Вытеснение наизнанку

С удивительным постоянством психиатры встречают одно явление: слуховые обманы, и не только они, но и мысли, и собственная речь, и все переживания кажутся «сделанными», навязанными кем-то со стороны. Будто вкладываются кем-то в голову. Больной отчетливо ощу­щает чуждость происходящего его собственному «я». «Но кому-то это все же должно принадлежать! Какая-то причина должна быть! И кто это может сделать, кро­ме других людей?» (В прежние времена фигурировала нечистая сила.)

Первым психические автоматизмы описал русский психиатр Кандинский, брат известного художника. Он сам перенес состояние, сопровождающееся психиче­скими автоматизмами, и довольно значительную часть его работы составил материал самонаблюдений.

«Однажды в дни обострения болезни Д. вдруг почув­ствовал, что мысли его бегут с необычайной быстротой, совершенно не подчиняются его воле и логически даже мало вяжутся между собой: для его непосредственного чувства казалось, как будто эти мысли извне с большой быстротой вгоняются в его голову какой-то посторонней силой. Конечно, это было принято за один из приемов таинственных врагов, и сам по себе этот прием не осо­бенно удивил больного, так как подобное случалось ему испытывать и раньше. Но тут вдруг Д. чувствует, что язык его начинает действовать не только помимо его воли, но даже наперекор ей, вслух и притом очень быстро, выбалтывая то, что никоим образом не должно было бы высказываться. В первый момент больного поразил изумлением и страхом лишь самый факт такого необык­новенного явления: вдруг с полной обязательностью по­чувствовать в себе заведенную куклу само по себе до­вольно неприятно. Но, разобрав смысл того, что начал болтать его язык, больной поразился еще большим ужа­сом, ибо оказалось, что он, Д., открыто признавался в тяжких государственных преступлениях, между про­чим, возводя на себя замыслы, которых он никогда не имел. Тем не менее воля оказалась бессильной задер­жать внезапно получивший автономию язык, и так как нужно было все-таки извернуться так, чтобы окружаю­щие не могли ничего услыхать, то Д. поспешно ушел в сортир, где, к счастью его, на то время никого не было... и там переждал пароксизм непроизвольного болтания, стараясь по крайней мере болтать негромко. Это было именно не столько говорение, сколько скорее машинообразное болтание, нечто напоминающее трескотню бу­дильника, внезапно начавшего трезвонить и слепо дей­ствующего, пока не разовьется пружина.

Спустя несколько дней то же явление насильственно­го говорения повторилось, но уже не в форме длитель­ного пароксизма, а немногих коротких, насильственно сказанных фраз. Мозг больного по-прежнему плел при­хотливые узоры бреда; между прочим, мысль больного, сидевшего в ту минуту в отдельной комнате перед сто­лом, обращается к единомышленникам и друзьям. Вдруг Д. видит одного из своих прежних друзей, флотского офицера М.; зрительный образ как бы со стороны надви­гается на Д., чтобы слиться с телом его, и непосред­ственно вслед за таким слиянием язык Д. совершенно помимо воли последнего выговаривает две энергически одобрительные фразы как бы от постороннего лица; при этом больной, изумленно ловя неожиданный смысл этих слов, с еще большим изумлением замечает, что это со­всем не его голос, а именно сиплый, отрывисто-грубый и вообще весьма характерный голос сурового моряка М. Через немного мгновений больному является старик, тайный советник X. Надвинувшись со стороны на боль­ного, он как бы сливается с телесным существом по­следнего: Д. чувствует, что он в ту минуту становится как будто стариком X. (который в противоположность

М. есть олицетворенная мягкость) и его язык выговари­вает новую неожиданного смысла фразу, причем с боль­шой точностью воспроизводятся голос и манера говорить, действительно свойственные X. После этих явлений больной уверовал, что друзья его бодрствуют над ним и найдут средства освободить его, так как раз они имеют возможность таинственно вселяться в него, то их телес­ное существование, несомненно, должно быть тесно связано с его существованием, Здесь больной непроиз­вольно скопировал своим голосом голос и манеру гово­рить своих знакомых, и притом с таким сходством, что сознательно скопировать с такой ловкостью он никак бы не мог. В здоровом состоянии Д. совсем не отличает­ся талантом подражательности».

Как же объяснить автоматическую, насильственную речь Д.? Это нередкий симптом у душевнобольных. Не­которые из них называют это «самоговорением». Один мой больной, кроткий, застенчивый, необычайно деликат­ный человек, во время приступов «самоговорения» (это делали «они») буквально извергал отборнейшие руга­тельства во весь голос, а потом жестоко страдал и вся­чески извинялся.

И здесь злую шутку играет сам механизм речи. Мы редко задумываемся над каждым словом, над фра­зой, мы их «включаем», и в сознании появляется лишь самый общий эскиз того, что мы собираемся сказать. Речь автоматизируется наподобие ходьбы, и произволь­ное управление тем и другим — прежде всего придание направления и тонкая шлифовка деталей подудела. Основу же образует автоматизм долгосрочной памяти. У Д. этот автоматизм сорвался с цепи регулирующего механизма...

Сложнее объяснить другое: почему содержанием гал­люцинаций и психических автоматизмов становится ча­ще всего именно то, что чуждо больному, к чему он относится со страхом и отвращением, против чего проте­стует все его существо? Словно и правда какой-то дья­вол издевательски вкладывает в его мозг и выносит на­ружу все самое запретное, нелепое, жуткое... Но и это несколько проясняется, если вспомнить о вытеснении. Насильственные признания Д. в мнимых преступле­ниях — это вытеснение «наизнанку». Понятнее становят­ся и более редкие случаи райского окрашивания галлю­цинаций.

(Больная сидит молча, пассивно всему подчиняется, отвечает на вопросы односложно. Глаза ее блестят, на лице блуждает улыбка, временами лицо выражает во­сторг, экстаз. Голоса сообщают больной, что в нее влюб­лен некто занимающий высокое общественное поло­жение...)

Переживания Д., особенно эпизоды, когда он пере­воплощался в знакомых и непроизвольно говорил их го­лосами, очень похожи на состояния, которые можно внушить здоровым людям в сомнамбулической фазе гипноза.

А если вспомнить два наших примера с гипнозом, как внушения выкарабкивались из подсознания, цеп­ляясь за подходящие моменты ситуации, то станет по­нятнее, почему самые фантастические переживания ду­шевнобольных внутренне оформляются для них в нечто реальное, логичное и естественное. Они становятся «текущими событиями» жизни.

Дата добавления: 2015-06-26