Джон Стейнбек. На Восток От Эдема 37 страница

полиции, позвал сына: "Пойдем!" Кейл поглощал завтрак, хотя ему кусок в

горло не шел, и поглядывал исподлобья на отца. Он не мог разобрать, что

написано на его лице - то ли недоумение и недовольство, то ли задумчивость и

печаль.

Адам смотрел в чашку. Молчание тянулось, делалось все более тягостным,

и становилось все труднее нарушить его.

В комнату заглянул Ли:

- Еще кофе?

Адам покачал головой, и Ли исчез, притворив за собой дверь на кухню.

В тишине все громче тикали часы. В душу Кейлу закрадывался страх. Он

чувствовал, что от отца исходит какая-то непонятная сила, о существовании

которой он не подозревал. В ногах у него закололо, надо было переменить

положение, чтобы восстановить кровообращение, но он боялся шелохнуться. Он

будто ненароком стукнул вилкой о край тарелки, однако стук растворился в

тишине. Часы мерно пробили девять, и звон тоже растворился в тишине.

Страх постепенно проходил, уступая место обиде - так, наверное,

досадует лисица на свою попавшую в капкан лапу.

И вдруг Кейл вскочил на ноги. Еще секунду назад он и шевельнуться не

смел, и вот вскочил и закричал, тоже совершенно неожиданно для себя.

- Ну, давай, бей, бей! Я не боюсь!

Его крик тоже растворился в тишине.

Адам медленно поднял голову. Не поверите, до чего же много на свете

таких, кто ни разу как следует не заглянул в глаза своему отцу, и Кейл был

один из них. Радужка у Адама была светло-голубая с темными лучиками,

уходящими в пучину зрачка. И где-то там, глубоко-глубоко в отцовских зрачках

Кейл вдруг увидел свое отражение, словно оттуда глядели на него два Кейла.

- Значит, я сам виноват...- медленно произнес Адам.

Слова ранили больнее, чем удар.

- Как так? - пробормотал Кейл.

- Тебя зацапали в игорном доме. А я даже не знаю, как ты туда попал. Не

знаю, зачем пошел, что там делал, - ничего не знаю.- У Кейла подогнулись

ноги, он сел, уставился в тарелку. - Ты начал играть, сын?

- Нет, отец, я просто смотрю.

- Значит, ты и раньше бывал там?

- Да, отец, много раз.

- Зачем?

- Не знаю... Не сидится мне по вечерам дома, и все... Я как кошка

бродячая. - Кейл сказал и ужаснулся: неудачно вырвавшаяся шутка привела на

память Кейт. Спать не хочется, вот я и хожу по улицам, чтобы ни о чем не

думать.

Слово за словом Адам перебрал услышанное.

- Арон тоже бродит по улицам?

- Арон? Зачем ему! Он... ему и так хорошо.

- Ну вот видишь, - сказал Адам. Я совсем тебя не знаю.

Кейлу вдруг захотелось броситься к отцу, обнять его, захотелось, чтобы

тот тоже его обнял. Ему хотелось во что бы то ни стало показать, что он

понимает отца и любит его. Он машинально взял деревянное салфеточное кольцо,

просунул в него палец и негромко сказал:

- Я бы ничего не скрывал, если бы ты спрашивал.

- Вот именно, если бы спрашивал... А я не спрашивал. Нет, никудышный я

отец, и мой отец тоже был никудышный.

Кейл ни разу не слышал, чтобы отец говорил так - хрипловатым,

прерывающимся от нахлынувших чувств голосом, и он отчаянно, словно в

темноте, ловил каждое отцовское слово.

- Понимаешь, он втиснул меня в готовую изложницу, - сказал Адам.

Отливка получилась плохая, но что делать? Человека не переплавишь. Плохая

была отливка, плохой и осталась.

- Не мучай себя, папа. Тебе и так досталось!

- Да?.. Может, и досталось, но - то ли, что нужно? Собственных сыновей

не знаю. И узнаю ли?

- Если хочешь, я все-все про себя расскажу.

- Я даже не знаю, с чего начать... Давай с самого начала?

- Папа, ты очень рассердился, что меня забрали в арестантскую? Или

просто расстроился?

К полному изумлению Кейла отец только рассмеялся.

- Забрали и забрали - что тут такого? Ты же не сделал ничего плохого.

- Но я же был в недозволенном месте. - Кейлу очень хотелось ответить за

свой поступок.

- Я однажды тоже попал в похожую историю, - сказал Адам.- Целый год

отсидел за то, что был в недозволенном месте.

Кейл изо всех сил старался переварить невероятную новость.

- Не может быть, - выговорил он наконец.

- Мне иногда самому кажется, что не может быть. Но факт остается

фактом. Потом я убежал, забрался в лавку и выкрал одежду.

- Не может быть, - огорошенно повторил Кейл, но внутри у него

разливалось такое упоительное тепло от сознания близости к отцу, что он едва

дышал, чтобы сберечь это чувство, не дать ему улетучиться.

- Ты ведь Самюэла Гамильтона помнишь?- спросил Адам.- Так вот, когда ты

был совсем маленьким, он сказал, что я плохой отец. А чтобы вразумить

хорошенько - стукнул меня да так, что я свалился.

- Это тот старик?

- Старик-то старик, но рука у него тяжелая была. Только потом я его

понял. Я, понимаешь, весь в отца. Он не признавал во мне человека, и я своих

сыновей за людей не держал. За это Сэм меня и поколотил.

Он смотрел Кейлу в глаза и улыбался, а у того от любви к отцу

мучительно замирало сердце.

- Мы с Ароном все равно считаем, что у нас хороший отец.

- Бедные вы мои, - сказал Адам.- Откуда вам знать, плохой или хороший.

Другого-то у вас нет.

- А я рад, что меня посадили в тюрьму!

- Знаешь я тоже!- рассмеялся Адам.- Мы оба были в тюрьме, значит, у нас

есть, о чем потолковать. Ему становилось легко и радостно.

- Расскажи, какой ты - можешь?

- Конечно, могу.

- А захочешь?

- Конечно, отец.

- Ну, вот и расскажи. Понимаешь, быть человеком - значит взять на себя

какую-то ответственность, а не просто заполнять собой пространство. Итак -

какой ты?

- Ты это взаправду? - застенчиво спросил Кейл.

- Конечно, взаправду... Честное слово! Давай рассказывай - если хочешь.

- Ну, если взаправду, я...- начал было Кейл и замолк.- Трудно так,

сразу.

- Еще бы не трудно. Может, вообще невозможно. Расскажи тогда про Арона.

- А что тебя интересует?

- Что ты о нем думаешь. Остальное, наверное, никто не знает.

- Арон - он добрый, - сказал Кейл.- Он не делает ничего плохого. И в

голове ничего плохого не держит.

- Ну вот, ты и начал о себе рассказывать.

- Как это?

- Ты делаешь что-то плохое и в голове плохое держишь - верно?

Кейл покраснел.

- Верно.

- Очень плохое?

- Очень. Рассказать?

- Не надо, Кейл. Ты уже все рассказал. По твоим глазам я вижу, что в

тебе идет борьба. Ты не стыдись этого, сын. От стыда можно с ума сойти. Арон

тоже испытывает стыд?

- Ему нечего стыдиться, он ничего такого не делает.

Адам нагнулся к нему.

- Ты это точно знаешь?

- Точно.

- Скажи, Кейл, ты его защищаешь?

- В каком смысле, сэр?

- В таком... Вдруг ты узнал о чем-нибудь неприятном или жестоком

поделишься с ним или нет?

- М-м... Вряд ли.

- Почему? Думаешь, у него не хватит сил вынести неприятность, не то что

у тебя?

- Не в этом дело, Арон не слабак, он просто добрый, не вредный. Мировой

парень! Никого не обижает и сам не жалуется. Драться он не любит, но кому

хочешь сдачи даст, ничего не боится.

- Ты, я вижу, любишь брата.

- Да, люблю... Но и гадости тоже ему делаю. Мне нравится его дурачить,

дразнить и вообще. Иногда сам не знаю, зачем.

- А потом сам переживаешь, правда?

- Угу...

- Арон тоже переживает?

- Наверное, не знаю... Вот когда я не захотел стать членом церковной

общины, он очень огорчился. И еще он ужасно переживал, когда Абра на него

взъелась. Ненавижу, говорит. Он прямо заболел от этого. У него тогда жар

начался, и Ли за доктором посылал - помнишь?

- Господи, живу рядом с вами и ничего-то не знаю!- изумился Адам.- За

что же она на него взъелась?

- Да так... Тебе обязательно нужно знать?

- Если не хочешь, не говори.

- Ладно уж, ничего тут секретного нет. Арон ведь священником хочет

стать, ну а мистер Рольф, священник наш, он за высокую церковь <Одно из трех

направлений в англиканской и епископальной церквах, наиболее близкое к

католицизму.> выступает и брата подговаривает. Арон сказал, что он, может,

никогда не женится, будет затворником жить.

- То есть вроде монахом заделается?

- Ну да!

- И Абре это не понравилось?

- Еще бы! Как кошка зафыркала. Она вообще такая злюка бывает. Схватила

у Арона самописку и ка-ак бросит ее на землю и давай топтать. Я, говорит,

полжизни ему посвятила, а он...

- Сколько же лет Абре? - рассмеялся Адам.

- Скоро пятнадцать, но она... ну, вроде взрослее.

- Понятно. Ну и что Арон?

- Ни слова не сказал, но здорово обиделся.

- Ты, наверное, отбил бы ее у Арона, если б захотел? - сказал Адам.

- Абра с Ароном обручена, - серьезно возразил Кейл.

Адам пристально посмотрел сыну в глаза и позвал Ли. Тот не появился.

- Ли! - крикнул он снова и добавил; - Странно, по-моему, он никуда не

уходил. Кофейку бы еще.

Кейл вскочил.

- Я сейчас заварю!

- Тебе в школу пора.

- Мне не хочется.

- Надо. Арон уже там.

- Можно я с тобой побуду, па? Сегодня как праздник.

Адам глянул себе на руки и сказал тихим, неверным голосом:

- Ну хорошо, завари.

Пока Кейл возился в кухне, Адам с удивлением чувствовал, что в нем

происходит какая-то перемена. Каждой клеточкой своего существа он ощущал

незнакомое волнение. Ноги напружинились, вот-вот сами понесут его, руки

тянулись к работе. Жадными глазами он обвел комнату. Стулья, картины на

стенах, алые розы на ковре - вещи казались новыми, одушевленными, близкими.

В его сознании зародилась неутолимая жажда жизни, такое ожидание и

предвкушение будущего, как будто отныне каждая минута его существования

должна приносить одну радость. Он испытывал необыкновенную приподнятость,

словно перед ним занимался мирный безоблачный, золотистый день. Адам закинул

руки за голову и вытянул ноги.

Кейл на кухне мысленно торопил кофейник, и вместе с тем ему было

приятно ждать, пока вода закипит. Знакомое чудо уже не чудо. Восторг от

счастливых минут близости с отцом прошел, но радостное ощущение осталось. Б

нем растворился и яд одиночества, и грызущая зависть к тем, кто не одинок,

дух его очистился и просветлел, и он понимал это. Чтобы проверить себя, Кейл

старался припомнить старые обиды, но они куда-то пропали. Ему хотелось

услужить отцу, доставить ему радость, сделать какой-нибудь подарок и вообще

совершить в его честь что-нибудь великое.

Кофе убежал, и Кейл принялся вытирать плиту. "Вчера ни за что не стал

бы этого делать", - мелькнуло у него в голове.

Когда Кейл принес дымящийся кофейник в комнату, Адам улыбнулся, понюхал

воздух и сказал:

- Хорошо пахнет! Такой аромат мертвого из могилы подымет.

- Убежал он, - виновато сказал Кейл.

- Самый смак, когда кофе убежит, возразил Адам.- Интересно, куда это Ли

отправился?

- Может, он в своей комнате. Пойти посмотреть?

- Не стоит. Он бы отозвался.

- Папа, ты позволишь мне заняться фермой после школы?

- Ну, об этом рано говорить. А какие планы у Арона?

- Он в колледж хочет поступить. Не выдавай меня, ладно? Пусть он сам

тебе сюрприз сделает.

- Хорошо, не выдам. А ты сам - разве не хочешь в колледж?

- Да я лучше на ферме... Я там прибыль сумею получить, вот увидишь! За

обучение Арона заплатить хватит.

Адам отхлебнул кофе.

- Это просто замечательно с твоей стороны, - сказал он.- Не знаю, стоит

ли заводить этот разговор... Нет, наверное, стоит... Я вот про Арона

попросил тебя рассказать. И ты так неуклюже его хвалил, что я подумал может,

ты не любишь его, может, он даже неприятен тебе?

- Да я его просто ненавидел! - выпалил Кейл.- Поэтому и задирал его

по-всякому. Но это прошло, папа, правда, прошло. Никакой вражды сейчас у

меня к нему нет, честное слово, и не будет. Вообще ни к кому не будет, даже

к матери...- Он прикусил язык, сам удивившись своей обмолвке и холодея от

ужаса.

Адам молча смотрел прямо перед собой. Потом он провел ладонью по лбу и

наконец негромко произнес:

- Выходит, тебе известно о матери. - Адам не спрашивал, а размышлял.

- М-м... Да, отец, известно.

- Все?

- Все.

Адам откинулся на спинку кресла.

- А Арон - он тоже знает?

- Да нет, что ты, папа! Конечно, не знает!

- Чего ты испугался?

- Не нужно ему про такие вещи знать.

- Почему?

- Не выдержит он этого, - упавшим голосом сказал Кейл.- Он слишком

неиспорченный. - Он чуть было не добавил; "Как и ты, папа", - но вовремя

спохватился.

Адам выглядел усталым и растерянным. Он покачал головой.

- Кейл, слушай меня внимательно... Какая есть гарантия, что Арон не

узнает? Подумай хорошенько.

- Да он такие места за милю обходит, - ответил Кейл, - не то что я.

- А если ему кто-нибудь расскажет?

- Он просто не поверит, папа. Подумает, что на нее наговаривают, да еще

побьет того, кто заикнется об этом.

- Сам-то ты бывал там?

- Да, папа. Я должен был все разузнать... Вот если бы Арон поступил в

колледж, - горячо продолжал Кейл, и совсем уехал из нашего города...

Адам кивнул:

- Может, это действительно неплохой выход. Но ему еще два года учиться.

- Он запросто за один год все сдаст! Он у нас головастый. Попробую

подговорить его.

- А ты не головастее?

- Я в другом смысле - головастый.

Адама всего распирало от гордости за сыновей. Казалось, он вот-вот

сделается размером с комнату. Лицо у него стало суровым и торжественным,

голубые глаза смотрели твердо и проницательно.

- Кейл! - позвал он.

- Да, папа?

- Я верю в тебя, сын, - произнес Адам.

Отцовские слова переполняли Кейла счастьем. Он не чувствовал под собою

ног. Лицо озаряла улыбка, угрюмая замкнутость все реже посещала его.

Ли быстро заметил перемену в своем воспитаннике и однажды как бы

невзначай спросил:

- Ты, случаем, не влюбился?

- Влюбился? А зачем?

- Затем, - только и ответил Ли.

Потом Ли поинтересовался у Адама:

- Что это произошло с Кейлом?

- О матери узнал, - ответил Адам.

- Ах вот оно что...- Ли чувствовал себя не вправе расспрашивать.- Я

предупреждал вас, что давно надо им сказать - помните?

- Помню, но это не я ему сказал. Он сам разузнал.

- Подумать только! продолжал Ли. - Не такая ведь приятная новость,

чтобы напевать во время занятий и подкидывать фуражку на улице. Хорошо, а

как насчет Арона?

- Вот за него я боюсь. Не хотелось бы, чтобы ему стало известно.

- Смотрите, а то поздно будет.

- Наверное, мне нужно поговорить с ним, прощупать, так сказать.

Ли подумал и заметил:

- С вами тоже что-то произошло.

- Правда? Впрочем, да, пожалуй, ты прав.

Кейл не только мурлыкал, по-быстрому разделываясь дома с уроками, и не

только подкидывал и ловил фуражку, шагая по улице. Он радостно принял на

себя обязанность хранить покой отца. Он и впрямь не испытывал никакой вражды

к матери, однако не забывал, что именно она навлекла на отца горе и позор.

Если она так поступила тогда, рассуждал он, то способна на такую же подлость

и теперь. И он решил, что должен разузнать о матери все-все. Противник,

которого знаешь, менее опасен, так как не застигнет врасплох.

К дому за железнодорожными путями он наведывался чаще всего вечером, но

днем тоже устраивал наблюдательный пункт в бурьяне по другую сторону улицы.

Он видел, как иногда из дома выходили девицы, обязательно по двое и одетые

очень скромно, даже строго. Он провожал их глазами до угла, пока они не

сворачивали на Кастровилльскую улицу, направляясь к Главной. Если не знать,

откуда они, то никак не догадаешься, кто они такие. Впрочем, девицы

интересовали Кейла меньше всего. Ему хотелось увидеть при свете дня

собственную мать. В конце концов он установил, что Кейт выходит из дому

каждый понедельник в половине второго.

На "отлично" сделав дополнительные задания, Кейл попросил у классного

наставника разрешение не присутствовать по понедельникам на дневных

занятиях. На расспросы Арона он ответил, что затеял одну штуку, сюрприз, и

не имеет пока права никому ничего говорить. Арон не настаивал и, целиком

занятый собой, скоро вообще обо всем позабыл.

Несколько понедельников Кейл незаметно ходил за Кейт по пятам и

досконально изучил, где и когда она бывает. Маршрут ее не менялся. Начинала

она с Монтсрейского окружного банка. Ее пропускали за хромированную

перегородку, в хранилище, где размещались сейфы, и она проводила там минут

пятнадцать - двадцать. Затем Кейт не спеша, разглядывая витрины, шла по

Главной улице и заходила в "Конфекцию и Галантерею" Портера и Эрвина

посмотреть новые наряды, а иногда и покупала разную мелочь - подвязки или

английские булавки, вуалетку, перчатки. Примерно в четверть третьего она

скрывалась в Салоне у Минни Фрэнкен и через час выходила оттуда в шелковой,

завязанной под подбородком косынке, из-под которой виднелась модная завивка.

В три тридцать Кейт уже поднималась по лестнице в доме, где находились

"Товары для земледельцев", и входила в приемную доктора Розена. После

врачебного кабинета она заглядывала в кондитерскую к Беллу и покупала

двухфунтовую коробку шоколадных конфет-ассорти. От Белла она шла до

Кастровилльской улицы и по ней домен. Она никогда не меняла путь и пункты

следования.

Во внешности и наряде Кейт не было решительно ничего необычного. Она

одевалась точно так же, как одевались все остальные зажиточные и благочинные

салинасские дамы, отправляющиеся по понедельникам за покупками.

Единственное, что отличало ее - это перчатки, - перчаток у нас в городе, как

правило, не носили. Ее руки в перчатках выглядели пухлыми, даже распухшими.

Когда Кейт шла по улице, казалось, будто она заключена в стеклянный

футляр. Она ни с кем не заговаривала и словно бы никого не замечала. По

временам оборачивался какой-нибудь мужчина и смотрел ей вслед, потом, как бы

опомнившись, спешил по своим делам дальше. Большей же частью она скользила

мимо прохожих, точно невидимка. В течение нескольких недель, стараясь ничем

не привлечь ее внимания, Кейл преследовал мать. При xoдьбе она смотрела

прямо перед собой, и поэтому он был убежден, что она ничего не видит. Когда

Кейт входила к себе в палисадник, он с безразличным видом шествовал мимо, а

потом другой дорогой шел домой. Кейл не спрашивал себя, зачем он следит за

ней. Ему просто хотелось узнать про нее все до конца.

Шла восьмая неделя. Кейт по обыкновению завершила СЕОЙ обход и скрылась

в заросшем палисаднике. Кейл выждал минуту и зашагал мимо покосившейся

калитки. Кейт спокойно окликнула его из-за высокого развесистого куста

бирючины:

- Эй, ты зачем ходишь за мной?

Кейл замер, едва дыша. Время словно остановилось. И тут же по старой,

выработанной еще в детстве привычке он принялся усиленно подмечать и

перебирать всякие пустяки, не имеющие касательства к неудобному положению, в

каком он очутился. Краем глаза Кейл видел, как шевельнулись молодые листочки

на кустарнике под налетевшим с юга ветерком. Потом он заметил грязную

слякотную дорожку, истоптанную до черного месива, и ноги, отступившие к

самому ее краю, чтобы не запачкать туфли. Он слышал, как поодаль с сухим

отрывистым шипением выпускает пар маневровый паровозик, и чувствовал холодок

на щеках, покрытых пробивающимся пушком. И все это время он в упор глядел на

Кейт, и она тоже не сводила с него взгляд. По постановке и цвету глаз, по

окраске волос и даже по манере приподнимать плечи, словно слегка пожимая

ими, Кейл видел, как похож на мать Арон. Сам он плохо знал собственную

внешность и потому не узнал в ее лице свой рот, мелкие зубы, широкие скулы.

Так они и стояли друг перед другом, подросток и женщина, пока очередной

порыв ветра не вывел их из неподвижности.

- Ты уже который раз ходишь за мной, - сказала Кейт.- Чего тебе от меня

нужно?

- Ничего не нужно, - ответил Кейл, опуская голову.

- Кто тебя подучил подглядывать за мной?

- Никто... мэм.

- Не хочешь, значит, признаться?

Кейл вдруг с изумлением услышал, что он заговорил. Слова вырвались

сами, помимо его воли:

- Вы моя мать, и я хотел посмотреть, какая вы.

Это была чистая правда, и Кейт как обухом по голове стукнуло.

- Что? Ничего не пойму. Ты кто?

- Я - Кейл Траск, - сказал он и тут же почувствовал, что чаша весов

качнулась в его сторону. Хотя она и виду не подала, Кейл понял, что берет

верх в поединке, а мать вынуждена защищаться.

Она пристально вглядывалась в подростка, изучая каждую его черточку.

Полузабытое лицо Карла вдруг встало перед ее внутренним взором. "Ну-ка,

Пойдем!" - кинула она, повернулась и осторожно, чтобы не угодить в грязь,

пошла по краю дорожки.

Поколебавшись секунду, Кейл последовал за ней и взошел по ступеням. Он

хорошо помнил темное зальце, но дальше не был. Кейт повела его коридором к

себе. Проходя мимо кухни, она крикнула в открытую дверь: "Чаю, две чашки!"

В комнате Кейт, казалось, совсем забыла про него. Не снимая перчаток,

дергая за рукава непослушными пальцами, она сняла пальто. Потом подошла к

двери, прорубленной в дальней стене, вдоль которой стояла ее кровать, и

скрылась в пристройке.

- Иди сюда! - позвала она. - И захвати стул.

Кейл очутился в какой-то каморе без окон, с голыми темно-серыми

стенами. Пол устилал пушистый ковер, тоже серый. Из мебели тут стояло только

огромное кресло с множеством серых шелковых подушек, небольшой стол с

наклонной крышкой и напольная лампа с низким абажуром. По-прежнему не снимая

перчаток, Кейт неловко, словно у нее была искусственная рука, зажала шнурок

глубоко между большим и указательным пальцами и зажгла лампу.

- Закрой дверь! - приказала Кейт.

Лампа бросала яркий кружок света на стол, но остальная комната едва

освещалась. Серые стены словно поглощали свет. Кейт долго устраивалась в

кресле среди подушек, потом начала осторожно стягивать перчатки. Пальцы на

обеих руках у нее были забинтованы.

- Чего уставился! Артрит это, - зло бросила она. Хочется взглянуть, да?

- Она размотала пропитавшуюся мазью повязку и поднесла скрюченный

указательный палец к свету. - Вот, полюбуйся! Это и есть артрит.- Она

тихонько застонала, бережно обматывая палец бинтом.- Боже мой, до чего болят

в перчатках! - вырвалось у нее. Садись, чего стоишь.

Кейл присел на краешек стула.

- Смотри, у тебя, наверное, тоже артрит будет, сказала Кейт.- У моей

двоюродной бабки был и у матери начинался...- Она осеклась. В комнате

воцарилась мертвая тишина. Потом в дверь тихонько постучали.

- Это ты, Джо?- отозвалась она. - Оставь подкос. Ты что, оглох?

Из-за двери что-то промычали. Ровным голосом Кейт отдавала

распоряжения:

- В гостиной намусорили, подмети. Анна опять не прибрала у себя в

комнате. Предупреди ее еще раз, скажи, что это последний. Ева чересчур

умничала вчера вечером. Впрочем, я сама с ней поговорю... Да, вот еще что,

Джо. Скажи поварихе, если она опять приготовит на этой неделе морковь, пусть

собирает вещи. Ты меня слышишь? Мычание из-за двери повторилось.

- Все, иди!- приказала она. - Хуже свиней!- в сердцах вырвалось у нее.

- Дай им волю, как в хлеву будут жить... Принеси-ка поднос из той комнаты.

Когда Кейл открыл дверь, в спальне уже никого не было. Он принес поднос

и осторожно поставил его на крышку стола. Поднос был большой, серебряный, на

нем стояли оловянный чайник, две чашки тонкого, как бумажный листок,

фарфора, сливки и открытая коробка шоколадных конфет.

- Налей чаю, - сказала Кейт.- У меня руки болят. Она сунула в рот

конфету. - Удивляешься, что я в этой комнатенке устроилась? - продолжала

она, проглотив конфету. - Мне от света глаза режет. А здесь я

отдыхаю.Заметив, что Кейл украдкой посмотрел на ее глава, повторила тоном,

не терпящим возражения:- Мне от света глаза режет... Ты что не пьешь?-

спросила она бесцеремонно. - Не хочешь?

- Не хочу, мэм. Я не люблю чай.

Кейт зацепила забинтованными пальцами тоненькую чашку.

- А что же ты хочешь?

- Ничего, мэм.

- Вздумал просто посмотреть на меня?

- Да, мэм.

- Ну и как?

- Обыкновенно.

- Ну и как я выгляжу? - Она бесстыдно улыбнулась, обнажив мелкие острые

зубы.

- Нормально.

- Я так и знала, что из тебя слова не вытянешь. Где твой братец?

- В школе, наверное, или дома.

- Какой он?

- Он... он больше на вас похож.

- Правда? Интересно. И он такой же, как я?

- Арон в священники хочет.

- Ну что ж, это в самый раз - с моей внешностью в священники. Духовное

лицо такое натворить может. Когда мужчина сюда приходит, он весь настороже,

а в церкви раскрывается душа нараспашку.

- У Арона это серьезно.

Кейт подалась вперед, лицо ее оживилось.

- Налей мне еще... Скажи, твой брат - зануда?

- Он хороший.

- Я спрашиваю - зануда?

- Нет, мэм, не зануда.

Кейт откинулась, поднесла чашку к губам.

- А как отец?

- Я не хочу об этом говорить.

- Вот как! Значит, ты его любишь?

- Очень, - сказал Кейл.

Кейт пристально всматривалась в сына. Сердце у нее внезапно сжалось от

боли, и по телу пробежала непонятная судорога. Потом она встряхнулась и

быстро справилась с собой.

- Возьми конфету.

- Спасибо, мэм... Зачем вы это сделали?

- Что я сделала?

- Зачем выстрелили в отца и бросили нас?

- Это он тебе рассказал?

- Нет, он нам ничего не рассказывал.

Кейт дотронулась одной рукой до другой, но обе отдернулись, как

обожженные.

- У твоего отца есть... к нему приходят в гости... ну, девицы или

молодые женщины?

- Не приходят, - отвечал Кейл.- Почему вы хотели застрелить его и

убежать?

Лицо у Кейт напряглось, рот распрямился в одну линию. Она подняла

голову - глаза ее глядели холодно и пусто.

- Ишь ты, как взрослый заговорил, - сказала она. Только вот

рассуждаешь, как маленький. Может, тебе лучше пойти поиграть?.. И не забудь

сопли утереть.

- Я тоже иногда издеваюсь, над братом. Дразню, даже до слез довожу и

вообще. Он даже не понимает, как это у меня получается. Я умнее его, то есть

хитрее. Но больше я не буду его обижать, никогда. Противно стало.

Кейт подхватила, словно сама только о том и думала:

- Мои тоже воображали, будто они такие умные. Думали, что насквозь меня

видят. А я обманывала их, как хотела, всех обманывала. Особенно когда мне

что-нибудь велели сделать. Тут уж я спуску не давала! Да, Карл, что-что, а

козни строить я умела.

- Меня Кейлеб зовут, а не Карл. Был такой человек, Халев, он в землю

Ханаанскую пришел. Мне Ли рассказывал, из Библии это.

- А-а, китаец этот, - протянула Кейт и продолжала свое: - Адам думал,

что право на меня имеет. Когда меня в кровь избили, сломали руку, он меня в

свой дом принес, ухаживал за мной, с ложечки кормил. Думал припязать меня к

себе. И большинство, представь, поддается. Благодарные - они всегда в долгу,

а это хуже цепей. Но я не такая, меня никто не удержит. Вот и решила:

подожду, выздоровлю, наберусь сил, а потом поминай как звали. Для меня

западня еще не сделана. - Она помолчала. Я знала, что он замышляет, и

выжидала, когда мой час пробьет.

В сером полумраке комнаты слышалось только ее возбужденное свистящее

дыхание.

- Зачем вы в него выстрелили? - снова спросил Кейл.

- Затем, что он не хотел отпускать меня. Я ведь и убить его могла,

правда? Только зачем? Мне просто надо было вырваться.

- И вы никогда не жалели, что не остались с нами?

- Жалела? Господь с тобой! Я еще девчонкой умела настоять на своем.

Дата добавления: 2015-06-26