И экеппораторная факторизация 1 страница

На протяжении первой половины нашего столетия в дифференциальной психологии и психодиагностике сложились два подхода к реконструкции базисных психических свойств индивидуальности — рациональный и эмпи-

рический (дедуктивный и индуктивный). К представителям первою подхода Н. Броуди (Brody, 1972) относит, например, Ганс Айзенка, так как основ­ные дифференциальные концепты «экстраверсия-интроверсия» и «невро­тизм» были вначале сформулированы им на теоретическом уровне, а затем была развернута эмпирическая работа по поиску и изобретению различных эмпирических индикаторов, доказательству их статистической независимос­ти (ортогональности осей двухфакторного пространства — см. рис. 3), конструированию валидных и надежных инструментов их измерения.

Яркий представитель эмпирического подхода — Раймонд Кэттэлл, ко­торый применял не конфирматорньш (направленный на подтверждение заданных факторов), а эксплораторный факторный анализ. В этом случае факторы индивидуальности выделялись с помощью статистико-эмпириче-ской индукции: вначале фактор выявляется как чисто статистический фе­номен в виде группы (подмножества) взаимно-скоррелированных эмпириче­ских показателей, затем латентная переменная, обусловливающая наличие взаимозависимостей между поверхностными индикаторами, подвергается те­оретической интерпретации (см. рис. 4).

То есть при индуктивном подходе движение идет от статистического факта к теоретическому концепту — в обратном по сравнению с рацио­нальным подходом направлении. Р. Кэттэлл поднимал пафос своего под­хода как сущностного принципа организации исследований в социаль­ных науках по сравнению с естественнонаучным лабораторным экспери­ментом (см. наиболее методологически ориентированную его моногра­фию — Cattell, Kline, 1977).

Различения рационального и эмпирического подходов в конструирова­нии тест-вопросников придерживаются сегодня многие специалисты в об­ласти психологической тестологии {Edwards, 1970; Cronbach, 1970). Ряд

Рис. 4. Схематическая иллюстрация различий рационального и эмпирического подходов.

При рациональном подходе движение идет как бы снизу вверх по схеме — от постулиро­вания теоретических глубинных переменных (факторов) F_t, Fk к поиску их взаимно-согласованных эмпирических индикаторов X,, Х_;,... Хп. А при эмпирическом подходе движение идет в обратном направлении — от обнаружения скоррелированных, взаимно-согласованных эмпирических индикаторов к интерпретации их «общего знаменателя» —

глубинных факторов.

авторов выделяют в качестве третьего самостоятельного подхода так назы­ваемую стратегию конструирования теста по внешнему критерию (напри­мер, Burisch, 1986), но, по-нашему мнению, логично рассматривать этот подход как разновидность эмпирического.

При сравнении этих двух подходов обращает на себя внимание тот факт, что наиболее фундаментальные программы исследований в рамках одного и другого подхода дали в конечном счете конвергирующие ре­зультаты: два главных из так называемых «вторичных» факторов Р. Кэт-тэлла («эксвия-инвия» и «тревожность») хорошо соответствуют по свое­му интерпретационному смыслу факторам Г. Айзенка.

В наших собственных разработках мы попытались учесть взаимодо­полнительность двух указанных подходов. В нашем специализированном психометрическом программном комплексе ТЕСТАН (Shmelyov, 1996) предусмотрены две модели факторного анализа: традиционная (экспло-раторная) и гораздо реже применяемая конфирматорная, позволяющая проверять, какой процент дисперсии (включая ковариативную диспер­сию) вычерпывают из матрицы корреляций уже заданные (по теоретиче­ским основаниям) факторы. Математический аппарат конфирматорного факторного анализа был разработан позднее, чем аппарат гораздо более популярного эксплораторного, — только в 70—80-е годы (Scott-Long, 1983).

Психофизиологическая интерпретация главных факторов

По-видимому, вслед за Айзенком (Eysenk, 1967), можно предполагать, что за наиболее общими факторами межиндивидуальных различий, выяв­ленными на многотысячных выборках, лежат конституциональные свойства нервной системы, врожденные и наиболее общие характеристики темпе­рамента. На популярном в 60-е годы психофизиологическом языке теории активации (к нему обратился в своих последних работах и В. Д. Небыли-цын, 1966) Г. Айзенк так интерпретировал фактор «экстраверсии-интро-версии»: за разнообразными поведенческими и субъективными проявле­ниями интроверсии скрывается конституционально унаследованный чело­веком более высокий тонус ретикулярной формации, более высокий уро­вень «бодрствования» (см. Блок, 1970), уровень восходящих к коре акти-вационных влияний со стороны стволовых структур головного мозга. Это обусловливает более низкие пороги чувствительности к экстероцептив-ным раздражителям, более высокую исходную скорость обучения интро­вертов, более сильный репрезентативный ответ (яркие образы) на символи­ческие побуждения. Экстраверту же, наоборот, для оптимального уровня бодрствования как бы не хватает дополнительной более сильной экстеро-цептивной стимуляции. Поэтому они активнее идут навстречу новым впечат­лениям от мира, обнаруживают «синдром поиска ощущений» (sensation seeking — Zuckerman, 1971), максимизируют риск в ситуациях выбора,

склонны не к символическому, но к чувственно-практическому контакту с окружающей действительностью. В свою очередь, «эмоциональная неста­бильность», или «невротизм», по Айзенку, есть следствие более высокой активности лимбических структур мозга, на фоне которой небольшие нару­шения гомеостазиса внутренней среды организма (потребностиые состоя­ния) ведут к резкой смене эмоционального фона, настроения. Из-за этого «эмоционально-нестабильным» субъектам в большей мере свойственна склон­ность утрачивать полезные динамические координационные стереотипы (на­выки) под влиянием стрессовых факторов и в ситуациях фрустрации. В этих ситуациях именно у невротичных субъектов гораздо сильнее страдает исполнительский уровень деятельности.

Конечно, подобную точку зрения сегодня можно оспаривать с пози­ции новейших достижений в области физиологии мозга, но ей нельзя отказать в известной логике и стройности аргументации.

В данном контексте нам важно подчеркнуть, что «объектный» под­ход в дифференциальной психологии и психодиагностике с объективной необходимостью приводит различных исследователей к идее детермина­ции психической жизни со стороны материального субстрата — физио­логических процессов в центральной нервной системе. Подобную тен­денцию можно обнаружить и в относительно современных отечествен­ных работах по психодиагностике (например, Б. В. Кулагин, 1984). Та­ким образом, в своем теоретическом пределе дифференциальная психо­физиология и «объектно-ориентированная» дифференциальная психо­логия смыкаются. Хотя в дифференциальной психологии латентные объ­яснительные факторы (скрытые от прямого наблюдения переменные, обус­ловливающие наличие в поведении определенных синдромов) непосред­ственно не измеряются с помощью физиологических и аппаратурных методик, но только интерпретируются на физиологическом языке (см. рис. 4). ■

Теории черт и типов

В этом параграфе мы коротко рассмотрим аргументацию нашего ос­новного тезиса по отношению к таким популярным и поныне (особенно среди практических работников) теориям меж индивидуальных различий, как теории «акцентуаций характера» {И. Б. Ганнушкин, К. Леонгард, А. Е. Личко), теории психосоматических (Э. Кречмер, У. Шелдон) и пси­хологических типов (К. Юнг).

Указанное направление условно можно отнести к «типологическим теориям», или «теориям типов». С операциональной точки зрения, отли­чие типологического подхода от подхода в духе «теории черт» заключа­ется в том, что производится обобщение (объединение) не столбцов, а строк характеристических таблиц (см. рис. 1). Подобный взгляд, сбли­жающий теории «типов» и «черт», предложен также в работе В. М. Мельникова и Л. Т. Ямпольского (1985).

Выражаясь современным алгоритмическим языком, можно сказать, что в «теории типов» к той же самой по своему принципиальному устрой­ству структуре данных применяется несколько иной алгоритм обработки: вместо факторизации строк, производится кластеризация (типолошзация) столбцов матрицы данных, а затем для каждого кластера испытуемых (типа) строится усредненный типовой профиль черт. Современные алго­ритмы совместного анализа строк и столбцов матриц (алгоритмы IRT, а для многомерного случая, например, conjoint analysis — см. De Sarbo, Carroll a. о., 1982), позволяющие одновременно выявлять базисные из­мерения (факторы) и сгушения объектов в этом пространстве (класте­ры), показывают, что при закладывании в алгоритмы факторизации и кластеризации идентичных метрик близости строк и столбцов можно получить фактически идентичные результаты, являющиеся разными спо­собами представления фактически одной и той же эмпирической инфор­мации.

Изложенные выше соображения можно упрощенно проиллюстриро­вать с помощью проекции известной классической типологии темпера­ментов Гиппократа-Галена в двумерное пространство «экстраверсия-ней-ротизм» Г. Айзенка (рис. 5, см.-также Гамезо, Домашенко, 1986)'. Ссы­лаясь на И. П. Павлова, Г. Айзенк выделяет единственный слабый и не­уравновешенный тип «меланхолика» и три сильных — «холерика», «санг­виника», «флегматика», отличающихся между собой по соотношению по­движности и инертности².

На рис. 5 мы видим, что тип внутренне неоднороден — он занимает не точку, но целую область пространства. Центральная точка этой области — типичный представитель «типа», носитель усредненного (в рамках дан­ной категории людей) профиля черт. Если провести вектора от начала координат к точкам, соответствующим позиции «типичных представите­лей» в пространстве факторов, то мы просто получим новую систему координат, новый факторный базис, обладающий той же самой инфор­мативностью (эффективностью прогноза поведения) и являющийся, та-

¹ К сожалению, в последнее время.в русскоязычных учебных пособиях по пси­хологии индивидуальных различий в этой схеме, как правило, опускают попытку Г. Айзенка соотнести свои представления с представлениями И. П. Павлова (сравни­те — Первый, Джон, 1990, с. 264).

² К сожалению, многие авторы упускают из внимания предложенную самим Г. Ай-зенком интерпретацию направленности вектора «сила нервной системы» от полюса «ме­ланхолика» к полюсу «сангвиника». При этом очень часто происходит отождествление вектора «силы» с осью «эмоциональная стабильность». В результате пространство «по­ворачивается» на 45 градусов, «холерики» наделяются многими чертами, свидетельству­ющими об их слабости, а «меланхолики» — чертами, свидетельствующими об их более высоком уровне психического контроля (что свойственно скорее флегматикам).

Рис. 5. Схематическое изображение взаимоотношений характеристик темперамента по Павлову и Айзенку.

Как видно из схемы, экстраверсия фактически сводится к подвижности, а нейротицюм — к неуравновешенности. Очевидно, что такая схематизация приводит к выхолащиванию содержания и той, и другой классификации. Д третьему измерению — «силе нервной системы» — вообще не может быть найдено места на плоскости, оно может быть изоб­ражено лишь частично (пунктирной линией), как проходящее из левого верхнего в пра­вый нижний координатный угол.

ким образом, просто иным оформлением одного и того же предметного содержания.

О размытости границы между теориями черт и теориями типов гово­рит и тот факт, что в некоторых концепциях «типы» формулируются по принципу доминирующей черты, й при наличии нескольких выражен­ных (акцентуированных черт) говорят про «смешанные, амальгамные» типы и так далее. Таким образом обстоит дело, например, с известной отечественной методикой ПДО (Личко, Иванов, 1981).

Отказ от аддитивности

Классическая «теория черт» постулирует независимый, аддитивный вклад каждой черты в прогноз поведения. Вот как, согласно Р. Кэттэллу (Cattell a. о., 1970), выглядит уравнение эффективности деятельности:

где F. — значение i-й черты (фактора) у данного индивида;

Ь₅ — весовой коэффициент, указывающий на вклад i-й черты в про­гнозируемую эффективность деятельности (на практике Ы оценивается с помощью коэффициентов регрессии).

Как известно, сам Р. Кэттэлл и его последователи практически реали­зовали этот подход, построив и опубликовав в своих руководствах массу

подобных уравнений эффективности, основанных на результатах множе­ственного регрессионного анализа сведений об эффективности различных групп профессионалов (менеджеров разного уровня, полицейских,, продав­цов, психологов и т. п.), протестированных с помощью 1§PF.

Некоторая более высокая гибкость «типологического» подхода состо­ит в возможности отказа от линейных зависимостей: точкам и областям, в разной степени удаленным от начала координат, приписывается вовсе не всегда пропорциональный рост определенной поведенческой симптоматики, но иногда качественно разное поведение. При этом, в частности, учитывает­ся взаимодействие черт: прогноз по одной черте (фактору) зависит от значе­ния выраженности другой черты.

Такова, например, практическая традиция типологического анализа профилей популярнейшего патохарактерологического перечня MMPI (Hathaway, McKinley, 1967; см. также Березин и др., 1976). Например, умеренный подъем профиля по шкале 8 MMPI интерпретируется, как известно, как «оригинальность мышления» (и это даже положительный факт для творческих работников), а чрезмерно высокие значения по этой шкале — как «шизофреническая симптоматика распада мышления» (ко­нечно, в сочетании с данными по другим шкалам, другим методикам и главное — с результатами клинических наблюдений).

Ярким примером растущей популярности типологического подхода яв­ляются разработки, выполненные на базе типологии К. Юнга (см. на рус­ском языке издание 1998 года). Это прежде всего «Тестовый индикатор Майерс-Бриггс» MBTI (Briggs-Myers, McCaulley, 1991), получивший очень широкое распространение при наборе «белых воротничков» — работни­ков умственного труда (Шнейдерман, 1984; а также более упрощенный и короткий тест-вопросник Кейрси — см. краткое описание в последнем издании «Психодиагностического словаря» — Бурлачук, Морозов,. 1999). Сюда же, несомненно, относится ставшая столь популярной на постсовет­ском пространстве «Соционика» (Аугустинавичюте, 1998).

В некоторых случаях типологический подход дает более точный про­гноз. Когда мы получаем более «узкий» психотип, описываемый частной комбинацией образующих (например, «рациональный —логически-мыс­лящий — интуитивный-интровертированный»), то такая частная комби­нация резко сужает поле прогноза поведения (диапазон ситуаций) и, если поведение данного субъекта попадает в это узкое поле прогноза, то прогноз оказывается более точным. Надо отметить, что комбинация из трех или четырех черт (более двух) с формально-математической точки зрения может быть изображена не иначе как вектор (та же ось, та же черта), который направлен в очень узкий квадрант многомерного лично­стного пространства. Именно поэтому повышается точность психодиаг­ностики, ориентированной на прогноз «совместимости» (эффективнос­ти, адекватности, приспособленности) данного психотипа с совершенно конкретной средой (узким классом ситуаций). Но в том случае, если сам психотии и ситуация, для которой производится прогноз эффективнос-

ти, не слишком подходят друг к другу (а это бывает чаще всего!), точность прогноза опять-таки резко падает.

Привлекательность типологического подхода для практиков, как пра­вило, состоит вовсе не в повышении точности диагноза и прогноза, а в том, что авторы предлагаемых типологических концепций дают конкрет­ные готовые рекомендации о том> как организовать стратегию консуль­тативного или психотерапевтического вмешательства в отношении выде­ленных и описанных ими типов (см. Мак-Вильяме, 1998; Райх, 1999;

Роман, 1999).

Таким образом, несмотря на преимущества отказа от линейности ти­пологический подход в своей эмпирической базе фактически замкнут в рамках «объектной структуры данных». Так же, как в случае глобальных факторов, с достаточной надежностью можно выделить совсем немного глобальных типов — в пределах одного-двух десятков. Но тогда иден­тификация принадлежности конкретного испытуемого к этому глобаль­ному типу опять же строится лишь с вероятностной точностью, а веро­ятность истинности прогноза поведения этого индивида в конкретных критических ситуациях редко когда по экспериментальным данным может превышать 0,7—0,8 (что соответствует коэффициенту корреля­ции в районе 0,3); т. е. вероятность ошибки остается недопустимо вы­сокой, так как сказывается все тот же самый пресловутый предел дис-позициональной устойчивости поведения, или прогностичности дисгю-зициональных моделей.

КРИТИКА ПСИХОМЕТРИКИ ЧЕРТ ЛИЧНОСТИ о

Итак, стандартизованные измерительные (тестовые) методы оправдывают себя, как правило, лишь применительно к прогнозу массового поведения каких-то групп людей и на достаточно протяженном отрезке времени, но применительно* к прогнозу поведения конкретного человека в конкретной ситуации дают слишком большую вероятность ошибки.

Можно выделить несколько сложившихся ко второй половине наше­го века направлений в* критике тестолотческого подхода к чертам лич­ности.

Кпиническип подход

Первое направление сложилось фактически одновременно с форми­рованием самой психометрики тестов. Речь идет о так называемом «кли­ническом подходе в психодиагностике». Его отличительными особенно­стями являются:

а) ситуативность — повышенное внимание к текущим обстоятельствам и конкретной ситуации в жизнедеятельности испытуемого (клиента, паци­ента);

б) многоаспектность — использование многообразных источников ин­формации об испытуемом с акцентом на биографическую информацию, индивидуальную динамику и историю психического развития;

в) идеографичность — повышенное внимание к уникальным, свойст­венным только данному человеку характеристикам и особенностям, для которых по определению просто пет готовых шаблонных схем фикса­ции, подсчета, интерпретации;

г) индивидуализация — неформализованный и нестандартизирован-ный, а приспособленный к особенностям данного испытуемого способ получения и анализа эмпирической информации;

д) интерактивность, то есть активное взаимодействие психолога и испытуемого в форме индивидуализированной беседы, нестандартизо-ванных клинических проб и т. п.;

е) «интуитивность» — доминирующая нагрузка при получении ин­формации и ее интерпретации не на стандартизированные процедуры и стандартные рекомендации по анализу данных, но на профессиональ­ную, экспертную интуицию исследователя.

Последнее обстоятельство позволяет относить «клиническую психо­диагностику» к более широкой категории «экспертных методов». Само название явилось отражением того факта, что подобная культура обсле­дования формировалась прежде всего на стыке психологии и медицины, где она давно и прочно утвердилась фактически уже в течение многих столетий. В своем пределе клиническая психодиагностика направлена на выдвижение «теории одного случая», т. е. постоянно конструирует свой концептуальный аппарат, применяя к уникальному случаю новые уни­кальные концепты и способы их операционализации. Аналогию этому можно найти в юриспруденции: законодательство некоторых стран (на­пример, США) постоянно развивает свой концептуальный аппарат по наличию так называемого «прецедента».

Различению измерительного и клинического подходов к психодиаг­ностике соответствует в работах Г. Олпорта (Allport, 1961) различение номотетического и иде о графического описания (см. также Ярошевский, Анциферова, 1974). С точки зрения Г. Олпорта, идеографическое описа­ние должно оперировать гораздо более богатым лексиконом индивиду­альных характерологических особенностей человека — лексиконом лич­ностных черт, т. е. научный язык идеографического описания по своей лексической обеспеченности должен приближаться к литературному языку (см. главу 2).

Как мы понимаем, в своем предельном выражении клинический под­ход означает отказ от работы с какой-либо заданной матрицей данных — с каким-либо заданным набором столбцов-параметров: вектора, описы­вающие разных людей, должны различаться и по составу, и по длине. А

раз так, то к подобным данным невозможно применить и стандартизован­ные алгоритмы многомерного анализа, т. е. закрывается возможность по­иска процедур интеграции простых показателей (эмпирических индикато­ров) в более сложные — в факторы.

Совершенно очевидно, что предсказание поведения (а тем более вза­имодействия) объектов, обладающих разнообразным и несопоставимым набором свойств, есть уже скорее в самом деле прерогатива искусства, но не науки (если под наукой понимать систему воспроизводимых про­цедур с измеримыми свойствами их эффективности).

Как и литератор, сторонник клинической идеографической психо­диагностики стремится насытить имеющиеся у него данные собственной интуицией, в известном смысле идентифицировать себя с обследуемым, вжиться в систему его жизненных обстоятельств, чтобы попытаться для самого себя как бы изнутри сформулировать внутреннюю логику внешне различных, быть может, кажущихся противоречивыми поступков и про­явлений человека.

Клинический метод —■ это неизбежное изобретательство, это порож­дение психологом определенных домыслов, это домысливание того, что может стоять за тем или иным внешним проявлением, внешним симпто­мом в поведении пациента. Не случайно клинический подход развивался преимущественно представителями психоаналитических теоретических взглядов. Психоаналитические концепции не могут не опираться именно на клинический метод, а последний, как иногда кажется, с неизбежнос­тью порождает психоаналитические концепции, ибо ум исследователя порой просто не может подобрать какую-то единую мотивированную логику для цепочки необъяснимых поступков (импульсивных действий, оговорок, описок, забываний и т. п.), не прибегая к своеобразной мифо­логизации — к построению мифа¹ о наличии какого-то постыдного мо­тива, скрытого от самосознания самого пациента.

Условие эффективности кпинического метода

Зададимся таким вопросом: казалось бы, откуда взяться здесь объек­тивности, когда так высока доля субъективизма психолога при осуществ­лении клинического подхода? Но без предположения наличия каких-то механизмов объективности трудно объяснить жизнеспособность этого под­хода. Здесь мы приходим к формулированию положения, которое будем развивать на протяжении всей этой работы. Эффективность клиничес­кого подхода, по нашему мнению, состоит отнюдь не в мифологизации,

¹ Поп «мифом» в данном случае автор предлагает понимать некую притмевуго, аллегорическую конструкцию с двойной семантикой — поверхностной (прикрываю­щей, мнимой) и скрытой (подлинной).

а вопреки ей. Мифологизация — это риск, которого классный специалист призван избежать. Опытный психолог-клиницист, настоящий психолог-пси­хотерапевт по имеющейся у него информации производит неформализован-ную реконструкцию субъективного опыта — реконструкцию субъектив­ной картины жизненных обстоятельств пациента. Именно способность вос­создать то подмножество факторов проблемной ситуации, которое сущест­венно именно для самого клиента, а также воссоздать характер отношения клиента к этим факторам, характер категоризации дайной ситуации и слу­жит гарантией успеха клинической диагностики.

Таким образом, мы предлагаем объяснение эффективности клиниче­ского подхода в терминах когнитивной теории личности. С этой точки зрения, что такое, например, тревога? Тревожит субъекта не сама по себе ситуация, а субъективная категоризация ситуации как тревожной, опасной. Какая-то ситуация может быть объективно опасной (по тем­ным улицам бродит никем еще не выявленный сексуальный маньяк-убий­ца), но если женщины даже и не подозревают о его существовании, пустынные улицы вечернего города не выглядят для них тревожными, пугающими. Но стоит появиться информации о наличии в городе серий­ного убийцы-маньяка, как людей охватывает реальный страх.

Такое понимание сути клинического подхода позволяет нам одно­временно понять, почему так популярны в контексте клинической пси­ходиагностики личности проективные методики (Соколова, 1978; Бур-лачук, 1989). Чтобы войти в систему действительно значимых (а не дек­ларируемых) жизненных обстоятельств клиента, нужно каким-то обра­зом спро-воцировать его на выдачу такой вербальной или графической продукции, которая позволила бы психологу вскрыть содержание и смысл значимых проблем клиента, т. е. прийти к объективной информации о ситуации клиента через его субъективность — через образы его фанта­зии, нюансы его переживания, его отношение к вымышленным персона­жам и т. п. Хотя сами по себе стимульные тест-объекты наиболее попу­лярных проективных методик (пятна Роршаха, рисунки Розенцвейга, фототаблицы Мюррея и др.) строго стандартизированы, но нормативная авторская интерпретация ответов испытуемого носит характер ярко вы­раженных клинических рекомендаций: здесь мы не находим, как прави­ло, закрытого набора заданных диагностических категорий и однознач­ных правил приписывания их определенным типам ответов испытуемых (такая контент-аналитическая модификация проективных методик по­является лишь в самое последнее время, но большинство практиков пред­почитает следовать расплывчатым рекомендациям классических версий этих методик).

В рамках настоящей работы нам представляется важным различить проективные методики (инструментарий) и сам механизм проекции как психическую реальность. Нестандартизированный характер традицион­ных проективных методик не означает того, что механизм проекции нельзя эффективно использовать в рамках более стандартизированных проце-

дур (по типу приписывания черт из заданного списка, классификации или ранжирования каких-то невербальных стимулов и т. п.). Механизм проек­ции несет значительную нагрузку во многих методиках психосемантичес­кого обследования личности, о которых мы будем говорить ниже.

Компенсаторные стили деятельности

Другое направление в критике традиционного психометрического под­хода к личности вызревало внутри самого этого подхода. Это критика близка к уже упомянутой критике аппарата парных линейных корреля­ций и линейно-аддитивных моделей прогноза. Здесь же рядом распола­гается и критика, основанная на вскрытии артефактов стандартизиро­ванного вербального самоотчета.

Как уже говорилось выше, линейно-аддитивная модель прогноза ярко иллюстрируется так называемыми «уравнениями эффективности» (Cattell а. о,, 1970). Измерив 16PF на выборке эффективных и неэффек­тивных профессионалов в данной области для каждого из 16 факторов теста, Р. Кэттэлл находил коэффициенты линейной регрессии, связыва­ющие с определенным весом и знаком каждый из шестнадцати факторов с показателем эффективности. В главе «Диагностика черт» пособия «Об­щая психодиагностика» (Шмелев, 19876) в качестве примера нами при­водятся уравнения эффективности для продавца, психотерапевта и поли­цейского. Например, эффективный продавец отличается прежде всего повышенной общительностью (+0,44 А), самостоятельностью (+0,44 Q2), во-вторых, доверчивостью (-0,33 L), смелостью (+0,22 Н), уступчивостью (-0,22 Е), расслабленностью (-0,22 Q4). В то время как эффективный полицейский должен быть, согласно Кэттэллу, замкнутым (-0,47 А), мрачным (-0,35 F), жестким (-0,35 I), самостоятельным (+0,23 Q2), с повышенным самоконтролем (0,23 Q3).

Понятно, что это уравнение задает единый образ эффективного про­фессионала, никак не отражая вариаций индивидуального стиля деятель­ности. При этом прогностическая эффективность будет тем выше, чем сильнее баллы* будут отклоняться от средних значений в ту сторону по­люса шкалы, которая обозначена знаком регрессионного коэффициента, причем повышение или понижение точности прогноза из-за одной шка­лы никак не зависит от данных по другой шкале (в этом и состоит принцип аддитивной модели). В то же время мы знаем, что сами факто­ры Кэттэлла не являются между собой ортогональными, так как получе­ны с помощью косоугольного факторного анализа. То есть они взаимо­действуют между собой. Тем более их взаимодействие усиливается в рамках тех компенсаторных соотношений черт, которые возможны в рамках индивидуального стиля.

Факт множественных статистических зависимостей неоднократно вы­являлся в самих лабораторных измерительных исследованиях. Так, напри­мер, было показано, что «ригидность» (измеренная с помощью теста уста-

новки Лачинза) и «авторитарность» по шкале F Адорно коррелируют по­ложительно лишь при выполнении третьего условия — при наличии высо­кой мотивации достижения по Мак-Клелланду (Brown, 1953, цитируется по книге Brody, 1972). Известен пример и значимого четырехстороннею взаимодействия (Kogan, Wallach, 1964): «плохая защита Эго» (высокое значение фактора О из 16 PF) и «высокая тревожность» (-С) приводят к тому, что лица с высоким вербальным интеллектом.оказываются менее склонными к риску (г = -0,39), в то время как при наличии низкой тревож­ности плохая «защищенность» ассоциируется с наивысшей положитель­ной корреляцией между «рисковрстью» и «вербальным интеллектом» (г = +0,45).

Дата добавления: 2015-06-04