К М. Н. Лисовской

VI. 1907

IX. 1912

VIII.1912

СТРАШНОЕ СЕРДЦЕ

IX. 1905

Борьба с дерзаньем сердца тяжела.
Когда, в порыве темном и безумном,
Что птица, оба — в вышине — крыла
Сложившая, оно, с биеньем шумным,
В пучину кинется, упоено —
Не устоять душе... А срок наступит,
И жадное, лучистое, оно
Ценой души, чего захочет, купит.

* * *

«Я ведаю, как видеть Бога!
Я претворяю камни в хлебы!» —
И собралось на голос много
Взалкавших утолить потребы.

«Я ведаю, как видеть Бога!»
Те умоляют: «Ради неба,
Ты камни горного отрога
Нам обрати в запасы хлеба...»

Едят... И только утолиться
Успела голода тревога.
Шептанье по толпе струится:
«Ну где ему увидеть Бога...»

* * *

Я так тоскою был разрушен,
что, если плакал я о ней,
плач был и жалок, и бездушен,
и не было в слезах лучей.
И был ваш образ нарисован
рукой земной, душой земной;
был Ангел глубоко закован,
но был закован предо мной.
Тоска не отнялась. Сильнее
вонзились острые мечи,
но стал я выше и бледнее
и дрогнули в слезах лучи.

* * *

Холодный ум не верит в привиденья.
Но отчего ж, когда с небес луна
льет в жутком свете странные влеченья,
встают, растут и тянутся виденья
и стоном суеверного смятенья
душа трепещет и звучит до дна?..

Бессильный ум не хочет верить в Бога.
Но почему ж, когда в немой ночи
зияет свод небесного чертога,
и теплится священная тревога,
и к Богу манит звездная дорога —
по ней текут душевные лучи?..

Не верит ум и в тайное общенье.
Но почему ж, когда, мой милый друг,
мы сходимся с тобой в уединенье,
не знаем мы, что значит разделенье,
и заливает нас соединенье,
и всё без слов мы понимаем вдруг?..

Да, отчего? Холодный ум, довольно!..
О, замолчи ненужный, слабый ум...
Всё, что молчит таинственно и больно,
что шепчет сердцу сладостно невольно,
что воспаряет душу богомольно,
всё прочь бежит, прочь от проклятых дум.

* * *

Я — целый мир. Всё то, что вижу я и знаю,
всё это — я, и лишь во мне живет;
всё это я своим сознаньем созидаю,
и это всё со мной умрет.

Но есть и мир другой, и я его не знаю,
хоть весь я из него. В нем обезличен я,
бессмысленно и слепо выполняю
неведомый закон немого бытия.

Да, если бы тот мир, то странное движенье,
где я — не кто, а что, и мог бы я познать,
то в тот же самый час, в то самое мгновенье
я б перестал существовать.

* * *

Омертвелые части души!
Оторвитесь, пустите меня,
дайте, дайте, победно звеня,
унестись в бесконечную высь.

Всё живое стремится туда,
всё собралось в вершинах души,
а внизу, в этой серой глуши,
вы лежите противным свинцом.

Чем-то грозным, тлетворным порой
вдруг от вас и в вершины пахнет,
и отравлено, вниз упадет,
что неслось к голубым небесам.

И как трудно очиститься вновь!
Ах оставьте, пустите меня,
чтобы мог я, победно звеня,
унестись высоко, высоко!

* * *

Черные волны вливались в меня,
бились, ревели, тушили маяк...
Я потерялся... Их страшная
мгла всё помутила во мне.

Вырвался я, наконец, и они
где-то бушуют в неслышной дали.
Как хорошо мне теперь, как светло,
как золотятся лучи!

* * *

Завет, с которым мы расстались,
Скажи, исполнила ли ты?
Скажи, в твоей душе остались
Мои далекие черты?

Надеюсь я... В душе глубокой,
В такой душе, как у тебя,
Не гаснет пламень одинокий,
Но век питает сам себя.

Я жду... С душою неизменной
К тебе, мой милый друг, приду
И верю, свет любви нетленной
В тебе по-прежнему найду.

Я опускаюсь — жизнь ушла;
недвижно давит отжитое;
в душе всё мутно, всё в застое,
ум вялость сетью оплела.

И лишь когда пред мною ты —
в грязь, в плеснь, в развалину сырую,
смутив всю гадину ночную,
свет льет потоки теплоты.

Развалина освещена,
мелькнула будто тень родного...
меня упавшего, больного
спасти ты можешь... ты одна!

О, можешь ты! Спаси ж меня,
люби меня... С живой любовью
ласкай, к больному изголовью
лицо чуть бледное склоня.

Приди к страдальцу. Воскреси
меня улыбкой и слезами,
взгляни печальными глазами,
взгляни с любовью и спаси!

* * *

С каждым мерным дыханьем твоим
бездна прошлого всё возрастает...
Так опомнись! Зачем мы сидим,
сложа руки, а жизнь утекает.

Пусть по тканям желтеющий свет
разливается ровно, красиво,
умягчает лица яркий цвет
и на бронзе блистает игриво —

Всё равно — надо встать, надо жить!
Торопясь даже, мало успеем.
Как потом, целым дням дав уплыть,
о мгновениях мы пожалеем...

* * *

Я ласкаю тебя сладострастно,
восхищен твоим телом, дитя.
На меня же ты смотришь бесстрастно,
уязвленная лишь не шутя,
О невинность с могучею властью!
Пусть мелькнул бы хоть трепет стыда —
он уж шаг по пути к сладострастью —
я б хоть им насладился тогда.
Но не клонится томно головка,
ты колен не сжимаешь своих,
нет, тебе, вижу я, лишь неловко
в непонятных объятьях моих.
И желанья, без встречи радушной,
гаснут, с дряблым осадком в груди.
Я пускаю тебя равнодушно,
мне уж скучно с тобою, уйди...

* * *

Иногда моей мысли, бьющейся в оковах прошлого, кажется, что она свергла их — и вот через головы будущих поколений, сквозь полупрозрачность времени, далеко, далеко, на недосягаемой высоте, я вижу нового человека. Он стоит гам, избитый, израненный ошибками и падениями, дивно прекрасный, примиривший на своем задумчивом лице и скорбь, и тихую радость. Он думает о том, чего для нас еще нет, и так, как мы не можем думать, и смотрит вперед, и видит там свое дальнейшее перевоплощение.

Дата добавления: 2015-06-26