволяют мне прекратить эксперимент. У нас уже больше сотни больных на доксиламиновом лечении.

— Но вы признаете, что преждевременно восторгались им? — спросил я.

— Да, — сказал Джек. — Доксиламин — хорошая штука, но не такая уж замечательная, как я думал. Да, да, я немного поспешил со своим докладом, — признался Джек.

— Мы абсолютно доверяем доктору Фергюсону, — говорит директор фармацевтической фирмы. — Мы внимательно следим за его работой, его методами и тактикой лечения. То, что он признает хорошим, можно смело рекомендовать врачам. А если что-нибудь считает плохим — мы уж знаем, что это не годится.

Когда у Джека рушится надежда на какое-нибудь химическое вещество — как это было со стимулирующим средством БА-14469, от которого, вы помните, больные лезли на стену, — он это честно признает и безжалостно критикует самого себя. Такая же история произошла с аналогом резерпина — гармонилом. Это химическое подобие серпазила, только у гармонила не хватает одной химической группы, состоящей из кислорода, углерода и трех атомов водорода; Джек испробовал гармонил на нескольких буйных больных. Под его успокоительным действием они стали тихими, как мельничная запруда.

— Но после этого, — рассказывает Джек, — оставаясь внешне спокойными, они стали показывать признаки легкомыслия. Они начинали смеяться и никак не могли остановиться — даже в церкви.

Но Джек — оптимист. Он дюжинами испытывает новые средства для многих фармацевтических фирм и первый стремится найти в каждом лекарстве что-нибудь хорошее. Он попросил фирму Апджон прислать ему для испытания антигистаминный препарат ролозот. И он установил, что это лекарство оказывает специфическое действие на спутанность сознания у его старушек. Но тут руководство фирмы Апджон сообщило, что розолот несет с собой опасность агранулоцитоза — серьезной болезни крови.

— Апджон не стала дожидаться, пока я зарегистрирую такой случай у себя, — сказал Джек. — Она сняла препарат с продажи немедленно. Мне очень повезло, что ни одна из моих пациенток не заболела ролозотовой болезнью крови.

Его молчаливая позиция в отношении прославленного успокоительного средства торазина показывает, насколько Джек боится причинить вред своим больным. Тысячи врачей во всем мире применяют торазин. Как успокоитель психических больных, говорят авторитеты, он обладает таким же или еще более сильным действием, чем серпазил. Джек и сам неоднократно применял торазин в Траверз-Сити. Я спросил его, почему он не опубликовал хорошие результаты, полученные от торазина.

— Торазин — хорошее средство, но лишь в условиях больницы, — сказал Джек. — Он тоже вызывает иногда агранулоцитоз, но в больнице можно это быстро определить.

— Но ведь такое осложнение встречается крайне редко, — возразил я.

— Может быть, и так, — согласился Джек. — Но позвольте вам это объяснить: я никогда не рекомендую лекарства, пока окончательно не убедился в его безопасности для больного. Так я всегда поступал в Гэмлете, работая за двадцать три мили от ближайшей больницы.

Такая установка Джека в отношении торазина является «спорной». Некоторые клиницисты высказывают такие же опасения в отношении серпазила. О сравнительных достоинствах и опасностях этих двух мощных успокоителей последнее слово в науке еще не сказано.

Боязнь Джека повредить больному, даже самому безнадежному хронику, кажется мне несколько преувеличенной. Не лишает ли она его смелости в работе. Подумать только, сколько неисчислимых, безвестных мучеников — не ученых, а самих больных — погибло во славу науки на трудных подступах к новым открытиям! Убивал их знаменитый эрлиховский целитель сифилиса — сальварсан; убивал рокфеллеровский институт, освоивший недавно вакцину против желтой лихорадки; погибали они от малярии, которой Вагнер-Яурегг пытался лечить прогрессивный паралич; убивал их Уильям Парк предохранительной дифтерийной вакциной; и немало людей, вероятно, пострадало от сульфамидов и якобы безвредных антибиотиков. Если подумать только о тысячах зарегистрированных (а сколько тысяч их не зарегистрировано) жертв отчаянных исследователей, которые с новыми лекарствами сознательно шли на риск…

Фергюсон вел осторожную борьбу против безумия. Его не покидало воспоминание о блестящем успокоителе — препарате НП-207.

— Как удачно избежал я опасности испробовать его на больных, — сказал Фергюсон.

Когда НП-207 впервые проходил клиническую проверку в Техасе, его действие оказалось поражающим. НП-207 успокаивал многих больных, у которых серпазил, торазин и френкель не дали результатов. Сами больные превозносили НП-207 как приятнейшее лекарство. Оно не несло с собой ни насморков, ни кишечных расстройств, ни крапивницы, и оно их совсем не угнетало. Оно не только успокаивало, но делало их живыми и активными. Оно прекращало всякие галлюцинации. Это было очень мягкое стимулирующее средство. Как будто в нем содержались торазин, серпазил, френкель и риталин, скатанные в одну пилюлю. Казалось, что найден наконец настоящий противобезумный эликсир…

Так это казалось до тех пор, пока больные не стали от него слепнуть. До тех пор, пока восемь из тридцати двух пациентов, получающих препарат НП-207, совершенно не ослепли. Потребовалось много месяцев, чтобы кое-как, очень медленно, восстановить им зрение.

Проявляя сугубую осторожность в своих клинических исследованиях, Джек в то же время свято верит в силу химии, как средства борьбы с безумием. Не за горами время, когда какой-нибудь химик создаст серпазил, не угнетающий человека, торазин, не вызывающий агранулоцитоза, гармонил, не превращающий больных в хихикающих идиотов, НП-207, универсальное лекарство, не ослепляющее больных. Такова вера Джека; она так же глубока, как его вера в нежную, любовную заботу. А новые эксперименты, которые градом сыплются из больниц и лабораторий, укрепляют его уверенность в том, что «психическая болезнь — это нечто большее, чем ненормальное поведение, которое мы стараемся лечить».

Да, психическая болезнь — это нечто большее, чем ненормальное, поведение, и природа этого «большего» чисто химическая. За последние двадцать лет немало душевнобольных в той или другой поликлинике, больнице, психолечебнице было эффективно излечено витаминами, необходимыми для здоровья всех клеток организма, но по какой-то загадочной причине отсутствовавшими в мозгу.

Не далее как в 1937 году доктор Том Д. Спайс со своими ассистентами в Институте питания при Бирмингемской больнице, штат Алабама, ввели громадную дозу никотиновой кислоты витамина B умиравшей пеллагричке, которая была совершенно безумной, и вылечили ее не только от пеллагры, но и от сумасшествия. Это был настоящий библейский Лазарь женского пола, восставший из гроба, и это блестяще подтверждало пророческие слова Билля Лоренца, сказанные в 1912 году, о том, что умственное расстройство пеллагриков, вероятно, химического происхождения.

Да, безумие, очевидно, имеет под собой чисто химическую основу. В Атланте, штат Джорджия, доктор В. М. Сайденстрикер и доктор Г. М. Клэкли большими дозами той же никотиновой кислоты излечили от безумия тридцать девять человек, «почти наверное не пеллагриков».

Даже тяжелое, кажущееся таким стойким затемнение сознания вызванное сильным ушибом головы, должно быть тоже связано с нарушением химизма мозговой ткани. Доктор Г. Леманн из Монреаля лечил большими дозами никотиновой кислоты больного с сотрясением мозга и явными признаками слабоумия, и через месяц этот человек вполне нормальный и здоровый, снова работал на своем месте в качестве бухгалтера.

Джек Фергюсон раздумывал о том, что же именно выяснили Том Спайс со своими помощниками. Они не только показали, что никотиновая кислота полностью излечивает и предупреждает определенный вид безумия; они установили также, что совершенно другой химический препарат, тиамин, излечивает и предупреждает мозговые симптомы бери-бери.

— Все, что мы сейчас делаем, — сказал Джек, — это только первый шаг на пути к открытию специальных химических средств, исцеляющих и предупреждающих все виды психических болезней.

Джек Фергюсон задумался над тем, много ли больных, заболевших от недостачи каких-то химических веществ или извращения химического обмена в нейронах мозга, поступает в больницу Траверз-Сити. Том Спайс сообщил ему о случае с мужчиной, у которого глубокое умственное расстройство было полностью излечено впрыскиваниями витамина B12, и о случае с женщиной, у которой тяжелое слабоумие было излечено тиреоидином, экстрактом щитовидной железы. Доктор Спайс опубликовал сообщение о многих больных, которых удалось избавить от психических расстройств без помещения их в психиатрическую больницу.

И Джек, добавляя большие количества поливитаминов в пищу своим бабушкам, которые уже хорошо поправились на серпазиле, риталине и Френкеле, стал замечать у них бурный прилив физического и даже умственного здоровья. Джек наблюдает, выжидает и все больше нагружает их витаминами. То, что оздоровляет тело, прекрасно действует и на мозг.

Да, психическая болезнь — это нечто гораздо большее, чем ненормальное поведение, и это «большее» есть химия. Насколько тонким и неуловимым может быть этот извращенный химизм мозга, показывают удивительные опыты экспериментального безумия, поставленные докторами К. У. Мэрфи, Э. Карлентс, Р. А. Клекгорн и Дональдом О. Геббом в Монреале. Чтобы вызвать помешательство у своих «экспериментальных животных в человеческом образе», добровольно согласившихся на опыт, они не применяли никаких опасных химических препаратов, вроде ЛСД-25 или мескалина. Они не применяли… ничего.

Доктор Гебб и его коллеги установили, что можно вызвать картину химического безумия, не давая людям абсолютно никаких снадобий.

Они укладывали молодых, здоровых парней-добровольцев на кушетки в маленьких каморках с кондиционированным воздухом. Защитные очки на глазах загораживали от них свет. Перчатки и картонные трубы на руках лишали их чувства осязания. Лежа в своих конурах, они, насколько возможно, были лишены также чувства слуха и обоняния. Их выпускали из каморок только для того, чтобы поесть и умыться. Они лежали наедине со своими мыслями в психологическом вакууме. Такой сверхотдых должен был, конечно, здорово на них подействовать.

Он таки подействовал. Он привел их к умственному помешательству. Доктор Джульс Массерман из северо-западного университета дает описание того, что случилось с Геббовскими добровольцами. У них произошло расщепление личности. (Жутко, должно быть, думать что ты уже не ты, а два других человека). У них появились галлюцинации. Некоторые были уже на пороге кататонии, как при подлинной шизофрении.

«Состояние их было крайне неприятным», — подводит итог своим наблюдениям доктор Гебб.

И эти девять безвестных героев смогли выдержать такую психологическую изоляцию от полутора до десяти дней. А затем, выпущенные к неприятностям и заботам внешнего мира они быстро восстановили ясное сознание.

Этот эксперимент хитроумных канадских психологов представляется мне важной вехой в психиатрии. Он показывает, что человеческий мозг вырабатывает свои собственные яды, когда его нейроны не подвергаются стимулирующему воздействию раздражении из внешней среды. Показывает, что мы носим в себе потенциальное безумие. Я высказал свои соображения Джеку Фергюсону, к моему разочарованию, это не произвело на него впечатления.

— Какие там яды вырабатывает мозг? — сказал он. — А много ли моих бабушек сошло с ума, живя в таком же психологическом вакууме?

Некоторые из коллег Фергюсона в больнице Траверз-Сити не признавали его метода лечения и не упускали случая посмеяться над его неудачами. Тогда он старался отразить их нападки не словесными доводами, а каким-нибудь простым экспериментом.

Во время врачебного совещания, на котором присутствуют обычно все врачи больницы, в зал заседания был доставлен больной-кататоник. Он три раза уже поступал и выписывался из больницы. Он получал инсулин, получал электрошок — в общем с ним достаточно повозились. Он очень плох. Совершенно не контактен, нем, туп, неподвижен. Даже торазин, этот мощный успокоитель психотиков, не смог его растормозить.

Джек Фергюсон берет слово:

— Этот больной не нуждается в успокоительных средствах. По крайней мере в данный момент. Сейчас он слишком спокоен. Почему бы не попытаться разбудить его риталином?

Один из врачей с насмешливой улыбкой говорит, что он не видел большого эффекта от таблеток риталина. Доктор Фергюсон, несомненно, переоценивает действие риталина.

Джентльмены, — сказал Фергюсон тихо и очень деликатным тоном, — не разрешите ли вы мне продемонстрировать здесь, на ваших глазах, что может дать риталин вот такому больному?

Медицинские джентльмены будут рады посмотреть, что им покажет доктор Фергюсон.

Джек обращается к одному из молодых резидентов, доктору Фрэнку Линну. Не соблаговолит ли доктор Линн принести шприц и одну ампулу риталина, десять миллиграммов, для внутривенного вливания.

Не прошло и пяти минут после того, как доктор Линн ввел риталин в вену на руке кататоника, как этот несчастный парень — такой остолбеневший, такой тупой и неподвижный в течение многих месяцев — вдруг пробуждается, испуганно озирается вокруг и вполне разумно отвечает на вопросы. Все присутствующие единогласно признают, что это результат действия риталина. Плохо только, что эта маленькая сценка не была запечатлена в цветном телевидении, чтобы показать, как покраснели лица у некоторых врачей, наблюдавших эту демонстрацию.

Вспоминается 1916 год, старый Билль Лоренц и светлые промежутки, наступившие, как вы помните, у кататоника после впрыскивания ему цианида натрия. Это было сорок лет назад. Как обрадуется старый благородный Билль, когда я расскажу ему о воскрешении кататоника не цианидом, а совершенно безвредным лекарством, которое при ежедневном употреблении в таблетках может растянуть светлый промежуток на весь срок жизни больного.

У Джека выработался определенный практический прием, которым он начинает лечение каждого больного. Прием этот основан на хорошо известном фармакологическом факте: всякое лекарство действует более показательно, более сильно и быстро, если вводить его больному не через рот, а посредством впрыскивания в вену или мышцу. Не Джек, конечно, изобрел этот способ — он применяет его только для того, чтобы ускорить начало лечения и показать врачам сущность действия этих лекарств на поведение больного. Не за несколько недель или месяцев, а за минуты.

— Внутривенное вливание риталина в течение нескольких минут пробуждает застывшего кататоника, лежащего на полу, спящего и храпящего, — говорит Джек.

— Серпазил в вену руки укрощает маньяка, а риталин в вену другой руки делает того же больного активным, но спокойным, — продолжает Джек.

— У какого количества шизофреников вы можете получить этот эффект? — спросил я Джека.

— У девяти из каждого десятка, независимо от длительности и тяжести болезни. А френкель внутривенно тремя дозами за восемь часов прекращает галлюцинации ложные представления у шести из десятка больных. Если эти галлюцинанты проявляют еще сверхактивность, их успокаивает внутривенное вливание серпазила; а если они депрессивны, слабоактивны, их стимулирует риталин.

— Было бы замечательно, если бы вы могли продемонстрировать все это мичиганским практикующим врачам, — сказал я.

— Вы понимаете, все эти клинические факты только показывают, как можно быстро приоткрыть дверь в реальный мир для этих жалких, потерянных человеческих существ, — ответил Джек.

— Но затем вы можете бросить этих разбуженных людей в объятия их домашних врачей. Чтобы те давали им лекарства через рот. Чтобы врачи научились комбинировать успокоительные и возбуждающие средства и определять индивидуальную дозу для каждого больного.

Джек посмотрел на меня сожалеющим взглядом.

— Я сначала попросил бы их отобрать самых худших, самых тяжелых психотиков из любой больницы штата Мичиган. Тогда бы я им показал, — закончил Джек, и его добрые карие глаза засверкали.

Наблюдая Джека на работе, я составил себе о нем такое представление. Он испытывает новые психолекарственные средства, хорошие и плохие. Он предвидит день, когда хорошие и безвредные войдут в арсенал практикующих домашних врачей. Он стоически придерживается главной своей цели — выписывать из больницы как можно больше излеченных больных. Он не теряет голову под огнем профессиональной зависти и непорядочности.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Когда коллега, не изучавший вашу работу с тем, чтобы одобрить или опровергнуть ее, оговаривает вас, — это отвратительно. На конференции больничных врачей Джек зачитывал свой доклад, который собирался представить на заседании Мичиганского клинического института, — тот самый доклад, который позднее был отражен в статье на первой странице детройтской газеты «Фри пресс». Он читал рукопись своим товарищам по больнице как бы для репетиции, чтобы с большей уверенностью выступить на заседании Детройтского клинического института.

Один солидный коллега с кислой миной заявил, что выводы Джека «слишком позитивны». Он, мол, отлично знает, что Джек не может выписать домой 50 процентов своих больных. Откуда он это знает, печально думал про себя Джек.

Никто из коллег не приходил к Джеку поинтересоваться техникой его лечения. Ни один из них никогда не приглашал его прийти посмотреть хроников в их отделении. Когда некоторые из его больных, отпущенных на попечение родных, повторно заболели и снова попали в больницу, врачи приемного отделения не направили их обратно к Джеку; они сами стали лечить их электрошоком. Хотя всем им было известно, что только в этом году 144 больных Джека — находившихся в больнице в среднем пять лет — были теперь дома, под присмотром родных, и вели себя вполне нормально.

Однако Джек был спокоен.

— Эти ребята не могут отделаться от пережитков прошлого. Но рано или поздно они, как и я, придут к этому своим путем, — сказал он.

И вот наступил перелом. Его принес с собой один из резидентов, доктор Фрэнк Линн. Доктор Линн подготавливал впрыскивание риталина и сам вливал его в вену кататоника, который, как вы помните, демонстрировался на собрании врачей в Траверз-Сити.

У доктора Линна такое чувство, будто он и сам воскресил этого застывшего, безмолвного человека впрыскиванием риталина. И теперь, получая комбинацию психолекарств через рот, этот человек был уже на пути к выздоровлению. Это было поворотным пунктом для положения Джека в больнице Траверз-Сити. Доктор Фрэнк Линн и доктор Джек Шитс, эта парочка желторотых врачей, предоставили Джеку случай, которого он давно дожидался.

С разрешения больничного начальства они пригласили Джека прийти в отделение для хроников-мужчин.

Не может ли он им продемонстрировать, что новые лекарства так же быстро действуют на хронических, безнадежных, неизлечимых психотиков мужчин, как они показали себя на таких же больных — женщинах?

Джек Фергюсон усмехнулся при мысли о том, на чем хотят поймать его эти молодые врачи. — Тут уж я смогу показать им, как поднять валяющегося на полу шизофреника и заставить его лезть на потолок — внутривенным вливанием риталина, — рассказывал Джек. — А потом покажу, как взять витающего на потолке шизофреника и уложить его на пол внутривенным вливанием серпазила.

Теперь или никогда. Это было именно то, что Джек мечтал продемонстрировать группе ведущих мичиганских врачей-практиков, при условии, что они отберут самых худших психотиков, каких найдут в любой мичиганской больнице. Если я когда-нибудь соберусь бросить такой вызов, думал Джек, так устрою сначала генеральную репетицию.

Джек отправился в отделение хроников-мужчин. Здесь его встретил мистер Честер Крам, начальник мужского надзирательского персонала. Мистер Крам знает о методе лечения, применяемом в женских отделениях, и горит желанием лично убедиться в его эффективности. Вот и молодые врачи-резиденты Линн и Шитс с серпазилом и риталином. Все в порядке.

Мужчине-кататонику двадцати одного года доктор Линн делает внутривенное вливание риталина. Никакого действия. Через несколько минут — второе вливание риталина. Затем — третье. В промежутках между этими вливаниями производится вливание риталина другому неизлечимому, безнадежному кататонику семнадцати лет; затем ему же второе и третье вливание. Через несколько минут оба кататоника как бы проснулись. Они сели и стали улыбаться друг другу. Потом один из них оторвал клок ваты от повязки, которая была ему наложена на руку после вливания, и бросил его в другого воскресшего человека. Не переставая улыбаться, двое больных стали перебрасываться мячиком из ваты.

— Стойте, ребята! — закричал молодой доктор Линн. — Я сейчас принесу вам настоящий мяч.

На глазах у мистера Крама, молодых врачей и Джека происходило нечто странное. Они видели перед собой двух безнадежных кататоников живыми, проворными, играющими в мяч, внезапно развеселившимися после долгих лет живой смерти.

Кроме этих кататоников — игроков в мяч, впрыснутое в вену лекарство вывело одного злосчастного больного из состояния глубокой слезливой меланхолии; он попросил разрешения одеться и, забыв о своем прежнем тоскующем «я», надел пижаму и пошел в столовую ужинать. Молодые врачи-резиденты тоже «выиграли мяч» в этом соревновании. Если бы Лоренц мог это видеть, думал Джек.

Они могли бы теперь показать Лоренцу то, о чем он едва смел мечтать. Не больного с прояснившимся на несколько минут сознанием после впрыскивания цианида, или на полчаса после углекислоты, или на восемь часов после амиталового сна, а больных с перспективой полного просветления при помощи новых лекарств, если только их действие усилено любовной заботой.

О чем бы спросил Билль Лоренц, человек, впервые показавший, что под внешней оболочкой безумия скрывается нормальная психика, — о чем бы спросил Лоренц при виде этой маленькой клинической демонстрации? Вероятно, он спросил бы: если у запущенных хроников так легко пробудить сознание и держать его разбуженным при помощи лекарств и любви, то почему же мы не делаем попытки победить безумие до того, как больной попадет в больницу?

Просматривая бюллетень американской психиатрической ассоциации от 4 апреля 1956 года, Джек натолкнулся на статью доктора Поля Г. Гоча, заведующего отделом психического здоровья в штате Нью-Йорк. Доктор Гоч не просто администратор; он деятельный клиницист-экспериментатор в вопросах борьбы с безумием.

Доктор Гоч сильно поднял моральное состояние Джека, так как в своем труде он советовал именно то, что Джек делал совсем один, в провинциальной глуши Траверз-Сити.

С легкой иронией доктор Гоч отмечал как печальный факт слишком высокую цифру повторных психозов, «потому что случаи самоисцелений сильно мешают правильной оценке терапевтических методов».

Джек Фергюсон, принявший сначала это замечание всерьез, подумал о том, что к нему эта критика не относится, что он берет на лечение только запущенных хроников, у которых самоисцелений не бывает.

Доктор Гоч не думает, что все виды психических расстройств можно лечить одним и тем же лекарством, как это уже показано Фергюсоном на практике: сверхактивные больные требуют лечения серпазилом или торазином; слабоактивные нуждаются в риталине; галлюцинирующим следует давать френкель или доксиламин.

Больше того, доктор Гоч подчеркивает, что одни лекарства еще не решают проблему борьбы с безумием и что взаимосвязь лекарств с психотерапией — это одна из крупнейших задач, стоящих перед психиатрией. Основой фергюсоновской психотерапии была его вера в то, что количество любовной заботы, добавленной к лекарствам, определяет надежность выздоровления больных. Позже, на заседании мичиганского общества борьбы за психическое здоровье, доктор Гоч встретился с Джеком. Он рад был узнать, что Джек придерживается того же мнения относительно неполноценности действия одних только лекарств.

— Я прямо поражен, как мы здесь в Нью-Йорке сошлись с вами во мнениях, — сказал заведующий отделом.

Дружеский шлепок по спине — это то, что дает полное удовлетворение честному одинокому волку вроде Джека. Пусть уж награды и премии остаются для ублажения тех, которые в глубине души вынашивают надежду сделаться «важными шишками».

В начале лета 1956 года пришли волнующие новости из Вермонта. Многие клинические исследователи теперь уже убедились в стимулирующем действии риталина на слабоактивных психотиков. Но никто еще не подтвердил открытия Джека, что риталин в комбинации с серпазилом уравновешивает колебания сверхактивного и слабоактивного элементов в поведении ненормальных людей. И вот в «Медицинском вестнике Новой Англии» за июнь 1956 года появилось это подтверждение.

Доктор Джордж У. Брукс из вермонтской больницы сообщил о некоторых интересных наблюдениях при лечении хронических шизофреников. На 386 шизофреничках в течение шестнадцати месяцев вермонтский доктор испытывал действие торазина, или торазина с серпазилом, или одного серпазила в больших дозах.

Эти лекарства принесли успокоение многим больным, но в конечном счете у большинства из них они вызывали глубокую, как выражается доктор Брукс, «экстрапирамидальную дисфункцию». Казалось, что они заболели ужасной паркинсоновой болезнью: их движения стали медленными, лица приобрели маскообразный вид, появилось напряжение мышц и беспрерывное дрожание рук. Общее же поведение больных показывало явное улучшение.

О свирепом бруксовском лечении успокоительными средствами ходили злые шутки. Чего стоит такое психическое здоровье, ради которого надо стать трясущимся паркинсоником?

Но вот этим жалким созданиям, немного поумневшим, но трясущимся, не снимая их с лечения успокоителями, доктор Брукс стал добавлять возбуждающие средства — артан или риталин.

Из 368 шизофреничек 151 была выписана из больницы и вернулась домой. Поразительно, как после этой комбинации успокоителей и возбудителей доктор Брукс получил возможность общаться, как он выражается, «непосредственно с человеческой личностью, перешагнувшей через шизофрению». У многих больных совершенно прекратились галлюцинации и стала развиваться такая сообразительность, какой он до этого у них никогда не видел. «Они говорили о своих странных переживаниях, как нормальные люди рассказывают о своих плохих снах».

Больные в очень живой форме объясняли доктору сущность исчезнувших теперь галлюцинаций.

— Трудно описать состояние сумасшедшего человека, — сказала одна из них, — как будто непрерывно находишься в тяжелом ночном кошмаре.

— Ну теперь все пойдет как по маслу. Его открытие относительно комбинированного действия серпазила с риталином подтверждено в Вермонте. И это открытие сделано там совершенно самостоятельно. Раз доктор Брукс не поминает Джека, значит, он ничего не знал о его экспериментах.

Лечение хроников-мужчин шло так же блестяще, как и женщин. Не за горами, когда ему дадут возможность начать лечение более ранних форм безумия в приемном отделении. Тогда цифра населенности больницы быстро покатится вниз! Девяносто процентов больных в приемном отделении еще имеют родных, к которым они могут уйти. Не подлежит сомнению, думал Джек, что начальство в отделе психического здоровья, в Лансинге, будет гордиться его работой и поспешит прийти ему на помощь.

Я не видел большего оптимиста, чем Джек Фергюсон.

Но почему бы отделу психического здоровья, в ведении которого находится больница, и не дать ему некоторого поощрения?

За два года работы Фергюсона в отделении хроников-женщин число больных, которым разрешено уходить на ночь домой, увеличилось вдвое. Число больных, выписанных на попечение родных и оставшихся жить дома, дошло до 600 процентов. Число безродных, отданных в чужие семьи на патронаж и оставшихся там, увеличилось до 220 процентов за два года работы Джека в Траверз-Сити.

Какого человека, наслаждающегося радостью жизни на земле, не взволнует освобождение столь многих больных от ужасных душевных мук? Какой чиновник из отдела психического здоровья может усомниться в желательности продолжать эту практику?

Но забудем о радостях человеческой жизни и обратимся к проблеме долларов и центов. Каждый чиновник в отделе психического здоровья знает, что государственная забота о психических больных ложится тяжелым финансовым бременем на налогоплательщиков. Но вот доктор Фергюсон со своими коллегами постоянным увеличением числа излеченных и отправленных домой пациентов, громадным уменьшением расходов на пополнение одежды, испорченной больными, сэкономили штату более пятисот тысяч долларов за два года, и все это благодаря новым лекарствам, бесплатно присылаемым Фергюсону фармацевтическими фирмами.

— Что говорят об этом в Лансинге? — спросил я.

— Ничего не говорят. От них ни привета, ни ответа, — сказал Джек. Начиная с 1954 года поразительно выросло число выписанных больных, и главную долю в этом составляли больные из отделения Джека.

— Посмотрите, каких успехов вы добились, — сказал я, — а ведь вы, в сущности, работаете на гроши. Что значит ваш персонал по сравнению с персоналом Топека (знаменитый институт, считающийся лучшей государственной больницей в стране).

Дата добавления: 2015-06-26