Эксперим. 1 страница

Uруппа: XXX

Контроль.

Группа — — X

По двум гипотезам было получено два результата, которые нуждаются, однако, в серьезной и расширенной перепроверке.

1. Точность-согласованность в приписывании черт (маркеров Боль­шой Пятерки) и точность-угадывание оказались скоррелированными по­ложительно, но не значимо.

2. После нолучения'у обратной связи точность-согласованность в экс­периментальной группе не только не выросла, но даже снизилась (!) — и:ю сравнению с контрольной группой, и по сравнению с первой серией в

амой экспериментальной группе.

Как можно проинтерпретировать эти в общем-то не слишком ожидаемые результаты? Первый результат, по-видимому, свидетельствует о том, что сте-эеотипы межличностного восприятия по некоторым факторам сложились в определенный «миф», в отношении которого существует определенный уро-(ень согласованности субъективных представлений, но он отличается от ре-шьного положения дел (если, конечно, только считать данные вопросника >еальными). О том, что ряд факторов Большой Пятерки особенно затруднен |хля визуальной диагностики (по фотопортрету), говорит тот факт, что только

по трем факторам «Экстраверсия», «Самоконтроль», «Эмоциональная ста­бильность» получена значимая корреляция усредненных экспертных оценок и тестовых Q-данных (при расчете этих корреляций варьировали не субъекты, а объекты перцепции — другой слой куба данных). Факторы «Дружелюбие» и «Интеллект» оказались менее «прозрачными»: внешние наблюдатели, как оказалось, неточно оценивают их по внешнему облику.

Второй результат можно интерпретировать как свидетельство тонко­сти того механизма, который отвечает за межличностное познание и при­писывание черт по визуальному облику. По-видимому, этот механизм функ­ционирует интуитивно — на неосознаваемом, автоматизированном уровне. «Работа над ошибками» привела'только к разрушению этой интуитивной скоординированности (подобно тому, как осознание автоматизированных операций разрушает навык). Во всяком случае, такая первичная коррек­ций (в ходе одного занятия в неделю) оказывается явно недостаточной для положительного эффекта. Требуется серьезный тренинг, чтобы реально повысить точность межличностного познания..

Можно было предположить, что визуальная диагностика по внешнему облику является слишком «экзотичным» видом познания, что в реальной жизни люди общаются и ориентируется не столько на внешность, сколько на речевое поведение других людей. Мы сравнили точность-согласован­ность визуальной диагностики с точностью-согласованностью в приписы­вании маркеров В5 тем же самым персонажам, но на основании их вер­бальных самоописаний (опубликованных этими Интернет-пользователями на разных серверах для знакомства). Оказалось, что согласованность по фотографии значимо превосходит согласованность по вербальным само­описаниям. Это только подтверждает высокий уровень участия бессозна­тельных механизмов и эталонов восприятия в функционировании нашей «имплицитной теории личности», которую весьма непросто скоррегиро-вать — по крайней мере, без промежуточных потерь в точности и здравом смысле (имеется в виду именно «common sense») подобного восприятия.

не всегда помогает, но иногда привносит субъективизм, подталкивает экс­перта к ошибкам, обусловленным стереотипами его собственной наивной (имплицитной) теории личности (ИТЛ);

в) в эпоху Интернета облегчается возможность анонимного психодиаг­ностического обследования и проверки реальной точности межличностно­го восприятия, что создает принципиально новую информационную среду для проверки валидности и вопросников, и тестов нового тина — матрич­ных тестов.

Последние результаты подтверждают необходимость изучения и кор­рекции ошибок ИТЛ (трансформаций ЛСП) практически у всех профес­сионалов, имеющих дело с людьми (учителя, врачи, сервис-клерки, про­давцы, менеджеры, агенты и т. п.), и особенно у экспертов, от которых зависят самые ответственные и судьбоносные решения.

Краткое описание этих последних экспериментов целесообразно за­ключить следующими предварительными выводами (предварительными, поскольку этот цикл работ следует считать только начатым):

а) матричная диагностика (основанная на модели куба данных, на субъ­ектной парадигме в анализе данных) может давать весьма содержательные и глубокие результаты, если мы расширяем перечень вербальных конст­руктов (понятий), включая не только односложные термины для обозначе­ния шкалируемых элементов и полюсов шкал, но и развернутые описания правдоподобных проблемных ситуаций и развернутые описания действий (стратегий поведения) в этих проблемных ситуациях;

б) межличностное восприятие (включая визуальную оценку черт по визуальному облику партнера) в ситуациях профессионального общения

ЗАКПЮЧЕНИЕ

Итак, подведем определенные итоги. Предметом нашего исследования явились системы обыденного и паучно-пспхологического знания о.личиостн и процедуры получения этого знания. В нашем исследовании решались глав­ным образом методические и экспериментальные задачи, но углубленная ин­терпретация полученных результатов, безусловно, может продвинуть и тео­ретическую психологию о личности.

Главными методическими достижениями проделанного цикла работ мож­но считать:

1) создание тезауруса (психосемантического словаря) для 2090 терминов личностных черт русского языка как некоторого инструмента для конструи­рования и интерпретации результатов личностных методик;

2) конструирование и корректная психометрическая адаптация много­мерного русскоязычного личностного тест-опросника 16РФ, имеющего уни­версальное психодиагностическое значение для психологов-практиков, неза­висимо от их теоретической ориентации и методологических предпочтений

(см. прил. 3);

3) разработка целого семейства конкретных психосемантических диа­гностических методик, основанных на использовании лексики личностных черт и близких к ней семиотических средств фиксации личностного знания (универсальный контрольный список КСП-240, специализированные контроль­ные списки для исследования личности школьников, родительско-детскнх отношений, национальных стереотипов, Тест Когнитивной Сложности, Про­странственная мнемошкала. Тест Юмористических Фраз, Методика Субъек­тивной Идентификации, Репертуарный Личностный Семантический Диффе­ренциал и другие);

4) самостоятельное значение в нашей работе имела разработка компью­терных программных инструментальных систем, предназначенных для психо­метрического конструирования тестов (ТЕСТАН), для сбора и анализа ре­зультатов семантического шкалирования (ЭКСПАН), для стандартизованной интерпретации тестов и описаний личности (ТЕЗАЛ).

С помощью разработанных методических средств в ходе проведенного нами цикла экспериментальных исследований мы проверяли две группы экс-

периментальных гипотез. Первую группу гипотез трудно назвать гипотезами в традиционном смысле слова, так как здесь речь идет о валидности, содер­жательной и эмпирической обоснованности системных модельных представ­лений, т. е. различных моделей так называемого «личностного семантическо­го пространства» (ЛСП). Вторая группа включает более традиционные гипо­тезы, в которых постулируется зависимость между определенными психоло­гическими переменными и операциональными индикаторами различных ин­дивидуальных трансформаций ЛСП.

Не повторяя здесь изложения самих гипотез (см. главу 3), кратко сумми­руем основные полученные нами результаты.

Гипотезу 1.1, постулирующую кросс-культурную универсальность глобаль­ных личностных факторов, можно считать подтвержденной полученными нами результатами с большой степенью уверенности. В наших работах с помощью различных методических средств («интернальных» суждений о сходстве черт и «экстернальных» суждений, приписывающих черты людям), на основе раз­личных семиотических форм фиксации личностных черт (слова естественно­го языка и утверждения тест-опросников), на разных, по» составу и объему выборках испытуемых (профессиональиые.психологи, учителя, студенты не­психологических вузов и т. п.), на разном социально-перцептивном материа­ле (школьники, национальные стереотипы, «образ-Я» и др.), на основе стро­гих процедур сравнения наших результатов с результатами зарубежных и прежде всего англо-американских исследований были воспроизведены пять устойчивых факторов, аналогичных тем, которые были получены ранее в ис­следованиях других языковых культур (факторы перечисляются в том поряд­ке, который получен именно в русскоязычном проекте):

1) Дружелюбие (альтруизм);

2) Интеллект (интеллигентность);

3) Активность (экстраверсия);

4) Самоконтроль (сознательность);

5) Эмоциональная устойчивость (уверенность в себе).

Эти факторы имеют двоякую иЕггерпретацию при разных поворотах обоб­щенного «личностного семантического пространства»:

а) субъектнаяДили психосемантическая) интерпретация позволяет рас­смотреть эти факторы как различные аспекты субъективной функционалыго-деятельностной оценки человека человеком, приложииые к самому широко­му классу ситуаций;

6) объектная, темпе рам ентальная интерпретация рассматривает эти фак­торы как наиболее общие параметры структурно-динамических индивиду­ально-психологических различий, проявляющихся в самых: разных по своему предметному содержанию ситуациях и видах деятельности. Но надо сказать, что факторы 1 и 2 испытывают, очевидно, максимальное влияние со стороны прижизненно приобретаемого опыта и социально-культурных стандартов, принятых в окружающей человека среде.

Гипотезу 1.2 о лингвистической детерминации личностных вопросников на основании наших результатов следует сформулировать в более слабой и

дифференцированной форме — как гипотезу о родственности семантичес­ких структур и знаний о личности, лежащих в основе данных, получаемых с помощью оперирования терминами черт (S-данные) и с помСщью ответов на вопросы тест-вопросников (Q-данные), т. е. как гипотезу о родственности психосемантических техник и вопросников. Значительная часть вопросов боль­шинства личностных тестов либо в явной, либо в менее явной форме предпо­лагает совершение испытуемым умственной работы (категоризации), анало­гичной атрибутированию черт личности самому себе. В факторной структу­ре личностных вопросников воспроизводятся те же самые универсальнце фак­торы, что и в структуре психосемантических техник (контрольные списки, семантический дифференциал, тест конструктов, парные оценки сходства). Именно в той степени, в какой в вопросе теста удается уйти от прямого или косвенного приписывания известной личностной черты к описанию конкрет­ного поведения в конкретной ситуации, в такой степени система латентных переменных (факторов), лежащих за личностным вопросником, уходит от субъ­ектной по своей природе «обыденной концепции личности» (или «имплицит­ной теории личности») к реальным темпераментальным кросс-ситуационным и предметно-ситуационным личностным переменным.

При факторизации простых одномерных тест-вопросников мы обнару­живали, как правило, два фактора. Такое наличие минимум двух независимых факторов при факторном анализе однофакторного диагностического инст­румента (тест-вопросника или контрольного списка) служит весомым дока­зательством эвристичности модельного представления о четырех пол юс ном строении личностной черты (гипотеза 1.3).

Сознательная рефлексия содержания вопросов приводит к их группиров­ке прежде всего вдоль факторной оси «Социальной желательности». Для по­вышения достоверности теста-вопросника необходимо применить стратегию балансирования социальной желательности — равномерно заполнить пунк­тами теста (или контрольного списка) все квадранты двухфактор!юго прост­ранства «Диагностический фактор + Социальная Желательность», в против­ном случае (при неравномерном заполнении) возникает систематическое сцеп­ление диагностического фактора с фактором Социальной желательности, и. лишаясь так называемой «дискриминантной валидности» относительно «Со­циальной желательности», тест теряет такое важнейшее свойство валиднос­ти, каким является «достоверность» (устойчивость к фальсификации).

Но двумерная четырехполюсная модель строения личностной черты не исключает дополнительного применения «четырехпозиционной модели лич­ностной черты». Полученные нами данные исследования семантики нацио­нальных стереотипов говорят о том, что респонденты могут одновременно парадоксально приписывать одному и тому же стимульному объекту крайние (дезадаптивные) полюса личностной черты.

Взаимное смысловое родство различных альтернативных систем поком­понентного (многофакторного) представления ЛСП («личностного семанти­ческого пространства») ярко иллюстрируют так называемые «циркуляторные модели» (гипотеза 1.4). Производя реконструкцию на русскоязычном лекси-

ческом материале (и по нашим собственным эмпирическим данным) пятимер­ной циркуляторной модели В5С для перечисленных выше универсальных факторов Большей Пятерки, мы не только получили устойчивые хорошо ин­терпретируемые результаты, но и показали возможность связать непротиво­речивыми структурными отношениями циркуляторную глобальную модель ЛСП и локальную четырехпозиционную модель личностной черты. Тем самым по­лучены серьезные аргументы в пользу того, чтобы считать модельные подхо­ды 1.3 и 1.4 не противоречащими и взаимно дополняющими друг друга.

С помощью особым образом модифицированйого алгоритма кластерного анализа были получены 240 семантически компактных кластеров из нашего базового словника в 2090 черт личности. Эти кластеры могут быть размещены в секторах циркуляторной модели ЛСП, но в каждый сектор в принципе попа­дают различные кластеры, смысловые различия которых корректнее всего ин­терпретировать на основе ситуационно-ролевого содержания поведения и дея­тельности (гипотеза 1.5). В предлагаемом нами варианте «Атласа личностных черт» совмещены принципы иерархической классификации и логика циркуля­торной пространственной модели (прил. 2). Конечно, мы понимаем, что пока нам не удалось сформулировать операциональных критериев проверки валид­ности модельного представления, отвечающего гипотезе 1.5, настолько же стро­гих, как по отношению к гипотезе 1.1, но все же полученный нами когнитив­ный продукт — «Атлас личностных черт» — является конкретным аргументом в пользу правомочности подобного модельного представления.

Новые аргументы в пользу эффективности таксономического (непараме­трического, нефакторного) подхода к группировке личностных черт были получены нами совсем недавно — в ходе сравнения результатов факторного и кластерного анализа пунктов личностных вопросников, включая не только 16ЛФ-16РФ, но и ММИЛ (см. последний параграф главы 4).

Тем самым соотношение достоверности первой группы проверяемых нами гипотез можно установить таким образом. С высокой уверенностью на сего­дня можно принять гипотезы 1.1, 1.3 и 1.4. С меньшей уверенностью и с определенными оговорками мы принимаем эвристичные идеи, заключенные в гипотезах 1.2 и 1.5.

Важнейшим достоинством первой группы гипотез и соответствующих модель­ных представлений является их системная совместимость — все эти представле­ния уживаются друг с другом и дополняют друг друга в рамках единого подхода к эмпирическому описанию личности и ее индивидуальных особенностей.

Несколько более драматичной оказалась судьба проверяемой нами вто­рой группы гипотез, относящихся к обоснованию связи различных операцио­нальных индикаторов индивидуальных ЛСП (прежде всего, «различающей силы» и «сцепления» факторов ЛСП) с определенными содержательными и структурными компонентами личности:

• прошлым опытом (когнитивными навыками и шаблонами);

• ценностно-мотивационными ориентациями;

• устойчивыми чертами (или стратегиями, установками) поведения;

• Я-образом.

Во-первых, эти гипотезы в большей мере связаны логически альтернатив­ными отношениями. В самом деле, идеальной для возможностей личностной диагностики была бы такая ситуация, когда один из операциональных инди­каторов ЛСП давал бы нам информацию о мотивации индивида, другой инди­катор — о стереотипах прошлого опыта, третий — о «Я-образе». Но, к сожа­лению, мы обнаружили такую ситуацию, когда разные психологические ин­станции оказывают свое воздействие на одни и те же эмпирические индика­торы ЛСП, и последние, в силу этого, не могут рассматриваться как диагнос­тически ценные показатели по отношению к каким-то концептуальнр опре­деленным психологическим параметрам личности. Когда такое влияние пара­метров личности па индикаторы ЛСП оказьшается противоречивым (т. е. ког­да, грубо говоря, мотивация тянет в одну сторону, опыт в другую, а «Я -образ» — в третью — как своего рода «лебедь, рак и щука»), то мы вообще не обнаруживаем в эксперименте никакой статистически значимой связи.

Если же мы обнаруживаем статистические значимые связи между индика­торами ЛСП и какими-то критериальными параметрами (показателями дру­гих традиционных тестов, оценкой наблюдателей и т. п.), то, во-первых, эти связи оказываются не слишком высоки по плотности (в пределах значений 0,3—0,4 линейной корреляции), а, во-вторых, это является, как правило, ре­зультатом содружественного, взаимно-усиливающего влияния на ментальную сферу субъекта со стороны разных психологических инстанций, и мы не мо­жем точно сказать, что лежит за данным индикатором — прошлый опыт, ак­туальная мотивация или защитная реакция субъекта по поддержанию собст­венной самооценки.

В силу перечисленных выше обстоятельств на сегодня мы должны сделать следующий вывод о диагностических возможностях стандартизованных пси­хосемантических методик: уровень их экспериментально-психометрическо­го обоснования не позволяет пользоваться этими методиками изолированно, они должны дополняться проведением независимых традиционных тестов и, что самое важное, объективными наблюдениями и сбором биографической информации, а также данными нестандартизированной беседы.

Впрочем, по-видимому, не следует драматизировать излишне отрицатель­ный итог наших усилий по проверке второй группы гипотез.

Во-первых, мы проверяли диагностическую информативность главным образом в отношении методик, основанных на так называемых «заданных» личностных конструктах. Имеющиеся в нашем распоряжении компьютерные ресурсы позволяли количественно обрабатывать результаты именно таких, стандартизованных методик. Но в будущем и уже сейчас как раз в результате построения компьютеризированного тезауруса личностных черт, в результа­те опоры на хорошо структурированный «Атлас личностных черт» появляет­ся возможность стандартизированной обработки тестов со свободными, так называемыми «вызванными» личностными конструктами, диагностическая ценность которых является, по-видимому, несомненно более высокой.

Во-вторых, мы сконцентрировали свое внимание фактически лишь на двух видах возможных трансформаций категориальных систем — на повы-

шении различающей силы и на сцеплении факторов личностных семантичес­ких пространств. Но в ходе наших экспериментов мы получали немало дан­ных о том, что иногда более диагностически ценную информацию дают такие трансформации, как «сдвиги» — перемещение начала координат к опреде­ленным полюсам. На этих данных, в частности, основываются эффекты, свя­занные с преимущественным преобладанием ассимилятивных или контраст­ных иллюзий в межличностном восприятии. Кроме того, есть эффекты, кото­рые вообще нельзя описать в рамках пространственных (или высокоинтегра-тивпых) моделей. Об этом говорят, например, многочисленные разнонаправ­ленные связи между личностными особенностями индивида и ошибками в приписывании им отдельных признаков (конструктов) отдельным объектам (см. предпоследний параграф пятой главы).

В-третьих, все выводы, которые мы сделали в применении к психосеман­тическим тестам, в полной мере относятся и к таким традиционно излюблен­ным личностными психологами методикам, какими являются проективные методики. Ведь, как это хорошо известно серьезным опытным специалистам, и проективные методики не дают универсально-надежных формальных диа­гностических индикаторов. Один и тот же₌индикатор следует интерпретиро­вать в системном контексте с другими и увязывать с независимыми источни­ками информации о человеке. Только тогда можно сказать, что в одном кон­кретном случае имела место классическая проекция содержания мотиваци-онно-напряженной фрустрированной потребности, а в другом случае несмо­тря на внешний драматизм (аффективно нагруженные, но клишированные слова в свободных ассоциациях или рассказе испытуемого, живописный, но стандартный рисунок популярного нынче динозавра в рисуночном тесте и т. п.) имела место только репродукция некоторого культурного штампа без вся­кой личностно-значимой символики вообще.

Таким образом, психосемантичеекие методики в исследовании личности, по-видимому, должны занять!#есто, во многом близкое к тому, которое зани­мают проективные техники. Их же определенное преимущество состоит в более высокой степени стандартизации, требующей от психолога не столь высокой квалификации, каковую можно приобрести в случае проективных методик только в ходе длительного обучения. Заманчивые возможности от­крывает перспектива использования многозначных соответствий между раз­личными индикаторами ЛСП и психологическими параметрами. Но эту воз­можность могут дать только компьютерные версии психосемантических тес­тов (см. последний параграф главы 5).

Итак, полученные нами при проверке второй группы гипотез конкретные результаты говорят о тех опасностях и подводных камнях, которые ожидают психологов, социологов, педагогов и всех специалистов, решивших для пост­роения психологического портрета личности воспользоваться субъективны­ми оценками. Даже в тех случаях, когда сам эксперт, выносящий такие оцен­ки, вовсе не является по отношению к объекту включенным наблюдателем, связанным с ним значимыми для него самого личностными отношениями, даже в случаях, когда сам эксперт вовсе не заинтересован на сознательном уровне

в каком-то искажении своих оценок, он все же вносит в свои оценки индиви­дуально-характерные искажения благодаря стереотипам своего прошлого опыта, благодаря своей актуальной мотивации и собственным защитным тен­денциям. В операциональной фиксации и конкретизации этих закономерно­стей состоит позитивное значение данной части нашей работы.

Обычная стратегия повышения объективности экспертных оценок состо­ит в сбалансировании индивидуальных искажений путем подбора максималь­но большего числа «независимых судей», суждения которых не только не зависят один от другого, но и считаются подверженными противоположным искажающим тенденциям, в силу чего усредненный результат оказывается ближе к объективному показателю. Но реально обычно никто не контроли­рует мотивацию судей, чтобы гарантировать ее разнонаправленность. Исклю­чение, пожалуй, составляют процедуры, наработанные в многовековой куль­туре судопроизводства: профессиональные мотивации прокурора и адвоката задаются в современном судопроизводстве как нормативно противополож­ные, так что смещение критерия категоризации у прокурора в сторону «лож­ной тревоги» компенсируется смещением критерия у адвоката в сторону «про­пуска» (на основании презумпции невиновности). В действительности, при вынесении суждений о личности другого субъект бессознательно накладыва­ет на этого другого категориальную сетку собственного «жизненного мира». И разработанная нами четырехпозиционная модель предупреждает об опас­ностях многообразных последствий такого наложения. Например, «смелому» эксперту (привыкшему действовать в среде, поощряющей повышенный риск) «осторожный» человек (ведущий себя вполне адекватно своему жизненному миру, в котором рискованные решения наказываются) вполне может пока­заться «трусливым», т. е. «чрезмерно осторожным». «Миролюбивому» экс­перту (привыкшему к кооперативным отношениям взаимопомощи) «боеви­тый» человек (привыкший к конкуренции) может показаться «агрессивным». И так далее.

Сказанное здесь делает очевидным, что в особо ответственных случаях — для получения надежного усредненного психологического портрета человека (кандидата в космонавты, президенты, телеведущие и т. п.) — с помощью психосемантических методик мы должны контролировать несмещенность ка­тегориальных установок совокупной выборки экспертов.

Проведенные нами межкультурные сравнения показали, что даже такая многочисленная группа, как почти 100 русскоязычных профессиональных пси­хологов, дает, тем не менее, определенные систематические категориальные искажения, проявляющиеся в трансформации содержания психологически объ­ективного фактора «Эмоциональной стабильности — нестабильности». По­люс «нестабильности» по этому фактору окрашивается в неоправданно по­ложительные оценочные тона: «нестабильный» индивид предстает в их со­знании как более «тонкий, сенситивный, гуманный», а «стабильный» выгля­дит «грубым, бесчувственным технократом и обывателем». Вполне можно ожидать, что в суждениях военных мы обнаружим обратные тенденции. В целом наши эксперименты еще раз доказали, что личностные суждения ока-

зываются пристрастными, в них обнаруживает свою личностную компоненту, свою пристрастность сознание самих судей.

Психосемантика личности может и должна способствовать росту личност­ного самосознания и прямо (путем технологических процедур), и косвенно (путем наработки развитого тезауруса личностных свойств, развитых и гибких схем интерпретации, способствующих снятию неоправданных стереотипов в сознании самих профессионалов, а за ними и их клиентов). И последняя форма влияния, может быть, в недалеком будущем станет гораздо более важной.

Дополнительные исследования семантической структуры личностных ме­тодик, предпринятые нами в последние два года (см. последний параграф главы 4) показали, что в плане глубокого теоретического понимания психологичес­ких причин межкультурной устойчивости таких систем, как ЕРА (Оценка-Сила-Активность) или Большая Пятерка, мы на самом деле находимся лишь в самом начале пути. Возможно, что в таких чисто эвристических (то есть нестрогих) схемах, как предложенная нами схема КСИТ (когнитивно-ситуационная ин­терпретация темперамента), заключен ключ к разгадке той фантастической пла­стичности психики, которая так лосаждает психологам-исследователям (не спо­собным из-за этого добиться устойчивой воспроизводимости своих результа­тов и теорий), но которая так нужна самому человеку. Нужна для того, чтобы чувствовать себя хозяином своей судьбы, а не жертвой наследственности и непреодолимых внешних обстоятельств..Если психосемантика личности смо­жет показать, что человек способен реально мобилизовать необходимые ре­сурсы в значимой ситуации только благодаря грамотно выстроенным процес­сам категоризации (самооценки и оценки внешних преград), то тогда миссию психосемантики перед человечеством можно будет считать выполненной не только в научном, но и в морально-этическом смысле.

БИБЛИОГРАФИЯ

Аванесов В. Г. Тесты в социологическом исследовании. — М.: Наука, 1982. — 199 с.

Ананьев Б. Г. О проблемах современного человекознания. — IvL, 1977.

Анастази А. Психологическое тестирование. — В 2 т. — М.: Педагогика, 1982.

Андреев А. Ф. Психосемантическое исследование личности. Построение тезауруса личностных черт. Рукопись дипломной работы, выполненной пол рук. А. Г. Шмелева. — М.: Ф-т психологии МГУ, 1*984.

Андреева Г. М., Богомолова И. И., Петровская.Л. А. Современная социаль­ная психология на Западе. — М.: Изд-во МГУ, 1978. — 269 с.

Андреева М. К. Психосемантический подход к интерпретации личност­ных черт в психодиагностике. Рукопись дипломной работы, выполненной под рук. А. Г. Шмелева. — М.: Ф-т психологии МГУ, 1987.

Артемьева Е. Ю. Основы психологии субъективной семантики. Посмерт­ное издание под редакцией И. Б. Ханиной. — М.: Наука; Смысл, 1999. — 350.

Артемьева Е. Ю. Психология субъективной семантики. — М.: Изд-во МГУ, 1980. — 126 с.

Артемьева Е. Ю., Мартынов Е. М. Вероятностные методы в психологии. — М.: Изд-во МГУ, 1975. — 206 с.

Асмолов А. Г. Деятельность и установка. — М.: Изд-во МГУ, 1979. — 150 с.

Асмолов А. Г. Личность как предмет психологического исследования. — М.: Изд-во МГУ, 1984. — 105 с.

Аугустинавичюте А. Соционика..(Введение. Психотипы. Тесты). — В 2 т. / Сост. Л. Филиппов. — СПб: «ACT», 1998. — 444 + 444 с.

Бабина В. С, Шмелев А. Г. Тест юмористических фраз //Общая психоди­агностика / Ред. А. А. Бодалев, В. В. Столин. — М.: Изд-во МГУ, 1987. — С. 174—178.

БелъцерА. И., Ларионов А. Г., Шмелев А. Г. Проблемы и перспективы тести­рования знаний в Интернет: технология «Телетестинг». — Тезисы докладов Всерос. конференции «Информационные технологии в образовании». Москва 3—6 ноября 1998. Направление Н. — М.: ИПИРАН, 1998. — С. 69—70.

Березин Ф. Б., Мирошников М. П., Рожанец Р. В. Методика многосторонне­го исследования личности. — М.: Медицина, 1976. — 176 с.

Битинас В. П. Многомерный анализ в педагогике и педагогической пси­хологии. — Вильнюс, 1971. — 347 с.

Блок В. Уровни бодрствования и внимание // Экспериментальная психо­логия / Ред. П. Фресс и Ж. Пиаже. — М.: Прогресс, 1970. — Вып. 3. — С. 97—146.

Бодалев А. А. Формирование понятия о другом человеке как личности. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1971.— 133 с.

Бодунов М. В., Романова Е. С. Анализ факторной структуры пересмотрен­ной версии темпераментального опросника Стреляу на примере русской и немецкой популяции // Психологический ж-л. 1993. № 3. С. 56—66.

Дата добавления: 2015-06-04